Geum.ru

Allen Knechtschaffenen An alle Himmel schreib ich s an, die diesen Ball umspannen: Nicht der Tyran istein schimpflicher Mann, aber der Knecht des Tyrannen

Вид материалаДокументы

Содержание


Путь к единоличной диктатуре
Воспитание сторожевого пса
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   38
Глава 5 ВОСХОЖДЕНИЕ ЯГОДЫ


Досужий механик подсчитал, что если обыкновенную мерзкую блоху увеличить в сотни раз, то получается самый страшный зверь на земле, с которым никто уже не в силах был бы совладать. При современной великой технике гигантскую блоху можно видеть в кинематографе. Но чудовищные гримасы истории создают иногда и в реальном мире подобные преувеличения... Сталин является такой блохой, которую большевистская пропаганда и гипноз страха увеличили до невероятных размеров.


Максим Горький. Дневниковая запись (из вторых уст)


ПУТЬ К ЕДИНОЛИЧНОЙ ДИКТАТУРЕ


Сам царь бессилен против бюрократического корпуса: он может сослать любого своего чиновника в Сибирь, но он не может царствовать без них или против их воли.


Джон Стюарт Мим, «О свободе» (гл. 5)*


Принудительная коллективизация укрепила тиранию Сталина. Теперь он мог не считаться не только с общественным мнением, но и с мнением партии, ЦК и Политбюро. С 1930 г. вся власть в СССР сосредоточилась в кремлевском кабинете Сталина, от которого всего в десяти минутах ходьбы находилось его главное исполнительное учреждение — ОГПУ под надзором Менжинского и Ягоды. С полудня до двух часов ночи кабинет Сталина являлся главным нервным узлом страны: этот кабинет тратил ежегодно почти миллион рублей на секретарей, курьеров ОГПУ, зашифрованные телеграммы, рассылающие сталинские решения, и на обильные запасы еды, чая и сигарет2.


Сталин обосновался в кабинете, где ему лучше работалось после захода солнца. Как паук в центре паутины, он чутко реагировал на любое шевеление и сразу справлялся с любой угрозой. В Совнаркоме и в Рабоче-крестьянской инспекции работали только люди, назначенные Сталиным. Калинин, номинальный глава государства, оставался последним руководителем, назначенным в ленинское время, но он был безвольным рабом у Сталина. Тот мог шантажировать Калинина не только сведениями о его промискуитете и репутацией либерала в политике, но и документами, будто бы доказывающими, что он был стукачом царской тайной полиции. Как только Сталин избавился от последнего «правого», Рыкова, — «Думаем сменить Рыкова, путается в ногах», писал он Горькому, -он назначил Молотова председателем Совнаркома. Все другие ключевые комиссариаты были в руках сталинцев: Орджоникидзе ведал всем хозяйством страны, а Ворошилов, несмотря на презрение, которое он вызывал у профессиональных кадров, возглавлял Наркомат обороны3.


Вся власть в четырех органах — Политбюро, Секретариате, Оргбюро, ЦК — сосредотачивалась в руках самого Сталина. После снятия Бухарина в Политбюро остались лишь чахлые пережитки правого уклона, и все решения принимались Молотовым, Ворошиловым, Калининым, всегда и во всем согласными со Сталиным, с поддержкой таких же лояльных кандидатов в члены Политбюро, например Андреева, Кагановича и Микояна. Как генеральный секретарь, Сталин определял повестку дня и состав партийных собраний. Сталин, Молотов и Каганович составляли тройку, не терпевшую несогласия. Сталин председательствовал везде, кроме Центральной контрольной комиссии, проводившей чистки членов партии, но и там председателем являлся Орджоникидзе, а секретарем — подхалим Ярославский, так что и ЦКК была сталинским орудием власти.


