Stephen King "Insomnia"

Вид материалаДокументы

Содержание


"Защитим право женщин на выбор!"
Подобный материал:
1   ...   27   28   29   30   31   32   33   34   35
Глава тридцатая


1


За мгновение до взрыва Сьюзен Дэй, стоя в горячих лучах софитов перед

Общественным центром, проживая последние секунды своей сказочной,

противоречивой жизни, говорила:

- Я приехала в Дерри не для того, чтобы исцелять, оскорблять или

подстрекать - данная ситуация вышла за рамки политических соображений.

Насилие не может быть правым. Я здесь, чтобы попросить вас отбросить

предвзятость и риторику, чтобы помочь вам изыскать возможность помочь друг

другу. Отвернитесь от привлекательности... Высокие окна вдоль южной стены

Общественного центра внезапно озарились сверкающим белым свечением, а затем

взорвались.


2


"Чироки" не затронул тележку для мороженого, но она все равно не

уцелела. Самолет, совершив в воздухе последний кульбит, врезался в

автостоянку в двадцати пяти футах от забора, на котором ранее тем же днем

Луиза поддергивала сползающую нижнюю юбку. Крылья с треском отвалились,

кабина пилота совершила увлекательное путешествие через пассажирский отсек.

Фюзеляж взлетел в воздух с яростью бутылки шампанского, помешенной в

микроволновую печь. Посыпалось стекло. Хвост навис над туловищем "Чироки"

наподобие жала умирающего скорпиона, наталкиваясь на крышу "додж"-фургона с

надписью:

"ЗАЩИТИМ ПРАВО ЖЕНЩИН НА ВЫБОР!"

Раздался яростный взрыв, сопровождаемый скрежетом металла.

- Боже... - начал было один из полицейских, стоявших на краю

автостоянки, а затем "С-4", спрятанный внутри коробки, взорвался огромным

серым глобусом флегмы, ударившись об остатки панели управления, откуда во

все стороны торчали оборванные провода. Пластиковая взрывчатка оглушительно

взорвалась, освещая беговую дорожку Бэсси-парка, превращая автостоянку в

ураган белого света и шрапнели. Джона Лейдекера, стоявшего под ней.

Общественного центра и беседовавшего с полицейским штата, взрывной волной

отбросило в двери и пронесло по всему вестибюлю. Он ударился о стену и

рухнул без сознания на осколки стекла. Но по сравнению с человеком, с

которым он беседовал, ему просто повезло; полицейского штата отшвырнуло на

колонну, расположенную между дверьми, и разорвало пополам.

Ряды автомобилей защитили Общественный центр от более тяжелых

разрушений, но это благословение будет понято намного позднее. Внутри более

двух тысяч человек сначала замерли, не понимая, что им следует предпринять,

и еще более не осознавая, что же они только что увидели: на их глазах самая

знаменитая феминистка Америки была обезглавлена рваным осколком стекла. Ее

голова пролетела над шестью рядами, словно странный белый мяч в светлом

парике.

Пока не погас свет, никто не поддался панике.


3


Семьдесят один человек погиб в панической давке, когда все ринулись к

выходу, а на следующий день "Дерри ньюс" пестрела заголовками, называющими

случившееся величайшей трагедией. Ральф Робертс мог бы сказать, что,

учитывая все обстоятельства, они еще счастливо отделались. Очень счастливо.


4


На балконе северной стороны сидела Соня Дэнвилл - женщина со сходящими

с лица синяками последнего в ее жизни избиения со стороны мужчины и обнимала

за плечи сына Патрика. Книжка-раскраска с изображением Рональда и майора

Мак-Чиза лежала у него на коленях, но малыш успел раскрасить лишь золотистые

арки. Не то чтобы он потерял интерес, просто ему в голову пришла собственная

картинка, и, как это часто происходило с ним в подобных случаях, она пришла

словно по принуждению. Большую часть дня малыш размышлял над происшествием в

Хай-Ридж - дым, жара, испуганные женщины и два ангела, спустившиеся, чтобы

спасти их, - но его чудесная идея перекрыла все эти мысли, и он принялся

увлеченно рисовать. Вскоре Патрику показалось, что он почти живет в мире,

созданном его воображением и нарисованном фломастерами.

