Есть сравнительно небольшой полуостров, в котором на небольшом пространстве сочетаются степь, леса, горы и море
| Вид материала | Документы |
СодержаниеПисьмо султана Письмо атамана Письмо запорожцев Чумацкий шлях |
- Полуостров Камчатка, 41.42kb.
- Что мы знаем друг о друге?, 506.12kb.
- Летний Лагерь «Фэнтези-Лэнд», 285.2kb.
- Уральский Государственный Технический Университет упи курсовая, 172.82kb.
- Путешествие по недрам планет, 2475.16kb.
- Vi межшкольная научно-практическая конференция учащихся «старт в науку» Историко-краеведческая, 158.55kb.
- «Гостеприимный полуостров», 139.49kb.
- Новогодняя сказка в Татраландии!, 122.99kb.
- «Хамелеон», «Страшная ночь», «Степь Зарубежная литература: Генри, 19.03kb.
- Игра на внимание "Живая неживая природа", 130.48kb.
ПИСЬМО СУЛТАНА
ЗАПОРОЖЦАМ
…Я султан, сын Магомета,
Солнца брат и брат луны,
Божий внук, источник света,
Победитель зла и тьмы.
Сирии, Египта властелин,
Вавилона и Иерусалима,
Гроб Христа моей рукой храним,
Соткано веками мое имя…
Я защитник веры христиан,
Рыцарь я, великий воин,
Раб Корана, гений мусульман
Я над миром, над царями волен!
Я повелеваю вам, казаки,
Мне на милость сдаться
добровольно,
Я устал от своевольства, драки.
Чтоб в округе было все спокойно!
ПИСЬМО АТАМАНА
СИРКО КРЫМСКОМУ
ХАНУ.
Атаман Сирко писал
Хан-Селим-Гирею:
«Первым ты на нас напал,
А теперь жалеешь!
Нечего на нас пенять,
Что прошлись по Крыму,
Мы еще придем гулять,
С саблями и с дымом.
Близкий ты для нас сосед,
Забывать не станем,
Как ты служишь много лет
Холуем султану.
Люцифера секретарь,
Черта брат товарищ,
Будем бить тебя, как встарь,
Пока в землю сляжешь.
Добре били мы тебя,
Впредь тебе наука.
Голова дана не зря,
А ты думал брюхом.
ПИСЬМО ЗАПОРОЖЦЕВ
ТУРЕЦКОМУ СУЛТАНУ
Ты источник грязи и навоза,
От тебя, как от козла смердит
Ты, как будто гнойная заноза,
Нарывает все кругом, болит…
Ты Иблиса первый друг и брат
Люцифера грязный секретарь,
Ты козел и каменецкий кат,
И Египта малого свинарь.
Ну, какой ты, к черту, рыцарь,
Голым задом ежика убьешь?
Морда может с задницей сравниться,
Как осел на божий мир орешь...
Вавилонский кухарь, козолуп,
Блазень несусветный всего света,
Аспида и гада лучший внук.
В ж… поцелуй нас всех за это…
Нет календаря у нас сейчас,
Месяц светлый поищи на небе
Год единый у тебя и нас,
Будем биться, где б ты только не был.
На картине Репина отлично выглядит момент написания письма атаманом Сирко.
Сирко во время похода освободил из плена 7000 человек, среди которых находились и взрослые дети христиан, родившиеся в неволе и не знавшие родины отцов. Некоторые из них не захотели покидать Крым. Сначала Сирко отпустил их, но, когда они пустились в обратную дорогу, суровый атаман приказал всех, до одного, перебить. Склонившись над их трупами, он промолвил: «Простите нас, братья, да лучше спите здесь до страшного суда господня, чем было вам между бусурманами размножаться на наши головы христианские, молодецкие, да на свою вечную погибель, без крещения».
В 1657 году донские казаки, на лодках обогнув Крымский полуостров, входили в устье реки Алмы, а через два года, в 1659 году они же высаживались под Кафой, Керчью и Балаклавой. При этом они освободили множество невольников и взяли в плен более двух тысяч татар.
