Об отношениях немцев и русских чего только мы не наслышались
| Вид материала | Рассказ |
СодержаниеОтвлечение от темы пятое Отвлечение от темы шестое и последнее |
- Роман Шмелева «Солнце мертвых», 1126.16kb.
- Сценарий "Новогоднее чудо", 772.92kb.
- Сценарий Новогоднего вечера в 9-11 классах «Любовь с первого взгляда», 67.83kb.
- Баба: Дед, выключи ты эти новости, сил уже нет никаких! То Царевну лебедь насмерть, 162.32kb.
- Визит судьбы, 8939.2kb.
- По сравнению с началом 2006 г она увеличилась на 177,6 тыс чел. Общий коэффициент рождаемости, 1479.2kb.
- Исследование проводилось среди немцев городов Перми, Березников, Соликамска, Чусового,, 117.94kb.
- Ева Липняцкая, 661.74kb.
- «Польский характер ковался в горниле геополитики», 794.11kb.
- Научные конференции положение российских немцев в россии и германии на рубеже, 2780.47kb.
Отвлечение от темы пятое
Их много тогда появилось – комбригов, комдивов, а потом генералов с молодыми лицами. По сравнению с некоторыми другими Шахт в свои 35 лет был уже немолодым человеком. Особенно заметно это было в авиации. Почти поголовно репрессированную верхушку ВВС, тоже далеко не старую, заменить можно было только этими молодыми асами – «испанцами». Для многих эти назначения стали роковыми. Вот примеры.
Рычагов Павел Васильевич, 1910-го года рождения, «испанец», Герой Советского Союза №14, комбриг в 28лет, комдив и командующий авиацией Дальневосточного фронта в 29 лет, генерал-лейтенант в 30 лет, командующий ВВС СССР в 31год. Расстрелян в октябре 1941-го года.
Копец Иван Иванович, 1912-го года, «испанец», Герой Советского Союза, полковник и командир авиагруппы в 26 лет, комдив и командующий авиацией военного округа в 27 лет, генерал-лейтенант в 28 лет. Застрелился в июне 1941-го года, когда понял, что вся авиация Белорусского округа (фронта) уничтожена немцами.
Черных Сергей Александрович, 1912-го года, «испанец», Герой Советского Союза, в 26 лет полковник и заместитель командующего ВВС Дальневосточного фронта, в 27 – комбриг и заместитель командующего авиацией Одесским военным округом, в 28 – генерал-майор и командир авиационной дивизии. После нападения Германии все самолёты дивизии были уничтожены за несколько первых дней. Черных был арестован и 29 июня 1941-го года расстрелян. Ему было 29 лет.
Денисов Сергей Прокофьевич, 1910-го года, дважды Герой Советского Союза (1937 – Испания, 1940 - Финляндия) – в 28 лет полковник и командир авиагруппы, в 29 лет комдив и начальник ВВС армии, в 30 – генерал-лейтенант и командир авиадивизии, командующий авиацией военного округа. Ему повезло – всего лишь сняли с должности и понизили в звании.
В 28 лет стал комбригом и Анатолий Константинович Серов, «испанец», Герой, любимец Сталина. Погиб в авиакатастрофе в 1939-ом году, и это спасло его от судьбы Копеца или Черных.
Были и другие, и было их немало. В романе К. Симонова «Живые и мёртвые» есть герой - лётчик Козырев, «испанец», Герой Советского Союза, генерал-лейтенант в 28 лет. Прототипами ему послужили Копец и Серов. Вот он лежит он в июне 1941-го года с поломанным позвоночником в белорусском лесу, сбитый немецким лётчиком
«Он впервые в жизни проклинал тот день и час, которыми раньше гордился, когда после Халхин-Гола его вызвал сам Сталин и, произведя из полковников прямо в генерал-лейтенанты, назначил командовать авиацией целого округа.
