Geum.ru

Михаил Петров Садовников родом из Московской губернии, Бронницкого уезда, Усмерской волости, деревни Щербовой. Сохранилось любопытное семейное предание о прадеде, рассказ

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   22
настоящее гражданское рыцарство славного города Москвы, да простят мне некоторую высокопарность этих слов. Недалеко от проезжей части улицы собрались в кружок верующие женщины, которые были постоянными участниками белодомовских молебнов. Они негромко и сосредоточено читали акафист Державной иконе Божией Матери. «Радуйся, Матерь Божия Державная, Заступнице усердная рода христианского»…

В начале седьмого часа вечера я уехал домой. Позже я узнал от Саши, - который ездил на Баррикадную позднее (около 8 часов вечера), - что собравшиеся подверглись неожиданному нападению омоновцев и были сильно избиты, при этом пострадали и верующие женщины-патриотки. В оставшиеся дни недели – вплоть до 2-3 октября – избиения ОМОНом всех попадавших под его руку граждан, женщин и мужчин, молодых и старых, приобрели совершенно погромный характер и ездить на Баррикадную стало просто невозможно.

Небезынтересно отметить, что эти публичные зверства, наблюдаемые и описанные множеством отечественных (в частности, Бабицким) и иностранных корреспондентов, не вызывали никакого особенного протеста со стороны так называемой мировой правозащитной общественности. И, тем более, наших «правозащитников» всегда и неукоснительно защищающих только одну сторону…

Конец второй недели противостояния вспоминается как тревожное и неопределённое время, которое можно назвать зловещим затишьем перед бурей. Когда под эгидой РПЦ в Данилевском монастыре начались переговоры о поиске мирного разрешения конфликта, со стороны могло показаться, что имеется какая-то надежда на мирный исход затянувшегося конфликта. Но разум подсказывал, что любой реальный компромисс неизбежно обернётся сокрушительным поражением Ельцина и «его банды», а на это он никогда не пойдёт.

Наступила суббота 2-ого октября. В этот день я остался дома и никуда не ездил, так как хорошо знал, что общеоппозиционный митинг в защиту Конституции намечается в 14 часов 3-его октября на Калужской площади. О его разрешении было сообщено по телевидению. Однако серьёзные беспорядки произошли уже 2-ого октября на Смоленской площади. Саша Ш. оказался свидетелем и участником этих событий.

По его рассказу, на мирно митингующих сторонников Белого Дома, - ядром которых были трудороссы и национал-патриоты, - внезапно напали вооружённые дубинками и щитами омоновцы (говорят, что это был свердловский ОМОН), жестоко избивая всех подряд, не различая ни пола, ни возраста. Эти головорезы, преследуя разбегающихся граждан, забили насмерть одного замешкавшегося одноногого инвалида войны, а другого мальчика лет 13 избили до полусмерти (его увезла скорая). Возмущённый этим убийством народ начал строить баррикады из находившихся недалеко строительных лесов и отражать набеги омоновцев железной арматурой. Но, как заметил мой приятель, - человек вообще то горячий, - баррикадников было сравнительно немного и все эти уличные баталии выглядели как то неестественно…

Также Саша рассказал мне, что в окрестностях Смоленской площади он видел довольно странных гражданских лиц в чёрных куртках и вооружённых короткоствольными автоматами, зачем-то шнырявших вокруг мест столкновений с ОМОНом. Как ему показалось по их характерному внешнему облику, а также и по мнению и других баррикадников, это были «бейтаровцы», замаскированные под охранные структуры тогда процветающей финансовой империи Гусинского-Бобкова…

Надо заметить, что в конце сентября и начале октября жестокие столкновения с наводнившими Москву отрядами омоновцев, - вахтовым методом мобилизованных со всех городов России (потом эта практика будет применяться в Чечне), - происходили во многих центральных районах Москвы. На Пушкинской – этой колыбели уличной свободы с первых лет перестройки – происходили настоящие сражения. Причём, главными протестантами против Ельцина и в защиту Конституции становились преимущественно представители чисто русской научной и индустриальной интеллигенции. К сожалению, из-за плотной информационной блокады это долгожданное и несколько запоздалое пробуждение русской интеллигенции не успело проникнуть в провинцию…