Он был удивительно хорошим художником, несмотря на столь юный возраст

("Мой маленький гений", - иногда называла его Соня), и его рисунок был

намного лучше, чем картинка для раскрашивания на обратной стороне. То, что

удалось выполнить до того, как отключилось электричество, могло бы стать

гордостью одаренного студента-первокурсника школы искусств. Посередине листа

поднималась в небо темная, сложенная из закопченного камня башня <Автор

имеет в виду свой роман "Темная башня".>. Ее окружало поле роз, настолько

красных, что, казалось, они вот-вот оживут. С одной стороны стоял мужчина в

выцветших голубых джинсах. Плоскую грудь перекрещивала портупея; с каждого

бока свисало по кобуре. А на самом верху башни мужчина в красном взирал на

Стрелка со смешанным выражением ненависти и страха. Его руки, упирающиеся в

парапет, также были красны.

Соню заворожило присутствие Сьюзен Дэй, но она все же взглянула на

рисунок сына. Последние два года она понимала, что ее сын натура одаренная,

как называют это детские психологи, иногда она говорила себе, что уже

привыкла к его изысканным рисункам и пластилиновым скульптурам, которые

Патрик называл семьей Клэй. Возможно, так оно и есть до определенной

степени, однако от вида именно этого рисунка ее охватила дрожь, которую

невозможно было списать лишь на эмоциональный стресс такого ужасного дня.

- Кто это? - как можно спокойнее спросила Соня, указывая на фигурку,

ревниво выглядывающую с верхней площадки темной башни.

- Красный Король, - ответил Патрик.

- А-а, значит, Красный Король. А человек с пистолетами, вон там? Когда

мальчик открыл рот, чтобы ответить, Роберта Харпер подняла левую руку (с

траурной повязкой) и указала на сидящую позади нее женщину.

- Друзья мои, мисс Сьюзен Дэй! - крикнула она, и ответ Патрика Дэнвилла

на второй вопрос матери потонул в буре аплодисментов:

- Его зовут Роланд, мама. Иногда он мне снится.

Он и Красный Король.


5


Теперь оба они сидели в темноте, в ушах звенело, а в голове Сони,

словно крылья мельницы, вертелись две мысли:

"Неужели этот.

День никогда не кончится? Я ведь знала, что не следует приводить его

сюда. Неужели этот день никогда не кончится? Я ведь знала..."

- Мама, ты мнешь мою картинку! - сказал Патрик, задыхаясь, и Соня

поняла, что, должно быть, сильно прижала к себе сынишку. Она ослабила

объятия. До них доносился визг, выкрики, бормотание из темной ямы внизу, где

сидели достаточно богатые люди, чтобы заплатить пятнадцать долларов.

"пожертвований". Сквозь этот шум прорвался визг боли, заставивший Соню

подпрыгнуть на месте.

Взрывная волна, последкжавшая вслед за взрывом, больно давила на уши ж

сотрясала здание. Продолжавшиеся взрывы - на автостоянке в воздух взлетали

машины - показались незначительными, но Соня чувствовала, как ежится и

вздрагивает Патрик.

- Успокойся, Пэт, - сказала она. - Случилось что-то плохое, но мне

кажется, это произошло снаружи. - Благодаря тому, что взгляд ее был прикован

к яркому сиянию в окнах, Соня не видела, как голова ее кумира слетела с

плеч, но она знала, что каким-то образом молния все же ударила в это место

(не следовало приводить его сюда, не следовало приводить его сюда) и что

некоторые люди внизу охвачены паникой. Если запаникует и она, то ей и юному

Рембрандту придется туго.

"Но я этого не сделаю. Не для того я выбралась утром из смертельной

ловушки, чтобы паниковать сейчас. Будь я проклята, если поддамся панике".

Соня, потянувшись, взяла Патрика за руку. Ладонь его была ледяной.

- Как ты думаешь, мама, ангелы появятся снова, чтобы спасти нас? -

слегка дрожащим голосом поинтересовался малыш.

- Нет, - ответила она. - Думаю, на сей раз нам лучше сделать все самим.

И это в наших силах. Ведь с нами все в порядке.

- Конечно, - согласился мальчик, но затем прижался к матери. В какой-то

ужасный момент ей показалось, что Патрик сейчас потеряет сознание, но малыш

выпрямился. - На полу лежат все мои книжки, - сказал он. - Мне не хочется

оставлять их здесь, особенно ту, в которой мальчик Бартоломью никак не может

снять с себя шляпу. Мы уходим, мам?

