Рассказано ниже, происходит в параллельной реальности, удивительным и непостижимым образом похожей на нашу, иногда так, что становится по-настоящему не по себе
| Вид материала | Рассказ |
- Орифлейм побеждает целлюлит, 151.93kb.
- Даниленко Оксана Васильевна I. лекция, 90.26kb.
- «Анализ почерка как инструмент психодиагностики», 112.45kb.
- А. С. Пушкина "Евгений Онегин" "энциклопедия русской жизни" Сочинение, 47.89kb.
- Фотограф ищет свою картинку. Икогда находит, говорит: да, о’кей, это мое. То есть этот, 155.33kb.
- Курсовая работа на тему: «Я (не) хочу быть похожей на мать», 298.71kb.
- Сложилась такая ситуация, что настоящих специалистов, работающих с энтузиазмом и поднимающих, 188.68kb.
- Что такое сверхпроводимость, 73.86kb.
- О. И. Гацихо о планировании социологического исследования в праве, 111.68kb.
- 150-ти летию отмены, 2986.44kb.
Елена не дала ему договорить, – встала, подошла близко-близко, так, что ему пришлось смотреть на неё снизу вверх, – взяла Майзеля за огромные уши и легонько подёргала их вверх-вниз, покрутила его голову из стороны в сторону:
– Перестань подводить базу, чудище. Скажи просто, что тебе так хочется.
– Мне так хочется.
– Ты уверен?
– Я ещё никогда в жизни ни в чём не был так уверен.
– Ну, и всё тогда. Поехали работать.
– Вацлав был прав.
– Теперь я не успеваю за полётом твоей мысли, дорогой, – усмехнулась Елена.
– Привыкнешь. Ты – лучшая, Елена.
– Смотри не возгордись.
– Не думаю, что ты позволишь мне это сделать, – с сомнением вздохнул Майзель. И резко поднялся: – Поехали, щучка-колючка. Время – это жизнь.
Словения. Август
Назавтра он, как и обещал, утащил её в Порторож, на восемь дней. Это был какой-то сумасшедший дом – они просто не вылезали из кровати. А когда вылезали, всё равно не могли друг от друга оторваться. Обслуга здесь тоже была невидимой, и это Елену радовало просто до умопомрачения. Она ходила по маленькой уютной вилле в одной мужской рубашке на голое тело, потому что было очень тепло, и потому что Майзель просто с ума сходил от такого её наряда, и любил её так, что она едва не теряла сознание. Он был такой здоровый конь, огромный, гладкий и, кажется, совершенно неутомимый, как мальчишка. Он сам делал ей массаж, – сам, никаких массажистов, кто мог с ним сравниться, какие массажисты... И ванны он заставлял её принимать. И грязи. А потом купал её сам, как маленькую... И расчесывал сначала редким гребнем, а потом щёткой. И так ласкал... Господи, как он так может, удивлялась Елена, растворяясь в его ласках, как река в океане... И курить не разрешал. Да и какие там сигареты, если они и поесть-то толком не всегда успевали. А когда успевали... И ни души вокруг – только солнце, кусочек пляжа и моря, и они вдвоём.
Боже, как он мне нравится, думала Елена, гладя его по волосам и закрывая глаза, когда он скользил губами и языком по её телу. Боже мой, как он мне нравится, неужели это со мной, Господи, как хорошо... Никогда прежде её не взрывало и не уносило так. Никогда прежде мужчина её не называл такими словами. «Мой ангел...» Она каждый раз вздрагивала, когда он произносил это... Ей страшно понравилось ласкать его ртом. Никогда прежде это не доставляло ей такого тягучего, томящего наслаждения. Она любила чувствовать горячий ток его крови, пульсацию жизни, ей нравилось, как выгибает дугой его тело от её ласки, нравилось, как наливается он каменной твёрдостью, и как ударяет ей в нёбо, в щёки, в язык его обжигающе-тёплая, вязкая, терпко-сладкая влага...
Первый раз, когда она сделала это, он, отдышавшись, привлёк Елену к себе, заглянул в глаза:
– Это очень много для меня значит.