В конце 60 годов XVIII столетия Россия вела затяжную войну с Польшей. Турция воспользовалась таким благоприятным моментом, и в 1768 году объявила войну России. Война развернулась на пространстве от Кавказа до Дуная. Крымские татары активно выступили на стороне турок. В средине января 1769 года крымский хан Крым-Гирей С многочисленным войском совершил разбойничий налет в район Елисаветграда и произвел там большие опустошения, захватил в плен более тысячи человек мирных жителей. Вернувшись из набега, Крым-Гирей лично отправился в Стамбул, чтобы отвезти туда наиболее красивых пленниц в подарок султану. Другой отряд крымских татар совершил набег в район Бахмута, где в полон захватил около 800 человек. Это были последнее нашествие крымских татар. На следующий год русский полководец Румянцев наголову разбил турецкое войско, в авангарде которого находился 40-тысячный отряд татар во главе с ханом. Русское правительство сделало предложение крымскому хану отложиться от Турции и стать независимым государством. На это ставленник султана Каплан-Гирей дал высокомерный письменный ответ главе русского правительства Панину: «Мы Портою совершенно во всем довольны, и благоденствием наслаждаемся». 15 июня 1771 года русские войска, под командованием князя Долгорукого ворвались в Крым. 29 июня с боем была взята Кафа. Турецкие войска на кораблях бежали из Крыма. Разрозненным турецко-татарским отрядам удалось скрыться в лесах и горах Крыма. При этом в Крыму было освобождено свыше 10000 невольников. К концу июня 1771 года весь Крымский полуостров был очищен от турецких войск. Правда, турки в течение 1772-1774 годов неоднократно пытались высаживать свои десанты на побережье Крыма. В одном из боев с таким десантом был тяжело ранен в голову Михаил Илларионович Кутузов (близ деревни Шумы). Русским войскам приходилось быть настороже и изгонять противника. Летом 1774 года был заключен Кучук-Кайнарджийский мирный договор. По этому договору Крымское ханство объявлялось независимым от Турции. Территория Керченского пролива с городами Керчь и Ени-Кале, устье Дона – объявлялись территорией России на вечные времена. Борьба за Крым между Россией и Турцией не прекращалась. Правда, теперь она перешла в русло дипломатических отношений. Турецкий султан, используя свою власть «духовного руководителя» мусульман, пытался поставить на крымский «престол» своего ставленника Девлет-Гирея. Представители русского правительства рекомендовали на это место Шагин-Гирея. В результате, в 1776 году на крымском престоле оказалось два хана. Турки для поддержания своего ставленника высадили на Крымский полуостров свои войска. Договор был нарушен. Потемкин и Румянцев решили ввести свои войска в Крым. В марте 1777 году русский отряд под командой А.В. Суворова дал бой турецко-татарским войскам в районе Карасубазара. К удивлению русского полководца, турки боя не приняли и поспешно бежали в Кафу, а оттуда на судах в Турцию. Крымские татары разбежались по домам.
В 1778 году 170 турецких кораблей с десантными войсками подошли к Крымским берегам. Но, когда бы и где бы они не появлялись, с них были видны крупные силы встречающих. Турецкий паша решил пойти на хитрость. Он прислал просьбу, чтобы его кораблям разрешили пристать к берегу для пополнения запасов пресной воды. На эту хитрость, русский полководец ответил своей: « В Крыму объявлен строгий карантин...К тому же я удивлен прибытию вашему в такое время, когда весь флот наш заражен смертельной язвой. Европейские узаконения вам известны: в охранение от толь вредной заразы учрежденный карантин не позволяет отнюдь ни под каким предлогом спустить на берег ни одного человека из ваших кораблей». Турецкий военный флот был вынужден ни с чем повернуть к своим берегам. Больше турки уже не пытались соваться с десантами в Крым.
Жизнь в Крыму замирала. Татары совершать набегов не могли, а работать не умели и не хотели. За 9 лет «самостоятельности» внутри ханства не прекращалась междоусобная война. Одна интрига следовала за другой. А ведь прямых потомков Гиреев было около 200 человек. Против Шагин-Гирея поднялся мятеж. Для наведения порядка потребовалось введения крупных войсковых соединений России. К началу 1783 года для России создалась исключительно благоприятная обстановка, которая позволила окончательно решить «крымский вопрос»
8 апреля 1783 г. Екатериной Второй был подписан рескрипт о воссоединении Крыма и Кубанского края с Россией.
Феодосия не была забыта при присоединении Крыма к России. К ней вернулось древнее имя, она вновь стала Феодосией. В ней, по распоряжению Потемкина был организован монетный двор. Правда, он успел отчеканить только одну монету «80-ти копеечник серебряный 1787 года с буквами Т. М., т.е., Таврическая монета»
Все остальные потрясения происходили уже в общей стране и были едиными и для Феодосии и для России.
На рассвете 26 декабря, несмотря на штормовую погоду, под Керчью появился давно уничтоженный немецкой пропагандой Черноморский флот вместе с судами Азовской флотилии. Десятки катеров и мотоботов устремились к берегу. В штабе фельдмаршала Манштейна, командующего немецкими войсками в Крыму, паника. Манштейн бросает на Керчь 132 и 170 дивизии. А фюрер требует продолжения наступления на Севастополь.
А через три дня из Новороссийска и Туапсе вышли катера-охотники, Крейсеры «Красный Кавказ» и «Красный Крым», лидер «Харьков», эсминцы «Сообразительный», «Незаможник», «Шаумян» и «Железняков» Курс – на Феодосию. Сильный ветер поднимал волну. Она захлестывала палубы. Мороз схватывал воду, и корабли быстро обледенели. Моряки скалывали лед, уступив кубрики свои десантникам. В позднем рассвете открылась Феодосия. Она в этот период времени казалась какой-то бело-желтой, спускавшейся к морю с горы широкими, как в деревнях, улицами, словно разрезанная на дольки половина дыни.