- Да. Как только люди прекратят бегать и метаться. Когда я скажу, мы

встанем и пойдем - пойдем - к дверям. Я не понесу тебя, но пойду сзади,

придерживая за плечи. Ты понял, Пэт?

- Да, мама. - И никаких вопросов. Никаких рыданий. Только книги,

врученные ей на сохранение. А рисунок он держал сам. Женщина прижала к себе

сына и поцеловала в щеку.

Они просидели на своих местах минут пять, пока Соня медленно не

сосчитала до трехсот. Она чувствовала, что большинство их соседей уже

разошлись, когда она добиралась к концу первой сотни, но заставила себя

ждать. Теперь Соня кое-что различала в темноте, чтобы поверить - да, на

улице что-то яростно полыхает, но ближе к дальнему концу здания.

Какая удача! Она слышала завывание сирен приближающихся полицейских

машин, "скорой помощи" и пожарных".

Соня поднялась на ноги:

- Пойдем. Держись прямо впереди меня.

Патрик Дэнвилл сделал шаг по проходу, придерживаемый за плечи

материнскими ладонями. Он вел ее вверх по ступеням к смутному мерцанию

желтого света, лишь однажды остановившись, когда впереди них мелькнула тень

бегущего человека. Рука матери сжала плечо малыша, и она дернула сына в

сторону.

- Будь прокляты сторонники жизни! - выкрикнул бегущий мужчина. -

Проклятье! Я убил бы их, всех!

Затем он скрылся из вида, и Пэт вновь стал подниматься по лестнице.

Теперь в мальчике чувствовалось спокойствие, отсутствие страха,

наполнившее сердце Сони любовью и странной темнотой. Он был таким отличным,

ее сын, таким особенным... Но мир не любит иных людей. Мир пытается вырвать

их с корнем, как сорняки.

Наконец они добрались до коридора. Несколько человек в глубоком шоке

метались из конца в конец, глаза их были затуманены, а рты открыты; они

напоминали зомби из фильмов ужасов. Соня, едва взглянув на них, направила

Пэта к лестнице.

Три минуты спустя они, целые и невредимые, вышли в разгоравшуюся ночь,

а на всех уровнях Вселенной Предопределение и Слепой Случай пошли своим

обычным курсом. Миры, на мгновение задрожавшие на своих орбитах,

успокоились, и в одном из этих миров, в пустыне, являвшейся апофеозом всех

пустынь, мужчина по имени Роланд перевернулся в своем спальном мешке и

спокойно заснул под чужими созвездиями.


6


В противоположном конце города в Строуфорд-парке открылась дверца

туалета с табличкой "МУЖСКОЙ", и в дымке тумана из нее вылетели ухватившиеся

друг за друга Луиза Чесс и Ральф Робертс. Изнутри вырвался звук врезающегося

в землю "Чироки", а затем взрыва. Последовала вспышка белого света, и

голубые стенки кабины выпучились наружу, словно неведомый гигант колотил по

ним изнутри кулаками. Через секунду донесся грохот еще одного взрыва, эхом

прокатившийся в воздухе. Вторая версия прозвучала слабее, но более реально.

Ноги у Луизы подкосились, и она упала на траву с криком облегчения.

Ральф приземлился рядом с ней, но затем рывком сел. Не веря своим

глазам, он смотрел на Общественный центр, над которым завис огненный кулак.

Лиловый комок размером с круглую дверную ручку проявлялся на его лице в том

месте, куда пришелся удар Эда. Левый бок по-прежнему болел, но вряд ли ребра

были сломаны.

- Луиза, с тобой все в порядке?

Она непонимающе посмотрела на него, затем ощупала лицо, шею и плечи со

столь милым, присущим "нашей Луизе" изяществом, что Ральф рассмеялся. Он

просто не мог сдержаться. Луиза неуверенно улыбнулась в ответ:

- Кажется, все нормально. Я даже уверена в этом.

- Что ты там делала? Ты же могла погибнуть!

Луиза, как-то помолодевшая (Ральф считал, что к данному факту имеет

отношение подвернувшийся под руку пьянчужка), посмотрела ему в глаза:

- Возможно, я старомодна, Ральф, но если ты считаешь, что следующие

двадцать лет я проведу охая и падая в обморок, как героини излюбленных

романов Мины, то тебе лучше подыскать другую женщину.