Сейчас, перед лицом смерти, ему некому было лгать: он не умел командовать никем, кроме самого себя, и стал генералом, в сущности оставаясь старшим лейтенантом. Это подтвердилось с первого же дня войны самым ужасным образом, и не только с ним одним. Причиной таких молниеносных возвышений, как его, была безупречная храбрость и кровью заработанные ордена. Но генеральские звёзды не принесли ему умения командовать тысячами людей и сотнями самолётов».
Покойный Константин Михайлович не договаривал. Не было бы необходимости возвышать таких, как Козырев (Копец, Черных и так далее), если бы не погубил Сталин тех, других, что были и старше, и грамотнее, а зачастую и талантливее этих беззаветно храбрых молодых людей. А молодые били бы фашистов под их командованием в должностях командиров звеньев, эскадрилий и полков, и били бы так, что всё могло пойти по-другому.
Но Сталин сделал то, что сделал. И потом, в душе осознавая непоправимость сделанного, бесился и отыгрывался на тех, кого назначил командовать. Вот скорбный список командующих ВВС страны после ареста Алксниса:
комкор Локтионов, 1937-39 годы, расстрелян в 1941-ом году;
комкор Смушкевич, 1939-40 годы, расстрелян в 1941-ом году;
генерал-лейтенант Проскуров, 1940-й, расстрелян в 1941-ом году;
генерал-лейтенант Рычагов, 1940-41 годы, расстрелян в 1941-ом году;
генерал-лейтенант Жигарев, назначен в1941-ом году, ему повезло – просто снят с должности в 1942-ом.
* * *
19 мая 1941-го года Шахта вызвали в Москву, в Наркомат обороны. Повод был какой-то на диво пустяковый. Он позвонил Маргарите, назвал номер поезда, время прибытия и номер вагона. То ли жила она в состоянии постоянного ожидания несчастья, то ли уловила что-то тревожное в тоне мужа, то ли просто проявилось женское предчувствие, но она страшно обеспокоилась. Неизвестно, почему она сама на вокзал не поехала, а попросила об этом Жана Аккермана.
В поезде Шахта не оказалось. Аккерман понял – его арестовали дорогой. Такое в практике НКВД встречалось не раз. Ночью в квартире Шахта на Страстном бульваре был обыск. Забрали всё, что имело хоть какое-нибудь отношение к служебной деятельности Шахта, групповые фотографии, даже форменную одежду.
Как потом удалось понять старшей дочери по следственным документам, арестован он был по так называемому «Делу о заговоре сорока генералов», или проще – «Делу сорока генералов».
Отвлечение от темы шестое и последнее
«Дело сорока генералов» - это ещё один удар Сталина и Берии по кадрам собственной армии, ещё более преступный и более мерзкий оттого, что дутое это дело, затеянное в предвоенный период, не было прекращено и после нападения Германии на Советский Союз, а было «завершено» и завершено почти поголовным расстрелом всех этих людей, обвинённых в надуманных на самом верху обвинениях.
Не буду скрывать, что я мало знаю о нём, но и того, что знаю, достаточно, чтобы увериться в собственной неспособности что-либо понимать в этом мире или ещё более утвердиться во мнении, что огромной страной в течение трёх десятилетий правил кровавый маньяк.
Сначала это были два разных дела: дело «испанцев», то есть военных, принимавших участие в гражданской войне в Испании, и дело вооруженцев – работников наркомата вооружения.
Первым репрессированным «испанцем» был военный атташе в Испании, организатор обороны Мадрида комбриг В.Е. Горев (не будем считать А.Линде, арестованного раньше Горева, – он прошёл по другому делу). В конце 1938-го года Горев был вызван в Москву, где Калинин вручил ему орден Ленина, а через два дня он был арестован. Ему предъявили стандартные тогда обвинения в измене Родине, шпионаже и троцкизме.
Есть совершенно определённые основания предполагать, что Горев, основным местом службы которого было ГРУ (Главное разведывательное управление Генштаба СССР), был арестован по доносу кого-то из работавших параллельно с ним в Испании сотрудников разведывательного управления НКВД. Горев на допросах ни в чём не «признался» и умер под пытками от сердечного приступа.