На рассвете 30 декабря 1941 года под прикрытием огня крейсера «Красный Кавказ» на катерах советские матросы и солдаты ворвались в Феодосийский порт, но путь в город преградили фашисты, закрепившиеся за полутораметровой портовой стеной. Матрос Семичев с главстаршиной Кузенко подкатили к стене бочки и, взобравшись на них, забросали гитлеровцев гранатами. Сделав это, они открыли тяжелые портовые ворота. Через них десантники лавиной хлынули в город. В городе завязались уличные бои. Дрались, чуть ли не за каждый дом. Жестокой была схватка за здание банка и штаба гестапо, охранявшиеся эсесовцами. Они сопротивлялись до последнего. Немцы не ожидали высадки десанта, многие бежали из города только в нижнем белье. В рядах наступающих слышались голоса: «Если наши войска возьмут Старый Крым, то и рукой до Симферополя достать. Только вот погода подгаживает, то слякоть стоит, то мороз двадцатиградусный...» Но, не получилось со Старым Крымом. Линия фронта за городом неровной линией протянулась. Немцы в себя пришли, а сил у них было много, доставала их авиация. Бомбежки были почти непрерывными. Изматывались нервы, чувства притуплялись. До слез было обидно, враг действовал открыто, нахально. Зениток в городе было мало, а наши МИГи появлялись в воздухе крайне редко. Обстановка на фронте менялась с каждым днем не в пользу советских войск. Пришлось перейти к длительной обороне, с трудом отбивая множественные контратаки немцев. Резко ощущался недостаток в продовольствии и боеприпасах. Транспорты с подкрепление все чаще и чаще не доходили до Феодосии. 17 января стали отходить из города воинские части, многие отходили берегом моря, так как немцы перерезали дорогу Феодосия-Керчь. Хмурое туманное утро. Небо свободно от самолетов. Но вот над Черной и Песчаной балками закружили немецкие разведчики. Что-то высматривают. Бои на северной окраине Феодосии угасали, а Ак-Монайский рубеж ощетинился пушками и пулеметами, готовые встретить немцев.
ПЕРЕКОП
Крым похож на нелепый сосуд с узким горлышком – Перекопским перешейком, вместо ручки – Арабатская стрелка. Перекопай перешеек, и полуостров Крым превратится в остров. Такая мысль давно приходила в голову тем, кто хотел оградить себя от вторжения непрошенных гостей. А таких гостей за тысячи лет было очень и очень много. Вливались в узкое горлышко Крыма и оседали. Киммерийцы, тавры, скифы, многочисленные племена сарматов. Приходили и такие народы в Крым, после которых весь полуостров горел, разрушались города, бессмысленно гибли люди. То были готы, гунны, монголы. Когда впервые перекопали перешеек, то только Богу известно
Перекопали, да и все! А место перекопа, селение вблизи его назвали просто – Перекоп.
Кому пришла такая мысль,
Чтоб Крым отъединился?
Но инструментом завелись,
Строитель объявился.
Не знаю, сколько рыли дней.
Ров получился длинный.
Но мысль ушла, строитель с ней,
И не оставил имя.
Другой пришел, увидел ров,
И взял его зарыл
Перегонял овец, коров,
Но вот отрыть – забыл!
Такое было много раз,
За многие столетия.
Но не о том идет рассказ
Борьба тысячелетняя.
Возникла крепость – городок,
А в нем была и стража.
Остановить людской поток
Не удалось ни разу!
Ну, значит все – напрасный труд.
Напрасные старания.
Кочевники с востока прут,
В Крым принося страдания.
Греки город Перекоп называли Тафр, позднее – Тафре и Тафос. Название созвучно с народом, в древности населявшим Крым – тавры. Какие отношения у греков были с жителями городка, история молчит. Генуэзцы называли город Цухала.
Татары называли его Ор-Капуси (ворота у перереза). Строил город хан Менгли-Гирей, а хан Сагиб-Гирей расчистил ров. Турки называли город Ор-Богази, здесь они создали крепость. И хотя город принадлежал татарам, гарнизон крепости всегда был турецким.
Здесь леса нет. Здесь нет и гор,
Здесь есть соленые озера.
Построен здесь поселок «Ор»
Здесь крепость станет скоро.
Чабан с отарою овец,
Стреноженные кони.
Пусть не пытается стрелец,
Не выдержит погони.
В 1687 году, в дни правления Софьи, старшей сестры Петра I, был организован под командой князя Голицына военный поход в Крым. Стотысячная армия двинулась к Перекопу по безводным пространствам. Погода была жаркая, татары подожгли степь. Пришлось продвигаться по выжженной, безлюдной местности. Начались массовые заболевания стрельцов. Пришлось повернуть назад, понеся большой урон без единого сражения.
