Гарин И. И. Г20 Ньютон. 

Вид материала

Документы

Содержание Солнце и луна

Подобный материал:

• Послушайте, Ньютон, как вы сделали это своё открытие, о котором столько говорят, 176.28kb.
• Кратко о сто, 105.15kb.
• Содержание: Физика цвета, 1769.41kb.
• Исаак ньютон родился в семье фермера. В 12 лет, 55.88kb.
• Николай Георгиевич Гарин-Михайловский родился в феврале 1852 г в Санкт-Петербурге, 182.34kb.
• Трансфинитность времени александр Н. Павлов Россия, Санкт-Петербург Февраль 12, 2009, 731.47kb.
• Г20 Квантовая физика и квантовое сознание. Киев. 2011 300, 4938.27kb.
• Рецензенти: доц. Московського станкоинструментального інституту, канд техн наук, 3190.6kb.
• Грызлов Б. В. Мониторинг сми 25 декабря 2007, 8966.42kb.
• Г. Х. Андерсен «Стойкий оловянный солдатик» Г. Х. Андерсен «Дюймовочка», 54.86kb.

мироздание, небо и земля обозначают весь мир властей, состоящий из престолов и народов, — или, по крайней мере, ту его часть, которая содержится в пророчестве; и все вещи в том мире обозначают соответствующие вещи в этом. Так, небо и всё, что в нем, обозначает престолы и власти, а также тех, кто обладает ими; земля со всем сущим на ней обозначает подвластный народ; самые же низшие части земли, называемые геенной и адом, обозначают угнетенные слои народа. Точно так же выражения: восхождение на небо и нисхождение на землю употребляется для обозначения возвеличения во власти или утраты власти и почестей; поднятие с земли или с вод на высоту или падение с нее знаменует возвышение во власть или господство из низших положений, или переход из высшего сословия в низшее; нисхождение в самые низшие части земли обозначает ниспадение в самое унизительное и несчастное состояние; говорить слабым голосом из праха значит находиться в жалком и униженном положении; двигаться из одного места на другое обозначает переходить из одного состояния власти, знатности или господства в другое; великие землетрясения и колебания неба и земли обозначают колебания царств, разделение или падение их; сотворение нового неба и земли или прехождение старого, или начало и конец мира, обозначают возвышение и разрушение государства.

Солнце и луна на небесах, по словам снотолкователей, обозначают царей и цариц; в священных же пророчествах, которые имеют в виду не отдельных лиц, солнце употребляется для обозначения всего рода и поколения царей, блистающих державною мощью и славой. Луна обозначает совокупность простого народа, рассматриваемого как царская жена; звезды означают подчиненных князей и знать или же первосвященников и правителей народа Божьего; в тех случаях, где Солнце обозначает собою Христа, свет обозначает славу, истину и ведение, в которых великие и благие люди блистают и просвещают других; мрак обозначает темное состояние, заблуждение, слепоту или невежество; помрачение, разрушение или захождение солнца, луны и звезд обозначает гибель царства, или опустошение его — сообразно со степенью мрака; затмение солнца, кровавый цвет луны и падение звезд обозначают то же самое; новолуние знаменует восстановление рассеянного народа в свое политическое или церковное тело. Огонь и падающие звезды обозначают безразлично и небо и землю; пожирание огнем — погибель от войны; попаление земли или обращение страны в огненное озеро — поражение царства войною; нахождение в горниле — состояние в рабстве под властью другого народа; постоянное восхождение дыма с ­места пожарищ — пребывание покоренного народа под гнетом постоянного порабощения и рабства; попаляющий жар солнца означает губительные войны, преследования и гнет со стороны царя; шествование на облаках означает царствование над многими народами; покрытие солн­ца облаками или дымом — поражение царя неприятельским войском; бури и движение облаков — войны; гром или голос из тучи — голос толпы; гроза с громом, молния, град, потоки дождя означают бурю войны, нисходящую с политических небес и туч на головы врагов; умеренный дождь, рoca и живые воды означают благодатные дары и учение Св. Духа; засуха обозначает духовное бесплодие.

Пророчества Даниила боговдохновенны, поэтому отрицать их, считал Ньютон, значит отрицать самое христианство, основанное на пророчестве о Мессии. В основе пророчеств Даниила лежит сновидение об истукане, изваянном из 4-х металлов — тел четырех народов, которые последовательно один за другим должны были царить над миром — это народы Вавилонии, Персии, Греции и Рима. Еще это — видение четырех зверей, четырех всемирных царств.

Четвертый зверь представлял державу, следовавшую за империей Греков, это была Римская империя. Этот зверь был необычайно страшен и свиреп; у него были большие железные зубы, и он все пожирал и сокрушал в куски, остатки же попирал своими ногами; такова именно и была Римская империя. Она была обширнее, могущественнее, грознее и прочнее каждой из предыдущих.

Эта империя возрастала и усиливалась вплоть до Феодосия Великого и затем разделилась на десять государств, символизированных в пророчестве десятью рогами этого зверя.

«Видел я, говорил Даниил, зверь был убит в глазах моих, и тело его сокрушено и предано на сожжение огню. И у прочих зверей отнята власть их и продолжение жизни дано им только на время и на срок».

И смотрел Даниил на рога зверя, «и вот, вышел между ними еще один небольшой рог, и три из прежних рогов с корнем исторгнуты были перед ним; и вот, в этом роге были глаза, как глаза человеческие, и уста, говорящие высокомерно»; и «по виду он стал больше прочих» и рог этот «вел брань с святыми и превозмогал их»; и тот, кто стоял подле и давал Даниилу изъяснение видения, сказал ему, что «десять рогов значат, что из этого царства восстанут десять царей, и после них восстанет иной, отличный от прежних, и уничтожит трех царей и против Всевышнего будет произносить слова и угнетать святых Всевышнего; даже возмечтает отменить у них праздничные времена и закон; и они преданы будут в руку его до времени и времен и полувремени» (Даниил, 7, 28).

И вот Ньютон со свойственными ему дотошностью, скрупулезностью и исто­рической эрудицией * изображает грандиозную историческую панораму со всеми рогами-царствами, бесчисленными королями, воинами, возвышениями и падениями. Десять рогов четвертого зверя — это королевства Вандалов и Аланов в Италии, Свевов в Испании, Визготов, Аланов в Галлии, Бургундов, Франков, Британцев, Гуннов, Лонгобардов и королевство Равеннское.

Рассмотрим их каждое в отдельности.

I. — Королями Вандалов были: по Р.Х. в 407 году, Годегизил, в 407 Гундерих, в 426 Гейзерих, в 477 Гуннерих, в 484 Гундемунд, в 496 Фразамунд, в 523 Гейзерих, в 530 Геллимер. Годегизил повел Вандалов в Галлию в 406 году, Гуннерих в Испанию в 409, Гейзерих (Гензерих) в Африку в 427, и Геллимер был побежден Велизарием в 533 г.

