Социальная история россии XX века
Вид материала | Документы |
СодержаниеСемья единоличника Ведясова состояла из 4 человек: жена 37 лет, дочь 15 лет и сын 8 лет. Все умерли..Л |
- Календарно-тематическое планирование интегрированного курса по истории «История России:, 506.93kb.
- Курс лекций по истории россии Часть IV история россии, 1231.5kb.
- Шпоры по истории, 972.22kb.
- История России. 7 класс. Культура России середины – второй половины XVIII века. Образование, 59.97kb.
- М. Ю. Брандт «История России начало XX-XXI века» Класс : 9 Учитель: Гейер Е. В. Краткая, 128.8kb.
- Пять лекций по истории россии ХХ века (Дополнения к курсу История России ХХ века), 3461.61kb.
- Казинка История России XIX века. Класс 8 Количество часов 40 учебники, 160.74kb.
- И. Г. Ильичева Е. Впетрова Рабочая программа курса, 497.71kb.
- Боханов А. Н., Горинов М. М. История России с древнейших времен до конца XX века оглавление, 6455.77kb.
- Брандт История России XX начало XXI века, история Российского Приморья. № урок, 131.69kb.
Семья единоличника Потемкина. Сам Потемкин выехал на заработки. В деревне остались жена с 6 детьми. Из них в январе 4 умерли, а остальные опухли.
Семья единоличника Любаева, 3 детей. Умерли дочь 17 лет, сам Любаев. Жена и остальные дети опухли.
Семья единоличника Ведясова состояла из 4 человек: жена 37 лет, дочь 15 лет и сын 8 лет. Все умерли..Л
По числу голодавших и опухших от недоедания вьщелялись также Саратовская область и республика Немцев Поволжья. Там первые случаи опухания были отмечены в декабре 1936 года. В феврале 1937 года в Саратовской области голодало 47 семей (7 районов, 201 человек), в начале марта — 111 семей (21 район, 486 человек). В республике Немцев Поволжья в январе 1937 года голодало 7 семей (3 кантона, 26 человек), в феврале — 40 семей (8 кантонов, 177 человек), к началу марта — 106 семей (409 человек), в марте — 111 семей (447 человек). Сводка описывает некоторые случаи.
Саратовская область, Макаровский район. В колхозе «12 лет РККА» колхозники вырывали из земли на скотомогильниках трупы павших животных и употребляли их в пищу. В колхозе «Ленинский путь» колхозница Морозова ходила по селу и собирала падаль. Ее дети от недоедания опухли. Полученные ею 99 кг хлеба на 99 трудодней были израсходованы раньше. Колхозница Жижина беременная, больная, двое ее детей находились в опухшем состоянии. Старшая дочь ходила по селу, собирала падаль. Завхоз колхоза Юдин «отпустил для питания» Морозовой и Жижиной голову павшей лошади. В колхозе им. Пугачева завхоз Уваров выдал конюху Зайцеву мясо павшей лошади на общественное питание. Извлечен из петли колхозник Елисеев В.П., 25 лет, попытка к самоубийству связана с отсутствием продовольствия и т.д.
Сердобский район. Колхозник Сидоров П.В., семья из 6 человек, в том числе 4 детей, с 11 февраля совершенно не имел хлеба, жена и дети опухли.
1

199
Колхозник Абрамов И.Е., семья из 3 человек, заработал 177 трудодней, хлеба нет, его дочь опухла и т.д.
Балтийский район. В колхозе им. Кагановича колхозница Графина А.Я., 60 лет, 2 детей, «за неимением хлеба убивала кошек, мясо которых употребляла в пищу». Фатюшкина А.К., 65 лет, 3 детей, питалась мясом лошади, павшей от желудочно-кишечного заболевания. Катаев Г. Г. с семьей из 4 человек употреблял в пищу павших кур, которых собирал по селу. Семья его сильно истощена, один ребенок болен.
Бековский район. Колхозница Белова, 3 детей, ударница — за лето заработала 350 трудодней. Полученный за трудодни хлеб израсходован, 2 детей ходят по селу и нищенствуют, а сама Белова и ее старший сын лежат в постели больные от недоедания.
АССР Немцев Поволжья. Франкский кантон. В селе Кольб Рейбер П.Г. питался мясом павших на ферме поросят. В селе Франк семьи колхозников Шефер К. и Геймбихнер А., не имея никаких продуктов питания, употребляли в пищу мясо павшей лошади.
