Под снегом
| Вид материала | Документы |
- Проект Kaks keelt – üks meel“, 18.02kb.
- Дневник одной роты, 357.2kb.
- Глубоко на юге лежат, возможно, самые завораживающие и самые дикие места нашей планеты., 85.52kb.
- Под Новый год искрятся снегом, 358.86kb.
- Грамматическое задание. Выполнить морфологический разбор имени существительного: Iвариант., 89.73kb.
- Зимняя рапсодия Литературная викторина, 9.09kb.
- Чудесна зимняя пора! Январь. Мороз. Принакрылась белым снегом гладкая дорога после, 26.94kb.
- Сказка для новогодней елки (корректировка лит источников), 49.41kb.
- Рассказ , 1012.76kb.
- Angela Yakovleva Тел.: + 44 20 7471 7672, 1263.63kb.
Данила всю дорогу ругательски ругал себя за несдержанность. Ну чего на рожон полез со своей агитацией за Советскую власть, старый дурень? Ехал ведь повидаться с братом, душою погреться у родных. Голову негде приклонить да расслабиться. «Эх, Наталья Ивановна, Наталья Ивановна!.. Загубила ты судьбу мою, сама того не ведая. Жить бы всегда в деревне да семью завести, вот и не носило бы меня как перекати-поле ветром!..»
Приехав в Петроград, Данила дождался, пока на складе разгрузят весь обоз, и, вконец продрогший, уже затемно отправился пешком в свою «голубятню» – комнатку на чердаке доходного дома на Литейном. По дороге, по старой привычке, завернул на Моховую – хоть издалека взглянуть на подъезд да на окна её. Раздумывал, зайти или не зайти сегодня. С тех пор, как умер старый граф Николай Филиппович, прошло лет шесть. Узнав о бедственном положении Алексеевых, он время от времени навещал барынь, передавая им почти весь свой продовольственный паёк. В Юлии Николаевне гордыни поубавилось, Данилу она встречала с какою-то жалкой улыбкой и, не зная о чём говорить с визитёром, угощала его чаем из старых запасов, всё лепетала о погоде. Сынок её, Игорь, завидев Михайлова, бросался к нему навстречу. Он считал Данилу Ильича кем-то вроде дальнего родственника, мать его в этом не разуверяла, побаиваясь нового статуса бывшего слуги, молчала и бабушка, и парень, стосковавшись по мужскому обществу, засыпал Данилу разными вопросами. Только Наталья Ивановна своего отношения не изменила. Как сорок лет назад разговаривала с ним, словно каменную маску надев на лицо, так и до сей поры её не сняла.
Данила вспомнил свои мечты в молодости: предстать перед ней в благородном образе спасителя, воображая её взгляд – уже не холодный, а виноватый… Спасителя из него не вышло, а грабителем был – это когда ордер принёс на экспроприацию квартиры. Наталья Ивановна ещё более суровой стала. Едва кивнёт и молча уходит. Данила ни разу не осмелился сказать ей о своём чувстве. Он отлично умел общаться с женщинами, но рядом с этой дамой становился дубиной стоеросовой, вахлаком неумытым.
Данила издали увидел яркий огонёк в окне второго этажа. После уплотнения Алексеевым оставили лишь спальню Юлии Николаевны да крошечную, метров в девять, смежную комнатушку, бывшую гардеробную. Электричества в городе не было, керосина тоже. Свечи экономили, но их запас подходил к концу. Сейчас в гардеробной огня явно не жалели, в окне смутно мелькали какие-то тени. «Что-то случилось», – тревожно ёкнуло сердце, и Данила заспешил к парадному. Дверь была не заперта, в холле темно. В маленькой комнате, которую теперь занимала Наталья Ивановна, было полно народу: Юлия Николаевна, Игорь, две старухи, кажется, соседки, врач в белом халате и священник.
Наталья Ивановна лежала на кровати поверх покрывала. У неё было измученное лицо, тёмные круги вокруг глаз, словно краской нарисованные. Никогда Данила не видел её такой слабой, поверженной.
– Доктор, что с Натальей Ивановной? – ещё не понимая ничего, спросил он, но врач только отмахнулся, жестом требуя тишины: он считал пульс больной.
Данила, ухватив за рукав Юлию Николаевну, увлёк её в коридор и задал тот же вопрос.
– Сердце, Данила Ильич. Часа в три пополудни прихватило, вначале думали, сами управимся каплями, потом пришлось доктора Теселкина вызвать. Говорит, сердечная мышца совсем слабая. Напугал нас: не доживёт, мол, до утра. Мы и священника пригласили, он уже исповедал и причастил. – Юлия Николаевна заплакала.
Данила вернулся в комнату. Наталья Ивановна, увидев его, слабо выдохнула:
– Выйдите все. Ты, Данила, останься.
Он сел на стул у постели, Наталья Ивановна едва заметно покачала головой:
– Ближе, наклонись ближе. Закрыв глаза, она полежала немного молча и вдруг своей маленькой тонкой рукой погладила его щёку. Данила, словно окаменев, боялся шевельнуться.
– Бедный мой, старый Данилушка… – Она опять замолчала.
Он взял её руку. Пальцы её мелко дрожали.
– Я ведь видела, ты любил меня… Винила тебя за Павла Николаевича и Юрочку… Понимала, нет твоего греха, да ничего поделать с собой не могла…
Данила не ощущал своих слёз, ему казалось, что жизнь вытекает из него так же стремительно, как и из его единственной, любимой «звезды волшебной».