Этот кусочек ньютоновского текста дает представление о содержании большей части Т о л к о в а н и я, в котором, вполне естественно, избранные автором исторические события полностью отвечают пророчествам Даниила и Иоанна, номинированным или поименованным Ньютоном:

«Вот, — говорит Даниил, — еще три царя восстанут в Персии (Кир, Камбиз и Дарий Гистасп) и четвертый (Ксеркс) превзойдет всех великим богатством, и когда усилится богатством своим, то поднимет всех против царства Греческого. И восстанет царь могущественный (Александр Великий), который будет владычествовать с великой властью и будет действовать по воле своей. Но когда он восстанет, царство его разрушится и разделится по четырем ветрам небесным и не к его потомкам перейдет и не с той властью, с какою он правил; ибо раздробится царство его и достанется иным кроме этих.

Вполне естественно, так оно и происходит: «Греческая монархия распалась на несколько государств, за отсутствием законного наследника власти Александра Великого. Четыре из этих государств, расположенные «по четырем ветрам небесным», приобрели преимущественное значение. Именно, Птоломей воцарился над Египтом, Ливией и Эфиопией, Антигон над Сирией и над Малой Азией, Лизимах над Фракией и Кассандр над Македонией, Грецией и Эпиром». Далее следует очередное бесконечное перечисление битв и убийств и в результате…

…царство Греческое, распавшееся сначала на 4 отдельных царства, обра­зовало теперь два сильных государства, названных Даниилом «царями Севера и Юга»; ибо Птоломей царствовал над Египтом, Ливией, Эфиопией, Аравией, Финикией, Килосирией и Кипром; Селевк же, соединив под своей властью 3 из 4-х царств, имел в своем обладании государство не меньшее, нежели царство Персидское, покоренное Александром Великим. Все это было предизображено Даниилом в следующих словах: «И усилится южный царь (т. е. Птоломей), и один из князей его (т. е. Селевк, один из князей Александра) пересилит его и будет владычествовать, и велико будет владычество его».

Помимо «удивительных» и «чудесных» совпадений пророчеств и исторических событий, с виртуозностью мастера нанизываемых Ньютоном на «красную нить» евангелических текстов, в Т о л к о в а н и и значительное место уделено анализу времени рождения и страданий Иисуса Христа, а также пророчеству о семидесяти седминах. Снова-таки проявив всю свою книжность, колоссальную историческую эрудицию и владение всеми наличными источниками, Ньютон заключает:

Таким образом, нам остается только выбрать между 33 и 34 годами [жизни Христа], причем я исключаю 33-й год по следующим основаниям. Во время Пасхи за два года до страстей Своих, когда Христос проходил по засеянным полям, ученики Его срывали колосья и, растерев руками, ели; этот случай очень важен, так как спелость хлеба доказывает, что Пасха была в этот год поздно; а такой поздней Пасхой была Пасха в 32-м году по Р. Х.: 14 апреля; Пасха же в 31-м году пришлась на очень раннее время — 28 марта. Таким образом, Христос был распят два года спустя после 32-го года, а не 31-го.

Итак, все обстоятельства согласно свидетельствуют, что страсти произошли на 34 году жизни Иисуса; и при этом это единственный год, с которым все эти обстоятельства согласуются вполне.

Пророчество Даниила о семидесяти седминах относится ко времени, истекшему от возвращения евреев в святой город после диаспоры до смерти и воскрешения Христа. Семьдесят седмин — это 490 лет, потребовавшихся, чтобы «покрыто было преступление, запечатаны грехи и заглажены беззакония и приведена была правда вечная и сбылось видение и исполнилось пророчество». Фактически речь идет о пророчестве, которого ожидали евреи, пророчестве о Мессии.

Всех возвращений из плена было два: при Зоровавеле и при Ездре. При Зоровавеле евреи получили разрешение лишь построить храм; и при Ездре же они получают возможность стать отдельным государством с собственным правительством. Царствование Артаксеркса Лонгимана началось около 2 или 3 месяцев спустя после летнего солнцестояния, так что 7-й год его царствования совпадает с 3-м годом 8-й Олимпиады; таким образом последняя половина его царствования, когда Ездра возвратился в Иерусалим, приходится на 4257-й год Юлианского периода. Считая время отсюда до смерти Христа, мы получаем ровно 490 лет.

Переходя к толкованию Апокалипсиса Св. Иоанна, Ньютон начинает с возлюбленной своей хронологии — со времени его написания и путем источниковедения приходит к заключению, что пророчества Иоанна записаны не во времена Домициана, как принято считать с легкой руки Иринея Лионского, а после прибытия Иоанна из Иудеи на остров Патмос, то есть в царствование Нерона, до посланий Петра и Павла к евреям, в которых, по мнению Ньютона, есть прямые намеки на Апокалипсис. Далее речь идет о глубочайшем интересе апостолов и первых христиан именно к этой книге Нового Завета, подвергавшейся изучению и комментированию на заре становления христианства: «Блажен читающий и слушающий слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем».

Это одушевляло первых христиан изучать его, доколе возникшие трудности не побудили их обратиться к комментированию и остальных книг Нового Завета. Так относились к Апокалипсису, пока, наконец, ложно понимаемое «тысячелетие» не породило против него предубеждения, а Дионисий Александрийский, указав на изоби- лующие в нем варваризмы, т. е. гебраизмы, укрепил это предубеждение настолько, что многие греки IV века начали сомневаться в подлинности этой книги. Но так как латиняне и большая часть греков держались Апокалипсиса, а остальные сомневались в нем единственно из предубеждения, то это ничего не говорит против его значения и силы.

Даниилу было повелено данное ему Откровение «скрыть и запечатать до последнего времени», но когда оное время настанет, то тогда, говорит Даниил, «многие прочитают и умножится ведение». Ныне же, считал Ньютон, эти времена настали и именно «к нам и к нашему потомству, — пишет он, — долж­ны быть отнесены следующие слова пророчеств: «В последние времена мудрые уразумеют, но никто из нечестивых не уразумеет сего».

Иное дело с Апокалипсисом, главная ошибка толкователей которого в том, что они пытались на основании Откровения Иоанна предсказывать времена и события, тогда как лишь исполнение их на деле должно явить миру святой Промысел Божий, а не проницательность толкователей.

Ибо наступление событий, предсказанных за несколько столетий, служит убедительным доказательством того, что Вселенная управляется Провидением. Ибо как несколько неясных пророчеств относительно первого пришествия Христова послужили для установления христиан­ской религии, ныне почти утраченной, так многие и ясные пророчества о событиях, которые совершатся при втором пришествии Христовом, служат не только предсказанием, но и содействуют обретению и восстановлению истины и установлению царства, где обитает праведность. События оправдают Откровение; когда же будет подтверждено и понято это пророчество, то раскроется смысл древних пророков, и все это вме­сте даст возможность познать истинную религию и установить ее. И тот, кто желал бы понять древних пророков, должен начать с Апокалипсиса; но время совершенного уразумения его еще не пришло, так как не совершился еще тот полный мировой переворот, который предсказан в Откровении.