Зельманский кантон. Колхозник села Прейс Сафенрейтер И.П. за 1936 год заработал 476 трудодней, на которые при окончательном расчете ему причиталось только 8 кг хлеба, т.к. остальной хлеб ему был выдан раньше авансом... Сафенрейтер отправился в село Зелъман, где нищенствовал, собирал милостыню, набрав, таким образом, за 3 дня около 8 кг хлеба, 5 кг картофеля и 2 кг муки.
Красно-Кутский кантон. В селе Шейндор насчитывалось около 20 многосемейных колхозников, не имевших хлеба. В селе Розенталь 50 семей испытывали нужду в хлебе, 47 детей не посещали школу и т.дЛ.
Случаи голодных смертей НКВД зарегистрировало также в Воронежской и Челябинской областях.
Сводки НКВД своей огульностью, обобщениями часто вызывают у исследователей скепсис. Однако в данном случае они содержат вполне конкретные данные. По каждому неблагополучному колхозу или району они указывают количество семей без хлеба, число голодавших, опухших, умерших. Это не просто цифры, но и фамилии, указания места жительства, года рождения, числа детей, количества заработанных трудодней, причин смерти и пр.
Каковы были масштабы голода? По тем материалам, которыми я могла пользоваться, можно говорить, что в период зимы—весны 1937 года в перечисленных регионах голодало несколько тысяч семей, тысячи человек опухли от недоедания, десятки людей умерли от голода.
Нет ничего удивительного в том, что неурожай и заготовки вызвали хлебный кризис в деревне. Поражает другое: его последствия для крестьян оказались гораздо меньшими, чем можно было бы ожидать. Статистика показывет, что урожай 1936 года был так же плох, как и урожаи 1931 и 1932 годов, государственные заготовки в 1936/37-м больше, а остаток хлеба в деревнях меньше, чем в 1931/32 и 1932/33 годах2. Однако после неурожаев 1931—32 годов разразился массовый голод — миллионы умерших, после неурожая 1936-го— голодало несколько тысяч человек.
1

2 Вопрос об урожаях 30-х годов относится к числу дискуссионных и окончательно
не выясненных. По подсчетам Н.Ясного, Д.Джонсона и А.Когана урожаи 1931 и 1932
годов составляли 66 и 63 млн. тонн, урожай 1936-го — 60—64 млн. тонн. Р.Дэвис и
С.Уиткрофт считают, что урожаи 1931 и 1932 годов были 55,8 млн. тонн, а урожай
200
Конечно, во второй половине 30-х не было цепочки неурожайных лет, неурожай 1936-го пришелся между нормальным урожаем 1935 и рекордным 1937 годов1. Однако одной этой причины недостаточно для объяснения столь различных последствий неурожаев 1931—32 и 1936 годов.
Наиболее важным объяснением может быть то, что состояние крестьянского хозяйства и рынка в стране во второй половине 30-х было иным, чем в период первой пятилетки и вакханалии насильственной коллективизации. «Хорошие» 1934—36 годы сыграли свою роль — личное подсобное хозяйство крестьян окрепло и рынок развивался. Пусть было плохо с хлебом, но другие продукты на рынке можно было купить. Подсобные хозяйства крестьян и рынок поддержали население в период хлебного кризиса 1936/37 года.
Еще одна причина, с моей точки зрения, объясняет столь «скромные» последствия неурожая 1936 года. Экономические уроки массового голода не прошли бесследно. Он стал трагедией не только для людей, но и для экономики страны. С уверенностью можно сказать, что его повторения в стране никто не хотел. Реакция Политбюро на начавшиеся в конце 1936 года «продовольственные затруднения» была иной, чем в трагические 1932—33 годы. Главными мотивами к антикризисным действиям являлись экономические: угроза срыва весеннего сева, подрыв животноводства, обезлюденье колхозов.
Говоря о поведении Политбюро в условиях нового кризиса, следует учитывать и то, что социально-политическая обстановка в деревне изменилась. Вместе с коллективизацией исчез «частник-саботажник». Вместо него появился родной социалистический колхозник. Понятие «социалистический колхозник» на деле являлось такой же пропагандистской ложью, каким было и понятие «крестьянин-саботажник» в период коллективизации. Колхозники прекрасно саботировали работу в колхозах, тогда как частник был отменным тружеником. Но коллективизация изменила политическую ситуацию и, вместо того, чтобы оцеплять голодающие деревни, обрекая их на вымирание, как это было в 1932—33 годах, Политбюро помогло крестьянам. Часть вывезенного в период заготовок хлеба была отправлена назад в виде продовольственной и семенной помощи2.
