Алла кирилина неизвестный

Вид материала

Документы

Содержание Смерть кирова Обращает на себя внимание следующее: в сообщении Отса нет ни одного слова о том, что убийца Кирова связан с оппозицией, не назы­ Весьма прозорливую оценку последствий гибели Кирова дал стар­ший зоотехник Главного конеуправления страны Волковский

Подобный материал:

• Научная литература белоконь, Алла Тарасовна, 667.47kb.
• Методическая разработка урока По сказке А. Платонова «Неизвестный цветок», 112.59kb.
• А. П. Платонова «Неизвестный цветок» (мини-рецензия)      Рассказ, 13.05kb.
• Московского Патриархата Алексеева Алла Сергеевна пояснительная записка, 77.64kb.
• Ю. Н. Байбакова, Е. Р. Кирилина научный, 9.63kb.
• А. В. Кирилина. Гендерные исследования в лингвистических дисциплинах >Дж. Коатс, 134.57kb.
• Публичный отчет февраль 2011 Заведующая Кирилина, 31.49kb.
• Контрольные вопросы и задания по произведению Платонова А. П. «Неизвестный цветок», 9.6kb.
• Конкурс Интернет-ресурсов «Неизвестный Моршанск» для обучающихся 8-11 классов оу города, 19.5kb.
• Разработка урока по теме «Прекрасное вокруг нас», 41.01kb.

СМЕРТЬ КИРОВА




Первые сообщения и отклики


2 декабря 1934 года почти все газеты Советского Союза поместили следующее правительственное сообщение:

«1 декабря, в 16 часов 30 минут, в городе Ленинграде, в здании Ленинградского Совета (бывший Смольный), от руки убийцы, подосланного врагами рабочего класса, погиб секретарь Центрального и Ленинградского комитетов ВКП (большевиков) и член Президиума ЦИК СССР товарищ Сергей Миронович Киров. Стрелявший задер­жан. Личность его выясняется»².

Тогда же газеты сообщили, что для организации похорон Киро­ва образована правительственная комиссия в составе — А. С. Енукидзе, М. С. Чудова, П. А. Алексеева, Я. Б. Гамарника, Н. С. Хрущева, Н. А. Булганина. Было опубликовано извещение этой комиссии: похо­роны С. М. Кирова состоятся 6 декабря в 15.00 в городе Москве, на Красной площади³.

Убийство — всегда трагедия. Оно внезапно обрушивает шквал горя на близких, родных, друзей.

Убийство политического деятеля, как правило, загадка. Оно таит не­ожиданность, порождает вопросы, слухи, легенды. И в этом убийство Кирова не было исключением.

Скупые слова правительственного сообщения, полное отсутствие в нем данных о личности убийцы почти сразу же породили слухи. «Стре­лявший задержан. Личность его выясняется», — говорилось в сообще­нии. Между тем личность убийцы была установлена сразу же. Букваль­но через несколько минут после рокового выстрела из кармана задер­жанного был извлечен партийный билет, где четко было написано: Николаев Леонид Васильевич. Год вступления в партию — 1924. Выдан Выборгским райкомом ВКП(б)¹.

Среди выбежавших на выстрелы из кабинета М. С. Чудова (второго секретаря Ленинградского обкома ВКП(б)) были люди, лично знавшие Николаева по совместной работе. Сразу же после прибытия сотрудни­ков НКВД производилось опознание Николаева работниками Смоль­ного.

Предоставим слово документу².

«В Центральный Комитет ВКП(б).Секретарю ЦК ВКП(б), председателю Комиссии Партийного Контроля тов. Н. И. Ежову от бывшего члена ВКП(б), партбилет № 0569696, с 1926 года

В. Т. Владимирова.

1-го декабря 1934 года, вечером, после злодейского убийства С. М. Кирова, я, как старый работник аппарата, вместе с другими работниками был приглашен для опознания личности убийцы, т. к. последний симулировал невменяемость. Я, взглянув, сразу же за­явил, что убийца является действительно Николаевым, ранее рабо­тавшим в аппарате Ленобкома (в 1931 или 1932 гг.). Позже, в тот день, в помещении управления Лен. Управления НКВД также твер­до и уверенно подтвердил свое опознание вторично»³.

В опознании Николаева участвовали работники Смольного Сай­кин, Ларин, Петрошевич, Денисова и другие, о чем свидетельствуют документы их допросов.