Ральф растерялся на секунду, затем поднял Луизу на ноги и прижал к

себе. Луиза обняла его в ответ. Она была такой теплой, такой близкой. Ральф

подумал о сходстве между одиночеством и бессонницей - и то и другое хитро и

коварно, к тому же это еще и друзья отчаяния и враги любви, - но затем

отбросил мысли в сторону и поцеловал Луизу.

Клото и Лахесис, стоявшие на вершине холма, взволнованно побежали вниз,

к Луизе и Ральфу, которые, не отрываясь, смотрели друг на друга, словно

подростки, переживающие первую любовь. Издалека доносились звуки сирен,

напоминающие голоса из ночного кошмара. Огненный столб, отмечающий могилу

Эда Дипно, стал таким ярким, что на него невозможно было смотреть.

Ральф слышал слабый грохот взрывающихся автомобилей и вспомнил о своей

машине, оставленной где-то на обочине. Он решил, что это к лучшему. Слишком

он стар, чтобы сидеть за рулем.


7


Клото: Вы оба в порядке?

Ральф: - Все хорошо, Луиза вытащила меня оттуда. Она спасла мне жизнь.

Лахесис: Да. Мы видели, как она входила. Очень смелый поступок. "К тому

же абсолютно непонятный и сбивающий с толку, правильно, мистер Л.? - подумал

Ральф. - Вы смотрели и восхищались... Но вряд ли понимаете, как и почему она

сделала именно это. Думаю, что для вас и вашего друга идея риска кажется

столь же непонятной, как и идея любви".

Впервые Ральф почувствовал жалость к маленьким лысоголовым, осознав

определенную иронию их жизни: оба понимают, что Шот-таймеры, чье

существование они посланы прерывать, живут наполненной внутренней жизнью,

оба не могут постигнуть реальность этой самой жизни, не могут оценить их

эмоции или поступки - иногда благородные, иногда глупые, являющиеся

следствием испытываемых Шот-таймерами чувств. Мистер К.

И мистер Л.

Изучают заботы Шот-таймеров, словно англичанин, изучающий карты,

составленные исследователями эпохи королевы Виктории, исследователями,

экспедиции которых в большинстве случаев финансировали эти же самые богатые,

но робкие джентльмены. Своими ухоженными мягкими пальчиками филантропы

следовали по бумажным рекам, вод которых им никогда не увидеть, и по

бумажным джунглям, в зарослях которых им никогда не побывать. Они живут в

устрашающей непонятности и замешательстве, выдаваемых за воображение.

Клото и Лахесис запрограммированы с жесткой эффективностью, но они не

знают ни наслаждения риском, ни горечи потерь - самое большое их достижение

в плане эмоций - страх, что Ральф и Луиза попытаются самостоятельно

перехватить любимого химика-исследователя Кровавого Царя и будут

прихлопнуты, как мухи. Лысоголовые врачи-коротышки долго живут; но, несмотря

на их сверкающую стрекозиную ауру, Ральф подозревал, что это серые жизни. Он

смотрел на их гладкие, странно детские лица из надежного рая объятий Луизы и

вспомнил, как испугался, столкнувшись с ними впервые. С тех пор он открыл,

что страх не выдерживает испытания знакомством, не говоря уже о знании. А

теперь они с Луизой располагали и тем, и другим. Клото и Лахесис

встревоженно смотрели на Ральфа, а тот вдруг понял, что у него нет ни

малейшего желания успокаивать их. Возникшее у них чувство показалось Ральфу

вполне закономерным и заслуженным.

Ральф: - Да, она очень храбрая, я ее очень люблю и считаю, что мы будем

счастливы до тех пор, пока... Он замолчал, а Луиза пошевелилась в его

объятиях. С удивлением и облегчением Ральф понял, что она засыпает.

До каких пор, Ральф?

- Думаю, пока мы принадлежим миру Шот-таймеров, всегда существует "до",

и мне представляется это вполне нормальным.

Лахесис: Что ж, кажется, это прощальная речь.

Ральф неожиданно для самого себя улыбнулся, вспомнив "Одинокого

бродягу" - радиопередачу, в которой почти каждый эпизод заканчивался

подобной фразой в различных вариантах. Он потянулся к Лахесису когда

маленький человечек отшатнулся.