1936-го — 55,6 млн. М.Таугер оценивает урожай 1932 года наиболее низко — 50 млн. тонн, но не дает расчетов для 1936 года. Государственные заготовки зерна в 1931 и 1932 годах составили около 23 и 19 млн. тонн, после чего в деревнях осталось 33—37 млн. тонн зерна. В 1936 году государственные заготовки составили 27,6 млн. тонн, и в деревнях осталось порядка 28 млн. тонн зерна (Отечественная история. 1995. № 6. С. 150; The Economic Transformation of the Soviet Union. P. 290; Mark B. Tauger. The 1932 Harvest and the Famine of 1933 // Slavic Review. Vol. 50. № 1 (spring 1991)). Таким образом, аграрная статистика показывает, что положение с зерном в деревнях в 1936 году было практически таким же плохим, как и во время смертоносных неурожаев 1931—32 годов.
1 Р. Мэннинг считает, что зерновые запасы в стране ко времени урожая 1937 года
были исчерпаны. Новый неурожай мог привести к массовому голоду в стране
(Manning R.T. The Soviet Economic Crisis... P. 124).
2 Используя материалы Смоленского архива, Р. Мэннинг приводит данные о помощи,
которую правительство оказало Белому району Западной области. Кроме продовольст
венной помощи, среди причин, позволивших преодолеть последствия кризиса без
больших человеческих жертв, Мэннинг называет резкое сокращение с августа 1936-го, а
затем, с января—февраля 1937 года, прекращение советского экспорта зерна. Факт,
который также свидетельствует о стремлении Политбюро не допустить повторения
массового голода в стране (Manning R.T. The Soviet Economic Crisis... P. 122—123).
201
НКВД забил тревогу уже при первых признаках продовольственных затруднений. Он информировал Политбюро и местное руководство. Шла скрытая от печати и публики переписка. В голодающие колхозы командировались представители партийных и советских органов, а также оперативные работники НКВД. Они должны были не только выявить причины неурожая, падежа скота, бегства колхозников, но и информировать центр о поведении местных исполкомов, парткомитетов, от которых требовалось немедленное оказание помощи нуждающимся. Ни в одном из донесений не было выдвинуто обвинений против крестьян. Продссуда выделялась уже с конца осени 1936 года. Политбюро предоставило льготы бедствовавшим колхозам.
Конечно, на деле все шло не так гладко, как на бумаге. При оказании помощи характерные признаки распределительной системы проявили себя. Из-за бюрократизма государственного снабжения продссуда шла на места медленно. Часто это вообще было кабинетное распределение без учета нуждаемости. Сказывались и большие потери из-за хищений. Из того, что доходило до бедствующих колхозов, значительная часть выделялась на создание семенного фонда — приближался сев. Например, для Оренбургской области правительство выделило в январе 1 млн. пудов зерна. Из них более 400 тыс. пудов пошло на семена. Только то, что осталось, делилось между колхозниками. Как свидетельствуют спецсообщения о распределении продссуды, во многих колхозах это опять вылилось в 100—200 гр зерна на трудодень, а то и меньше — 45 гр, — столько получили колхозники в голодающих колхозах на Северном Кавказе в январе 1937 года. Тот факт, что ссуда распределялась в основном только между колхозниками, объясняет преобладание единоличников среди умерших от голода крестьян.
Вновь проявилась роль кнута и пряника, которую распределение играло в социалистической экономике. Правления колхозов манипулировали про-дссудой. Распределяли понемногу и придерживали хлеб до начала сева — выдавать только тем, кто будет работать. В ряде районов правления не выдавали хлеб даже остронуждавшимся, если они плохо работали. Ярче обозначилась и социальная стратификация. Сельское руководство, бригадиры пользовались правом преимущественного и первоочередного снабжения, получая по 1,5—2 кг на трудодень, в то время как рядовые колхозники довольствовались остатками. Этот порядок распределения, с ведома и по распоряжению районных партийных и советских организаций, навязывался колхозникам как безоговорочный и не подлежащий обсуждению на общих собраниях. Политбюро и НКВД в данном случае не поддержали местное руководство. Все случаи подобных привилегий квалифицировались в донесениях как нарушение колхозного устава.
После оказания помощи в бедствующих колхозах наступало временное облегчение, но ссуды было недостаточно. Там, где она была выдана в декабре—январе, к началу весны колхозники опять сидели без хлеба!. По
1

—«Это обман. Правительство, вероятно, успокоилось, что колхозникам дало хлеба. А на самом деле колхозникам ничего не достается».