Поэтому личность убийцы, несомненно, была установлена сразу же. Тем не менее в первом правительственном сообщении фамилия убий­цы не была обнародована. И сразу возникает вопрос: почему? Думается, злого умысла здесь не было. Ведь следствие только начиналось. И здесь важно было не допустить поспешности. Вспомним хронику уголовных дел, мелькающую на страницах печати в наши дни. Ведь там весьма часто сообщается: «Убийца задержан. В интересах следствия фамилия не сообщается».

Однако 3 декабря Народный комиссариат внутренних дел Советско­го Союза сообщил в печати, что человек, стрелявший в Кирова, — «слу­жащий Ленинградской РКИ Николаев Леонид Васильевич»⁴.

Эти сведения о Николаеве не совсем соответствовали действитель­ности. В момент убийства Николаев был безработным. Последнее место его работы — Институт истории партии⁵.

Несомненно, как говорят в народе, тень на плетень навели и слова правительственного сообщения: «...от руки убийцы, подосланного врага­ми рабочего класса». 1 декабря 1934 года в 20.10 на 10-минутный инструктаж к Сталину в кабинет были вызваны А. И. Стецкий —заведую­щий отделом ЦК ВКП(б), одновременно являвшийся редактором жур­нала «Большевик», Л. 3. Мехлис — редактор газеты «Правда», Н. И. Бу­харин — редактор газеты «Известия» и М. А. Суслов, работавший с 1931 года в аппарате ЦКК-РКИ Комиссии Советского Контроля при СНК СССР. В кабинете Сталина находился в это время и Г. Г. Ягода. Точное содержание разговора неизвестно. Но поскольку все вызванные отвечали за средства массовой информации, можно предположить, что обсуждался текст, который необходимо дать в печати об убийце Киро­ва — Николаеве. Такой текст статьи был составлен и 2 декабря прошел по всем средствам массовой информации⁶. Следствие только начина­лось. И для столь категорического утверждения о «подосланном враге рабочего класса» вряд ли были тогда серьезные основания. Но сработа­ло традиционное мышление руководящих партийных, советских работ­ников и сотрудников НКВД. Тем более что большинство из них нахо­дились, несомненно, в определенном психологическом шоке.

«Убийство Кирова, — сказал мне в беседе, состоявшейся в 1988 году, один из оперуполномоченных Ленинградского управления НКВД тех лет Р. О. Попов¹, — это было что-то ужасное. Все были растеряны. Сна­чала нам сказали, что он ранен. Ведь террористического акта такого мас­штаба не было после покушения на Ленина и Урицкого. Ведь был убит член Политбюро, Оргбюро, секретарь ЦК ВКП(б)».

Первая реакция чекистов: этот акт совершен представителями бе­лого движения. И, надо сказать, некоторые основания для подобных утверждений были. В Париже действовал Российский общевоинский союз — организация белых офицеров, силами которой уже было совер­шено несколько покушений на советской территории, чтобы «разру­шить легенду о неуязвимости власти». Группе Виктора Ларионова, на­пример, совершившей взрыв партклуба в Ленинграде в 1927 году, уда­лось благополучно вернуться за границу. Такие группы направлялись и в последующие Годы. Террором занимался также Народно-трудовой союз. Только в июне 1933 года НТС формально отказался от террора. В обращении «К новому поколению России» руководство организации заявило: «Бесполезно убивать за тысячу верст от Москвы мелкого пар­тийца или жечь стога сена в совхозах». Однако НТС одобрил акт убий­ства Кирова².

Сегодня белая эмиграция нередко идеализируется, ее действия пол­ностью реабилитируются. Но этот взгляд весьма далек от исторической действительности. Часть белой эмиграции активно отстаивала свои классовые интересы не только пером, но и террором.

Созданная в Белграде белогвардейская организация «Националь­ный Союз нового поколения» в ноябрьском номере своего листа «За Россию» в статье «Чего они боятся?» не просто прямо призывала к «свержению вождей советской страны», но и указывала, что «действен­ным средством этого является индивидуальный террор». Более того, в ка­честве одной из жертв в статье прямо называлась фамилия Кирова³.

Все сведения о планах и намерениях подобных организаций ложи­лись на стол наркома НКВД. Туда же поступали и данные советской резидентуры, разбросанной по всей Европе. А они гласили, что гото­вится покушение на высшее руководство СССР. Можно ли было тогда на эти сведения не обращать ни малейшего внимания? Разумеется, нет. Ведь именно в 1934 году погибли в Марселе от рук террористов фран­цузский премьер-министр Л. Барту и король Югославии Александр.