– Это что?
– Это.
– Ага.
– Это не просто ещё один способ заниматься любовью.
– Почему?
– Не знаю. Я так это чувствую.
– Мне тоже нравится, когда ты ласкаешь меня языком. Ужасно нравится.
Ей действительно это до безумия нравилось. Нравилось так, что Елена думала каждый раз, что утонет. Просто патология. Никогда прежде с ней ничего такого не делалось. И язык у него был, как... как... Как у Дракона. У неё опять проснулась бабочка под сердцем. А он вздохнул:
– Это другое.
– Ты дикарь. У тебя мифологическое сознание, – улыбнулась Елена, целуя его. – Я никогда не делаю ничего, если мне этого не хочется. В постели, я имею в виду. Бедненький... Что, я первая на это решилась?
– Елена... Все, что было до тебя, было не со мной.
– Правда? – у неё заблестели на глазах слёзы. У неё всегда слёзы были очень близко, и многие совершенно напрасно принимали это за признак слабости характера.
– Обязательно.
– И не со мной, Дракончик, – Елена улыбнулась и вытерла глаза. – Как легко тобой манипулировать, дорогой...
– Я всегда это знал... Я тебе говорил...
– Я помню. Торжественно обещаю не злоупотреблять. Просто употреблять. Когда тебе захочется, чтобы я это сделала, сразу хватай меня за волосы и тащи. Ладно?
– Елена Прекрасная. Ты развратная женщина.
– Все филологички такие. Мы знаем много слов, у нас правильная артикуляция. И язык хорошо подвешен. Кроме всего прочего, ты очень вкусный... – Елена облизнулась и увидела, как вспыхнули у него глаза и появились белые пятна на щеках. – О-о... что, опять? Уже?!
– Да. Если ты ещё раз это сделаешь, я больше...
– Хочешь, чтобы я развела настоящую сырость? – чуть не плача, на этот раз по-настоящему, перебила его Елена.
– Обязательно...
И Елена послушалась. Развела настоящую сырость.
Прага. Август
Они вернулись домой, и Елена вдруг поняла, – оказывается, всё это время он просто держал её в предбаннике. Или, точнее, у порога своей кухни, допуская заглянуть внутрь лишь одним глазком на минутку. Кстати, не только из соображений секретности... А теперь вдруг взял и распахнул двери настежь. Он словно сжимал время в разы – столько людей, проходящих сквозь него, увидела Елена, что это просто переставало быть похоже на реальность. И для каждого из этих людей находились единственно правильные и именно сейчас необходимые слова. И звучало едва ли не паролем так часто из его уст заветное «я люблю тебя»... Только обращённое не к Елене, а к его людям. И с суеверным восторгом видела Елена, как расцветали лица людей от этих его слов. Как начинали сиять их глаза...
Они вдруг как будто поменялись ролями. Теперь не она его, а он её слушал. Она и в самом деле спорила с ним. И ругалась с ним не на шутку. И он, – не то чтобы повышал на неё голос, нет... Но как-то не понарошку с ней тоже «ристался». И когда начинало Елене казаться, что вот, сейчас, ещё одно слово, – и разругаются они по-настоящему, – Майзель вдруг замолкал, хватал её в охапку и начинал целовать. Словно нажимал какую-то кнопочку, после чего мозг у Елены выключался напрочь и включались совсем другие навигационные приборы. И там, в точке взрыва вселенной, куда затаскивало её, было Елене так всё равно, так наплевать на всё на свете, – только бы он любил её изо всех сил, не останавливаясь никогда-никогда...
Прага. Август
В понедельник позвонила Полина. В голосе подруги звучала неподдельная тревога:
– Ленушка, где ты? Что у тебя? Почему не звонишь?
– Прости, Полечка. Я так закрутилась, ты не представляешь... Давай встретимся в «Империале», хорошо? Через полчасика... Целую, Полечка, пока!
Она стремительно вошла в таверну, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, – Полина уже сидела за столиком и помахала Елене. Елена подошла, села рядом:
– Полечка, я сейчас съем огромный кусок жареного мяса. Ты не будешь возражать?