Ральф: - Минуточку... Не торопитесь, друзья.

Клото, с долей опасения: Что-то не так?

Ральф: - Вряд ли, но после удара в голову и в ребра, после того как я

чуть не сгорел заживо, мне кажется, я имею право знать, что все наконец-то

кончилось. Согласны? Ваш мальчик спасен?

Клото, улыбаясь с очевидным облегчением: Да. Разве вы не чувствуете?

Через восемнадцать лет, перед самой своей смертью, мальчик спасет жизнь

двоим мужчинам, которые без него погибли бы... А один из тех мужчин не

должен умирать, чтобы сохранить баланс между Предопределением и Слепым

Случаем.

Луиза: - Хватит об этом. Я хочу знать, можем ли мы вернуться обратно и

стать постоянными жителями уровня Шот-таймеров?

Лахесис: Не только можете, Луиза, но и должны. Если вы с Ральфом еще

задержитесь хоть немного вверху, то уже не сможете вернуться вниз.

Ральф почувствовал, как Луиза плотнее прижалась к нему:

- Мне это не нравится.

Клото и Лахесис недоумевающе переглянулись - "Как это кому-то может не

нравиться находиться вверху?" - спросили их глаза. - Затем они вновь

посмотрели на Ральфа и Луизу.

Лахесис: Нам уже действительно пора, но... Ральф: - Подождите.

Они встревоженно уставились на него, пока Ральф медленно закатывал

рукав свитера - теперь рука была запачкана высохшей жидкостью, возможно

ихором <Ихор (греч.) - кровь богов, также сукровица? злокачественный

гной.> рыбы, о чем ему не хотелось вспоминать, - и показывал им белую

полоску шрама на предплечье.

- Да перестаньте пугаться, парни: я просто хочу напомнить, что вы дали

мне слово. Не забывайте.

Клото с видимым облегчением: Можешь положиться на нас, Ральф. То, что

было твоим оружием, теперь является для нас долговым обязательством.

Обещание не будет забыто.

Ральф начинал верить, что все на самом деле кончилось. И как это ни

безумно, в какой-то степени он сожалел об этом. Теперь именно настоящая

жизнь - жизнь, проходящая на нижних по отношению к данному уровню этажах, -

казалась миражом, и Ральф понял, что Лахесис имел в виду, говоря, что они не

смогут вернуться к своим нормальным жизням, если задержатся здесь дольше.

Лахесис: Нам действительно пора. Удачи вам и счастья, Ральф и Луиза.

Мы никогда не забудем, что вы сделали для нас.

Ральф: - Был ли у нас выбор? Был ли?

Лахесис, очень мягко: Мы же вам говорили, разве не так? Для Шоттаймеров

всегда существует выбор. Нам это кажется пугающим... Но и прекрасным.

Ральф: - Скажите, вы когда-нибудь пожимали руки?

Клото и Лахесис недоуменно переглянулись, и Ральф почувствовал, как

между докторами произошел быстрый телепатический обмен мнениями. Когда они

вновь посмотрели на Ральфа, оба нервно улыбались - словно подростки,

решившие, что если им не хватит смелости прокатиться на больших американских

горках нынешним летом, то они никогда не станут настоящими мужчинами. "

Клото: Мы много раз наблюдали за этим обычаем, но... Сами никогда...

Ральф посмотрел на Луизу и увидел, что она улыбается... Но ему показалось,

что в ее глазах поблескивают слезы.

Сначала он протянул руку Лахесису, потому что мистер Л.

Казался более смелым, чем его коллега:

- Ну, давайте же, мистер Л.!

Лахесис так долго смотрел на ладонь Ральфа, что тому показалось, будто

Лахесис никогда не сделает этого, несмотря на явное желание. Затем, очень

робко, он протянул свою маленькую ладонь и позволил большой ладони Ральфа

обхватить ее. Плоть Ральфа завибрировала, когда их ауры сначала

соприкоснулись, а затем смешались... И в этом слиянии он увидел целую серию

приятных, очень красивых серебристых узоров. Они напомнили Ральфу японские

иероглифы на шарфе Эда.

Он дважды пожал руку Лахесису, медленно и суховато, а затем отпустил