Это было уже при наркоме НКВД Берии. Кто знает, может быть, уже тогда у него начал «расти зуб» на тех, кто сражался в Испании. Ведь там они имели возможность общаться с интербригадовцами из разных стран (надо сказать, возможность очень ограниченную), среди которых были и социалисты, и анархисты, и коммунисты разного толка, в том числе и толка троцкистского. Какой простор для обвинений! Но приходилось ждать, когда с самого верха последует команда: фас! А пока «испанцы» были в почёте, получали Золотые Звёзды и ордена, чины и должности, квартиры и «Эмки». Это, к слову сказать, тоже многих раздражало.
1939-ый год был очень сложным годом для людей, кто умел мыслить и пытался разобраться в том, что происходит в стране. Во-первых, в НКВД пришёл новый шеф – Берия, который, с одной стороны, очищал его от много знающих, вконец развратившихся и дискредитирующих ведомство работников времён Ежова, с другой стороны, имел высочайшее указание притормозить с репрессиями и кое-кого даже выпустить. Люди увидели в этом хороший знак.
Потом был разгром японцев на Халхин-Голе, упоение успехами, опять Герои, ордена и милости.
И вдруг в августе – подписание германо-советского торгового соглашения, а через несколько дней – Пакта о ненападении. Сколько лет талдычили, что фашизм – это самое зловещее проявление капиталистической сущности, что это главная угроза советскому строю, а теперь что – всё наоборот? Никому ничего не было понятно, в том числе и военным, и даже военным в немалых чинах.
Оглянуться не успели – Гитлер напал на Польшу. И Советский Союз, чуточку выждав, сделал то же самое, что и Гитлер. Такое хоть какой красочной-прекрасочной фразеологией подкрепляй, а в человеческой душе всё равно понимание остаётся – подлость.
А в конце ноября – ещё одна война, с Финляндией. Народ о ней почти ничего не знал, но генералы и полковники понимали: война бесчестная, несправедливая, хоть и утверждалось о финнах, что сами они начали. Война оказалась тяжёлой и позорной, было ни за что ни про что загублено 300 тысяч жизней отборных молодых мужиков. А что в результате? Презрение всего мира и к самой стране, и к её людям. Но зато стало ясно и самым дубинноголовым на всех уровнях: а к настоящей-то войне мы, оказывается, совершенно не готовы.
Но самым главным в этой ситуации и самым опасным оказалось то, что это понял и он, Сталин; а так как товарищ Сталин никогда ни в чём не ошибается и никогда ни в чём не виноват, то он сам начал искать виновных. На этот раз поиски обошлись без массовых арестов. Нет, арестовывали, но немного и нешумно: некого было арестовывать, некого было назначать на место арестованных. Исчезли в подвалах Лубянки несколько крупных чинов из Ленинградского военного округа, в том числе комбриг Варфоломеев, профессор Академии имени Фрунзе, по капризу Сталина назначенный начальником штаба округа. Слетел с поста наркома обороны непотопляемый Ворошилов, пришлось освободить кресло начальника Генштаба и маршалу Шапошникову. Вместо этих двух назначены были Тимошенко и Мерецков. Мало того, немного освоившись в новых кабинетах, они набрались мужества и поставили перед Сталиным вопрос об освобождении из заключения тех военных, что были ещё живы: «В армии положение критическое, с такими кадрами войну не выиграть!» Сталин видел, что они правы, в НКВД пошла команда начать освобождение, но (по-другому он не мог и не хотел) индивидуально и под письменное ручательство Наркома обороны и его заместителей.
Есть сведения, что в 1940-ом и 1941-ом годах из лагерей и тюрем в армию было возвращено 14261 бывший военный из числа арестованных в 1937-38-ом годах. Однако выпускали тихо, с железным условием: обо всём, что было с вами и что видели, молчать, иначе окажетесь там же или ещё дальше. А если некоторых освободили с оглаской, то ещё громче этой огласки заявлялось: вот что натворил негодяй Ежов, а мы, как можем, это исправляем.