—«Долго ждали мы от соввласти помощи и дождались по 100 гр на трудодень, которых нам хватит на 1 месяц, а потом придется голодать. Это все потому, что колхозники соввласти не нужны. Она опирается только на рабочих, для которых создаются все эти привилегии».
—«Мы с каждым годом живем все хуже и хуже. Нужно уходить на заработки. На колхозы надеяться нечего. Они созданы для того, чтобы загнать колхозника в гроб» (ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 1879. Л. 157-159).
202
сообщениям НКВД и после выделения ссуды нищенство и голодные опухания продолжались. Правительство вынуждено было помогать колхозам вплоть до получения нового урожая.
Не обошлось и без репрессий. Последовало официальное объяснение причин продовольственных затруднений — вредительство. Политбюро дало указания НКВД выявить и арестовать организаторов «контрреволюционной деятельности» в распределении доходов в колхозах, в животноводстве, в торговле хлебом. В связи с кризисом только в Саратовской области в январе—феврале 1937 года НКВД «ликвидировал 88 дел», по которым арестовал 189 человек, и «наметил к ликвидации 41 дело» с арестом по ним 186 человек'. «За непринятие мер к предотвращению заболеваний и опуханий колхозников» поплатились своими креслами многие местные партийные, советские, колхозные руководители. Но это была только прелюдия драмы. Ее основной акт состоялся осенью 1937 года. Прошла серия показательных судов. На скамье подсудимых оказались представители сельского руководства — секретари райкомов, председатели райисполкомов, сельских Советов, колхозов. Кризис миновал, но нужно было предъявить народу его «организаторов»2.
В экономике все взаимозависимо — кризис ударил не только по сельским жителям, но и по горожанам. Крестьяне, голодные и те, кто хотел запастись хлебом на случай голода, хлынули в города. На железнодорожных станциях образовались «людские пробки». География «хлебных затруднений» расширилась. Они охватили промышленные центры Ивановской, Калининской, Ленинградской, Свердловской и других областей. «Хлебный крестьянский десант» появился в городах уже в октябре—ноябре 1936 года. Далее ситуация ухудшалась.
В городах выстраивались огромные очереди. Сводки регистрируют драки, несчастные случаи с тяжелыми телесными повреждениями. Стояли целыми семьями, вплоть до малолетних детей, чтобы взять хлеба побольше. Приезжие скупали хлеб десятками килограммов: сушили сухари, кормили им скот3. Торговля продолжалась всего несколько утренних часов, потом
1

2 Об этих судах написала Ш.Фицпатрик. Источником для нее послужили местные
газеты, которые печатали судебные отчеты. Исследование Фицпатрик показывает,
что осенью после получения урожая в 11 областях и краях Российской Федерации
прошло по меньшей мере 30 судов против районного и сельского руководства.
Обвинителями на судах выступали крестьяне. Необычным было отсутствие традици
онных обвинений в шпионаже и связи с иностранными разведками. Главными были
экономические претензии. Факты голода, конечно, не попали на страницы газет, но
обвинения в истреблении скота, роспуске колхозов, безграмотных агротехнических
планах, низкой оплате трудодней присутствовали. Наиболее суровые приговоры
включали расстрел и 10 лет лишения свободы с конфискацией имущества. Фиц
патрик не связывает эти суды с хлебным кризисом, а рассматривает их в широком
контексте массовых репрессий в стране и поиска «виновных» в экономических
неудачах пятилеток. Р.Мэннинг напрямую связывает «перетряхивание» сельского
и районного руководства, а также кадров Наркомата земледелия в июне 1937 года
с хлебным кризисом. Она считает, что он подтолкнул репрессии (Fitzpatrick S.
Stalin's Peasants. Resistance and Survival in the Russian Village after Collectivization.
Oxford Un. Press, 1994; How the Mice Buried the Cat. P. 296-312; Manning R.T. The
Soviet Economic Crisis... P. 124).
3 Стоимость хлеба и сена была примерно одинаковой: 10 кг хлеба стоили 8 руб.
50 коп., 16 кг сена — 10—12 руб. Овса в продаже не было.
203
торговать уже было нечем. Хлебный ажиотаж усилился после правительственного постановления о запрещении продажи ржаной муки. Подскочили цены на базарах. Мука продавалась не пудами и килограммами, а блюдцами по 200 гр, от 75 коп. до 1 руб. за блюдце.
Горожане оставались без хлеба — к концу рабочего дня на полках хоть шаром покати. Росло недовольство рабочих:
«Стало жить весело — целыми днями стоим в очередях за хлебом. Дохозяй-ничались! Рабочим не стали своевременно платить зарплату, да и жратву отнимают. Вот и выполняй план. Тут не о плане надо думать, а как бы поскорей занять очередь за хлебом».