Горела степь, и черный дым
Гнал ветер пред собою,
За ним не видно входа в Крым.
И не залить водою.
Пошел бы ливень, припустил?..
Но жарит солнце с неба.
И снова русский упустил
Желанную победу.
Татарин ловок, но не смел,
Не любит бой открытый.
Он ветром быстрым налетел,
Уходит быстро, скрыто!
В 1689 году тот же князь Голицын повторил поход в Крым. 115 тысячная армия встретилась с отрядами татарской конницы. Татары были разбиты и спрятались за Перекопским укреплениями. Подойдя вплотную к Перекопу, Голицын не решился его штурмовать, В войсках началась эпидемия. И опять, понеся большие потери, пришлось ни с чем возвращаться в Москву.
Сколько стоил русским Перекоп-
Город захудаленький и малый?
Штурмовали эту крепость в лоб,
Те походы только былью стали.
Проникали в Крым через Сиваш,
Ну, побьются, пленных отобьют,
Жизни покладут...Но Крым не наш.-
Песни здесь татарские поют...
Скверный город. Пыль кругом жара,
Овцы бродят, да собаки лают.
Да в пыли играет детвора,
Словно пыли той не замечают.
И все-таки Перекоп русские брали: и в 1736 году под командой фельдмаршала Миниха и в 1771 году.
Мирно Перекоп брали только чумаки, когда ездили на волах в Крым за солью.
ЧУМАЦКИЙ ШЛЯХ
То на возу, то рядом с ним,
То на подъем, то на приволье.
Со всех куточков едут в Крым,
Собравшись, чумаки за солью.
А, почему зовут «чумак»? *
Какая связь меж ним – чумою?
Шлейф смерти – это не пустяк!
Безлюдье за ее спиною!
Не раз встречалась с казаком,
Боролась с ним, - не одолела.
Его – прозвали «чумаком»,
А соль, что вез – чумацким делом.
Обоз из множества подвод,
С собой оружие, припасы.
Собрался боевой народ –
Все казаки, не свинопасы.
Судьба у каждого сложна,
Бывал и в Венгрии, и Польше,-
Казачья лихость не нужна,
Там кошелек бы был потолще...
На Тереке с черкесом бился,
В Стамбуле побывал в плену,
И дважды к жизни народился,
Две жизни прожив за одну...
На чайке плавал и тонул, *
Прикован был к скамье галеры,
И много раз бывал в Крыму,
Тиф одолел, а с ним – холеру...
Рубцов и ран не перечесть...
Одно их всех объединяло –
Казацкую хранили честь,
Наверно, это - и не мало!..
Немного радостей в пути,
Хотя не трудная работа:
И осторожность соблюсти,
И об имуществе забота...
Идет обоз по Украине,
Ночевка – постоялый двор,
В нем каждого знакомо имя,
Ждет задушевный разговор.
Горилка ставится на стол,
Хлеб, рыба, яйца, мясо, сало,
Иной припас и разносол.
Одно условие – не мало!
Южнее ждет враждебный край
Надежда – больше, на себя,
Гляди, в беде не оплошай,
И жизнь, и честь свои любя.
Границы нет. Есть городки,
Есть небольшие поселения.
Церквушки есть, и есть шинки.
Чем дальше, редкостней явление.
Наступит вечер. Темнота
Сомкнулась, все в ней утонуло.
Вокруг такая беднота,
Не слышно пьяного загула!
Огни в окошках, знать, - шинок,
Купили в складчину сулию.
До Перекопа путь далек.
Зеленым не торгуют змием!
Закуска легкая и сон, -
Глаз не сомкнула ночью стража.
(Добро поставлено на кон)
Бог миловал, не было кражи.
Прохлада утра, в самый раз,
Волы наелись, отдохнули.
И подниматься дан наказ.
Возы тихонько потянулись.
По утру версты отмахали.
На травах высохла роса.
«Пора подумать о привале»-
Везде несутся голоса.
Пригорок выбран для привала,
Чтоб было видно: что и как?
Чтоб ветром легким обдувало.
Предвидеть должен все чумак:
Чтобы волов не увели,
Чтобы самих не порубали,
Все охраняли, как могли,
Когда товарищи дремали.
Возы составлены в кольцо,
Как на ладони вся округа.
Друг друга знают все в лицо,
Надежда крепкая на друга.
Ярмо снимается с волов.
Трава высокая, густая.
А солнце жарит: семь потов
По телу струйками стекает!
Но вол - не конь, не убежит,
Жует он долго, много ест.
И нужно времечко убить,
Его не мало – часов шесть.