– Я – нет...
– Вот хорошо!
– Ты же не ешь мяса!!!
– Да, это я так, – вздохнула Елена, – скажи спасибо, что я на человечину не перешла... С ним не поешь... Как приготовит – язык проглотишь...
– Сам... готовит?!
– Сам. Никому не доверяет...
– Рассказывай.
– Спрашивай, Полечка.
– Где ты была столько времени?! Я звонила, Иржи тебе звонил...
– В Словении.
– С ним?
– Да.
– Ах, так он всё-таки высовывается из своей стеклянной башни... Почему не в Ницце, интересно?
– Он не любит Ниццу. Монако не любит. Ривьеру терпеть не может... Там так чудесно, Полина... Не смотри так. Я знаю, я спятила.
– Это заметно.
– Да?
– Угу. Порхаешь. И сияешь. И похорошела просто бессовестно. И румянец появился. И глазки блестят. Полный набор симптомов. Ленушка, ты соображаешь, что делаешь?
– Нет. Но я это хорошо понимаю.
– И тем не менее...
– И тем не менее.
– И как это понимать?
– Ох, Полечка... Если бы я знала... Я всегда знала, что он гораздо сложнее и интереснее, чем тот ходульный образ, который мы себе напридумывали. Дракон, Дракон... Никто на самом деле не понимает, что это означает. Он самый настоящий дракон. Драконище. Даже похож... Ты же помнишь, я говорила... Но что настолько, – я этого себе даже не представляла.
– Ленушка, что с тобой?! – голос Полины дрогнул. – Ты слов-то таких никогда не произносила...
– Влюбленные тётки сильно глупеют. Для тебя это новость?
– Про тебя – да.
– Я теперь подозреваю, что просто никогда... Нет. Я не хочу об этом. Во всяком случае, сейчас...
Елена достала сигареты и закурила. Бросив случайно взгляд в окно таверны, она увидела, что к «машинчику» подъехали на самокатах два полицейских. Она знала, что заезжать в пешеходную зону запрещено, – за подобное нарушение лишали прав на шесть месяцев. Но она так спешила... Полицейские, увидев виньетку пропуска на лобовом стекле машины, понимающе переглянулись, вновь заступили на самокаты и величаво покатились дальше по своим делам. Полина проследила взгляд Елены, и глаза её расширились от изумления:
– Какая бусечка... А где «пыжик»?
– В него попал метеорит.
– Тебе в темечко попал метеорит, как я погляжу, – проворчала Полина. – Это он тебе подарил?
– Дал покататься.
– А почему менты так резво отчалили?..
– Увидели печать Дракона.
– Елена... Да что с тобой такое?!
– Это правда, Полечка. Это просто такие... ну, такие... Я не знаю... Нас всегда это бесило. Эти машины с непрозрачными стеклами, мигалки, сирены, пропуска всюду, что хочу, то и ворочу...
– А на самом деле приятно.
– На самом деле просто времени нет. Объезжать, тормозить, останавливаться, оплачивать стоянку, подсовывать талончик под стекло... Каждая секунда – чья-то жизнь. Никто же не возмущается, услышав сирену скорой помощи. А они и есть скорая помощь. Только и всего...
– Ну, как ты запела... А «пыжику» действительно давно пора было на свалку. Заботливый... За-а-ссс-ранец... – Полина закурила новую сигарету. – И ты согласилась?
– Я стараюсь не дёргать его по таким мелочам.
– Боже мой, – Полина покачала головой и посмотрела на Елену так, словно видела её впервые в жизни. – Да это в миллион раз хуже, чем я могла вообразить...
Елена кивнула и зажмурилась, чтобы помешать выступить слезам.
– Полечка... Ну, при чём тут подарки... Не нужно мне от него ничего ... Понимаешь?
– Да понимаю я всё. Чай, не дура. Но ты же понимаешь, что будущего у этих отношений нет?
– Конечно. Только мне всё равно. Плевать.
– Ох, Ленушка, как же так вышло... Не стоило тебе соглашаться на это...