И опять он услышал тихий голос:
– Что сказать тебе за любовь твою – не знаю… И ты, и я несли всю жизнь одну муку. Кому было тяжелей – тебе ли видеть меня, мне ли, с ним разлучённой… Прости…
Больше Наталья Ивановна уже не могла ничего говорить, она стала задыхаться.
Укол не помог, она впала в кому и в сознание больше не пришла. Ночью она умерла.
Похороны были многолюдные. Сослуживцы, пациенты, люди, которым Наталья Ивановна помогала через свои комитеты, знакомые, родственники шли с самого утра с соболезнованиями, а затем, тихо переговариваясь, сопроводили покойную в церковь на отпевание.
На Воскресенском кладбище у семейной усыпальницы были произнесены траурные речи, старец-монах (Игорь шепнул Даниле, что это родной брат покойного Николая Филипповича – отец Кирилл) совершил заупокойный молебен.
Данила на поминки не пошёл. С самой смерти Натальи Ивановны он неотлучно был у тела, никого и ничего не замечая. За ним несколько раз присылали нарочных из комиссии по продразвёрстке, но Михайлова дома не оказывалось, и никто не знал, где его искать.
Вернувшись с кладбища в свою комнату, он запер дверь, умылся, переоделся в чистое, сел за стол и долго смотрел на когда-то украденную из семейного альбома фотографию молодой улыбающейся Натальи Ивановны. Затем из ящика стола достал револьвер, поднёс его к правому виску и спустил курок.
Игорь долго сопротивлялся уговорам матери занять пустующую теперь комнату бабушки. В конце концов, устав от пререканий, Юлия Николаевна решила перебраться туда сама. В бывшей спальне теперь так тесно: после вселения в квартиру жильцов в эту комнату пришлось вместить чуть ли не всю мебель. Обрадованный, Игорь охотно взялся помочь с обустройством. Вещи Натальи Ивановны были снесены во двор, и теперь из спальни в гардеробную перетаскивалось всё, что могло пригодиться новой хозяйке и поместиться на крохотной площади. Будь его, Игоря, воля, он давно бы выбросил эти козетки, буфеты, ковры, статуэтки и прочую чепуху, мешающую человеку свободно существовать в пространстве. Но попробуй сказать об этом женщине! Хорошо хоть после перестановки мебели уже не надо делать сложные телодвижения, перемещаясь из одного места в другое. В пылу энтузиазма он даже полез на высокие антресоли, чтобы найти там комплект гардин для матушки, но прежде них ему попалась большая коробка с игрушками. Игорь с интересом перебирал свои давно забытые сокровища: Петрушку с отбитым носом, оловянных солдатиков в гусарской, уланской, кирасирской, гвардейской форме, двух медвежат, поочередно бьющих молоточками по наковаленке, печального зайца с обвисшими ушами, серебряную пушечку с ядрами размером в горошину… На дне коробки лежала деревянная лошадка-качалка, маленькая и смутно знакомая, видно, служила ему совсем уж давно. В её свалявшейся колтуном гриве что-то блеснуло. Игорь дотронулся пальцем – какой-то маленький твёрдый предмет крепко запутался в шёлковых нитях, пришлось идти за ножницами и выстригать его. С удивлением он разглядывал находку. То было кольцо с прозрачным камнем, вставленным в массивный ободок. Откуда оно и как попало в игрушки, Игорь не знал. Он надел его на палец, покрутил. Не найдя в кольце ни красоты, ни ценности, он хотел было бросить его снова в ящик, но тут взгляд его упал на рабочий стол Николая Филипповича, украшенный массивным письменным прибором из яшмы в виде средневекового замка. Один из двух серебряных рыцарей, охраняющих ворота, был в шлеме, с забралом, у другого забрала не было. Игорь надел ему на голову кольцо. Получилось словно тот стоит, приподняв вверх несколько странный щиток.
Достав тюль и убрав на антресоли коробки, Игорь огляделся. Собственно, дел больше никаких не было и можно снова садиться за учебники, готовиться к поступлению в университет. В детстве он мечтал стать военным, как отец и дед, но прадед, Николай Филиппович, категорически возражал против кадетского училища, и Игоря отдали в гимназию. Теперь он был даже благодарен родным за это решение. Где теперь кадеты и юнкера? Где вся российская армия? Гибнет в боях, отступая. По сводкам газет он видел, каково положение на фронтах, и хотя понимал, что надо делать некую поправку на большевистскую прессу, но ведь факты, факты…
Он не считал себя трусом, и, когда бабушка, незадолго до смерти, опасаясь мобилизации, благодаря своим медицинским связям добыла справку о серьёзных нарушениях его здоровья, он даже рассердился. Но с кем и за что теперь воевать? Царь отрёкся от престола, получается, что Белая армия сражается сейчас за буржуазное Отечество. Но он-то не капиталист и никогда им не будет, так зачем ему умирать за тех, кто его кровью, его жизнью собирается отстаивать только собственные интересы? Пойти в Красную армию? Но это было бы уже слишком: потомственный граф на стороне босяков. С другой стороны – он один, что ли, дворянин, с сочувствием относящийся к пролетарской революции? Эх, с Данилой Ильичом поговорить бы, да тот давно не заходил – с бабушкиных похорон. Может, уехал куда по делам или на фронт ушёл… Как узнать? Ни адрес, ни место службы Михайлова Игорю были неизвестны. Спросил однажды у матушки, но и она ничего не знала.
Юлия Николаевна сама хотела повидать Данилу, единственного