«И в дни, когда возгласит седьмой Ангел, когда Он вострубит, со­вершится тайна Божия, как благовествовал рабам Своим пророкам» (Апокал. X, 7). И тогда «царства мира сего сделаются царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков» (Апокал. XI, 15).

Впрочем, считает Ньютон, уже и ныне из пророчества Иоанна кое-что исполнилось и «кто внимательно прочтет предлагаемый мною очерк, может видеть достаточно примеров Божественного Промысла».

В последние же времена огромный переворот, предсказанный в Святом Писании, сразу обратит взоры людей и на пророчества, и на обстоятельное истолкование его.

До той же поры мы должны довольствоваться истолкованием лишь того, что уже исполнилось.

Между истолкователями последних столетий почти каждый, сколько-нибудь известный, сделал какое-нибудь открытие, достойное внимания; и отсюда я заключаю, что Бог вскоре откроет Свою тайну.

«Огромный переворот» — это, конечно же, Реформация, а «примеры Божественного Промысла» — все та же история, щедрая поставщица необходимых Ньютону «экспериментальных фактов». Ньютон считал, что Апокалипсис Иоанна и пророчества Даниила взаимодополнительны — притом настолько, что представляют собой как бы одно целое пророчество.

Пророчество ап. Иоанна можно разделить на 7 последовательных частей, соответственно снятию семи печатей с книги, которую Даниилу повелено было запечатать. Поэтому-то пророчество и называется Апокалипсисом, т. е. снятием покрова, Откровением Иисуса Христа. Время седьмой печати в свою очередь подразделяется на восемь последовательных частей, соответственно безмолвию на небе в течение получаса и семикратным трубным звукам: седьмая же труба трубит к брани великого дня Всемогущего Бога, когда «царства мира сего стали царством Господа и Сына Его Христа» и когда были погублены «губившие землю».

Далее Ньютон приступает к собственному толкованию видений Иоанна. Открывшийся на небе храм Божий, с которого начинается толкование, это, конечно же, Вселенская Церковь, 7 золотых светильников которой — 7 азиат­ских церквей первых времен христианства, далее следуют предостережения против приближавшегося отступничества, прежде всего отступничества от самого Христа. Видения при открытии первых четырех печатей соотнесены с событиями гражданской жизни языческой Римской империи. В те времена апостольские предания еще не выветрились и охраняли чистоту Церкви. Затем церковь начала клониться к упадку, но при снятии пятой печати была очищена от лицемеров великим гонением. Фактически снятие печатей относится к состоянию церкви: «При снятии 6-й печати с пути Церкви было устранено главное препятствие, именно, была разрушена языческая Римская империя. При снятии 7-й восстал “человек греха”». К этому-то времени и относится 7 посланий». Далее следует анализ соответствующих исторических событий на трех главных сценах христианского мира. Особый интерес Ньютона вызывают параллели между двумя комментируемыми книгами — этому вопросу посвящена третья глава толкования Апокалипсиса. Конечно же, за параллелями — как евангельскими, так и историческими — дело не стало, и все они так или иначе связаны с грехопадением двух главных церквей, — католической и православной:

«И услышал — Иоанн — громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение, и сила, и царство Бога нашего и власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших. Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти. Итак, возвеселитесь, небеса и обитающие на них. Горе живущим на земле и на море (т. е. народам Греческой и Латинской империй), потому что к вам сошел дьявол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени».

«Когда же дракон увидел, что низвержен на землю (т. е. низложен с Римского престола, который занял младенец мужского пола), то начал преследовать жену, которая родила младенца мужского пола. И даны были жене (разделение Римской империи между Римом и Константинополем в 330 г.) два крыла большого орла (символ Римской империи), чтобы она летела (из первого храма) в пустыню (Аравийскую) в свое место (мистически названное Вавилоном). И пустил змий (разделив ту же империю между сыновьями Константина Великого в 337 г.) из пасти своей воду (т. е. Западную империю) как реку, чтобы увлечь ее. Но земля (т. е. Греческая империя) помогла жене, и разверзла земля уста свои и поглотила реку (посредством победы Констанция над Магненцием в 353 г., а сам дракон был ранен мечом насмерть). И рассвирепел дракон на жену (в царствование Юлиана Отступника в З61 г.) и — посредством нового разделения империи между Валентинианом и Валентом в 364 г. — пошел (от нее в Восточную империю), чтобы вступить в брань с прочими от семени ее» (т. е. с последователями ее, оставшимися после ее бегства: следовательно, зверь ожил).

Вторым зверем, который «вышел из земли», была Церковь Греческой империи: ибо зверь этот имел «два рога подобно агнчим» и, следовательно, был Церковью; и «он говорил, как дракон» и, следовательно, был той же религиозной веры как дракон; он «вышел из земли» и, следовательно, был в царстве дракона. Он назван также «лжепророком», так как чудесами, которые дано было ему творить перед первым зверем, он обольщал живущих на земле, чтобы они приняли его знамение и поклонялись его образу.

Далее следует «научный» анализ «семикратных трубных звуков» — от язвы восточного ветра, когда вострубила первая труба (вторжение сарматов и гуннов в Грецию после смерти Феодосия Великого) и до «шестой трубы», покорения Греческой империи и взятия Константинополя в 1453 г.

Было бы неправильным, как это часто делается, проводить разделительную линию между наукой и теологией Ньютона — цель у них одна: система мира, демонстрирующая величие Божие.

C. И. Вавилов:

…Ньютон несомненно рассматривал всю свою научную работу в религиозном аспекте. Оба его основных труда — «Начала» и «Оптика» — имеют религиозные завершения, написанные с необычайным подъемом. В последнем поучении «Начал» Ньютон прямо пишет: «Рассуждение о Боге на основании совершающихся явлений, конечно, относится к предмету натуральной философии».

Принципы механики и закон тяготения позволяют описать движения светил, если даны различные начальные условия: масса светила, начальная скорость и положение, положение орбиты на небесной сфере и т. д. Одних принципов для решения задачи, таким образом, недостаточно, нужны начальные данные, которые при данной постановке задачи могут быть произвольными: «Изящнейшее соединение Солнца, планет и комет не могло произойти иначе, как по намерению и во власти могущественного и премудрого существа», — говорит по этому поводу Ньютон в «Началах».

Ньютон исповедывал идею абсолютного господства Бога над тварью, исключающего любое посредничество. Ньютоновский «пантократор», единое, неразличимое в себе, безипостасное существо, не только предписывает законы природе, но может их менять по своей воле. Как активное начало бытия, Он восполняет во Вселенной количество движения. Взятые вне этого метафизического фундамента Н а ч а л а, по словам А. Койре, «повисают в воздухе».

Так, в О п т и к е Ньютон пишет: Бог «может изменять законы природы и создавать миры различных видов в различных частях Вселенной». В Н а ­ч а л а х тоже имеется подобная мысль: Бог «управляет всем не как душа мира, а как властитель Вселенной… Ибо Бог есть слово относительное и относится к рабам… Мы знаем Его лишь по Его качествам и свойствам и по премудрейшему и превосходнейшему строению вещей… мы поклоняемся Ему, как рабы, и Бог без господства провидения и конечных причин был бы не чем иным, как судьбою и природою».

Физика Ньютона неотделима от теологии, знание — от веры. В одном из писем сэра Исаака Ричарду Бентли нахожу следующее признание:

Когда я писал свой труд о системе мира, я направлял свое внимание на такие принципы, которые могут вызвать у мыслящего человека веру в Божественное Существо, и ничто не доставляет мне такой радости, как видеть себя полезным в этом отношении.

Физика — существующее, теология — причина существования, знание — понимание, вера — источник. Если тяготение механически необъяснимо, то источник его — Высший Дух, Бог. Аксиомы, принципы, законы — вторичны, первичны — предначертания Творца:

При помощи этих принципов, по-видимому, составлены все материальные предметы из твердых частиц, сочетавшихся различным образом мыслящим агентом при первом творении.

С. И. Вавилов:

Религиозная аргументация Ньютона была с легкостью усвоена современниками и потомками; «Начала» Ньютона были приняты (но едва ли усвоены) не только ученым миром, но и теологами и религиозно настроенными кругами. Первое английское издание «Начал» в 1729 г. в переводе, сделанном Моттом, украшено гравированным фронтисписом. Рисунок, сделанный самим Моттом, наглядно иллюстрирует религиозную схему Ньютона… Творец вручает Премудрости циркуль и дает предначертания — «принципы», по которым и вычерчивается план Вселенной.

Судя по всему, сам Ньютон в глубине души чувствовал себя пророком. Древним пророкам и апостолам Бог доверил изложить Священное Писание, ему — спустя полтора тысячелетия — план естественного мира, дав для этого пытливый разум и огромное усердие…

Ньютон никогда не сомневался в том, что оригинальный текст Библии — итог богооткровения, плод тех чудесных времен, когда Бог вступал в непосредственное общение с людьми и вмешивался в Им же установленный миропорядок. Позже, раз и навсегда установив законы бытия, Он прекратил прямое вмешательство, предоставив миру возможность развиваться по предначертанному плану.

Вслед за отцами протестантской церкви Ньютон требовал возврата к первоисточникам, что в его интерпретации значило не только вернуться к евангелизму, но устранить из Библии тексты, привнесенные позже или искажающие первоначальный смысл. Естественно, столь грандиозная задача требовала самого скрупулезного подхода к наличным текстам, но это было именно то, что импонировало и больше всего нравилось Ньютону, — усидчивости, дотошности и углубленности ему было не занимать. В богословско-историче­ских трудах Ньютона собраны умопомрачительные по объему исторические материалы, чего, правда, нельзя сказать об их содержании. В результате более чем сорокалетнего труда Ньютон изучил и проанализировал все доступные ему источники по древней истории, мифологии и хронологии, ставя своей целью согласовать библейские события с историческими, Ветхий Завет и светскую хронологию.

Главные цели богословия и историографии Ньютона — устранение противоречий в древней истории и современное толкование Священного Писания. Его сверхзадачей было спасти веру в божественное откровение и библейские чудеса, а также в непререкаемость Библии в целом.

Ньютон не только не думал отрицать возможность чудес и пророчеств, но считал, что на первой стадии мировой истории Бог постоянно должен был прибегать к чудесам и приостанавливать действие законов природы, чтобы демонстрировать людям свое всемогущество, тогда как в наше время это излишне.

Его Х р о н о л о г и я должна была показать, как создавалось человеческое общество в ту эпоху, когда Бог еще приходил в тесное соприкосновение с людьми, открываясь им в чудесах и пророчествах: отдельных людей он одарял чудесной силой, при помощи которой эти люди могли изменять движение светил и приостанавливать действие естественных законов. Эта сила была отнята у людей, после того как откровение было дано людям полностью через смерть и воскресение Помазанника Божия. Итак, люди, действительно, когда-то обладали даром пророчества; когда-то в мире, действительно, происходили чудеса, нарушавшие естественные законы. Поэтому ничто не препятствует тому, чтобы в Библии всё с начала до конца было истиной. Но признавать непререкаемость Библии еще не значит признавать непререкаемость дошедшего до нас текста Библии. Священен лишь текст, написанный в ту эпоху, когда Бог еще открывался непосредственно людям; изменения, внесенные в этот текст в более позднюю эпоху, от кого бы они ни исходили, есть лишь человеческие изменения, а не Божие Откровения. Поэтому задача серьезного историка и верующего христианина — одна и та же: восстановить Библию в том виде, какой она имела в ту эпоху, когда она была дана людям как откровение. Любя человечество, Бог не стал бы открываться людям в туманных, запутанных и спорных выражениях: Слово Божие может поражать нас своей чудесностью и сверхъестественностью, но оно не может не быть ясным. Эту мысль Спинозы проповедует и Ньютон.

Ньютон не скрывал своих исторических изысканий и, видимо, получал удовольствие, посвящая в свои открытия сильных мира сего. Однажды на приеме у принцессы Уэлльской Каролины, впоследствии ставшей королевой Англии, Ньютон рассказал о своей хронологической системе, основанной на древних текстах и, в частности, результатах астрономических наблюдений Евдокса. Изыскания ученого понравились Каролине, и принцесса выразила пожелание получить письменное изложение. Так возникла К р а т к а я х р о н о л о г и я, попавшая в руки аббата Конти, в результате бешеной активности которого вскоре появилось французское издание текста, не согласованное с автором, весьма искаженное и снабженное, ко всем бедам, опровержением предложенной Ньютоном хронологии. Ньютон был возмущен, ему пришлось объясняться на страницах P h i l o s o p h i c a l T r a n s a c t i о n и послед­ние месяцы жизни полностью посвятить шлифовке манускрипта, полное название которого: Х р о н о л о г и я д р е в н и х ц а р с т в с п р и с о е д и ­н е н и е м к р а т к о й х р о н и к и  о т п e p в ы х у п о м и н а н и й о с о б ы т и я х в Е в р о п е д о з а в о е в а н и я П e р с и и А л е к с а н ­д ­р о м В е л и к и м (опубликован после смерти Ньютона в 1728 г.).

Ньютон посвятил Х р о н о л о г и и значительную часть жизни — с перерывами около сорока лет. Первую главу он собственноручно переписывал 80 раз. Поскольку многие исторические источники не совпадали с утверждениями Библии, тем самым покушаясь на ее авторитет, целью Ньютона было устранить хронологические противоречия, дав новое толкование существующим текстам и мифам. Главная задача состояла в таком «сжатии» египет­ской и греческой хронологий, чтобы они совпали с библейской: скажем, пятнадцать тысяч лет истории Египта необходимо было «сократить» до четырех тысяч лет до рождения Христа.

Два главных тезиса Ньютона: склонность народов преувеличивать свою древность, дабы выделиться продолжительностью истории, и возможность существования вселенских катаклизмов, типа Судного дня, уничтожавших жизнь на Земле:

Все нации, прежде чем они начали вести точный учет времени, были склонны возвеличивать свою древность. Эта склонность увеличивалась еще больше в результате состязания между нациями.

Я считаю, например, что обитатели этого мира находятся здесь не так давно. Памятники искусства, письменность, корабли, книгопечатание, игла, порох, бумага были созданы относительно недавно и доступны памяти истории. Есть доказательства и другого рода — забытые руины когда-то процветавших царств, ископаемые скелеты неведомых животных. Эти останки и разрушения невозможно объяснить одним лишь всемирным потопом. Что подтверждает: катаклизмы такого типа происходили и в прош­лом…*

И вот Ньютон начинает грандиозную работу по втискиванию истории в библейские рамки. Ньютоновская Х р о н о л о г и я — развернутое свидетельство правильности тезиса «знание — вера»: есть ведущая идея, есть цель, есть «метод». Если можно излагать пророчества как доказательства математических предложений, то почему нельзя «причесать» историю с помощью тех же математических манипуляций?

С. И. Вавилов:

Для расчета древней хронологии большую роль играет средняя длительность одного поколения, полагаемая Геродотом равной 33 годам. Ньютон возражает против применения этой же меры для средней длительности царствований, как это делает тот же Геродот, и предлагает вместо этого 18—20 лет, основываясь на исторических примерах. Далее, по Ньютону, история в настоящем смысле слова начинается одновременно с цивилизацией. Признаком начала цивилизации, полагает Ньютон, является сложное дифференцированное идолопоклонство. Наконец, Ньютон привлекает для установления хронологии соображения историко-астрономического характера. Точки равноденствий и солнцестояний движутся с востока на запад, в обратном порядке с созвездиями Зодиака. Это понятное движение называют прецессией равноденствий, оно достигает приблизительно одного градуса в 72 года. Отсюда Ньютон определяет время, отделяющее поход аргонавтов от времени изобретения Метоном цикла в 19 лет. Он полагает, что аргонавты пользовались сферой, изготовленной Хироном, на которой весеннее равноденствие, летнее солнцестояние, осеннее равноденствие и зимнее солнцестояние находились посреди (или на 15 °) созвездий Овна, Рака, Весов и Козерога. Во времена же Метона равноденствия и солнцестояния находились не на пятнадцатом, а на восьмом градусе тех же созвездий. Поэтому прецессия достигла 7 °, что соответствует 504 годам. Метон изобрел свой цикл в 432 г. н. э., поэтому поход аргонавтов произошел приблизительно в 936 г. до н. э. На основании всех этих соображений и получается укороченная хронологическая шкала по Ньютону. Самая древняя известная историческая эпоха соответствует по этой хронологии приблизительно 1125 г. до н. э.

Хваленая объективность ученых как в зеркале отражается в Х р о н о л о г и и крупнейшего из них: была бы «направляющая» идея — аргументы найдутся! Ньютон отдает решительное предпочтение Геродоту перед Диодором, Иосифом Флавием и Евсевием, главным источником которых был египетский историк Манефон, живший в эллинистическую эпоху и писавший на грече­ском. Посылка Ньютона: древний источник предпочтительнее позднейшего. Посылка правильная, если не считать того, что Манефон исходил из письменных текстов, а Геродот — из устной мифологической традиции малограмотных египетских сказителей, поэтому история Геродота изобилует фантазиями, сказками и чудесами.

Ньютон указывает, что важнейшими его источниками, кроме Геродота и собраний греческих мифов, были Диодор, Иосиф и христианские писатели, широко пользовавшиеся текстами Евгемера — фактически исторического ­романиста, придумавшего историю вымышленного государства Панхеи. Так художественный вымысел вошел в ткань истории, не смущая хронистов, попавших в плен евгемеризма. Впрочем, нас это смущать тоже не должно: наши «научные» исторические сказки, написанные по следам событий, еще похлеще…

Было бы неверным полагать, что в попытке согласовать библейскую хронологию со светскими историческими источниками Ньютон был первым — такого рода попытки уходят своими корнями в патристику, а во времена Ньютона дело было поставлено «на поток» — сам Ньютон ссылается на работы Маршэма, Петавия, Скалигера, Вазея, а Горсли добавляет к ним имена Конригия, Додуэлля, Гэля, Джексона, Перизония, Торнелия, Ушера. Все эти авторы исходили из посылки о непререкаемости библейской хронологии и ­занимались вольной «правкой» египетских и еврейских датировок. Если Ньютон чем-то отличался от них, то лишь присущей ему дотошностью и при­влечением к предмету исследования астрономической науки.

Главной задачей Ньютона-хронолога было такое сокращение египетской и греческой хронологий, дабы они пришли в гармонию с хронологией библейской. Ньютон противопоставляет библейскую (еврейскую) хронологию всем известным как безусловно достоверную. С.Лурье следующим образом подводит итог трудов Ньютона по хронологии:

Предположим, что талантливому, аккуратному и безукоризненному вычислителю поручено произвести сложное вычисление на «основании определённых заданных начальных условий. Проделав эти вычисления остроумнейшими путями» и с величайшей тщательностью и аккуратностью, проверив результаты всеми доступными ему способами, вычислитель сдает работу, заверяя, что максимальная ошибка — на 5, 10, максимум 20 последних десятичных знаков, ибо он знает, что больших ошибок у него никогда не бывает. Но оказывается, что заданные начальные условия взяты тупыми и ленивыми бюрократами с потолка и не соответствуют никакой реальной действительности; поэтому и результаты, полученные вычислителем, не имеют никакого практического значения; в них ошибка на сотни и тысячи. Можно ли при таких условиях обвинять вычислителя в самоуверенности, в недостаточной скромности? Ни в каком случае! Так же обстояло дело с Ньютоном. Та научная и религиозная среда, в которой он вращался, та наука, продолжателем которой он был, задала ему два начальных условия: 1) всё, что сказано в Священном Писании — святая истина, в которой нельзя сомневаться, и 2) мифы — это историческая действительность, приукрашенная поэтически. Ньютон сделал буквально всё, что было возможно, чтобы устранить недостатки в древней хронологии, не нарушая этих аксиом. Не считаясь с традицией, он прибег к смелым перетолкованиям и перестановкам, которые и вызвали протесты со стороны цеховых историков, увидевших, что их многовековое непоколебимое здание хронологии разлетается вдребезги.

Научный подход Ньютона к теологии проявляется и в другом: требование ясности и логичности он в равной мере распространяет на небесную механику и на теологию. Поэтому подлежат пересмотру не только историче­ские документы, но и дошедший до нас текст самой Книги. Библию надлежит восстановить в таком виде, какой она имела в момент своего возникновения как откровение Божие.

В статье «О двух замечательных искажениях текста Писания» Ньютон объяснял идею Троицы прямыми подделками первичных евангельских текстов сторонниками тринитаризма. Так, стих 5:7 «Первого Послания апостола Иоанна» («Ибо существуют трое, которые свидетельствуют в Небесах — Отец, Слово и Святой Дух; и эти трое суть едино») — отсутствует в текстах Писания, датированных ранее 385 года н. э. На него не ссылаются и сторонники триединства Бога на Никейском соборе 325 года, хотя в споре с Арием такая ссылка была бы тождественна доказательству тринитарианства. Это значит, что в 325 году этого стиха не было — он подделан позднее для убедительности обоснования доктрины триединства текстом Священного Писания. В стих 3:16 «Послания апостола Павла к Тимофею» сторонниками триединства божества внесено небольшое изменение в одном слове. Между тем, эти места являются единственными в «Книгах Нового Завета», содержащих догмат триединства. Логическое возражение Ньютона против концепции триединства таково: слова «Сын назван «словом», означают, что Он не Бог, но только рупор, через который Бог обращается со своим Словом к людям; но если Иисус зачат Богом, то, следовательно, Он не мог существовать до зачатия, то есть не извечен, подобно Богу; к тому же сказано, что Отец превыше Сына.

С. Я. Лурье:

Любя человечество, Бог не стал бы открываться людям в туманных, запутанных и спорных выражениях: слово Божие поражает нас своей чудесностью и сверхъ-естественностью, но оно не может не быть ясным. Эту мысль Спинозы проповедует и Ньютон. То, что не ясно, запутано, что не может быть понято разумом, то не от Бога. Так, по поводу стиха 7 «Послания апостола Иоанна», который Ньютон считает подложным, он говорит: «Пусть тот, кому это по силам, найдет здесь логический смысл. Я этого сделать не умею. Говорят, что наш собственный разум не в состоянии определить, что есть Священное Писание, а что не является им. Что касается мест, не вызывающих никаких споров, я согласен с этим; но в спорных местах я предпочел бы ограничиться тем, что я могу уразуметь. Для взбалмошной и суеверной части человечества характерна как раз страсть ко всему таинственному и непонятному, и поэтому этим людям нравится больше всего то, что они меньше всего понимают». Всё это — те принципы, которые легли в основу протестантского движения, те принципы, с которыми ожесточенно боролась католическая церковь. Не удивительно, что Ньютон теряет спокойствие и уравновешенность ученого, когда говорит о католической церкви: он пылает негодованием и возмущением. Цель разбираемой здесь его работы поэтому не только борьба со скептиками, которые в его время начали уже сомневаться в чудесах и пророчествах Библии, но и замена авторитета римской церкви авторитетом подлинного текста Библии.

Разговоры о «новом Моисее» или «новом Лютере» имели под собой основания: борьба с папизмом — важная задача как богословских, так и исторических изысканий Ньютона, не устающего — вслед за отцами Реформации — доказывать, что власть римской церкви не дарована ей Богом, а узурпирована, что постановления соборов и папские буллы — от людей:

Слово императоров, королей и князей — от людей. Слово соборов, епископов и священников — от людей. Слово пророков — от Бога, и в нем заключена вся религия, причем Моисея и апостолов я тоже считаю пророками. Ho если ангел придет с неба, чтобы проповедовать какое-либо иное Евангелие, чем то, что нам дали пророки, то пусть он будет проклят.

Ньютон не только не разделял своих научных и богословско-исторических работ, но пытался пользоваться в них одной и той же методологией, верил, что в области древней хронологии достиг столь же точных и убедительных результатов, как в небесной механике. Ошибаясь в своей хронологии на тысячелетия, он писал:

Я составил эту хронологическую таблицу, чтобы привести хронологию в согласие с ходом естественных событий, с астрономией, со священной историей и с самим собой, устранив многочисленные противоречия, на которые жаловался уже Плутарх. Я не претендую на то, что эта таблица точна до одного года. Здесь возможны ошибки в пять или десять лет, может быть, кое-где и в двадцать, но не намного больше.

Комментируя эту декларацию, В. Уистон писал:

Сэр Исаак в области математики нередко прозревал истину только путем интуиции, даже без доказательств... Но этот же сэр Исаак Ньютон составил хронологию. Первую и основную главу этой хроники он переписывал 80 раз собственноручно, причем каждый экземпляр лишь незначительно отличался от другого. Однако эта хронология убеждает не больше, чем остроумный исторический роман, как я окончательно доказал в написанном мной опровержении этой хронологии. О, каким слабым, каким чрезвычайно слабым может быть величайший из смертных в некоторых отношениях.

Ошибки Ньютона очевидны: его хронология часто дает сбои на сотни и тысячи лет, — но не следует забывать и методиче- ские достижения Ньютона: использование астрономических данных, приемы филологической критики текста, анализ сходства культов и культур, рационализация мифа, сближение мифов разных народов с одинаковым содержанием, критика приема дупликации, соответствующее фактической истории сокращение хронологии для Х—VII в. до н. э., и т. д. Можно было бы написать отдельное исследование о Ньютоне-историческом методисте. Но… Но, по словам С. Я. Лурье, «Ньютон сделал всё, что от него зависело, и нашел лучшее из всех решений, которые только были возможны при его предпосылках. Но эти предпосылки были гнилыми, и поэтому его блестящие выводы оказались построенными на песке».

Ньютону принадлежит идея рационализации мифа — он еще не знает, что миф отражает подсознательные импульсы его создателей, но уже понимает, что за ним кроется разукрашенная история: стоит перетолковать или отбросить все сказочное или невероятное — и можно получить крупицу исторической истины. Ньютон анализирует таким образом ряд древних мифов и хотя всегда отдает предпочтение версии Священного Писания (непреложность Библии не может пострадать!), некоторые конкретные результаты сравнительного анализа оказываются справедливыми, не говоря уж о справедливости общей посылки: в древнегреческой литературе вообще не существовало грани между историей и мифом, поэтому счет времени следует вести по поколениям. Ньютон совершенно правильно обосновал искусственное «растяжение» древнейшей истории Греции по соображениям престижа и даже предложил алгоритм ее «сжатия»: точная дата = (традиционная дата – 535)•4/7 + 535. К подобным приемам прибегают и современные историки. В некоторых случаях, впрочем нечастых, ньютоновские и современные передатировки практически совпадают.