– Ну, отчего же, – усмехнулась Елена и глубоко затянулась дымом. – Я столько всего узнала... Не только про него, кстати. Про себя тоже. Едва ли не больше...
– Я сейчас разревусь. Честное слово.
– Нет. Давай в другой раз как-нибудь. Вместе поревём. Но не сейчас.
– Что ты собираешься делать?
– Ничего. Будем жить счастливо, как кролики, пока нам что-нибудь по-настоящему не помешает.
– Сильно сказано, – Полина закурила, наверное, пятую сигарету. – Цитата?
– Вроде того.
– Ух ты. Он ещё и умный...
– Угу. Умный. Здоровый, как чёрт. Ростом под два метра. Вот такой и вот такой, – Елена показала руками, какие у Майзеля габариты. – Железо на нём ковать можно и танки из болота таскать. А иначе не выдержать это всё...
– Что «всё»?
– Всё, Полечка. Всё, понимаешь? Господи, знала бы ты, что я видела... Что собираются они свернуть... И это только начало...
– Елена, да что с тобой?!
– Ничего со мной. Я в порядке. Пора поливать соусом наши шляпы, Полечка. И вообще...
– Давай подождём, пока уляжется гормональная буря.
– Буря не препятствует, Полечка, а, скорее, способствует...
– Тебе хорошо с ним, – Полина не спросила, а словно ответила на свой собственный вопрос.
– Мне хорошо с ним, – эхом откликнулась Елена. – Это должно каким-то другим словом называться, Полечка. Не знаю, каким. Такого не было никогда.
– Никогда?! Ох, Еленушка...
– Вот и я говорю... У него нет ничего, Полина. Костюм, рубашка, носки, туфли, телефон. Всё. Больше ничего, понимаешь? Даже часов...
– А где он живет?!
– В кабинете. Нет, ну, я была у него дома, на самом деле... Это тоже командный пункт, такой, знаешь, в стиле Корбюзье... Всё для фронта, всё для победы...
– Опять цитата?
– Опять, Полечка, опять...
– И надолго тебя так хватит?
– Ах, да не знаю я ничего... Полина, он наш. Он на тех же книжках вырос. А рефлексии – и следа нет. Где-то потерялась в пути... Наш. И другой. Такой потрясающе другой... А люди! Ты бы видела его людей. Как они смотрят на него...
– Альфа-самец, в общем.
– Это всего-навсего термин, который ничего не объясняет и ничего не говорит. Они все в него влюблены. По уши. Ты знаешь, если бы они все дрожали и ходили на цыпочках, это было бы понятно. Но этого там в помине нет. Я ничего не понимаю. То есть, понимаю, просто поверить никак не могу...
– Ты будешь что-то писать?
– Обязательно.
– Чего ты сияешь?!
– Ничего. Это просто опять цитата.
– Боже ты мой, Елена...
– Я должна. Я должна рассказать об этом. Ради него. Ради людей. Ради нас всех. Они просто не могут ничего объяснять, потому что они скорая помощь, а не сериал про скорую помощь. Понимаешь? А мы... Мы их не поняли и испугались. И продолжаем держаться за наш испуг, потому что так нам проще и понятнее. Это неправильно. Несправедливо... – Елена закурила снова, даже не притронувшись к принесённой еде. – Ты сейчас не обращай на меня внимания, хорошо, Полечка? У меня такое творится в голове и не только, что я не могу говорить членораздельно. Мне хочется всё выпалить одним предложением, но я не могу. Это должно отстояться, отлежаться, распасться на какие-то внятные слова...
– А король?
– Что король?
– Они в самом деле друг к другу кофе попивать ездят?
– Да. Сама при этом присутствовала, – улыбнулась Елена. – Дети – спать, а мы – на кухню...
– Ты... ты что... ты тоже?! И в каком качестве?