Пора подумать о желудке,-
Напоминает о себе,-
Волами управлять не «шутка»:
Там слышно – «Цоб!»,
там – «Цоб-цобе!» *
Два сухаря, кусочек сала
Да три зубочка чеснока,
Хотя, конечно, это мало
Для аппетита чумака.
Поели, - под телегу, в тень.
В зените солнце, припекает.
Пошевелиться даже лень,
Хоть человек и привыкает...
Привыкший к холоду, жаре,
Ворчит сердито на природу.
И что б не было на дворе,
Защита чумака – подвода.
На животе лежит Тарас,
В зубах травинкой ковыряет.
И медленно ведет рассказ
Грицко, из люльки дым пуская:
«Да, друже, мой, Тарас,
Какие яблоки у нас,
Какие груши, вишни, сливы?
Село мое под Конотопом,
Сейм рядом, тут же, недалеко...
Богатыми когда-то слыли...
Весною выйдешь на крыльцо,
Подставишь ветерку лицо –
Несет из сада ароматом,
И пташки по утрам поют,
И насекомые снуют...
Стоят под очеретом хаты...
А летом редко дома я.
Большая у меня семья:
Отец и мать, жена и дети.
Расстанусь с ними, и в дорогу...
Волы плетутся понемногу.
И солнышко приятно светит.
Минуешь Гадяч, Кобеляки.
Не слышно лающей собаки, -
На много верст селений нет.
Там, в стороне, лежит Полтава.
Здесь бед перенесли немало.
Набегов всюду виден след!
Теперь повсюду тишина,
Иное дело – старина:
Здесь бились русские и ляхи.
Повсюду трупы, кровь, да раны...
Ловили пленников арканом.
Татарские тут были шляхи!
Татарин не ведет осады,
Пожег селения, посады.
Словил всех пленников,
и – прочь!
Потом разбился на отряды,
Уходит из-под носа, рядом,
Его союзник – степь, да ночь!»
«Ты, дед, о Крыме расскажи?
Что там за край, какие люди?
Границу кто там сторожит?
Да расскажи, что с нами будет?»
«Во-первых, хлопче, я не дед,
Исполнилось мне сорок лет.
Отлично саблею владею.
Ты должен ведать, что чумак,
Не балагур и не дурак.
Свое мы защитить умеем!
Подумай сам, - иначе будь -
Простым за солью был бы путь?
Везде б были возы с волами...
А так, ты видишь шлях пустой,-
Знать путь тяжелый, не простой...
Не ведаю: что будет с нами?
Второе, не перебивай,
Крым может для кого-то рай?
По мне милей земля родная!
Я вижу – парубков, девчат,
Я слышу,- старики ворчат...
И лучше – ничего не знаю!
Ты видишь, сколько дней в пути?
Попробуй воду здесь найти?
Нет копанной нигде криницы.
С водой солоноватой пруд –
Быть может, и разыщешь тут?..
Воды студеной не напиться!
И ночи посветлей у нас...
Ты к звездам присмотрись, Тарас...
И небо здесь, как будто злое.
И полноводных нету рек,
И всякий, добрый, человек
Здесь не изведает покоя...
Ну, что ж, пора и на ночлег,
Не остановит время бег,-
Чиркнула в небесах комета.
Признаться должен я, Тарас,
Люблю я предрассветный час,
Полоску на востоке света...
Как быстро ширится она,
То золотиста, то – красна –
Предвестник ветряной погоды...
Но нам, с тобою, все равно –
Волы запряжены в ярмо...
Плетутся по степи подводы»...
Уснула степь. Костер погас.
Волы лежат и тянут жвачку.
Уснул Грицко, не спит Тарас,
И, кажется, что кто-то плачет...
Не тень ли прошлого пришла?
Забыла что-то, - заглянула?
Луна на небосвод взошла.
И ветром легким потянуло.
Степь окунулась в серебро,
Из ковыля ручьи и реки.
У парня челюсти свело,
Тяжелые сомкнулись веки
Раздался сочный храп,
с присвистом.
На зов откликнулся другой.
И тонет все в просторе чистом...
Полог под звездною дугой
Укрыл собой людей уставших,
Укрыл подводы и волов,
Как укрывал в бою всех павших...
И всех иных укрыть готов...
Жара чуть спала, снова в путь,
И чумакам полегче стало.
В разрез рубахи видна грудь,
Все бодры, прочь ушла усталость.
День уходил, уж солнце село.
Пора бы снова на ночлег.
Уж на востоке посерело.
Волов неторопливый «бег».
То там, то там сереют хаты,
Соломой крытые они.
Живут здесь люди не богато,
Кой где виднеются огни.
Скорей всего, горит лучина,
У всех работ невпроворот:
В конюшне возится мужчина,
Детишек в доме – хоровод.
У одного прикрыто тело –
Хламида, полная заплат.
Та девочка в костюме Евы.
Костюм Адама у ребят.