Поэтому соответствующие службы в Советском Союзе придавали со­общениям из-за рубежа о проникновении террористов на нашу террито­рию особое значение. Об одной из таких операций по их поимке в Ле­нинградской области мне рассказывал мне сотрудник ОРУДа Ленсовета А.П. Пачинский: «Это было летом 1934 года. Ночью меня срочно вызвали на службу. И предложили незаметно в сторону Сестрорецка провести не­сколько машин, в которых находились военные. В мою машину сел Фриновский⁴. Сначала я этого не знал. Но когда приехали наместо, нам сообщили, что белогвардейцы-террористы, обученные всем приемам стрельбы, забро­шены в Ленинград убить Кирова, а на его похоронах совершить теракт про­тив Сталина. В операции приняло участие около четырех тысяч человек. Нам дали словесные портреты террористов, но взять их не удалось. Они были обнаружены железнодорожной охраной и при перестрелке скрылись»⁵.

Эти воспоминания подтверждаются и Р. О. Поповым. Последний приводит даже такую деталь: за какие-либо сведения о террористах местным Жителям обещали корову. Ныне документально подтвержде­но: летом 1934 года по каналам РОВСа (Российского общевоинского союза) через Финляндию пытались перейти границу СССР член НТС Г. Н. Прилуцкий и его напарник. Чудом избежав ловушки НКВД, они возвратились за границу ¹;

В связи с этими фактами не приходится удивляться, что сразу же после убийства Кирова в качестве одной из версий сотрудники НКВД Ленинграда стали разрабатывать Николаева как одного из лиц, связан­ных с белогвардейцами за рубежом.

Отсюда и вопросы, которые поздно вечером 1 декабря по телефону задавал Г. Г. Ягода Ф. Т. Фомину, заместителю начальника Ленинград­ского управления НКВД: «Одежда Николаева импортного или советско­го производства ? А кепка ? Нет ли на ней иностранного клейма ?»

Отсюда и «красный террор», когда практически без суда и следствия были расстреляны 103 человека, нелегально прибывших в Советский Союз из Польши, Румынии, Финляндии, Литвы якобы для участия в подготовке теракта против Кирова. В действительности же причины их возвращения были разные: у одних — тоска по Родине, у других — воссоединение с родными и близкими. Среди, расстрелянных оказались и те, кто вообще не покидал пределов страны. Тех, кто жаждал мести, были единицы.

Александр Орлов в книге «Тайна сталинских преступлений» называет «басней» причастность ста четырех казненных белогвардейских террористов к убийству Кирова. И с этим вполне можно согласиться. Но совершенно ошибочным является его утверждение, что «сто четыре человека никак не могли одновременно скрываться в Ленинграде. Все это выглядело тем более подозрительно, что, вопреки обыкновению, газеты, сообщая об их казни, не упомянули даже их имен»². Увы, но последняя фраза не что иное, как обыкновенная ложь. Не знаю, какую цель пре­следовал беглый сотрудник НКВД, сообщая ее читателю. Во-первых, 103 расстрелянных проживали не только в Ленинграде, но и в Москве, Киеве, Минске. (Кстати, и приговор приводился в исполнение во всех этих городах.) Во-вторых, все их имена были названы в сообщениях НКВД СССР, опубликованных в газетах 6, 8, 11,18 декабря.

Сегодня можно лишь сожалеть об отсутствии открытого судебного процесса и тщательного расследования по делу каждого из 103 человек. Но несомненно одно: указанные расстрелы являлись ярким примером политики «красного террора». Убили одного — расстреляем 100 человек. И террор этот свидетельствовал: самой первой версией чекистов, кото­рую они воспринимали как аксиому, было предположение, что убийст­во Кирова совершил человек, связанный с белогвардейским движением. Именно так оценивали свершившееся как простые люди, так и видные деятели партии.

«Смерть тов. Кирова — тяжелая утрата для рабочих, — говорил в Москве на митинге на заводе имени Сталина токарь Титов. — ...Безус­ловно, в этом убийстве участвовала заграница».

А вот высказывание Николая Ивановича Бухарина: «Не могла это сде­лать иностранная разведка. Они не допускают, чтобы их людей могли арес­товать. Быть может, фашисты из группировки Геринга или Розенберга»³.