– В качестве стратегического партнёра, – Елена усмехнулась. – Очень даже нормально. Никаких церемоний. Милейшие люди. Особенно её величество. С королём нам не так чтобы уж есть о чём поговорить... А с ней... Как будто мы с ней сто лет знакомы. Разговор с полуслова начался и никак не закончится, знаешь ли. А от детей я просто без ума... И эти двое... Они не просто друзья, Полечка. Это... Я вообще не знаю, как это объяснить. Даже не как братья. Они как две руки или два глаза. И разговаривают они так друг с другом... Какими-то полупредложениями. Один за другого фразы договаривает. Или надевают эти японские доспехи и начинают лупить друг друга палками. И орут... Два бешеных огурца. Никогда не видела, чтобы мужчины вот так...
– Еленушка. Тайм-аут. Умоляю.
– Конечно, Полечка, конечно...
– Ты поешь. Правда. Это надо сначала жевать, потом глотать. Не перепутай, ладно?
– Постараюсь, – хмыкнула Елена.
– Он слова-то хоть говорит?
– Говорит, – на лице Елены мелькнуло что-то. – Почти все...
– Ах, так...
– Нет, Полечка... Просто у него это так тоже, кажется, первый раз. Мы ведь все боимся ошибиться. Это так больно потом... Он не хочет, чтобы было больно. Я понимаю. Хорошо понимаю...
– Что значит – «у него тоже»? А у кого ещё? У тебя? – Елена кивнула несколько раз быстро-быстро. – Ах, Боже, Еленушка... Конечно... Если так, тогда... какая тогда разница, что про него говорят...
– Правильно про него говорят. Он такой. И не такой. Он чудовище. Но внутри... Там, внутри, на самом деле... Там маленький мальчик, который хочет всех полюбить. И чтобы его полюбили.
– Ничего себе любовь...
– Полина... Лишь тогда дело можно назвать настоящим, когда под ним струится кровь. Не может быть по-другому.
– Да, хорошо, но что же они вытворяют...
– Ты даже не представляешь себе, что они вытворяют. Это просто не лезет ни в какие ворота. Они совсем иначе воспринимают действительность, Полина. Не как данность, а как вариант.
– Что это значит?
– Как вариант, понимаешь? Им не нравится так, как им дано. И они берут и вводят переменные или постоянные. Меняют условия задачи. Чтобы заранее придуманное решение было правильным.
– Это что, хорошо?!
– Это потрясающе.
– Да уж...
– Мы просто живем внутри раковой опухоли, Полина. То есть не мы... Весь мир. И вдруг, каким-то совершенно непостижимым образом, внутри этой раковой опухоли снова начали расти здоровые клетки. И раздвигать опухоль, пожирать её. Как фагоциты. Как антибиотики. Конечно, раковая опухоль просто вне себя от бешенства и страха...
– Это Майзель-то – антибиотик?!
– Угу. И ещё какой...
– Ну, ладно. Пусть рак, ладно. А можно... Я не знаю, – операцию сделать? Или всё, в морг? Они же не операцию делают. Они больного, если следовать твоей метафоре, лупят по голове дубиной. С ядерным шишаком, кстати.
– А если больной ещё и душою скорбен? Не понимает, что ему нужно лечь на стол и позволить надеть на себя маску для наркоза? И вокруг беснуется толпа дикарей, тоже, кстати, не с пальмовыми ветвями в руках? Что, лекцию читать, о достижениях современной медицины рассказывать? Очередь поверх голов, больного в нокаут. И вперёд. И смелостью надо обладать вполне хирургической, чтобы в такой обстановке сориентироваться...
– Елена, поверх голов очередь. Не промеж глаз...
– Жрецам – промеж глаз. Остальным – поверх голов.
– Ой-ой, Еленушка. Ой-ой-ой. Ты точно тронулась.
– А вот это вряд ли, – и Елена опять так просияла, что Полина поняла – ещё одна цитата.
– А финансы? А бизнес?!
– Там бизнесом и не пахнет, Полечка. Они никого туда не пускают, внутрь системы, потому что это сразу видно становится, если у наблюдателя больше двух с половиной извилин...
– Что это значит?