Село оно и есть село,
Крестясь на церковь, помолились.
За поворотом, за селом
К речушке маленькой спустились
И снова слышно поученье.
И снова слушает Тарас.
Ученье, право, не мученье,
Но, не о нем идет рассказ:
«Ты первый раз, а я не счесть,
Я знаю, где водица есть,
Чумацкий шлях изучен мною,
Где можно ожидать засаду,
Где ждет природная преграда,
Где можно отдохнуть от зноя!
Не торопись хватать кулеш,
Дымок почуешь, когда ешь...
Пускай его остудит ветер.
Кулеш казацкая еда,
В пути присутствует всегда,
Нет ничего вкусней на свете!
Поверх пшена – кусочки сала,
Но жаль, что сала только мало
Язык проглотишь – что за вкус!
И, кажется, что съел ты много,
Но растрясет тебя дорогой,
И тянешь хлеба лишний кус.
Поел, попил – живот отставил,
Отяжелел, - чего лукавить,
И лезешь, прямиком, под воз.
Не беспокоят слепни, мухи,
И только храп услышишь ухом,
Коли услышать довелось
Вон там курган, а за курганом,
Нет, не туда гляди, а прямо -
Ложбинка небольшая есть,
Там бились хлопцы с басурманом,
Сцепилась сабля с ятаганом.
Тех было двадцать, наших – шесть!
И что ты думаешь, юначе?
Случилось так, а не иначе,
Сражались храбро казаки,
Татарам бог не дал удачи,
Не по одном жена заплачет,
У них – потери велики.
Вмешался в разговор Сверид:
«Открой пошире свои уши –
Грицко тебе наговорит.
На ус мотай, не только слушай...
Рассказов хватит на весь год,
И толмача тебе не надо.
Здесь – разговорчивый народ,
Собралось не баранье стадо!
В коне товарища нашел,
Поговоришь, он понимает...
А вол мычит, на то и вол,
Он ничего не замечает...
Вот почему чумак болтлив,-
В дороге многое узнает,
Держать в себе не хватит сил,
И память с кем-то разгружает.
С конем сподручнее – он скор,
Давно бы мы на месте были,
Но за коней, - какой тут спор,
Давно бы нас поперебили б!
Зачем татарину волы?
Хороший конь – иное дело.
Конь пал – пошел на постолы,
Из кожи шьют они умело...
Они коней, баранов жрут,
Овцу и лошадь бабы доят,
Ну, словом, нехристи живут,
Соседей часто беспокоят!»
«А с нами как, дядько Сверид?
Не трогают в пути татары?»
« Опасно, что ни говори,
Но мы же молоды, не стары.
И ружья есть, и сабли есть,
Приемы знает все чумак...
Нас хана охраняет честь,
Сидит на троне не дурак:
Несушку кто же режет, бьет?
Мы хану денежки везем,
Хан припеваючи живет,
И мы под ним еще живем!
По Украине, по Литве
Проложены Селимом шляхи,
От крымцев досталось Москве,
Не раз побиты были ляхи!
Век не видал бы эту соль,-
Но только не живем без соли,
Она на стол, и на засол,
Без соли сало не посолишь!
Татарам только деньги дай,
Они отмерят много соли.
И не пойдешь в Бахчисарай,
Чтоб ханской испытать неволи.
Дозор татарский наскочил,
Есть грамота у нас от хана.
Он долю денег получил,
Позволил нам проехать прямо».
Вздыхает взрослый. Молодой, -
О виденном его пытает.
«Не торопись, мой дорогой,
Судьба на прочность испытает.
Дорога долгая ведет,
Не день, не два, идут - недели.
Беда повсюду тебя ждет.
Не шутка это,- в самом деле!
Степняк не тронет чумака,-
Ему за соль тот деньги платит,
К тому ж дорога нелегка,
А соли этой многим хватит.
Потом, есть сабля, и пищаль,
Есть люлька у меня, табак.
Признаюсь, прошлого не жаль:
Теперь чумак я, не казак!
Ты лучше глянь, какая степь!
Какое небо – голубое...
Не верится, что бродит смерть
Со мною рядом, и с тобою!
Еще синь неба не поблекла.
Цветов головки поднялись.
Еще не наступило пекло,
В степи во всю бушует жизнь.
На травы выпадет роса,
На стебельках висит, как слезы,
Повсюду птичьи голоса,
И осы носятся, стрекозы.
А в вышине орел завис,
Добычу ищет на обед.
И солнце, поднимаясь в высь,
Горячий оставляет след.
И живность прячется в траве,
Но слепни мухи злее стали,
От крупа мчатся к голове,
И кожу у волов терзали...
«А батько твой? – спросил Тарас, -
Грицко, он был в походах?»
«Поход такой, как и у нас,
За солью ездил на подводах...
Он был реестровый казак,
В то время – это не пустяк...
Служить на королевской
службе!..