Сталин выбирал своих подручных по такому же принципу, по какому укротитель Львов выбирает своих зверей: «Самый податливый лев — это животное "омега"», как говорит герой в романе Янна Мартела «Жизнь Пи». Вообще Сталин ценил своих лояльных зве-рей-омега — они подолгу оставались на своих должностях, хотя им приходилось приносить в жертву ГУЛАГу или застенкам Лубянки жен, братьев, друзей. Мало кто понимал, какие могут быть достоинства у такой бездарной и необщительной конторской крысы, как Молотов, которым Сталин так дорожил с 1912 г. Остальные знали Молото на как «каменную задницу»4. Вне семейного круга Молотов казался совершенно лишенным человеческой теплоты; он горячился только тогда, когда подписывал расстрельные списки. Даже своих самых ценных подчиненных он защищал только тогда, когда он считал их незаменимыми и видел, что их еще можно отстоять. Сами его инициалы — В. М. — намекали на «высшую меру»: на расстрельных списках одна его подпись приговаривала человека к смерти, даже без слов, которые Молотов любил приписывать: «сволочь!», «заслуживают!». Вплоть до своей смерти в 1986 г. Молотов непоколебимо верил в Сталина и прощал ему все, даже арест любимой жены Полины5.


Как и Молотов, Лазарь Каганович безропотно отдал своих близких Сталину на растерзание: его брат застрелился, узнав о предстоящем аресте. Каганович заведовал в интересах Сталина организационным и кадровым отделами партии, так что сталинцы получали ключевые назначения, а те, кто не заслуживал полного доверия, уезжали в глушь. Будучи украинским генсеком, Каганович фактически выступал меньшим подобием Сталина, но таким грубым и неуклюжим, что пришлось его отозвать в Москву. Каганович не чувствовал чужого страдания (ремеслом его отца был загон скота на убой) и к беззащитным людям относился жестоко, избивая своего секретаря инвалида Михаила Губермана. Но при этом Каганович был напористым мастером на все руки, который умёл управлять, пока Сталин отдыхал, и ускорить реализацию любого проекта, например постройку московского метро. В отличие от Молотова, у которого было дворянское образование и личное достоинство, Каганович стыдился своей малограмотности и с каждым годом становился все более подобострастным. Вот пример заискивающего тона Кагановича — из письма Сталину от 16 августа 1932 г.:


Но, т. Сталин, Вы настолько широко и ясно поставили вопрос с точки зрения интересов партии, что никаких серьезных колебаний не может быть. Да и наконец, Вы имеете не только официальное политическое, но и товарищески-моральное право распоряжаться тем, кого вы сформировали как политического деятеля, t е. мной, Вашим учеником6:


В своем ближайшем окружении Сталину придется избавиться только от Серго Орджоникидзе. Как земляк, Орджоникидзе оставлял за собой право спорить со Сталиным, даже физически схватываться с ним. Его энергия и самоуверенность, его почти феодальная протекция своим людям не могли не привести к тяже-г лому столкновению со Сталиным, но пока ему еще оставалось несколько лет на то, чтобы жестоко принуждать советских рабочих к воплощению в жизнь хотя бы каких-то фантазий пятилетнего плана.


Только два источника власти еще не находились под личным контролем Сталина — Красная армия и ОГПУ. Ворошилов кое-как справлялся с более одаренными, чем он сам, военными. Существование профессиональной Красной армии было необходимо, чтобы защищать государство от воображаемых иностранных врагов или настоящих бунтующих крестьян, и сталинским приспешникам недоставало компетентности на то, чтобы контролировать исполнение договоров о сотрудничестве, которые Тухачевский, Якир и Василий Блюхер заключали с немецкими и китайскими генералами для модернизации и обучения солдат. Только в 1937 г. Сталин почувствовал готовность нанести удар по военным. ОГПУ, как и Красная армия, работало под управлением шефов, назначенных не Сталиным, даже если они тесно сотрудничали с ним. Менжинский, несмотря на его болезни, очень часто посещал кабинет Сталина с 1928 по 1931 г., особенно когда они готовили показательные процессы. При этих обсуждениях стенографы, кажется, не присутствовали, но, судя по последующей переписке, эти встречи походили на консультации сценариста с кинорежиссером, где согласуются фабулы и интерпретации. Исполнители таких сценариев, конечно, были скорее гладиаторами, чем актерами. Как писал Пастернак, Москва превратилась в Рим, который


Взамен турусов и колес Не читки требует с актера, А полной гибели всерьез.