Совершенно противоположную точку зрения высказал издавав­шийся за рубежом (в Париже) «Социалистический вестник» 20 декабря 1934 года. Он поместил корреспонденцию из СССР автора, скрывше­гося под псевдонимом «Т». «В заговор белогвардейцев, — писал неизвест­ный из Москвы, — здесь не верит никто»⁴. Правда, эту версию похоро­нили в декабре 1934 года, и больше она уже никогда не всплывала. С другой стороны, эти расстрелы, а также слова правительственного со­общения: «подосланного врагами рабочего класса» создавали атмосферу подозрительности, беспощадной ненависти и страха. И это нашло свое отражение в выступлениях на митингах, в печати, по радио.

Уже 2 декабря «Ленинградская правда» привела первые отклики на тра­гедию в Смольном. «Велика и обаятельна быт личность Кирова—большеви­ка, вождя, друга миллионов трудящихся»,—писали в газете А. Афиногенов и Вс. Иванов. «Горе—врагам» — под таким заголовком в том же номере была помещена статья, подписанная группой писателей — М. Зощенко, О. Форш, М. Слонимским, А. Гитовичем, В. Кавериным, Е. Шварцем, Н. Заболоцким, В. Саяновым, А. Гореловым, В. Кетлинской и другими. «Предательски убит Киров, — говорилось в статье, — ...В восемнадцатом году наемники интервентов убили Урицкого... Сраженный врагами пал Воло­дарский. В грудь Великого Ленина вошла отравленная пуля террористов». Были и такие заголовки: «Удесятерим нашу бдительность», «Пал жертвой террористического акта», «Требуем суровой кары», «Подлая рука контрреволюционного заговорщика». Эти статьи отражали настроения рабочих «Крас­ного путиловца», «Северной верфи», «Электросилы».

В ночь на 2 декабря 1934 года в механическом, 3-м цехе «Красного Путиловца» состоялся траурный митинг, посвященный памяти Кирова. Сообщение на нем сделал Карл Отс —директор завода. Он приехал пря­мо из Смольного, где находился с 15.00 1 декабря. Там он принимал учас­тие в совещании у Чудова, а затем во всех совещаниях, посвященных тра­гическим событиям первого декабря. Еще до приезда правительственной комиссии из Москвы ленинградское руководство приняло решение — провести траурные митинги в вечерних и ночных сменах на всех крупных предприятиях, с сообщениями на них выступали секретари райкомов и директора предприятий — участники совещания у Чудова.

Траурное заседание, посвященное памяти С, М. Кирова в 3-м цехе, стенографировалось. Оно представляет особый интерес, так как прохо­дило до выхода в свет всех газет страны и до сообщения об убийстве Ки­рова по радио. По сути, это первая реакция людей на смерть Кирова.

Обращает на себя внимание следующее: в сообщении Отса нет ни одного слова о том, что убийца Кирова связан с оппозицией, не назы­вается и фамилия убийцы. «Неслыханное преступление, Кирова убили, Кирова — нет, он умер», «Киров принадлежит к числу творцов, к числу столпов нашей партии», «В день смерти он вышел из своей квартиры и пошел к Смольному пешком... в стандартном своем пальтишке», «Под­лый убийца, этот зверь долго, очень долго обдумывал свое убийство».

Единственные слова с политическим подтекстом, которые допустил в своем выступлении Отс: «классовый враг не дремлет», «убийца Киро­ва — палач»¹.

Коммерческий директор «Гипроазота» Д. Прохоров, услышав по ра­дио правительственное сообщение, заявил: «Значит террор — действи­тельная форма борьбы». По его мнению, «убийца... это человек, который хотел воздействовать на массы. Вероятнее всего, это дело организации, и возможно большой, или дело эмиграции». Развивая мысль о последстви­ях террора, он говорил: «Первым последствием, несомненно, будут арес­ты, а вторым— переворот в политике. Реорганизация ОГПУ в НКВД оз­начала смягчение борьбы, которое, в свою очередь, вызвано смягчением борьбы контрреволюции. Но убийство Кирова доказывает, что борьба про­должается, какая гарантия, что не будет поворота к массовым арестам и репрессиям»².