И денег полная мошна,
Довольны дети и жена,
Жил припеваючи, без нужды!
У Вишневецкого служил,
В походы часто с ним ходил...
Но, что-то там произошло?..
Потом у пана Радзивилла,
Похоже, счастье изменило,
Над домом солнце не взошло.
Подался к Хмелю батька мой,
То было раннею весной,
Лишь воды вешние сошли.
У Желтых Вод был тяжко ранен,
Домой с товарищем отправлен,
И дни лечения пошли...
Ну, что ж, когда одужил,*
Как воин, был уже не нужен...
Казацкая бурлила кровь...
Опять же, что-то делать надо,
Конечно, с тяжкою досадой,
Он в Крым отправился по соль,
Так, чумаком мой батька стал,
И мне науку передал.
Теперь признаюсь, я доволен,
Опасность небольшая есть,
Не продаю я совесть, честь,
А главное – всегда на воле!
Трава густа, почти по пояс, -
О корме я не беспокоюсь
Есть где пасти моих волов,
А вол здоров, - и я спокоен,
Хотя торговец, а не воин
С бедою встретиться готов.
Тут степь, без края и границ,-
Татарам, казакам раздолье,
Каких тут не гуляет лиц...
Одно названье – «Гуляй-поле»
Ты, вот, не видел ничего,
А я не раз бывал в Крыму,
И в нем не видел никого,
Кто погулял бы на Дону
Давно им путь туда закрыт!
Куда девается их прыть?
Повадились на Украину...
А мы грыземся меж собой,
Пускаем ворога домой...
Покорно гнем пред ними спину!
А у татар и девы есть,
Пускай в душе гуляет месть, -
Гибки, нежны и славны очень.
Лицо округло, как луна,
Покорна мужу и верна
Коса черна, темнее ночи!
Не раз бывал Сирко в Крыму, *
Сгубил там душу не одну.
Татарки им детей пугали...
Откуда знаю? - С ним был дед,
И одногодки, твоих лет
О смерти часто вспоминали.
Да, славный был Сирко казак,
Не то, что нынешний чумак.
Недаром избран атаманом.
Владел отлично саблей, словом.
В бою был грозным и суровым
В пирах прославился буяном.
Походы часто совершал,
Пред ним сам хан Селим дрожал...
Дошло и до ушей султана,
Тот угрожал и увещал,
Добра и злата обещал,
Но плохо знал он атамана!
Сирко товарищей ценил,
Он с ними спал и ел, и пил...
Не подцепить красивой бабой!
Имел он женщин не одну,
И в Запорожье и в Крыму.
И в этом деле был не слабый.
Я помню, дед мне говорил,
Что там он деву полюбил,
Была красавицей гречанка,
Слегка смугла, улыбка – сладка,
Она и стала моей бабкой,
Хоть говорили, что – турчанка!
«Ну, ты скажи? – прервал Тарас –
А крымского видал он хана?»
«Да, что сказать, в неровен час,
Бог не оставил атамана!
К татарам ключ Сирко нашел:
Напал, ограбил и ушел...
Свищи, ищи по полю ветра...
Татарина спасает ночь,
Когда, награбив, мчится в ночь!
Сирко все делал утром светлым!
Да, рыцари теперь не те,-
Воруют, грабят в темноте,
Все потому, что духом слабы!
Всегда толпой – на одного!
Не так, как прежде: кто – кого?
Паскудней стали грязной бабы»...
По шляху двигался обоз,
Последняя в пути криница.
(Два чумака на каждый воз)
Сошли с подвод, воды напиться.
Пьют, отдуваются волы
Уткнувшись в желоба с водою.
Ковши с водою поплыли,
Мелькают часто над толпою.
И вновь задвигался обоз,
Верст пять прошел и стал.
Постелью станет каждый воз,
Ночевки час настал...
У горизонта солнца диск,
Косые удлинились тени.
Кострами люди занялись,
Не торопясь, но и без лени.
Горит костер, а у огня
Кружок собрался чумаков.
Будь кисть и краски у меня,
Эскиз бы был уже готов.
Все так и просится на холст:
Что ни чумак – портрет.
Одеждой, формой тела прост,
Для тех, давно минувших лет.
Для наших – это колорит,
Как говорят теперь – типаж.
О чем он только говорит?
Не живописца это - блажь?
С макушки вниз свисает чуб,
А голова его побрита,
Такой длины, - еще чуть-чуть,
И может им кругом обвита!.
Чуб оселедцем называют,
Все бриты люди, без бород.
И усы длинные свисают,
Чуть сверху оттеняя рот
Широкополый желтый брыль, *
Из выцветшей давно соломы,
Вбирает солнце, воду, пыль,
Став пугалом вороньим!
Без дыр заштопанная свитка,
А на возу лежит кожух,
Похож на панцирь для улитки,
Хранит овчины резкий дух.
