Мишель фуко слова и вещи micel foucault les mots et les choses

Вид материала

Документы

Содержание 5. Непрерывность и катастрофа Прим. перев.

Подобный материал:

• Введение к: «что такое метафизика?» перевод Бибихина, 225.33kb.
• Tte espèce d’orgueil qui fait avouer avec la même indifférence les bonnes comme les, 1354.18kb.
•  Pétri de vanité IL avait encore plus de cette espèce d'orgueil qui fait avouer avec, 1033.77kb.
• Лекция 27. Основные философские положения структурализма, 76.37kb.
• Мишель Фуко Интеллектуалы и власть (Избранные политические статьи, выступления и интервью), 3971.51kb.
• М. Фуко и его "онтология дискурса", 106.1kb.
• Мишель Фуко. Ницше, Фрейд, Маркс, 283.12kb.
• Организатор: ЭкспоМедиаГруппа «Старая Крепость», журнал «Les Nouvelles Esthetiques»,, 37.75kb.
• Книга «Мишель Фуко», 192.79kb.
• Les geants, 2187.76kb.

5. НЕПРЕРЫВНОСТЬ И КАТАСТРОФА

В центре этого хорошо построенного языка, каким стала естественная история, остается одна проблема. Можно допу­стить в конце концов, что превращение структуры в признак является невозможным и что имя нарицательное никогда не в состоянии возникнуть из имени собственного. Кто может га­рантировать, что описания, переходя от одной особи к другой, от одного вида к другому, не выявят столь различные характе­ристики, что всякая попытка обоснования нарицательного имени не будет заранее обречена на провал? Кто может заверить, что каждая структура не является строго изолированной от любой другой и что она не функционирует как какая-то индивидуаль­ная отметина? Для появления простейшего признака необхо­димо, чтобы по меньшей мере один элемент выделенной струк­туры повторялся бы в другой, так как всеобщий порядок раз­личий, позволяющий упорядочить виды, предполагает опреде­ленное проявление подобий. Эта проблема изоморфна той, ко­торая уже встречалась нам по отношению к языку¹: для того чтобы имя нарицательное было возможно, необходимо, чтобы между вещами имелось это непосредственное сходство, позво­ляющее обозначающим элементам пробегать все поле представ­лений, скользя по их поверхности, задерживаясь на их подобиях, образуя в конце концов коллективные обозначения. Но для того, чтобы очертить это риторическое пространство, в котором названия мало-помалу принимают свои общие значения, не было необходимости в определении статута этого сходства, даже

¹ Ср. выше, с. 160.

175

если оно было действительно обосновано; лишь бы оно давало достаточно простора для воображения. Тем не менее для естесвенной истории, этого хорошо построенного языка, эти анало­гии воображения не могут расцениваться в качестве гарантий. Что же касается радикального сомнения, необходимость повто­рения которого в опыте отмечал Юм, то естественная история, которой, как и любому языку, оно угрожает, должна отыскать способ обойти его. В природе должна господствовать непре­рывность.

Это требование непрерывности природы несколько модифи­цируется в зависимости от того, идет ли речь о системах или методах. Для систематиков непрерывность возникает исключи­тельно из совмещения без пробела различных регионов, которые можно четко выделить с помощью признаков. Для них доста­точно непрерываемой последовательности значений, которые мо­жет принимать выбранная в качестве признака структура на всем пространстве видов; если исходить из этого принципа, то обнаружится, что все эти значения будут соответствовать реаль­ным существам, даже если они еще неизвестны. «Система служит указателем растений — даже тех, которые еще не упомянуты; этого никогда не может дать перечисление в каталоге» ¹. В этой непрерывности совмещения категории не будут просто произ­вольными условностями; они будут соответствовать (если они установлены правильно) тем регионам, которые отчетливо су­ществуют на этой непрерываемой поверхности природы; они будут более обширными участками, но столь же реальными, как сами особи. Поэтому основанная на половой структуре система позволяет, согласно Линнею, открывать надежно обоснованные роды: «Следует знать, что; не признак устанавливает род, а род устанавливает признак, что признак проистекает из рода, а не род из признака» ². Зато в методах, для которых сходства даны сначала в их трубой и очевидной форме, непрерывность при­роды не будет уже этим чисто негативным постулатом (свобод­ного пространства между различными категориями нет), но будет позитивным требованием: вся природа образует великое сцепление, в котором существа сходствуют друг с другом, а со­седние особи бесконечно подобны между собой; так что любой пропуск, указывающий не на самое незначительное различие особи, а на более широкие категории, никогда не является реаль­ным. Это непрерывность, где любая всеобщность оказывается номинальной. Наши общие идеи, говорит Бюффон, «относятся к непрерывной цепи объектов, в которой мы отчетливо разли­чаем только средние звенья, так как ее крайние сочленения ускользают все больше и больше от нашего рассмотрения... Чем больше будет возрастать число расчленений естественных

¹ Linné. Philosophie botanique, § 156.

² Id., ibid., § 169.