И вот наступило роковое воскресенье 3-его октября. После череды пасмурных и дождливых дней, наконец то в Москве установилась ясная и по осеннему умиротворённая погода. Казалось, ничто не предвещало судьбоносных и грозных событий. Поднимаясь на станции Октябрьская вверх по эскалатору вместе с многолюдным потоком москвичей (и не только москвичей), постоянно пополняемым с каждой новой электричкой, я на противоположной стороне эскалатора увидел большую группу, спускающихся вниз в метро, неунывающих пенсионерок-пионерок из «Трудовой России», которые, махая руками в нашу сторону, бодрым голосом кричали: «Товарищи, митинг запрещён, не теряйте времени, следуйте за нами к заводу Ильича!»

Я не придал большого значения этим призывам, хотя в душе стали возникать смутные сомнения… Но как только я вышел из метро на прилегающую к выходу территорию, то сразу обнаружил, что вся просторная Калужская площадь по своему периметру была окружена двойными цепями ОМОНа в полной омоновской экипировке. В центре пустой площади – движение транспорта было полностью перекрыто – стояла милицейская машина и какой-то эмведешный чин по мегафону периодически объявлял: «Граждане, расходитесь! Митинг несанкционирован!»

Этот запрет показался мне очень странным, ведь ещё вчера я своими ушами по ельциновскому телевидению слышал об этом митинге как о разрешённом. А между тем, народ всё прибывал и на прилегающей к станции территории становилось всё теснее и теснее. Общая напряжённость быстро возрастала, многие собравшиеся активно пытались распропагандировать омоновцев, которые однако никак не реагировали и старались отмалчиваться. Бросилось в глаза то, что значительная часть стоявших вдоль станции метро цепей омоновцев, несмотря на внешнюю экипировку, состояли не из знакомых по внешнему виду мордоворотов-профессионалов, а из разновозрастных мужчин. Некоторые из них не имели и вовсе никакой экипировки, - например, в цепи заграждающей пешеходный проход на Крымский вал, - и состояли из лиц явно пожилого возраста отслуживших военных пенсионеров. Меня это обстоятельство, честно говоря, сильно озадачило. Решительными и жестокими действиями ОМОНа собравшийся народ можно было бы легко рассеять или вытеснить обратно в метро, - подобная практика на Баррикадной была уже давно и безотказно отработана, - но цепи омоновцев стояли на месте и не предпринимали никаких действий.

Между тем, среди собравшейся толпы неторопливо прохаживался какой-то крупногабаритный и полный милицейский офицер, довольно вяло уговаривавший граждан разойтись. На него никто не обращал внимания, правда, кто-то из коммунопатриотов зло крикнул в его адрес весьма резкую реплику: «Ты, Иуда! Посмотри на свою фуражку, какую кокарду ты ещё носишь! – Советского Союза! А кому служишь?!» «Иуда» с заметно красным и потным лицом – вероятно, от чрезмерного винопития – ничего не отвечал и продолжал бесцельно слоняться среди народа.

Вдруг в толпе я увидел главу ФНС Илью Константинова, окружённого журналистами и любопытствующими гражданами. Мне показалось, что вид у него был несколько нервный или растерянный. Между прочим, скоро обнаружилось, что, несмотря на большое скопление милиции и омоновцев, проход в сторону Ленинского проспекта, - как и первого мая, - был совершенно свободен. Из толпы раздались голоса: «Товарищи! Идёмте вперёд!» Это предложение было на лету схвачено, сильно подуставшими от тесноты, гражданами.

От основного скопления народа перед станцией метро сначала потёк маленький ручеёк по направлению Ленинского проспекта, но очень скоро поток отходивших стал быстро увеличиваться. Увлечённый общим движением пошёл и я. Среди самых первых, устремившихся по Ленинскому проспекту, людей я мельком увидел неугомонного бунтаря Уражцева, фигура колоритнейшая и примечательная, словно специально созданная природой для разного рода антиправительственных акций.

Однако, пройдя некоторое расстояние вперёд по пешеходной части тротуара, многие, в том числе и я, стали постепенно выходить на проезжую часть. Как то незаметно и быстро вся проезжая часть оказалась перекрытой большой толпой демонстрантов. Как вскоре обнаружилось, впереди идущий авангард сумел построиться в правильную и крепко сплочённую колонну, которая неожиданно для большинства демонстрантов и милиции на ходу стремительно разворачивается в обратном направлении, – т.е. в сторону Калужской площади, - увлекая за собой подобно снежному кому всех встречно идущих демонстрантов.

Пробивным кулаком колонны были её первые ряды, которые соединившись руками друг с другом в плотные цепи превратили колонну в мощную ударную силу. В центре её первого ряда я хорошо узнал Виталия Уражцева. Однако даже сейчас без особого труда можно было бы остановить и рассеять демонстрантов, так как общее количество их, - может быть, около двух тысяч, - было относительно небольшим. Особенно легко было отсечь от малочисленного ударного кулака, следовавших за ним не очень плотной толпой остальных демонстрантов. Рыхлые цепи омоновцев с противоположных сторон Калужской площади как будто бы попытались это сделать, но как то вяло и нерасторопно. Момент был упущен и вскоре народ повалил валом отовсюду. Сравнительно и небольшая колонна демонстрантов стремительно превращалась в могучий людской поток.

Дальше всё завертелось с лихорадочной скоростью, как в старой кинохронике. Смяв боковые заградительные цепи милиции, уже многотысячная толпа демонстрантов быстро заполнила всю Калужскую площадь и двинулась, - уверено ведомая ударным авангардом, - в сторону перекрытого ОМОНом в нескольких местах Крымского моста. Трудно оценивать события, находясь внутри их, но хорошо помню, что все эти ещё до конца непонятные по своей конечной цели уличные действия мне тогда глубоко не понравились и уже тогда – т.е. в самом начале рокового прорыва к БД – показались политически выгодными для ельциновской команды.

Всем сторонникам Белого Дома в тот судьбоносный момент, - на исходе второй недели жестокой блокады парламента, - было бы политически полезнее проведение мирного массового митинга с принятием соответствующих резолюций, осуждающих переворот. Такой мирный митинг в защиту законной власти неизбежно был бы отмечен всеми информационными агентствами, так как телекорреспондентов и журналистов на Калужской площади было очень много. Прорывание же демонстрантов к блокированному Белому Дому мне показалось нелепостью, ибо если уж на сторону парламента не перешли вооружённые воинские части, то чем могут реально помочь ему безоружные демонстранты? В то же время проведение многотысячного митинга на Калужской площади или у входа в Центральный парк оказало бы большое политическое воздействие как на колеблющиеся регионы, так и на мировое общественное мнение. После такого мирного митинга Ельцину в морально-политическом отношении было бы трудно штурмовать парламент, а каждый день промедления мощно работал против него.

Но страсти были накалены и события шли своим роковым чередом. Я не находился в рядах прорывающей омоновские цепи ударной колонны, но хорошо видел как впереди периодически возникала какая то толчея, слышны были крики «ура», затем из этой толчеи летели вверх омоновские шлемы, дубинки, фуражки. После очередного прорыва демонстранты шли спокойно до следующего заграждения, и всё повторялось вновь…

Поразило меня то, что прорывы омоновских заслонов происходили слишком уж быстро. А между тем, первоначальное количество демонстрантов на Крымском валу вряд ли было больше 30-40 тысяч (что тоже было немало). Когда я поднимался в плотной массе демонстрантов на первую половину Крымского моста, то я специально оглянулся, чтобы оценить общее количество народа. Свидетельствую, что всё пространство широкого Крамского вала от края и до края вплоть до Калужской площади было затоплено сплошным людским морем. Однако при желании остановить и рассеять такое количество народа не представляло большой сложности для властей, что и было наглядно продемонстрировано первого мая 1993 года у площади Гагарина.