– Это значит, что бизнес – не цель. Я знаю людей бизнеса, я представляю себе, как они думают, я их насквозь вижу, там ничего нет такого особенного... Там речь идёт об успехе, о месте на рынке, о пользе дела, о политике, удобной для бизнеса... О благотворительности... На каком-то уровне – даже об ответственности перед людьми, перед будущим... Но это на самом деле дерьмо. И это сразу понятно. Я думала, что и тут так же. Только хитрее, изощреннее, изысканнее, элегантнее. И циничнее, конечно. И беспощаднее. А на самом деле... Они просто мир переделывают. Им не нравится, какой он. Берут и переделывают. Чтобы нравился.
– Как?!
– А так. Он не только и не столько хозяин всего этого. Он душа этого дела. Мотор. Электростанция. И они все в него влюблены, я говорила... И то, чего нельзя добиться от людей вообще никаким способом, он добивается – любовью. Я ни разу не слышала, чтобы он повысил голос на кого-нибудь. Чтобы обругал или орал, как некоторые, – такого просто невозможно себе представить. Нет, я видела, как он сердится, даже злится. Это страшно, поверь. Но – но это всегда направлено наружу, не на команду... Это армия. Армия Спасения. А сколько это стоит, ты представляешь?
– Не... не думаю...
– А ты подумай. Я вот подумала... Мне страшно, Полечка. Я... Ты знаешь, я, в общем-то, мало чего боюсь... Но за такое взяться... Боже мой, да кем же надо быть, чтобы за такое взяться! Чтобы стольких людей увлечь, чтобы короли и министры, священники и учёные, пахали, как черти, света белого не видя! Чтобы всех выстроить... И бизнес в том числе... И Шелла с Экссоном, и Боинга с Кока-Колой... Кем же это надо быть, чтобы всё это оседлать и впрячь в своё Дело... Ты понимаешь?!
– Но это невозможно держать в голове. Даже просто держать в человеческой голове, и то невозможно. А тем более – контролировать...
– Они всё контролируют. И держат в голове. Он, собственно.
– Но как, Боже мой?! Как?!
– Он так любит тех, кого любит... А тех, кого контролирует... – Елена усмехнулась, и Полине стало нехорошо от этой усмешки. – Он может прихлопнуть, как муху. Он всё видит и слышит. И знает. И поэтому ему иногда кажется, что он сам – Бог. И смерть – это тоже просто инструмент. Способ контроля... Безукоризненный и безотказный. А с нами он цацкается, как с несмышлёнышами, просто потому, что любит. Потому что мы свои, только пока этого не поняли ещё...
– По-моему, у тебя просто поехала крыша. Это снизу идёт, милая. Это...
– Полечка... Пожалуйста... Я всё понимаю, но это не то. Это не так. Этого со мной не может быть. Я знаю, когда врут. Я чувствую. Он не врёт. Это ужас, Полечка.
– Ужас? Ужас, это точно. А его собственные миллиарды? Это что?
– Это всё в деле, Полечка. Всё работает. Это всё работает, чёрт подери его совсем!
– Нет, Ленушка, но он же богатейший...
– Да чушь это все, Полина. Представительские расходы. Ну, не может же он, в самом деле, ходить в лохмотьях и ездить на велосипеде. А больше... Есть люди, которые идут к богатству долго и трудно, и потом всю оставшуюся жизнь тужатся, чтобы своему богатству соответствовать. А у него... У него всё наоборот. Ему всё это нужно, – поэтому оно у него есть. Ему надо быть сразу везде, и желательно постоянно. И быть при этом в безопасности. И давить, как асфальтоукладчиком, тех, кто не строится. Это, знаешь ли, недёшево обходится. А кроме этого, ничего нет. И одевается он, как... И устриц в шампанском не трескает. И вся его роскошь – это связь и компьютеры. Но мы всем этим тоже с большим удовольствием пользуемся. Просто ему это всё нужно на порядок, на два, на три эффективнее. И у него это есть. А Матиссов с Рембрандтами нет. И золотых унитазов нет. И роллс-ройсов с бриллиантами. Ничего нет. Власть – да, конечно. И атрибутика власти, это само собой. Ровно столько, сколько нужно для Дела. А нужно, скажу я тебе, немало...