«Мы сидим без хлеба голодные, а управители наши все сыты. Этих управителей теперь развелось, как вшей на гашнике — все они сидят на наших шеях и пьют рабочую кровь. Не знаем, чего нам, дуракам, надо было, ведь раньше жили лучше. Говорят, что раньше пороли нашего брата, так и теперь порют, только другим методом — задавили всех налогами, да и хвастают, что жить стало лучше и веселее».
«Колхозники стали зажиточные и толпами стали ходить за хлебом».
«Только удовлетворяют одну Красную Армию. Только кучка властей живет хорошо».
«Какой контраст, там в Кремле и у нас в Ростове очереди, как небо и земля».
«Скоро ли будет конец всем очередям за хлебом. Как надоела такая жизнь, а не постой в очереди и будешь сидеть голодным».
«Вот так построили социализм. Хлеб и то стали в драку получать. Стоим по нескольку часов в очереди, а работать когда ? Нам говорят, что в других государствах, в частности в Германии, голод, а у нас что делается?»
Как всегда в периоды продовольственных затруднений, распространились слухи о скорой и даже о начавшейся уже войне с Германией, о массовых голодных выступлениях. Кто-то добавлял, что хлеб вывезли в Испанию, и не только в Испанию: «Нашим хлебом кормят и Китайскую Красную Армию, а также и другие государства, которые нуждаются в помощи». Существовала и версия, что «очереди у магазинов правительством созданы, чтобы испытать политическую благонадежность населения»2. НКВД начал аресты «активных враждебных элементов» в очередях и «хлебных спекулянтов».
Социальное напряжение росло, производственные показатели падали. Местное партийное и советское руководство, директорат, которые не только креслами, но и головой (в стране начинались массовые репрессии) отвечали перед Политбюро за выполнение производственного плана, вынуждены были принимать меры. Началось стихийное, не санкционированное руководством страны, возрождение карточной системы. Цель — гарантировать снабжение «своего» городского населения, защитить его от наплыва иногородних покупателей. Местное руководство «прикрепляло» людей к магазинам, создавало закрытые распределители на производстве, устанавливало нормы.
Стратификация снабжения вновь резко обозначилась. Парткомы, исполкомы, руководство предприятий организовали для себя развозку хлеба на дом и закрытые распределители при ведомственных буфетах и магазинах. В иерархии снабжения «простых людей», в соответствии с индустриальными
1

2 ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 1929. Л. 13, 19; Д. 1952. Л. 36, 166.
204
приоритетами, в первую очередь обеспечивались работавшие на промышленных предприятиях. Остальное население городов должно было довольствоваться тем, что останется. На низшей ступени государственного снабжения вновь оказались крестьяне, перед которыми закрывались двери городских магазинов.
НКВД, Наркомторг информировали Политбюро о стихийном возрождении карточной системы в стране. Почти на всех сводках НКВД стоит: «В ЦК ВКП(б)», «Сообщить в ЦК», «Срочно сообщить в ЦК». Политбюро на этот раз не поддержало местной инициативы по введению карточек на хлеб. Дела на виновных «в нарушении закона о свободной торговле \ле-бом» передавались в прокуратуру. Политбюро отказалось узаконить также закрытые распределители местной номенклатуры. За их организацию наказывали так же, как и за организацию закрытого рабочего снабжения. События показывали, что Политбюро хотело всеми средствами сохранить открытую торговлю. Декретами и угрозами ее, однако, было не удержать. Торговля вращалась в круге товарного дефицита и нормированного распределения.
В 1937 году руководство страны панически боялось повторного неурожая. Об этом свидетельствуют публикации центральных и местных газет. Этого, к счастью, не произошло. Урожай был рекордным, и начавшийся было голод отступил. Но даже убирая прекрасный урожай, колхозники не верили, что получат выращенный хлеб. Ползли слухи, что хлеб вывезут, а колхозникам скажут: «Плохо боролись за урожай. Вам и этого хватит». Крестьяне говорили: «Если в этом году и по пуду уродится на каждом колосе, и то нам ничего не достанется».
Во время уборочной страды на Волге, в Саратовской области появилась легенда. Она быстро разошлась среди волжских крестьян и перекинулась в соседние области. Содержание и стремительность ее распространения насторожили местные органы НКВД, которые тут же взяли и саму легенду, и тех, кто ее рассказывал, «на карандаш». В материалах НКВД рассказы крестьян получили таинственное и даже зловещее название — «Легенда о мешке с хлебом, луже крови и таинственном старике»: