Дмитрий Сергееевич Мережковский. Петр и Алексей Дмитрий Сергееевич Мережковский. Антихрист ocr: Tamuh книга

Вид материала

Книга

Подобный материал:

• Дмитрий Сергееевич Мережковский. Юлиан Отступник Из трилогии Христос и Антихрист книга, 4750.12kb.
• Бессонов Б. Н. Дмитрий Сергеевич Мережковский, 563.68kb.
• §Литература, 232.54kb.
• Борис Грызлов Мониторинг сми 3 ноября 2006, 5188.84kb.
• Составитель: Бабанский Дмитрий 7 499 270, 2881.78kb.
• Составитель: Бабанский Дмитрий 7 499 270, 2102.04kb.
• Пресс-служба фракции «Единая Россия» Госдума, 3334.64kb.
• Составитель: Бабанский Дмитрий 7 499 270, 2070.56kb.
• Составитель: Бабанский Дмитрий 7 499 270, 1957.93kb.
• Составитель: Бабанский Дмитрий 7 499 270, 1339.42kb.

и птицы - гнезда, а Сей не имеет, где приклонить голову...


И вглядываясь в малого озяблого, видит, что лицо

Его, как солнце, что это - Сам Христос.


"Мой сын!


Понеже, когда прощался я с тобою и спрашивал тебя

о резолюции твоей на известное дело, на что ты всегда

одно говорил, что к наследству быть не можешь за сла-

бостью своею и что в монастырь удобнее желаешь; но я

тогда тебе говорил, чтобы еще ты подумал о том гораздо

и писал ко мне, какую возьмешь резолюцию, чего я ждал

семь месяцев; но по ся поры ничего о том не пишешь. Того

для, ныне (понеже время довольное на размышление

имел), по получении сего письма, немедленно резолюцию

возьми - или первое, или другое. И буде первое возь-

мешь, то более недели не мешкай, приезжай сюда, ибо

еще можешь к действам поспеть. Буде же другое возь-

мешь, то отпиши, куды и в которое время, и день (дабы

я покой имел в своей совести, чего от тебя ожидать могу).


А сего доносителя пришли с окончанием: буде по пер-

вому, то когда выедешь из Питербурха; буде же другое,

то когда совершишь. О чем паки подтверждаем, чтобы

сие конечно учинено было, ибо я вижу, что только время

проводишь в обыкновенном своем неплодии".


Курьер Сафонов привез письмо из Копенгагена на

мызу Рождествено, куда царевич вернулся из Москвы.


Он ответил отцу, что едет к нему тотчас. Но никакой

резолюции не взял. Ему казалось, что тут не выбор одного

из двух - или постричься или исправить себя к наслед-

ству - а только двойная ловушка: постричься с мыслью,

что клобук-де не гвоздем к голове прибит, значило дать

Богу лживую клятву - погубить душу; а для того, чтобы

исправить себя к наследству, как требовал батюшка, нуж-

но было снова войти в утробу матери и снова родиться.


Письмо не огорчиЛо и не испугало царевича. На него

нашло то бесчувственное и бессмысленное оцепенение,

которое в последнее время все чаще находило на него.

В таком состоянии он говорил и делал все, как во сне, сам

не зная, что скажет и сделает в следующую минуту. Страш-

ная легкость и пустота были в сердце - не то отчаянная

трусость, не то отчаянная дерзость.


Он поехал в Петербург, остановился в доме своем у

церкви Всех Скорбящих и велел камердинеру Ивану Афа-

насьеву Большому "убрать, что надобно в путь против

прежнего, как в немецких краях с ним было".

- К батюшке изволишь ехать?


- Еду, Бог знает, к нему или в сторону,- проговорил

Алексей вяло.


- Государь царевич, куда в сторону?- испугался

или притворился Афанасьич испуганным.


- Хочу посмотреть Венецию...-усмехнулся было ца-

ревич, но тотчас прибавил уныло и тихо, как будто про себя:


- Я не ради чего иного, только бы мне себя спасти...

Однако ж, ты молчи. Только у меня про это ты знаешь,

да Кикин..


- Я тайну твою хранить готов,- ответил старик со сво-

ею обычной угрюмостью, под которою, однако, светилась

теперь в глазах его бесконечная преданность.- Только

нам беда будет, когда ты уедешь. Осмотрись, что делаешь...


- Я от батюшки не чаял к себе присылки быть,-

продолжал царевич все так же сонно и вяло.- И в уме

моем того не было. А теперь вижу, что мне путь правит

Бог. А се, и сон я ныне видел, будто церкви строю,

а то значит - путь достроить...

И зевнул.


- Многие, ваша братья,- заметил Афанасьич,-

спасалися бегством. Однако в России того не бывало,

и никто не запомнит...


Прямо из дому царевич поехал к Меншикову и со-

общил ему, что едет к отцу. Князь говорил с ним ласково.

Под конец спросил:


- А где же ты Афросинью оставишь?

- Возьму до Риги, а потом отпущу в Питербурх,-

ответил царевич наугад, почти не думая о том. что гово-

рит; он потом сам удивился этой безотчетной хитрости.


- Зачем отпускать?- молвил князь, заглянув ему

прямо в глаза.- Лучше возьми с собою...


Если бы царевич был внимательнее, он удивился бы:

не мог не знать Меншиков, что сыну, который желал "ис-

править себя к наследству", нельзя было явиться к батюшке

в лагерь "для обучения воинских действ" с непотребною дев-

кою Афроською. Что же значили эти слова? Когда впослед-

ствии узнал о них Кикин, то внушил царевичу благодарить

князя письмом за совет; "может-де быть, что отец найдет пись-

мо твое у князя и будет иметь о нем суспект.' в твоем побеге".


На прощание Меншиков велел ему зайти в Сенат,

чтобы получить паспорт и деньги на дорогу.


В Сенате все старались наперерыв услужить царевичу,

как будто желали тайно выразить сочувствие, в котором

нельзя было признаться. Меншиков дал ему на дорогу


1.000 червонных. Господа Сенат назначили от себя дру-

гую тысячу и тут же устроили заем пяти тысяч золотом

и двух мелкими деньгами у обер-комиссара в Риге. Никто

не спрашивал, все точно сговорились молчать о том, на

что царевичу может понадобиться такая куча денег.


После заседания князь Василий Долгорукий отвел его

в сторону.

- Едешь к батюшке?

- А как же быть, князь?


Долгорукий осторожно оглянулся, приблизил свои тол-

стые, мягкие, старушечьи губы к самому уху Алексея

и шепнул:


- Как? А вот как: взявши шлык да в подворотню

шмыг, поминай как звали - был не был. а и след простыл,

по пусту месту хоть обухом бей!..


И помолчав, прибавил, все так же на ухо шепотом:

- Кабы не государев жестокий нрав да не царица,

я бы веНтетин первый изменил, лытка бы задал!


Он пожал руку царевичу, и слезы навернулись на

хитрых и добрых глазах старика.

- Ежели в чем могу впредь служить, то рад хотя бы

и живот за тебя положить...


- Пожалуй, не оставь, князенька!- проговорил Алек-

сей, без всякого чувства и мысли, только по старой при-

вычке.


Вечером он узнал, что вернейший из царских слуг,

князь Яков Долгорукий посылал ему сказать стороной,

чтоб он к отцу не ездил: "худо-де ему там готовится".


На следующее утро, 26 сентября 1716 года, царевич вы-

ехал из Петербурга в почтовой карете, с Афросиньей и бра-

том ее, бывшим крепостным человеком, Иваном Федоровым.


Он так и не решил, куда едет. Из Риги, однако, взял

с собою Афросинью дальше, сказав, что "ведено ему ехать

тайно в Вену, для делания алианцу против Турка, и чтобы

там жить тайно, дабы не сведал Турок".

В Либаве встретил его Кикин, возвращавшийся из Вены.

- Нашел ты мне место какое?- спросил его царевич.

- Нашел: поезжай к цесарю, там не выдадут. Сам цесарь

сказал вице-канцлеру Шенборну, что примет тебя, как сына.

Царевич спросил:


- Когда ко мне будут присланные в Данциг от ба-

тюшки, что делать?


- Уйди ночью,- ответил Кикин,- или возьми де-

тину одного; а багаж и людей брось. А ежели два присланы

будут, то притвори себе болезнь, и из тех одного пошли

наперед, а от другого уйди.

Заметив его нерешительность, Кикин сказал:

- Попомни, царевич: отец не пострижет тебя ныне,

хотя б ты и хотел. Ему друзья твои, сенаторы пригово-

рили, чтоб тебя ему при себе держать неотступно и с со-

бою возить всюду, чтоб ты от волокиты умер, понеже-де

труда не понесешь. И отец сказал: хорошо-де так. И рас-

суждал ему князь Меншиков, что в чернечестве тебе

покой будет и можешь долго жить. И по сему слову, я див-

люсь. что давно тебя не взяли. А может быть, и так сде-

лают: как будешь в Дацкой земле, и отец, под протек-

стом обучения, посадя на один воинский свой корабль,

даст указ капитану вступить в бой со шведским кораб-

лем, который будет в близости, чтобы тебя убить, о чем

из Копенгагена есть ведомость. Для того тебя ныне и зо-

вут, и, кроме побегу, тебе спастись ничем нельзя. А са-

мому лезть в петлю - сие было бы глупее всякого скота!-

заключил Кикин и посмотрел на царевича пристально;


- Да что ты такой сонный, ваше высочество, словно

не в себе? Аль не можется?

- Устал я очень,- ответил царевич просто.

Когда они уже простились и разошлись, Кикин вдруг

вернулся, догнал его, остановил и, глядя ему прямо в гла-

за, проговорил медленно, упирая на каждое слово - и

такая уверенность была в этих словах, что у царевича,

несмотря на все его равнодушие, мороз пробежал по телу:


- Буде отец к тебе пришлет кого тебя уговаривать,

чтоб ты вернулся, и простить обещает, то не езди: он тебе

голову отсечет публично.


При отъезде из Либавы Алексей точно так же ничего

не решил, как при отъезде из Петербурга. Он, впрочем,

надеялся, что и решать не придется, потому что в Дан-

циге ждут посланные от батюшки. С Данцига дорога раз-

делялась на две: одна на Копенгаген, другая через Бре-

славль на Вену. Посланных не оказалось. Нельзя было

медлить решением. Когда хозяин вирцгауза,

Здесь: гостиница, постоялый двор (нем. Wirtshaus).

где царевич

остановился на ночь, пришел вечером спросить, куда ему

угодно заказать лошадей на завтра, он посмотрел на него

с минуту рассеянно, как будто думал о другом, потом

произнес, почти не сознавая, что говорит:

- В Бреславль.


И тотчас же сам испугался этого слова, которое решало

судьбу его. Но подумал, что можно перерешить утром.

Утром лошади были поданы, оставалось сесть и ехать.

Он отложил решение до следующей станции; на следую-

щей станции - до Франкфурта-на-Одере, во Франкфурте

до Цибингена, в Цибингене до Гросена - и так без конца.

Ехал все дальше и уже не мог остановиться, точно сор-

вался и катился вниз по скользкой круче. Та же сила

страха, которая прежде его удерживала, теперь гнала впе-

ред. И по мере того, как он ехал, страх возрастал. Он

понимал, что бояться нечего - отец еще не мог знать о

побеге. Но страх был слепой, бессмысленный. Кикин снаб-

дил его ложными пасами. Царевич выдавал себя то за

польского кавалера Кременецкого, то за полковника Ко-

ханского, то за поручика Балка, то за купца из русской

армии. Но ему казалось, что хозяева вирцгаузов, ланд-

кучера, фурманы, почтмейстеры - все знают, что он -

русский царевич и бежит от отца. На ночевках просы-

пался и вскакивал в ужасе от каждого шороха, скрипа

шагов и треска половицы. Когда однажды в полутемную

столовую, где он ужинал, вошел человек в сером кафтане,

похожем на дорожное платье отца, и почти такого же ро-

ста, как батюшка, царевичу едва не сделалось дурно. Всюду

мерещились ему шпионы. Щедрость, с которою он сыпал

деньгами, действительно, внушала подозрение бережливым

И немцам, что они имеют дело с особою царственной крови.

На экстрапочтах давали ему лучших лошадей, и кучера

гнали их во весь опор. Раз в сумерки, когда он увидел ехав-

шую сзади карету, ему представилось, что это погоня. Он по-

обещал фурману на водку десять гульденов. Тот поскакал

сломя голову. На повороте ось зацепила за камень, колесо

отскочило. Должны были остановиться и вылезти. Ехавшие

сзади настигали. Царевич так перепугался, что хотел бро-

сить все и уйти с Афросиньей пешком в лес, чтобы спря-

таться. Он уже тащил ее за руку. Она едва его удержала.


Проехав Бреславль, он уже почти нигде не останавли-

вался. Скакал днем и ночью, без отдыха. Не спал, не ел.

Горло сжимала судорога, когда он старался проглотить

кусок. Стоило ему задремать, чтобы тотчас проснуться,

вздрогнув всем телом и обливаясь холодным потом. Хоте-

лось умереть, или сразу быть пойманным, только бы из-

бавиться от этой пытки.


Наконец, после пяти бессонных ночей, заснул мертвым

сном.


Проснулся в карете ранним, еще темным утром. Сон

освежил его. Он чувствовал себя почти бодрым.


Рядом с ним спала Афросинья. Было холодно. Он уку-

тал ее теплее и поцеловал спящую. Они проезжали неиз-

вестный маленький город с высокими узкими домами и

тесными улицами, в которых отдавался гулко грохот колес.

Ставни были заперты; должно быть, все спали. Посере-

дине рыночной площади, перед ратушей, журчали струи

фонтана, стекая с краев зелено-мшистой каменной рако-

вины, которую поддерживали плечи сгорбленных трито-

нов. Лампада теплилась в углублении стены перед Ма-

донною.


Проехав город, поднялись на холм. С холма дорога

спускалась на широкую, слегка отлогую равнину. Карета,

запряженная шестеркою цугом, мчалась, как стрела. Колеса

мягко шуршали по влажной пыли. Внизу еще лежал ноч-

ной туман. Но вверху уже светлело, и туман, оставляя

на сухих былинках цепкие нити паутины, унизанные кап-

лями росы, точно бисером, подымался, как занавес. От-

крылось голубое небо. Там осенняя станица журавлей,

озаренная первым лучом на земле еще не взошедшего

солнца, летела с призывными криками. На краю равнины

синели горы; то были горы Богемии. Вдруг сверкнул из-


за них ослепляющий луч прямо в глаза царевичу. Солнце

всходило - и радость подымалась в душе его, ослепля-

ющая, как солнце. Бог спас его, никто, как Бог!


Он смеялся и плакал от радости, как будто в первый

раз видел землю, и небо, и солнце, и горы. Смотрел на

журавлей - и ему казалось, что у него тоже крылья, и

что он летит.

Свобода! Свобода!


Курьер Сафонов, посланный из Петербурга вперед,

донес государю, что вслед за ним едет царевич. Но прошло

два месяца, а он не являлся. Цорь долго не верил, что

сын бежал - "куда ему, не посмеет"! - но, наконец,

поверил, разослал по всем городам сыщиков и дал рези-

денту в Вене, Авраму Веселовскому, собственноручный

указ: "Надлежит тебе проведывать в Вене, в Риме, в Неа-

поле, Милане, Сардинии, а также в Швейцарской земле.

Где проведаешь сына нашего пребывание, то, разведав о

том подлинно, ехать и последовать за ним во все места,

и тотчас о том, чрез нарочные стафеты и курьеров, пи-

сать к нам; а себя содержать весьма тайно".


Веселовский, после долгих поисков, напал на след.

"След идет до сего места,- писал он царю из Вены.-

Известный подполковник Коханский стоял в вирцгаузе

Черного орла, за городом. Кельнер сказывает, что он при-

знал его, за некоторого знатного человека, понеже платил

деньги с великою женерозите

Щедрость (франц. generosite).

и показался-де подобен

царю московскому, яко бы его сын, которого царя видел

здесь, в Вене".


Петр удивился. Что-то странное, как будто жуткое, было

для него в этих словах: "показался подобен царю". Никог-

да не думал он о том, что Алексей похож на него лицом.


"Только постояв одни сутки в том месте,-продол-

жал Веселовский,- вещи свои перевез на наемном фур-

мане; а сам на другой день, заплатя иждивение, пешком

отошел от них, так что они неизвестны, не отъехал ли

куды. А будучи в том вирцгаузе, купил готовое мужское

платье кофейного цвету своей жене, и оделась она в муж-

ской убор". Далее след исчезал. "Во всех здешних вирц-

гаузах и почтовых дворах, и в партикулярных и публич-

ных домах спрашивал, но нигде еще допроситься не мог;

также через шпионов искал; ездил по двум почтовым до-

рогам, ведущим отсюда к Италии, по тирольской да карин-

тийской: никто не мог дать мне известия".


Царь, догадываясь, что царевича принял и скрыл в

своих владениях цесарь, послал ему из Амстердама письмо:


"Пресветлейший, державнейший Цесарь!

Я принужден вашему цесарскому величеству с сердеч-

ною печалью своею о некотором мне нечаянно случившемся

случае в дружебнобратской конфиденции объявить, а

именно о сыне своем Алексие, как оный, яко же чаю ва-

шему величеству, по имеющемуся ближайшему свойству

не безызвестно есть, к высшему нашему неудовольству,

всегда в противном нашему отеческому наставлению яв-

лЯЛСЯ, також и в супружестве с вашею сродницею непо-

рядочно жил. Пред нескольким временем,,. получа от нас

повеление, дабы ехал к нам, чтобы тем отвлечь его от

непотребного жития и обхождения с непотребными людь-

ми,- не взяв с собой никого из служителей своих, от нас

ему определенных, но прибрав несколько молодых людей,-

с пути того съехав, незнамо куды скрылся, что мы по се

время не могли уведать, где обретается. И понеже мы

чаем, что он к тому превратному намерению, от некоторых

людей совет приняв, заведен, и отечески о нем сожалеем,

чтоб тем своим бесчинным поступком не нанес себе не-

возвратной пагубы, а наипаче не впал бы каким случаем в

руки неприятелей наших, того ради, дали комиссию рези-

денту нашему при дворе вашего величества пребываю-

щему, Веселовскому, онаго сыскивать и к нам привезть.

Того ради, просим вашего величества. Что ежели он в ваших

областях обретается тайно или явно, повелеть его с сим

нашим резидентом, придав для безопасного проезду не-

сколько человек ваших офицеров, к нам прислать, дабы

мы его отечески исправить для его благосостояния могли,

чем обяжете нас вечно к своим услугам и приязни. Мы

пребываем при сем


вашего цесарского величества верный брат

Петр"


В то же время доведено стороною до сведения цесаря,

что, ежели не выдаст он царевича по доброй воле, царь

будет искать его, как изменника, "вооруженною рукою".


Каждое известие о сыне было оскорблением для царя.

Под лицемерным сочувствием сквозило тайное злорадство

Европы.


"Некий генерал-майор, возвратившийся сюда из Ган-

новера,- доносил Веселовский,- будучи при дворе, гово-

рил мне явно, в присутствии мекленбургского посланни-

ка сожалея о болезни, приключившейся вашему величеству

от печалей, из коих знатнейшая та, что-де ваш крон-

принц "невидим учинился", а по-французски в сих тер-

минах: Il est eclipse. Я спросил, от кого такую фальши-

вую ведомость имеет. Отвечал, что ведомость правдивая

и подлинная; я слышал ее от ганноверских министров. Я воз-

ражал, что это клевета по злобе ганноверского двора".


"Цесарь имеет не малый резон кронпринца секундо-

вать,-

Помочь (франц. seconder).

сообщал Веселовский мнение, открыто высказы-

ваемое при чужеземных дворах,- понеже-де оный крон-

принц прав перед отцом своим и имел резон спастись из

земель отцовых. Вначале, будто, даше величество, вскоре

после рождения царевича Петра Петровича, принудили

его силою дать себе реверс, по силе коего он отрекся от

короны и обещал ретироваться во всю свою жизнь в пу-

стыню. И как ваше величество в Померанию отлучились,

и видя, что он, по своему реверсу, в пустыню не пошел,

тогда, будто, вы вымыслили иной способ, а именно при-

звать его к себе в Дацкую землю и под претекстом

Предлог (франц. pretexte).

обучения, посадя на один воинский свой корабль, дать указ

капитану вступить в бой со шведским кораблем, который

будет в близости, чтоб его, царевича, убить. Чего ради

принужден был от такой беды уйти".


Царю доносили также о тайных переговорах цесаря с

королем английским, Георгом 1: "Цесарь, который, по

родству, по участию к страданиям царевича и по велико-

душию цесарского дома к невинно гонимым, дал сыну царя

покровительство и защиту", спрашивал английского ко-

роля, не намерен ли и он, "как курфирст и родствен-

ник брауншвейгского дома, защищать принца", причем