Когда строку диктует чувство, Оно на сцену шлет раба, И тут кончается искусство, И дышат почва и судьба.


Менжинского и Ягоду Сталин обыкновенно принимал у себя в кабинете по отдельности, так как сферы их деятельности были разными. Менжинскому поручалось все, что касалось текстов и сценариев, — контрразведка, показательные процессы, подрывная работа против левых и правых в партии. Ягоде отводилось все, что касалось цифр и физического насилия, — организация, репрессии, сбор улик, эксплуатация заключенных, разгромы, убийства. Иногда Ягода запирался на целый день со Сталиным без посторонних; иногда он приводил с собой своих самых лютых подчиненных — Станислава Мессинга, Глеба Бокия, Ефима Евдокимова, — лично пытавших, казнивших и насиловавших бесчисленных жертв. Сталин без видимого отвращения обсуждал дела с этими полулюдьми. Единственные гэпэушники, которых Сталин не выносил, были те, кто заведовал иностранной разведкой. Меера Трилиссера Сталин принимал редко, а Артура Артузова впервые пригласил в Кремль в 1933 г., когда Гитлер захватил власть и Сталину пришлось лицом к лицу встретиться с иностранным отделом ОГПУ.


Несмотря на эти многочасовые встречи, Сталин держал Ягоду поодаль. Кровью, браком и дружбой Ягода был давно связан с левыми и правыми кругами, чуждыми, иногда враждебными Сталину. Уже в 1930 г. Сталин обдумывал, кого назначить, когда он сменит Ягоду. Пока сталинские кандидаты, сидя в ЦК, только следили за работой ОГПУ; постепенно они начнут надзирать, потом налагать вето и, в конце концов, управлять. Тем не менее Сталину на ум не приходило когда-нибудь уменьшить роль ОГПУ, ибо, стоило ему раздавить одного врага, он сразу начинал искать нового.


Сталин смотрел на враждебные элементы точно так же, как гомеопат на лекарство: чем более разбавляешь дозу, тем сильнее лечебный эффект. Сталин не уставал утверждать, что чем ближе победа социализма, тем отчаяннее становится борьба с остатками капитализма и буржуазии. Потому-то он пристально следил за ОГПУ. Вавгусте 1931 г., когда ОГПУ объявило, что оно «есть и остается обнаженным мечом рабочего класса, метко и умело разбившим врага», Сталин приказал Поскребышеву и Кагановичу заменить причастие прошедшего времени причастием настоящего времени — «разящим»7.


Сталин получал информацию, главный источник его власти, не только от Менжинского и Ягоды, но и через собственные, неизвестные другим каналы. Сталинский секретариат перепроверял доклады от партийных органов, наркомов и ОГПУ. Его секретари Иван Поскребышев поэтому стали последней инстанцией, куда обращались граждане в поисках справедливости. Товстуха, хитрый и скрытный человек, который умел вылавливать факты из слухов и доносов, уже десять лет пользовался доверием Сталина. Поскребышев наводил порядок в потоке информации, отсеивая ненужные, редактируя нужные сведения, чтобы Сталин справлялся с лавиной бумаг. Поскребышев был совершенно свободен от моральных принципов; в отличие отТовстухи, он организовывал и прикрывал убийства. Без исключительной бессовестности Поскребышева и Молотова Сталин не мог бы править так абсолютно.


Еще один источник информации представляла собой личная охрана, которую оперативный отдел ОГПУ*прикрепил к Сталину, Карл Паукер, парикмахер и гример из Львовского опереточного театра, австрийский дезертир, тринадцать лет состоял главным охранником СталинаИграя на сталинских попойках роль клоуна, он наедине рассказывал Сталину те сплетни из ОГПУ, о которых Менжинский и Ягода предпочитали умолчать.