Не страшен с ним и холод,
К нему давно привык чумак.
Казак ли стар, иль слишком молод,
Не расстается с ним ни как»,
На землю глянули лучи,
День новый, к жизни пробуждая.
Чумак по ступице стучит.
Колеса воза проверяет.
Вот, наконец и Перекоп,
Не городок, а так – селенье
И покупателей поток.
Татар немного – население.
Домишки здесь из самана,
Глаза не радует окрестность,
Жизнь подсказала здесь сама,
От соли никуда им деться!
Баранья шапка, без ушей
Поверх штанов еще рубаха.
И он обязан жизнью всей
Селиму, хану и аллаху
Курай горит и кизяки, *
За ужин садятся татары,
Их семьи очень велики,
Но никогда не слышно свары.
Здесь слово старика закон,
Ему родные не перечат,
Немного говорит и он,
Совсем не нужны долги речи!
Соль добывают из рапы,
Из Сиваша черпают прямо
С утра до вечера рабы.
От соли ноги в жутких ранах...
Как описать восточный торг,
Он необычен нудный долгий.
Купец испытывал восторг,
Когда он вел торговлю.
Не шелк, не бархат, просто соль,
Иные не лежат товары.
Но вложены в ту соль, страданья,
боль.
Торгуются татары.
Чумак умеет торг вести,
До хрипоты кричать и спорить,
Достоинство свое блюсти,
Здесь ценят дело, слово.
Здесь вспоминается аллах,
Да и крестом клянутся.
Нет истины во всех словах,
Болтают и смеются.
Процесс торговли завершен,
Татарин и чумак довольны.
Подарки мелкие для жен,
От обязательств вольны.
А чумакам – в обратный путь,
На родину, где ждут их с солью.
Возможно, в этом жизни суть –
Страданья связаны с любовью?
Назад тяжелый тянут воз,
Волы чуть-чуть повеселели.
Достойный будет и привоз.
Опять в пути идут недели.
Не всем вернуться суждено,
В грудь ранен был Сверид,
Тарас с ним ранен заодно,
Ну, а Грицко – убит.
Засада у реки Молочной,
Собрались люди на ночлег.
Стан чумаков довольно
Прочный,
Но неожидан был набег.
С трудом отбили нападавших,
И тем нанесен был урон,
Не воскресить в бою том павших,
Кто станет пищей для ворон?
Мне не известно, я там не был,
Не сохранился павших прах,
Но часто вижу, глядя в небо –
Скопленье звезд – Чумацкий шлях!
Так много лет было подряд.
Минует время, так же будет...
Где нынче степь, возможен сад?
Быть может, прошлое забудут?..
И канут в Лету чумаки,
И канет тот, кто о них пишет...
И скажут: «Жили чудаки,
Желавшие о прошлом слышать!»
Эпилог:
Я описал чумацкий шлях
Таким, каким его я видел.
Надеюсь, что умерших прах
Своею правдой не обидел?
Естественно, я не чумак,
И в тогу эту не рядился...
Чумацкий шлях, не знаю как,
Но вдруг на небе появился?
Примечания: Чумаки действительно не болели чумою. Это было связано с тем, что свои сапоги они постоянно смазывали колесным дегтем, запах которого отпугивал блох. А блохи и являются переносчиками возбудителя чумы.
Чайкой – называли казачью остроносую лодку. На чайках казаки добирались до турецкого берега.
Цоб- цобе – команды для волов, означающие правый – левый
Одужил – поборол.
Сирко – казацкий атаман, в правление крымского хана Селим-Гирея неоднократно наносил военные визиты на крымскую землю, они сопровождались массовым ограблением местного населения и насилием. Действительно, к Сирко с письмами- предложениями обращались как крымский хан, так и турецкий султан, но - безрезультатно.
Брыль – соломенная широкополая шляпа, хорошо защищавшая голову от солнца.
Курай – трава с толстыми, мясистыми корнями. Как и полынь, использовалась татарами для поддержания огня в очаге.
Перекоп пришлось в гражданской войне штурмовать и красным, преодолевая мощные укрепления, созданные бароном Врангелем.
Глубокий Перекопский ров,-
Сам городок спокойный, сонный.
Стада овец пасутся, и коров.
Там сена стог, там стог стоит соломы.
Но он и вал ощетиниться порой,
Не одолеть, коль в лоб стучаться.
Коль одолеет, то герой.
Такое, может, получаться...
На север степь Таврийская лежит,
Здесь редко встретится деревня.
Водой здесь путник дорожит.
Растут тут редкие и чахлые деревья.
Гудит ветрами осень Приазовья,
Все, выдувая: снег, песок.
Достигнув Сиваша низовий,
Приобретает звонкий голосок.
В средние века Перекоп часто обходили, найдя проходы в Сиваше. Были и такие, кто их знал, поскольку тайну передавали из поколения в поколение.