Но, несмотря на кажущуюся оттепель, умный Берия был твёрдо уверен: Сталину рано или поздно нужен будет новый крупный процесс; от собственных промахов во внутренней и внешней политике в душе его всё более и более накапливается раздражение и озлобление, которое при его маниакальной натуре обязательно проявится поиском новых врагов, новых виноватых. И Берия к этому процессу готовился, он уже подбирал тех, на кого обрушится гнев вождя и мощь его, Берии, костоломной команды.
Берию уже давно раздражали эти сталинские любимчики, авиационные выскочки, дерзкие, самоуверенные, не желающие признавать ни главенства в стране его, бериевского, ведомства, ни авторитета самого Берии. Он уже знал, что именно среди них найдёт он тех, кого в первую очередь объявит врагами народа, шпионами, диверсантами, предателями Родины. Но пока следовало ждать и накапливать «компрометирующие материалы». Он даже знал, какова будет главная вина тех, кого он арестует, и был уверен, что ничто их не спасёт: он свяжет их с Троцким, имя которого всегда действовало на Сталина, как красная тряпка на быка.
Вскоре такой случай представился. В начале апреля 1941-го года у Сталина шло обсуждение авиационных вопросов, и Генштаб при этом доложил о высокой аварийности в ВВС, из-за которой каждый день гибли 2-3 самолёта. Только за неполный 1-ый квартал 1941-го года произошли 71 катастрофа и 156 аварий, при которых погиб 141 человек и разбито 138 самолётов. При таких темпах аварийности за год потери составят 600-700 самолётов и лётчиков. Сталин, еле сдерживая гнев, обратился к Рычагову с вопросом:
- Товарищ Рычагов, что вы думаете предпринять, и когда это кончится?
- Товарищ Сталин, - ответил он, - аварийность была, есть и скоро будет ещё больше, потому что летать нам приходится на гробах.
Стало тихо-тихо, все боялись пошевелиться. Сталин довольно долго молчал, потом сказал, уже гнева не сдерживая:
- А вот вам, товарищ Рычагов, не надо было говорить этих слов…Нет, не надо было.
На другой день Генштаб принёс на согласование проект приказа по Красной армии, согласно которому Рычагов снимался с поста командующего ВВС, несколько других генералов – со своих постов. Сталин своей рукой добавил фамилию Проскурова и распорядился, чтобы всех названных в приказе отдали под суд. Что в те времена означали эти слова, было понятно многим.
В тот же день все были арестованы. Берия понял, что пришло время пускать вход свой сценарий.
Как уже говорилось, первой жертвой среди «испанцев» был комбриг Горев. Среди обвинений, ему предъявленных, были и такие: читал и распространял среди советских военнослужащих клеветнические писания Троцкого, имел отношения с троцкистами, проникшими в среду интернционалистов-добровольцев.
Троцкий, который во время испанских событий жил в Мексике и занят был созданием своего коммунистического интернационала (четвёртого), публиковал в сочувствовавших его идеям изданиях одну за другой статьи, разоблачающие Сталина. Среди добровольцев в Испании на самом деле было много его сторонников; и специально для распространения среди советских «добровольцев» была отпечатана на русском языке его брошюра «Преступления Сталина». Кто её или что другое читал, кому ещё давал читать, вряд ли можно было установить. Но интрига была.
Было также установлено, что по приезде в Москву из Испании Горев встречался со своим давним приятелем комкором А.Д.Локтионовым, который в ту пору был командующим ВВС СССР. Когда арестовали Рычагова и других генералов-лётчиков, Локтионов в звании генерал-полковника командовал Прибалтийским военным округом.
Через несколько дней Берия доложил Сталину, что в ходе следствия по делу Рычагова его сотрудники установили связь с Троцким некоторых «испанцев», а также, через Горева, генерал-полковника Локтионова.