Конечно, в целом Х р о н о л о г и я Ньютона — идеальный объект для любого рода зубоскальства. Свифт, знай он ее в деталях, вполне мог бы разразиться еще одной грандиозной пародией на лапутянскую науку. Можно сказать, что эта книга — идеальная иллюстрация Большой Химеры, которую можно выстроить «по науке», если соединить убежденность (веру), усидчивость и изобретательность. Но ведь все Великие Учения, которые тоже строились «по науке», — утопия, коммунизм, фашизм, все без исключения национализмы и «русские идеи» — строения подобного рода, разве с тем отличием, что Ньютон был действительно выдающимся человеком. И, кстати, эта его незаурядность пропущена большинством аналитиков Х р о н ол о г и и, главное отличительное качество которой — огромный полет фантазии автора. Мне представляется, что ньютоновская Х р о н о л о г и я требует нового прочтения — не как комментарий к таблице датировок, а как fiction, «история как если бы», фантазия на заданную тему. Я убежден, что такое прочтение еще предстоит и окажется весьма плодотворным для компенсации дефицита информации о внутреннем мире отца науки. В цитируемой Ньютоном Т и т а н о м а х и и сказано, что дочь Хирона Гиппо умела…

Пророчествуя, предрекать грядущее
Иль по восходам звезд его угадывать. 

Перед нами возможность, читая, узнать сокровенное иль по фантазиям его угадывать. Полет же фантазии Ньютона в этой книге воистину безграничен…

Ньютоновская Х р о н о л о г и я никогда не публиковалась на русском. И вообще, большая поклонница науки, Россия не очень-то жаловала ее отца. Традиция эта давняя. Хотя у М. В. Ломоносова в оде Ц а р е й и ц а р с т в з е м н ы х о т р а д а есть строки:

…может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать, —

прямых высказываний Ломоносова о Ньютоне нет, а два беглых упоминания его имени носят негативный характер: в речи С л о в о о n p о и с ­х о ж д е н и и с в е т а, произнесенной на публичном собрании Академии Наук 1 июля 1756 года, Михайло Васильевич энергично и запальчиво громил корпускулярную теорию света, среди авторов которой помянул Ньютона; четырьмя годами позже Ломоносов резко критиковал определение всемирного тяготения как основного свойства материи...

Фактически Ломоносов расходился с Ньютоном по двум его главным открытиям. Он категорически отрицал основополагающее утверждение Ньютона о пропорциональности веса тел массе и оспаривал ньютоновские воззрения на природу света и его спектральный состав.

По первому вопросу Ломоносов высказался еще в 1746 г. в обширном письме к Л. Эйлеру и затем повторил почти буквально весь текст этого письма в 1757 г. в диссертации «Об отношении количества материи и веса».

По Ломоносову, «спорным представляется вопрос, будет ли отношение тяжести тел равняться отношению количества материи их же. Хотя, — продолжает Ломоносов, — многие считают это доказанным, и еще большее число ученых пользуется вместо аксиомы положением: количества материи тел относятся между собой как веса их; однако имеется много фактов, говорящих против этого, и настолько существенных, что они заслуживают внимания ученого мира. Действительно, — поясняет свою мысль Ломоносов, — это положение бесспорно для однородных тел. Но до сих пор удовлетворительно не доказано, что оно имеет место для тел разнородных; и хотя оно и считается правильным, но оно не только недостаточно для объяснения явлений природы, но даже, по-видимому, во многом им противоречит».

Не установлено, был ли Ломоносов знаком с О п т и к о й Ньютона, но в своих собственных оптических исследованиях отрицал семь элементарных спектральных тонов и принимал точку зрения Мариотта, утверждавшего, что число основных цветов не семь, а три (голубой, желтый и красный).

Публикации трудов Ньютона в России начались с опозданием в более… 300 лет: в 1916-м в переводе А. Н. Крылова вышли М а т е м а т и ч е с к и е н а ч а л а н а т у р а л ь н о й ф и л о с о ф и и, а годом раньше, в 1915-м З а м е ч а н и я н а к н и г у п р о р о к а Д а н и и л а и А п о к а л и п с и с С в я т о г о И о а н н а (Т о л к о в а н и е) в переводе неизвестного автора.

Первые русские биографии Ньютона появились тоже лишь в конце XIX века — это книги Н. Н. Маркуева и М. М. Филиппова. Судя по всему, до второй половины XIX века в России не было научных работ, посвященных Ньютону, во всяком случае в статье Т. П. Кравца Н ь ю т о н и и з у ч е н и е е г о т р у д о в в Р о с с и и упоминаются лишь две статьи — Д. Перевощикова (1852) и некого М. Х.  (1854), И с т о р и я ф и з и к и Н. А. Любимова и речи, произнесенные на собрании Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии 20 декабря 1887 г., вошедшие в сборник «Двухсотлетие памяти Ньютона».

Не жаловала отца науки и коммунистическая Россия: превосходные степени в оценке его значения не подкреплялись солидной русской ньютонианой. Среди посвященных Ньютону монографий внимания заслуживают книги С. И. Вавилова, В. П. Карцева и Б. Г. Кузнецова *, а также Сборник статей к трехсотлетию со дня рождения. От большевистских поношений, выпавших, скажем, на долю Эйнштейна или Фрейда, Ньютона спасло лишь указанное трехсотлетие. Благо, что книги по теологии и истории Ньютона не попались на глаза большевистским «верным Русланам» от красной профессуры…

Время

Наименьшие части времени неделимы.

И. Ньютон

Существует целый пласт литературы и обширная критика, посвященные абсолютному времени и абсолютному пространству Ньютона, которого нередко называют «гением непрерывности», ибо его абсолютное время не имеет отношения к каким-либо событиям, существует само по себе и представляется в виде равномерно текущего, математического, нигде не прерывающегося потока, fluent flux: «Я — пишет Ньютон, — рассматриваю здесь математические количества не как состоящие из очень малых постоянных частей, а как производимые непрерывным движением». Разделяя абсолютное и относительное время, Ньютон пытается доказать наличие двух сущностей: доступного восприятию относительного, кажущегося или обыденного времени — внешней, совершаемой при посредстве какого-либо движения меры продолжительности (час, день, месяц, год) и существующего независимо от событий, предметов и мер, чувственно не воспринимаемого абсолютного времени.

В моем Э й н ш т е й н е можно познакомиться с критикой концепций абсолютного пространства и абсолютного времени Ньютона, из которой, собственно, и возникла теория относительности; здесь же, пользуясь материалами Л. М. Косаревой, я коснусь почти не освещенной проблемы дискретного времени Ньютона, предвосхищающего современные идеи атома времени, хронона.