Сравнительно ожесточёнными были столкновения с заградительными цепями ОМОНа во второй половине Крымского моста. Ещё издали от места «боёв», где-то на середине моста, я с недоумением услышал странные звуки падающих с моста в Москву-реку каких-то тяжёлых предметов. Подойдя к краю моста и присмотревшись внимательнее, я с изумлением увидел, что это падали в воду изъятые у поверженных омоновцев щиты, каски, дубинки…

Правда, самих омоновцев демонстранты в реку не бросали. На выходе с моста запомнился один эпизод: здоровенный омоновец двухметрового роста, грозно размахивая дубинкой над головой, не подпускал к себе демонстрантов, защищая своего лежащего на асфальте сильно помятого товарища. Иногда даже и омоновцу «ничто человеческое не чуждо».

Наиболее сильными и решающими были столкновения на Смоленской площади напротив МИДа. Понять там я уже ничего не мог. Сражение разбилось на какие-то разрозненные стычки. Прорвать оборону противника демонстрантам помогли ранее захваченные военные грузовики. Один захваченный грузовик задним ходом стал успешно таранить пожарную машину, пытавшуюся развернуться против наступающих демонстрантов. Почему то милиция и ОМОН легко бросали свой служебный транспорт. Только один раз я видел, как большой омоновский грузовик, взревев мотором, с бешенной скоростью помчался по Садовому кольцу. Демонстранты врассыпную разбегались перед ним в разные стороны. В других же случаях, после прорыва какой-нибудь омоновской цепи разбитые омоновцы легко бросали свои военные грузовики с ключами зажигания…

Во время шествия по Садовому кольцу со стороны омоновских заслонов иногда слышались глухие негромкие выстрелы. Один раз при подходе к очередному заслону я издали отчётливо видел как омоновец с колен стреляет в демонстрантов из какого-то странного ружья. Но в кого конкретно и зачем он стреляет, было непонятно. Устрашающего впечатления эти выстрелы на демонстрантов не производили. По-видимому, стреляли из специальных ружей зарядами со слезоточивым газом «черёмуха», но никакого эффекта этот газ не оказывал, хотя многие вынимали носовые платки и пытались дышать через них.

Следует заметить, что плотность прорывающихся к БД демонстрантов на подходе к Смоленской площади заметно уменьшилась. Демонстранты сильно растянулись, разбрелись, рассеялись. В какой-то момент я даже оказался в некоем свободном пространстве между брошенным или бросаемым эмведешниками транспортом. Фактически, на подходе к Белому Дому уже не было единого потока демонстрантов, но какие-то отдельные группы и толпы. Были моменты, когда я пребывал в некоторой растерянности и не знал куда же надо идти и за кем…

После прорыва на Смоленской площади толпы демонстрантов уже легко вышли на Новый Арбат по направлению к Мэрии. Здесь последний раз произошла короткая схватка, закончившаяся победой. Правда, как я узнал позже, в процессе этой схватки произошёл характерный и зловещий инцидент. (Сколько подобных инцидентов будет впоследствии…) Снайперским выстрелом из гостиницы «Мир» был убит офицер милиции. Лично я видел как двое гражданских лиц мимо меня волоком протащили куда-то безжизненное тело в милицейской форме. В целом же, по моим субъективным наблюдениям, общее количество демонстрантов подошедших в первой волне к Мэрии и наружному ограждению БД было относительно невелико. Вряд ли до конечной цели прорыва к БД дошло более половины первоначального числа демонстрантов. Значительная часть более осторожных или мирно настроенных граждан решили не испытывать судьбу и тихо разбрелись по домам…

Между прочим, запомнился один любопытный эпизод. Проходя мимо здания Мэрии, я обратил внимание на стоявший на обочине большой служебный автобус (в просторечии «кишка»). Около него мирно толпилась кучка каких-то эмведешных чинов. На них никто из проходивших мимо демонстрантов не обращал никакого внимания и они могли бы спокойно уехать на своём служебном транспорте. Но почему-то они не уезжали. (Вскоре я увижу эту «кишку» до отказа набитую добровольцами, ехавшими в Останкино.)