Последним источником информации для Сталина была пресса. В 1930 г. Сталин снял Бухарина с редакции «Правды» и назначил туда одесского еврея Льва Мехлиса, который уже много лет помогал ему в партийном секретариате и, несмотря на свое сионистское прошлое, обслуживал Сталина не хуже Поскребышева. Этот бывший мальчик на побегушках и школьный учитель занимал целый ряд ключевых должностей. Мехлис превратил «Правду» в личный орган Сталина, в обязательное, хотя и скучное, чтение. Как и личный секретариат Сталина, «Правда» притягивала всех граждан, имевших обиды и жалобы, и, как ОГПУ, с трудом справлялась с потоком доносов. Мехлис составлял сводки тех писем, которые «Правда» получала, но не печатала, и его сводки еще лучше, чем доклады Ягоды, вдохновляли Сталина.


К 1931 г. ОГПУ уже не чувствовало себя так независимо и самоуверенно. Сам Менжинский был уже не тот: больные спина, сердце и почки мало-помалу заставляли его снимать с себя обязанности. В его последние годы к физическим страданиям прибавились душевные: смерть любимой сестры Людмилы в 1932 г. сведет его самого в могилу; У Менжинского не было совести — даже до революции он называл крестьянство скотом, а его ницшеанское преклонение перед силой обернулось верой в культ Сталина. Тем не менее, 1 когда он сочинял трагедию, даже самую кровавую, он любил правдоподобие от первого до последнего действия. Пятое действие в стиле Шекспира, где вся сцена завалена трупами, не было в его вкусе. Все, что Менжинский приготовил для Сталина- сценарий показательных процессов, создание самой могучей в мировой истории разведывательной организации, эксплуатация труда заключенных, применение спецназов ОГПУ там, где не могла действовать Красная армия, и подавление несогласия в партии (то, что больше всего противоречило первоначальной компетенции ЧК), — Ягода будет развивать дальше. Ягоде не хватало самоуверенности и авторитета Менжинского, и Сталину легче будет руководить им.


Размах многолетней работы Менжинского доказывает, насколько Троцкий был неправ, брезгуя им как дилетантом-интеллигентом, попавшим в шайку профессиональных громил. Менжинский, более умный, чем Дзержинский, более образованный, чем любой другой глава тайной полиции, стал главным помощником Сталина в этот решающий период от смерти Ленина до убийства Кирова, когда Стадий пробивал себе дорогу к тотальной власти.


ВОСПИТАНИЕ СТОРОЖЕВОГО ПСА


К концу 1920-х, по мере того как здоровье Менжинского ухудшалось, Сталину приходилось все чаще советоваться с заместителем Менжинского, Генрихом Ягодой. Тон Сталина по отношению к Ягоде был заметно холоднее, а ответы и доклады Ягоды дышат осторожностью, даже страхом. Сталин не зря недолюбливал Ягоду. Ягоде составлял протекцию его троюродный брат, Яков Свердлов, первый глава Советского государства, а отношения между Свердловым и Сталиным после туруханской ссылки были напряжёнными. Кроме того, Ягода поддерживал дружеские отношения с такими врагами Сталина, как Бухарин, и, что хуже всего, был упомянут Бухариным как единственный шеф ОГПУ, на поддержку которого оппозиция могла бы надеяться, если она свергнет Сталина. Несмотря на все эти минусы, Ягода был трудолюбивым, неудержимым и на все согласным палачом; к тому же он был в курсе многих тайн. Сталину понадобится пять лет, чтобы найти человека, столь же энергичного и беспощадного, как Ягода, способного служить беспрекословно интересам не только ОГПУ, но и Сталина и преодолеть недоверие профессиональных чекистов к пришельцу из сталинского окружения. Таким человеком окажется Николай Ежов.