Десятки тысяч писем, телеграмм шли в эти дни в Ленинградский обком ВКП(б). Слова в них были разные, но суть одна: требование при­менить к убийце самую суровую меру. Так, пионеры Мурманска¹, узнав о смерти Кирова, написали: «Мы, пионеры г. Мурманска, отрядов 7-й и 5-й школы, узнав, что рукой классового врага был убит вождь ленинградского пролетариата и секретарь ЦК ВКП(б) тов. Сергей Миронович Киров, в от­вет на убийство одного из лучших организаторов обязуемся: 1. Учиться без неудов. 2. Каждому пионеру не иметь ни одного замечания по дисциплине. 3. Организованно проводить свой досуг. 4. Включаемся в трибуну за культуру, проводимую „Ленинскими искрами". К убийце просим применить высшую меру социальной защиты (расстрел). Председатель совета отря­да Крыжак»².

Не правда ли, дорогой читатель, страшно становится, когда читаешь такое письмо? Но оно было далеко не единственным. Прочтем еще один документ.

«В Смольный.

В Областной комитет ВКП(б).

Заявление

Прошу разрешить мне отомстить за вождя города Ленинграда, тов. Кирова... мы должны охранять всемирных вождей и если наше­го одного вождя убили товарища Кирова, то попавших к нам клас­совых врагов... прошу дать мне их расстрелять под охраной и я бы стал стрелять не одной рукой, а с двух и сразу бы уложил двух как паразитов всемирного пролетариата, и всех бы я их перестрелял.

Прошу разрешить мне это сделать, пусть знают классовые вра­ги как рабочий класс охраняет своих вождей...

Я лично беспартийный рабочий, бывший член партии и работаю на заводе „Электроприбор" Б. Вулъфова 6/32, токарный цех, рабо­чий № 5924 Петроградского района...

Я очень рад буду, если вы разрешите мне отомстить за великого вождя тов. Кирова, прошу не отказывать мне.

Рябов»³:

Сегодня такое письмо покажется противоестественным, необыкно­венно жестоким. Но тогда так думали, писали, говорили многие. И не только представители рабочего класса, но и деятели науки, литературы, искусства. Конечно, они не предлагали своих услуг в качестве палачей, однако тональность их выступлений способствовала созданию атмо­сферы всеобщего негодования и возмущения действиями «классовых врагов», которая послужила определенным фоном для проведения впо­следствии массовых репрессий.

Академик А. Ф. Иоффе, например, писал: «И выстрел, от которого погиб Киров, это выстрел злобного отчаяниям понимания безнадежности того дела, которое делает классовый враг». А вот текст телеграммы, под­писанной академиком Павловым, профессорами Орбели, Ушаковым, Аничковым, Бушмакиным, Савич, Вековым, Бауэром, Лангом.

«Совнарком СССР — В. М. Молотову.

Примите нашу скорбь по поводу внезапной смерти одного из крупнейших деятелей нашего Союза — Сергея Мироновича Кирова и глубокое возмущение совершенным злодеянием».

Следует отметить, что были и другие отзывы. Они не попали на страницы газет, но пополнили собой архивы органов НКВД и сыграли роковую роль в судьбе авторов. Так, в донесении из 28-й школы Василеостровского района сообщалось: «После проведения по классам бесед- митингов 3-е ребят (Полотков, Александров, Иванов — не пионеры) вы­сказались, что „лучше бы убили Сталина, чем Кирова”. Были вызваны ро­дители этих ребят, но сейчас еще не выявлено — влияние ли это семьи или просто ребята схулиганили, как говорят сами. Об этом сообщено, куда нужно». Подобный документ из 15-й школы того же района гласил: «Раппопорт, сын служащего, заявил: „убийство Кирова — есть героичес­кий поступок”. Когда стали с ним говоришь по этому поводу, он сказал, что „надо оценивать объективно, а объективно — это героический по­ступок"»¹.

Весьма прозорливую оценку последствий гибели Кирова дал стар­ший зоотехник Главного конеуправления страны Волковский: «...за убийство пострадают невинные граждане, потому что будут искать ор­ганизацию и, конечно, у кого есть какие-либо компрометирующие мате­риалы в прошлом, тут их им и пришьют, что для постройки хорошей жиз­ни мешает классовый враг, хотя бы его и не было».

Ему вторил академик И. П. Павлов. На очередной беседе со своими учениками и другими научными работниками в Физиологическом ин­ституте Академии наук он заявил: «...Газеты раздули убийство Кирова в политическое событие... Вероятно, ревность или личные взаимоотноше­ния вызвали эту смерть»².