176

образований, тем скорее приблизятся к истине, поскольку в при­роде существуют реально лишь особи, а роды, отряды, классы существуют только в нашем воображении» ¹. Бонне в том же смысле говорил, что «в природе нет скачков: все здесь про­исходит постепенно, все нюансировано. Если бы между двумя какими-то существами имелся разрыв, то что же было бы осно­ванием для перехода от одного к другому? Таким образом, нет такого существа, над и под которым не имелись бы другие, ко­торые приближаются к нему по одним признакам и удаляются по другим». Всегда можно найти «средние образования»: по­липы находятся между растением и животным, летающая бел­ка — между птицей и четвероногим, обезьяна — между четверо­ногим и человеком. Следовательно, наши распределения особей по видам и классам «являются чисто номинальными», они пред­ставляют собой лишь «средства, соответствующие нашим по­требностям и ограниченности наших познаний» ².

В XVIII веке непрерывность природы была требованием всей естественной истории, то есть любой попытки ввести в при­роду порядок и открыть в ней общие категории, которые были бы действительными и предписывались бы явными различиями или были бы удобными и просто вычлененными нашим вообра­жением дифференциациями. Только лишь непрерывность может гарантировать повторяемость природы, а следовательно, воз­можность для структуры стать признаком. Но это требование тут же раздваивается. Ведь если бы можно было благодаря непрерываемому движению опыта в точности шаг за шагом проследить непрерывный ряд особей, разновидностей, видов, ро­дов, классов, то не было бы необходимости в создании науки, так как данные в описании обозначения обобщались бы с пол­ным правом и язык вещей посредством спонтанного движе­ния конституировался бы как научная речь. Тождественное в природе непосредственно раскрылось бы воображению, и спон­танное скольжение слов в их риторическом пространстве полно­весно воспроизвело бы идентичность существ в их нарастающей общности. Тогда естественная история стала бы бесполезной, или, скорее, она бы была уже создана повседневным языком людей; всеобщая грамматика была бы в то же время универ­сальной таксономией существ. Но если естественная история, совершенно отличная от анализа слов, является необходимой, то это обусловлено тем, что опыт не дает нам всей непрерыв­ности природы. Он дает ее преисполненной разрывов — так как имеется немало пропусков в ряде значений, действительно заня­тых переменными (есть возможные существа, место которых

¹ Вuffon. Discours sur la manière de traiter l'histoire naturelle (Œuvres complètes, t. I, p. 36, 39).

² С h. Bonnet. Contemplation de la nature, I^re partie (Œuvres complètes, t. IV, p. 35—36).

177

определено, но которых никто никогда не имел случая наблю­дать), — и одновременно лишенной порядка, так как реальное географическое и земное пространство, в котором мы нахо­димся, показывает нам переплетение одних существ с другими в таком порядке, который по отношению к грандиозному про­странству таксономии есть не что иное, как случай, беспорядок и расстройство. Линней заметил, что соединяя в одних и тех же местах лернею¹ (животное) и нитчатку² (водоросль) или же губку и коралл, природа не связывает, как было бы желательно для порядка классификаций, «самые совершенные растения с животными, считающимися очень несовершенными, но она со­единяет несовершенных животных с несовершенными расте­ниями» ³. Адансон также утверждал, что «природа — неопреде­ленная смесь существ, сближенных, по-видимому, случаем: здесь золото смешано с другим металлом, с камнем, с землей, там фиалка растет рядом с дубом. Среди этих растений бродят также четвероногое, рептилия и насекомое: рыбы смешаны, так сказать, с водной стихией, в которой они плавают, и с водными растениями... Эта смесь одновременно и столь едина, и столь разнообразна, что представляет, по-видимому, один из законов природы» ⁴.

Но это сплетение существ есть результат хронологического ряда событий, имеющих свой источник и свое применение не в самих живых видах, но в том пространстве, в котором они размещаются. Они возникают в результате связи Земли и Солнца, в смене климатов, в превратностях земной коры, кото­рые прежде всего воздействуют на моря и континенты, то есть на поверхность земного шара; живые существа затрагивают рикошетом, вторичным образом: жара их привлекает или от­талкивает, вулканы их разрушают, они исчезают при земле­трясениях. Как это предполагал Бюффон, возможно, что земля прежде, чем она стала постепенно охлаждаться, была раскален­ной, а животные, привыкшие жить при высоких температурах, сгруппировались в единственно жарком в настоящее время районе, в то время как умеренные в этом отношении или холод­ные земли заселялись видами, не имевшими ранее возможности возникнуть. Вместе с переворотами в истории земли таксономи­ческое пространство (в котором соседства определяются поряд­ком признака, а не образом жизни) оказалось размещенным в конкретном пространстве, которое его искажало. Более того, оно, несомненно, было разбито на куски, и множество видов,

¹ Род паразитических веслоногих ракообразных (Copepoda Siphonostomata), установленный впервые Линнеем. — Прим. перев.