Победоносное, но чреватое непредсказуемыми последствиями движение народной демонстрации от Калужской площади до Белого Дома заняло по времени не более полутора часов, и за это время было прорвано пять или шесть омоновских кордонов. Голова у меня разрывалась от множества версий, но никакого вразумительного объяснения виденных мною событий найти я не мог. События имели почти фантастический характер. Очень быстро были проделаны бреши в «спирали Бруно» и большая часть демонстрантов первой волны, - перелезая через поливальные машины и разный баррикадный мусор, - с радостными криками, иногда показывая пальцами знак победы, устремилась на площадь Свободная Россия со стороны Рочдельской улицы.

Я же присоединился к подошедшей по Новому Арбату, более или менее организованной, но небольшой колонне демонстрантов, которая пошла по свободному проходу к главному подъезду БД со стороны Краснопресненской наб. Когда же наша колонна, состоящая в основном из трудороссов, успела дойти до парадного входа, неожиданно раздался ясный и чёткий стрёкот пулемёта или автомата. Где, кто и откуда стреляют, понять было невозможно.

Демонстранты, многие из которых были весьма почтенного возраста, стали стремительно разбегаться под различные укрытия. Я же укрылся за ближайшим парапетом недалеко от парадной лестницы главного подъезда. Стало страшновато, хотя убитых и раненых нигде не было видно, а длинные автоматные очереди были чем-то похожи на мирный рокот громкой швейной машинки. (Как потом рассказали, стреляли из здания Мэрии.)

Как только стрельба прекратилась, - длилась она недолго, вероятно несколько минут, - я решил выйти из ближайших пределов БД в более безопасное место. Проходя снова мимо проволочных ограждений и рядов поливальных машин, я обратил внимание на то, что проход к внутренней площади БД Свободная Россия активно освобождался как от лужковского спецтранспорта, так и от оставшейся колючей проволоки. В одном месте я оказался свидетелем неприятного происшествия. Подъехавший трофейный грузовик, управляемый каким-то юным добровольцем, попытался волоком вытянуть часть колючей проволоки, мешавшей свободному проходу к БД. Несколько других молодых добровольцев долго пыталась прицепить свободный конец необычайно жёсткой проволоки к заднему крюку грузовика. Наконец, с немалыми усилиями это удалось сделать.

Но горе водитель, не дав времени «стропальщикам» отбежать на безопасное расстояние, резко рванул машину вперёд. Не ожидая такого резкого рывка, стоявший недалеко от раскручивающейся спирали мужчина в длинном плаще был каким-то образом захвачен за одежду секирообразными выступами проволоки и буквально завертелся волчком на мостовой, тщетно пытаясь освободиться от смертоносной ленты, которая, как казалось, должна была его перерезать…

Все стоявшие вокруг громко закричали и самозваный водитель в последний момент успел таки остановить грузовик. Мужчина чудом спасся… В это время вновь возобновилась стрельба вокруг Мэрии, - на сей раз какая то хаотическая, - и все стали разбегаться в разные стороны. Я же поспешил пройти на противоположную сторону Нового Арбата, как раз напротив торцовой стены Мэрии.

С этой позиции мне было хорошо видно, как стайка любопытствующей молодёжи от тинейджеровского возраста и выше, не взирая на смертельную опасность, периодически то дружно подбегала, то также дружно в панике отбегала от верхней площадки пандуса, на которой располагался центральный вход в Мэрию и происходили какие-то необычные и очень интересные события. Снизу мне было видно (хотя и не очень хорошо) как выехавший на площадку военный трофейный грузовик кабиной вперёд и с разбитыми стёклами пытался протаранить парадные двери подъезда, но двигатель у него по каким-то причинам заглох, а стрельба между тем продолжалась.

Во всяком случае, дела на пандусе происходили весьма серьёзные и любознательную стайку глупой молодёжи, жаждавшей поглазеть на боевые действия, неизменно встречал откуда-то возникающий милиционер, тщетно пытавшийся отогнать её из опасной зоны… Нет, напрасно некоторые люди считают инстинкт самосохранения самым сильным инстинктом у человека. Самым сильным у него, - как и у кошки, - является всё-таки любопытство.