Троцкого уже не было в живых, агент НКВД Рамон Меркадер убил его в августе 1940-го года. Незадолго до этого в троцкистских изданиях были напечатаны его статьи «Сталин – интендант Гитлера», «Звёзды-близнецы: Сталин и Гитлер», «Письмо к советским рабочим», взбесившие Сталина. Троцкий со свойственной ему проницательностью препарировал политику Сталина в отношениях с Гитлером, докапывался до самых тайных углов в его мыслях и действиях.
И вот теперь, когда он услышал от Берии то, что услышал, долгожданная команда «фас» прозвучала.
Тут же был арестован Локтионов. О нём удалось найти совсем мало сведений. Родился он в 1893-ем году, в гражданской войне участвовал как политработник, потом остался в армии на той же политработе. В мясорубку 1937-го года не попал, как многие его ровесники, а наоборот – высоко взлетел: сначала на должность командующего ВВС, потом – замнаркома обороны. После финской войны был отправлен командующим округом в Ригу.
Локтионов оказался слабым духом человеком. Он всё отрицал лишь до первого «физического воздействия», после этого он признал все предъявленные ему обвинения и стал одного за другим называть своих «сообщников». Всего он назвал около 70-ти фамилий, среди которых были В.Чкалов, В.Хользунов, А,Серов, С.Грицевец – этих уже не было в живых, а также генерал-полковник Г.Штерн, генерал-лейтенанты авиации П.Рычагов, Н.Арженухин, Я.Смушкевич, И.Проскуров, генрал-майоры авиации Э.Шахт, П.Пумпур, Е.Птухин, Ф.Полынин и другие. Все они были арестованы и подвержены бесчеловечным издевательствам.
Рой Медведев свидетельствует, что среди арестованных было 22 Героя Советского Союза и что все они воевали в Испании.
В июне 1941-го года, за неделю до войны, возникло «дело о вредительстве в Наркомате вооружения». По нему было арестовано около 20-ти человек, среди которых оказались Б.Ванников – нарком вооружения, К.Мерецков – генерал армии, замнаркома обороны, генрал-майоры артиллерии Г.Савченко, С.Склизков, И.Сакриер, директора военных заводов А.Елян, Б.Фрадкин, артиллерийский конструктор Я.Таубин. Всем им были предъявлены сфальсифицированные обвинения.
Слитые воедино после начала войны, дела «испанцев» и «вооруженцев» и составили так называемое «дело сорока генералов».
Сталину и Берии этого оказалось мало. Были арестованы и генеральские жёны и помещены в камеры, находящиеся рядом с камерами мужей. И истязали жён на глазах у мужей и мужей на глазах у жён.
Когда началась война, часть арестованных отправили в Саратов и Энгельс, большинство же было этапировано в Куйбышев.
«Шла война, армия сдавала города, никто ещё не ведал, где тот последний рубеж, могущий стать вторым Бородино, а в подвалах Берии по-прежнему истязали людей («была настоящая мясорубка» - позднее признавался сам Берия). Когда же враг стал угрожать столице, Берия спросил Сталина, что делать с теми, кто в этой «мясорубке» ещё уцелел. Сталин указал выпустить К.А.Мерецкова, будущего маршала, и Б.Л.Ванникова, чтобы тот занял пост наркома вооружения. Берия послал в Куйбышев телеграмму – следствие прекратить, судить не надо, уничтожить всех сразу. И на окраине села Барбыш была заранее отрыта могила. Над могилой поставили истерзанных и уже безразличных ко всему людей – лучших офицеров армии, лучших танкистов и асов авиации, и среди них жену Рычагова – Марию Нестеренко, которая уже ни о чём не спрашивала палачей, а только тянула руки к любимому мужу:
- Паша, за что? Скажи мне, Паша, за что?
Какой уж день гремела война, погибали тысячи детей и женщин, завывали сирены, тонули корабли, самолёты врезались в землю, а Сталин звериным инстинктом ненависти, тишком, почти воровски, где-то на окраине провинции, чтоб никто не знал, чтоб никто не слышал, истреблял лучших людей страны, воинов и патриотов, в которых так нуждалась Россия».