Но в первой половине 1930-х гг. Сталин должен был терпел. Ягоду, которому недоставало фанатизма Дзержинского и эрудиции Менжинского. Ягода был уклончивым и своекорыстным: он скромно называл себя «сторожевой пес на цепи». В отличие от предыдущих глав ОГПУ, у Ягоды не было творческого таланта, хотя на вечеринках он с чувством, но без толку декламировал стихи. Его частная переписка, покуда он не попал в смертную камеру, была сухой и невыразительной. Он был неловким провинциалом в столице и смотрел и с завистью, и с восторгом на политиков, более лощеных, чем он. Но он достаточно хорошо знал Сталина, чтобы бояться будущего. Последние годы Ягоды придают его пасмурной личности: почти трагическую ауру, и отвращение к нему иногда переходит в жалость.


Генрих (Енох) Ягода происходил из польских евреев8. Он родился в 1891 г. в Рыбинске, куда его семья только что переехала неизвестно откуда. В 1892 г. его родители перебрались в Нижний Новгород, далеко от черты оседлости. Гершон, отец Генриха, приходился двоюродным братом Мовше, отцу Якова Свердлова. Гершон Ягода был типографщиком и вместе с Мовшей Свердловым мастерил штампы и печати, которые использовались революционерами для подделки документов. У Генриха было два брата и пять или шесть сестер. Семья жила бедно, но все-таки в Симбирске Генрих окончил шесть лет гимназии — учебу, вероятно, оплачивал его будущий тесть, купец Леонид Авербах. Судя по орфографии и уровню общих познаний Ягоды, он был посредственным гимназистом.


В типографию Свердлова — Ягоды заходили довольно известные большевики, например Николай Семашко, который станет наркомом: здравоохранения у Ленина. Нижний Новгород был родиной уже известного крамольного писателя Горького. В 1904 г. жандармы устроили облаву на типографию и захватили тридцать килограммов шрифтов, запас краски, рукописи листовок и одного мещанина, разносившего свеженапечатанные воззвания. Свердловых и Ягод жандармы оставили в покое, тем самым дав повод для подозрений, что тринадцатилетний Генрих был на самом деле щгшком и стукачом.


Поворотным пунктом в жизни Ягоды, как и в жизни Ленина, было убийство старшего брата: в 1905 г. Михаила Ягоду, случайного зеваку, зарубили казаки на баррикадах в Нижнем. (Второй старший брат, Лев Ягода, был призван в армию Колчака и расстрелян в 1919 г. за восстание в полку.) Как Дзержинский и Менжинский (и, может быть, Ежов и Берия), молодой Ягода был больше всего привязан к сестрам. Создается впечатление, что Генрих был нелюбимым ребенком, тем более после смерти старшего брата, и что единственные ласки, которые он получал или, по крайней мере, на которые он отвечал взаимностью, были сестринскими. Его страстная преданность ведущим большевикам и чекистам, столь заметная в начале революции, выдает заискивающее неотвязное подобострастие мальчика, хронически страдавшего от равнодушия родителей.


Старшая сестра Ягоды, Эсфирь, служила в магазине в Петербурге; еще одна старшая сестра, Роза, была уже в девятнадцать лет помощницей фармацевта в Москве и анархисткой. Под протекцией Розы Генрих работал шесть месяцев подмастерьем-фармацевтом (отсюда его познания в токсикологии) и сам стал анархистом. Нижегородские анархисты работали под руководством полицейского агента, Ивана Алексеевича Чембарисова; поэтому молодого Ягоду считали относительно безвредным, и жандармы и охранка бдительным, но добросердечным оком следили за ним и в Нижнем, и в Москве.