В конце концов я тоже решил подойти поближе и ясно увидел как на площадку пандуса прямо напротив парадного входа выскочили молодые люди в униформе и один из них, картинно расставив ноги, начал строчить из автомата по вестибюлю. После хаотичной короткой стрельбы вдруг послышался мощный грохот разбиваемого стекла.

Почти напротив меня в торцовой части Мэрии разом обрушилась вся стеклянная стена вестибюля и прямо на улицу дружно вывалился большой отряд – не менее 100 человек – укрывавшихся внутри здания омоновцев. Омоновцы очень шустро построились попарно и, перейдя на противоположную сторону Нового Арбата, быстро пошли по направлению к Садовому кольцу. Возглавлявший омоновский отряд офицер, потрясая над своей головой портативной рацией, как бы оправдываясь, несколько раз крикнул стоящей на улице редкой толпе: «Смотрите, у нас ничего кроме этого нет!»

После ухода омоновского отряда все беспрепятственно ринулись на верхнюю площадку пандуса. Там в нескольких местах на асфальте были видны студенистые лужи почерневшей крови. Очевидно, это были последствия тех пулемётных очередей, которые я слышал со стороны Краснопресненской наб., когда лежал под парапетом. Вскоре стали прибывать новые колонны демонстрантов и как вокруг Мэрии, так и у Белого Дома, возросшие в численности толпы революционного народа начали радостно кричать друг другу: «Победа!»

Меня же по прежнему терзали сильные сомнения, ибо я хорошо помнил события августа 1991 года, в которых радостные крики белодомовской толпы, также торжествующей победу, были весомо подкреплены многочисленной военной техникой и войсками, - якобы или на самом деле, - перешедшими на сторону «законной власти». Теперь же крику и энтузиазма было много, но кроме редких вооружённых устарелыми автоматами добровольцев я не видел никакой военной техники, никаких веских доказательств победы…

Почти на моих глазах произошёл арест крупного чиновника Мэрии Брагинского (одного из замов Лужкова). Когда его вывели из здания на пандус, негодующая толпа мгновенно окружила его и сопровождавших конвоиров таким плотным кольцом, что нельзя было подойти поближе и взглянуть на этого лужковского подельника… Однако поверх голов и машущих рук я хорошо увидел как конвоир поднял вверх руку с пистолетом и выстрелил в воздух, чтобы утихомирить разбушевавшуюся толпу.

Когда я направился от Мэрии к площади Свободная Россия, то по дороге мне повстречался Илья Константинов, которого вероятно пригласили «принять» арестованного. Я успел на ходу пожать ему руку и пожелать успеха, но вид у Константинова был весьма озабоченный и хмурый. Между тем, на площади перед балконом БД в это время шёл бурный и эмоциональный митинг. Ораторы на балконе сменяли один другого и каждое их слово встречалось восторженными криками одобрения. Большинству собравшихся на митинг победа представлялась полной и окончательной, но у меня в душе нарастала какая-то тревога.

Содержание речей ораторов я не слышал, так как общий революционный восторг затопил всё и вся. Но поразило меня тогда большое количество присутствовавшей на площади молодёжи. Хорошие, чистые и благородные русские лица. Помимо ребят встречались и совсем молоденькие девушки, совсем девчонки. Повстречался даже самый настоящий гаврош лет 13-и, весь обвешанный омоновскими трофеями (щитом, каской, бронежилетом). Честно говоря, я очень пожалел, что со мною не было фотоаппарата…

Революционный восторг на площади неуклонно возрастал и толпа как то спонтанно начала скандировать: «На Останкино! На Останкино!» Кто-то наверху, на ораторском балконе, одобрил эту злосчастную затею. Кажется, это был Руцкой. Захваченный общим энтузиазмом, я тоже вместе со всеми, как бы по инерции, что-то кричал в её поддержку,