А один из постоянных авторов «Социалистического вестника» со­общал из Москвы 9 декабря: «...Но толком никто ничего не знает. Даже видные коммунисты совершенно не осведомлены о том, что произошло соб­ственно в Ленинграде, кто такой Николаев, каковы причины убийства, что означает новый припадок террористического бешенства. Поэтому все кругом полно шепотами и слухами — самыми противоположными и противоречивыми, но одинаково передаваемые, как полученные из самых достоверных источников... Отказываясь в этой громаде слухов разобрать­ся, передам лишь, что удалось услышать самому... ленинградское убийство вовсе не носит политического характера, а произошло на романтической почве: Киров и Николаев не поделили между собой некой особы прекрасно­го пола»³.

Такая версия действительно имела распространение. Уже в декабре 1934 года был исключен из партии Бердыгин Петр Иванович, член пар­тии с 1918 года, фрезеровщик завода «Светлана» — «за распространение клеветнических слухов, порочащих С. М. Кирова». 2 декабря в связи с убийством Кирова он заявил: «Киров убит на почве ревности» ⁴. Это было расценено как контрреволюционное мнение. Й надо сказать, что по­добных заявлений было немало. Слесарь госзавода № 4 Ранковский Франц Адамович тоже, например, утверждал: «Сергей Миронович Киров был убит Николаевым из-за ревности к жене»⁵.

А как восприняли убийство Кирова его облеченные властью товари­щи по Политбюро и ЦК. Многие из них, пережившие Кирова на долгие годы, оставили воспоминания о тех днях. Феликс Чуев — автор записи бесед с крупнейшим советским государственным деятелем Вячеславом Михайловичем Молотовым, рассказывает:

«— Как Вы узнали о смерти Кирова ?—Об этом я спрашивал Молотова в разные годы много раз.

— Я был в кабинете Сталина, когда позвонил Медведь, начальник Ле­нинградского ОГПУ, и сказал, что сегодня в Смольном убит товарищ Сер­гей. Сталин сказал в трубку: „Шляпы!"»⁶.

В своих мемуарах, опубликованных в Лондоне в 1971 году, Никита Сергеевич Хрущев⁷ вспоминает о гибели Кирова так:

«Все это началось однажды вечером в 1934 году. Зазвонил теле­фон, Я снял трубку. Это был Каганович. „Я звоню из Политбюро. Приезжай сюда немедленно. Дело срочное".

Я отправился прямо в Кремль. Каганович вышел мне навстречу. Вид у него был ужасный. Я насторожился, готовый ко всему. „Что случилось?" — думал я про себя.

— Произошла ужасная трагедия, — сказал он, — в Ленинграде убили Кирова. Подробнее я расскажу об этом потом. Политбюро обсуждает этот вопрос, мы организуем делегацию для поездки в Ленинград: Сталин, Ворошилов, Молотов плюс делегация из 60 че­ловек от московской партийной организации и рабочего класса Моск­вы. Делегацию представителей Москвы возглавишь ты. Мы будем там в почетном карауле, а затем сопровождать тело Кирова в Москву.

— Хорошо.

Я пошел прямо в МК, подобрал делегацию, в тот же вечер выехал в Ленинград. Сталина, Ворошилова и Молотова я не видел. Они ехали отдельно, в специальных вагонах.

Весь Ленинград показался мне погруженным в траур, хотя, возмож­но, я просто распространял на других свое собственное настроение.

Все мы совершенно не знали, что произошло. Знали только, что убили Кирова — некто Николаев, который был исключен из партии за участие в троцкистской оппозиции, из чего следовало, что за всем этим стоят троцкисты. Все мы испытывали искреннее воз­мущение и гнев»¹.

Не могу пройти мимо двух моментов, которые обращают на себя вни­мание в этом воспоминании Хрущева. Первый момент — он почему-то начисто «забыл», что являлся членом правительственной комиссии по организации похорон и именно в этом качестве присутствовал на засе­дании бюро Ленинградского обкома ВКП(б) 2 декабря. Второй — 1 и 2 декабря ни в одном из многочисленных просмотренных мной доку­ментов не говорилось о том, что Николаев — троцкист. Поэтому, скорее всего, умозаключение Хрущева — это плод более поздних наслоений.

Одно несомненно: Ленинград был погружен в траур, и скорбь ле­нинградцев в связи с трагической кончиной Кирова была безмерна.