(В.Пикуль. «Барбаросса»)
К этим проникновенным, дышащим немыслимой болью строкам покойного Валентина Саввича Пикуля можно и ещё добавить: Штерна и Смушкевича, которые от пыток уже не могли ходить, вынесли на расстрел на носилках.
Несчастная страна Россия…
* * *
Вернёмся к Шахту. После ареста его поместили в подвал на Лубянке. Допрашивать его начали только 30-го мая, через 10 дней. Второй допрос состоялся 2-го июня, он продолжался 5 часов. Обвинения были предъявлены по традиционной 58-ой статье, сразу по трём пунктам: пункт 1 «б» – измена Родине, пункт 6 – шпионаж и пункт 11 – те же действия, совершённые в составе организации. По каждому из них предусматривались не только длительные сроки, но и смертная казнь, а по пункту 1 «б» для военных – только высшая мера. Следствию нужно было получить от обвиняемого, во-первых, признание своей личной вины, во-вторых, имена «сообщников». Пытки были основным методом получения признаний.
На Лубянке с Шахтом «работали» два следователя: Лиховицкий и Андреев, допросы они вели то порознь, то вместе. Шахт категорически отрицал все их обвинения. К нему были применены все методы давления, имевшиеся у них в арсенале: перекрёстные допросы, вопросы-ловушки («Назовите всех ваших друзей и знакомых»), вопросы-провокации («А почему вы так самоотверженно оберегали жизнь врага народа Алксниса?»), лишение сна и, наконец, пытки. 2-го июня допрос длился 5 часов, 4-го июня – 18 часов, 8-го июня – 12 часов. На Лубянке Шахту устроили очную ставку с Локтионовым, на которой бывший генерал-полковник утверждал, что Шахт состоял с ним в одной контрреволюционной организации, Шахт же всё отрицал, как отрицал и то, что он когда-нибудь имел неслужебный разговор с Локтионовым, хоть и жили они в одном подъезде дома.
На другой день после начала войны Шахта отправили в Энгельс. Уже 27-го июня его допрашивали на новом месте.
Энгельс ещё официально оставался (до конца августа 1941-го года) столицей АССР НП, и национальные кадры составляли большую часть аппарата всех ведомств. Всех, кроме НКВД. После чисток 1937-39-го годов немцев не оказалось ни среди республиканского аппарата, ни во главе кантонных отделов НКВД. В принципе это ни о чём не говорит, но свидетельствует, что Берия предпочитал в национальных республиках не иметь местных кадров; пусть лучше грузин расправляется с русскими, а русский или еврей – с немцами.
Дело Шахта было поручено старшему лейтенанту ГБ Морозову. Даже в отредактированных протоколах улавливается, что следователь получил установку на достижение результатов в самый короткий срок и что церемониться он не намерен. Но Шахт по-прежнему всё отрицал.
В одной камере с ним было ещё трое арестованных: его давний знакомый генерал-майор авиации Е.С.Птухин, дипломат Васильчиков и ещё один подследственный, имя которого не сохранилось. Вскоре этажом выше, прямо над ними, поместили их арестованных жён (от Софьи Михайловны Птухиной, оставшейся в живых, дочь Шахта узнала все эти подробности в 1983-ем году).
Шахт продолжал всё отрицать, и это длилось полгода. Правда, в октябре, после расстрела в Куйбышеве, исчезли вопросы о сообщниках, остался один – признавай себя виновным! 25-го декабря он это сделал. Пытки в конце концов ломают даже самых мужественных, самых стойких. В тот же день ему предъявили протокол об окончании следствия и обвинительное заключение. Он подписал и это.
Его фамилию задним числом включили в протокол заседания военного трибунала, состоявшегося в Саратове 22-го декабря 1941-го года. Приговор гласил – расстрелять.
Расстрелян он был только через два месяца, 23-го февраля 1942-го года. Место захоронения, конечно, указано не было.
* * *
На этом можно было бы поставить точку. Но ведь у него оставалась семья: жена, дочери, родители – что же с ними? Понятно, что в их судьбе ничего хорошего не предвиделось.