Неоперившегося Ягоду вспоминают как «худощавого, среднего роста, сутуловатого, с длинными черными волосами». Он был нелюдимым и хмурым. Некоторым он напоминал затравленного волчонка. (Взрослого Ягоду, с его неулыбающимся длинным лицом и коротко стриженными усами, чаще сравнивали с пойманной крысой.) Полицейские агенты дали ему кличку «Сыч» или «Одинокий». В описании жандармов Генрих, приехавший к сестре в Москву, выглядит не по-большевистски: «Одет: белая рубашка с длинным белым галстуком, поверх сероватый пиджак, черные брюкисерая большая запонка». Как анархист-фармацевт, Ягода был обязан искать взрывчатку, чтобы ограбить банк в Нижнем, но он так обленился, что полиции было совсем нетрудно арестовать его до 16 мая 1912 г. Ничего предосудительного, кроме фальшивых документов, найдено не было, и полиция даже не связала Ягоду со Свердловым. Ягоду выслали в Симбирск под полицейский надзор.


В 1913 г. Генрих Ягода попал под амнистию, объявленную по случаю трехсотлетия династии Романовых. Он переселился в Петербург и познакомился с Николаем Подвойским, редактором газеты, а после Октябрьского переворота первым наркомом вооруженных сил. И услужливость Ягоды, и его родство со Свердловым произвели на Подвойского впечатление, и он подыскал новому


знакомому работу в страховом отделе Путловского завода. Благодаря Подвойскому, шурину двух будущих чекистов, Кедрова и Арбузова, для Ягоды открылся целый новый мир. Еще больше ему повезло с женитьбой: женился он на Иде Авербах, племяннице Свердлова и дочери его покровителя-купца. А брат Иды Леопольд был честолюбивым литературоведом, который впоследствии наведет страх на советских писателей. Ида была умна, но нехороша собой и отказать Ягоде не решилась.


В 1915 г. Генриха призвали в армию. В отличие от брата Льва, он дослужился до унтер-офицера, а после ранения его демобилизовали. В начале революции Ягода стал большевиком (позже он объявит себя членом партии с 1907 г.). Ему еще раз повезло: в 1919 г. умирающий Свердлов написал рекомендацию Дзержинскому, и Ягода стал рядовым чекистом. Так как для Дзержинского услужливость и надежность значили больше., чем образование или ум, Ягоду почти сразу сделали кадровым работником. В то же время, опять-таки благодаря Свердлову, он служил в Верховной военной инспекции. Когда возникали споры между Троцким и Сталиным, военная инспекция чаще всего становилась на точку зрения Сталина. Вскоре Ягода редактировал вместе со Сталиным солдатское издание «Правды». Еще до конца Гражданской войны Ягода проно сблизился со Сталиным и с ЧК.


Как и Сталин, Ягода разъезжал по всем фронтам, наблюдая из тыла за поведением военных на передовой. Сверх того, Ягода нашел себе доходное место в Наркомате внешней торговли, где он дружил с жуликом Александром Лурье. И Ягода и Лурье забирали себе все, что плохо лежало, и Лурье возбудил у Ягоды аппетит ко всему иностранному, от дорогих вин и фаллоимитаторов до переводной литературы и европейских шпионов. Ягода потом не раз спасал Лурье от тюрьмы, а Лурье, в свою очередь, помогал Ягоде зарабатывать комиссионные от иностранных концессий, особенно в торговле алмазами; ЧК и нарком внешней торговли были тесно связаны; так как ЧК конфисковала ценности, которые нарком продавал за границу за валюту. Коррумпированность и алчность отличали Ягоду от Дзержинского и Менжинского, но в глазах Сталина они были скорее положительными качествами, чем пороками, — ведь ими можно было шантажировать. Без выдающихся интеллектуальных качеств, без убеждений Ягода вполне подходил сталинскому окружению. Он чутко предугадывал желания хозяина и без устали работал днем и ночью.


Ленин тоже ценил Ягоду, ибо тот неплохо соображал в медицине и умело отыскивал санатории, где вожди могли лечить свои перегруженные сердечные и нервные системы. Связи Ягоды с врачами, которых он иногда заставлял или уговаривал совершать убийства, не только сделали его для Сталина необходимым человеком, но и открывали двери для его карьеры.