² Старое название рода большей частью зеленых водорослей. К нитчат­кам относятся, например, нитчатые представители класса конъюгат (спиро­гира и др.). — Прим. перев.

³ Linné. Philosophie botanique.

⁴ Adanson. Cours d'histoire naturelle, 1772 (éd. Paris, 1845), p. 4—5.

178

соседних с известными нам или являющихся промежуточными между таксономическими рядами, для нас известными, должно было исчезнуть, оставив после себя лишь труднодоступные для дешифровки следы. Во всяком случае, этот исторический ряд событий накладывается на пространство существ: он, соб­ственно говоря, не принадлежит ему, развертываясь в реальном пространстве мира, а не в аналитическом пространстве класси­фикаций: подвергается сомнению сам мир как место для су­ществ, а не существа как обладающие свойством быть живыми. Символизируемая в библейских сказаниях историчность непо­средственным образом воздействует на нашу астрономическую систему и опосредованно на таксономию видов, причем помимо того, о чем рассказывает Книга Бытия и история Потопа, воз­можно, что «наша земля претерпела другие перевороты, кото­рые не были нами обнаружены. Это касается всей астрономиче­ской системы, причем связи, соединяющие нашу землю с дру­гими небесными телами, в особенности с Солнцем и с кометами, могли быть источником многих потрясений, от которых не оста­лось и следа, заметного для нас, и о которых жители других соседних миров, возможно, кое-что знали» ¹.

Таким образом, естественная история, для того чтобы быть наукой, предполагает две совокупности, одна из которых кон­ституируется непрерывной сетью существ, причем эта непре­рывность может принимать различные пространственные формы. Шарль Бонне мыслил ее то в форме большой линейной шкалы, один из концов которой очень прост, а другой очень сложен, причем в центре располагается узкий срединный район, единст­венно видимый для нас, то в форме центрального ствола, от которого с одной стороны отходит одна ветвь (съедобные мол­люски с крабами и раками в качестве дополнительных ответ­влений), а с другой — ряд насекомых, после чего ветви насеко­мых и лягушек расходятся ². Бюффон эту же непрерывность определяет «как широкую основу или, скорее, пучок, который время от времени выбрасывает ответвления для того, чтобы присоединиться к пучкам другого порядка» ³. Паллас мечтает о многограннике ⁴. Герман хотел бы сконструировать трехмер­ную модель, составленную из нитей, которые, исходя из одной общей точки, расходятся, «распространяются посредством очень большого числа боковых ветвей», а затем снова сходятся ⁵. От таких пространственных конфигураций, каждая из которых свое­образно описывает таксономическую непрерывность, отличается ряд событий, являющийся разрывным и неодинаковым в каж­дом из своих эпизодов, хотя в своей совокупности он не

¹ Сh. Bonnet. Palingénésie philosophique (Œuvres, t. VII, p. 122).

² Сh. Bonnet. Contemplation de la nature, ch. XX, p. 130—138. ⁸ Buffon. Histoire naturelle des Oiseaux, t. I, 1770, p. 396.

⁴ Pallas. Elenchus Zoophytorum, 1786.

⁵ I.Hermann. Tabulae affinitatum animalium, Strasbourg, 1783, p. 24.

179

представляет ничего иного, как простую линию времени (кото­рую можно понимать как прямую, ломаную или круг). В своей конкретной форме и в своей сути природа полностью размеща­ется между плоскостью таксономии и линией переворотов. «Таб­лицы», в виде которых она предстает человеческому глазу и которые должно обследовать научное рассуждение, являются фрагментами великой поверхности живых видов, вычлененных, низвергнутых и застывших между двумя возмущениями времени. Мы видим, насколько поверхностно было бы противопостав­лять — как два противоположных и различных в их фундамен­тальных устремлениях мнения — «фиксизм», довольствующийся классификацией существ природы в устойчивой таблице, и сво­его рода «эволюционизм», верящий в длительную историю при­роды и в уходящее вглубь движение существ сквозь ее непре­рывность. Лишенная пропусков сеть видов и родов и ряд ее искажающих событий образуют часть, причем на одном и том же уровне, эпистемологического фундамента, исходя из кото­рого знание, подобное естественной истории, было возможным в классическую эпоху. Это не два совершенно противоположных способа восприятия природы, включенные в более ранние и бо­лее фундаментальные, чем любая наука, философские направ­ления, а два одновременных требования в рамках археологиче­ской системы, определяющей знание о природе в классическую эпоху. Однако эти два требования дополнительны, следова­тельно, несводимы: временной ряд не может включиться в по­следовательность существ. Периоды природы не предопределяют внутренней «погоды» существ и их непрерывности, диктуя лишь внешнюю «непогоду», которая не прекращала их рассеивать, разрушать, смешивать, разделять и переплетать между собой. В классическом мышлении не было и не могло быть даже на­мека на эволюционизм и трансформизм, так как время никогда не понималось как принцип развития живых существ в их вну­треннем строении, а воспринималось лишь как возможный пере­ворот во внешнем пространстве их обитания.