Задумываясь о природе материи, пространства и времени, рисуя картину непрерывных сущностей и процессов — пространства, времени, движения, материи, — Ньютон различал макроуровень, описываемый в Н а ч а л а х, и тонкую структуру «непрерывности», распадающейся на неделимые «здесь», «теперь», «момент», «импульс», «частица», «атом». «Первой материей должны быть атомы... она не может быть делимой до бесконечности». В реальности наличествуют наименьшее расстояние (least distance), наименьшая степень движения (least progression in motion) и наименьшая длительность времени (least degree of time), причем все наименьшие части неделимы (indi­visible): «наименьшая степень движения… совершается в неделимый момент времени».

И. Ньютон:

Существует так много частей в линии, так как математические точки могут стоять в ряд без соприкосновения... друг с другом; существует так много «степеней» движения вдоль линии, так как возможны остановки и задержки; и существует так много наименьших частей времени в часе, так как возможны мгновенья.

Мы видим, Ньютон берет сторону древних атомистов, сторонников дискретной структуры тел, движений и времени — Эпикура и Диодора Крона, а не Аристотеля, предпочитавшего континуализм «науки наук» геометрии и темпоральную непрерывность движения. («Время — это исчисление чего-то непрерывного…»)

По мнению Л. М. Косаревой, социальные изменения постреформационной Англии, идеи Лютера и Кальвина, медленная трансформация средневековой парадигмы вели к отказу от континуализма в пользу дискретности, от общности в пользу избранности, от величественного круговращения небес в пользу вращения капризного колеса Фортуны, от строгости к случайности.

Реформационная этика требовала наполнить ответственной деятельностью каждый час, каждый день, ибо «завтра» может и не наступить: Бог в своей далекой непостижимости просто может отменить всякое «завтра», девиз «memento mori» становится своеобразным рефлективным регулятивом жизни. Рефлексия «memento mori» усиливает распад жизнедеятельности на относительно целостные «здесь» и «теперь». Эта рефлексия останавливает мгновение за мгновением внимание сознания, делая из целого жизни своеобразную киноленту, состоящую из отдельных кадров — ответственных шагов.

О, чудо пробужденья!
Господня снисхожденья
Ничем не заслужив,
Я — страшный грешник — все же
Живым проснулся!.. Боже,
О, как Ты терпелив!

Конкуренты Ньютона, Декарт и Лейбниц, тоже склонялись к дискретному восприятию длительности человеческой жизни.

Р. Декарт:

Ввиду того, что ее [жизни] части друг от друга не зависят… из того, что мы существуем теперь, еще не следует с необходимостью, что мы будем существовать в ближайшее время, если только какая-либо причина — а именно та, которая нас произвела, — не станет продолжать нас воспроизводить, то есть охранять.

Одной длительности нашей жизни достаточно для доказательства существования Бога.

Подобным образом, по Лейбницу, Бог в каждое мгновение уничтожает прежнее состояние и производит новое, «ибо новое состояние никоим образом не следует с необходимостью из преж- него»:

…В телах нет движения как реальной сущности… всякое движуще­еся постоянно творится, и тела, являющиеся чем-то в любой момент движения, суть ничто… между моментами.

Вполне можно согласиться с мнением *, что смена парадигм в XVI–XVII веках включала в себя замену интегральности и непрерывности локальностью и дискретностью, а в ХХ-м очередная научная революция соединила то и другое. Подобно тому, как никакая сумма точек не образует отрезка, а между тем отрезок состоит из точек, подобно этому никакая сумма моментов не образует времени, а между тем время состоит из моментов. В этом суть современной идеи прерывности и непрерывности времени — в противоположность его дискретности или континуальности. Это не парадокс — это проявление плюральности времени. Заслуга Ньютона — в осознании того факта, что открытие дифференциального исчисления и бесконечно малого позволяет ликвидировать противоречие между непрерывностью становления и счетом. Впрочем, повседневная жизнь лучше математики убеждала человека в том, что континуум слагается из неделимых «здесь» и «теперь», что непрерывность есть результат отдельных локальных усилий.

Будучи крайне осторожным и осмотрительным человеком, Ньютон избегал в своих публикациях понятия «атом» и вообще прятал «атомистиче­ские» корни своего учения, даже «первую материю» предпочитал называть частицами или корпускулами. Термин «атом» появился у него лишь в латинском издании О п т и к и 1706 г. — и то в ссылке на древние первоисточники. Однако в не предназначенных для публикации работах его приверженность к атомизму пролонгируется с вещества на движение, пространство и время:

Следуя логике последовательного атомизма (представленного Диодором Кроном и Эпикуром), которая требует признания неделимых всех родов, если постулируются неделимые какого-то одного рода, Ньютон в рассматриваемой работе атомизирует помимо вещества также пространство и время. Движение у него обретает дискретный характер: тело в реальном пространстве «кинематографически» (как точка в воображении) движется, проходя последовательно наименьшие части пути partes extra partes в следующие друг за другом наименьшие неделимые моменты времени. Этот же образ «дифференциального» движения от момента к моменту присутствует и в ньютоновской работе «О тяготении» (датируемой около 1668 г.): «progressive mota singulis momentis».

Помимо пространства и времени, материи и движения, Ньютон атомизирует и силу: непрерывность ее действия на макроуровне рассмотрения есть результат последовательного ряда микроимпульсов. В центре динамики Ньютона оказываются дифференциальные законы движения, действующие «от точки к точке и от мгновения к мгновению».

Один из ведущих западных ньютоноведов И. Б. Коан в результате анализа трех прижизненных изданий «Начал» Ньютона приходит к выводу, что непрерывная форма ньютоновского второго закона не является фундаментальной: она является производной от импульсно-моментной (impuls-momentum) дискретной формы этого закона. И. Б. Коэн видит новизну ньютоновской динамики в том, что она трансформировала физику удара (являвшуюся в XVII в. предметом пристального внимания) в физику непрерывных сил, действующих на расстоянии.

Естественным образом возникает вопрос о причинах сознательного укло­нения Ньютона от «легализации» своих истинных представлений о дискретном времени и движении. Ответ состоит в том, что, во-первых, во времена Ньютона атомизм как концепция еще не был санкционирован англикан­ской церковью и, во-вторых, прибегая к теологически не апробированным концепциям, он боялся скомпрометировать свою физику, вместо того чтобы ее обосновать.

Л. М. Косарева:

В заключение зададимся вопросом: кем же все-таки был Ньютон — «гением непрерывности» или «гением дискретности»? На этот вопрос можно ответить следующим образом. Концепция непрерывной величины зрелого Ньютона («Начала», «Квадратура кривых») является синтезом радикального математического атомизма его ранних работ с традиционным континуализмом, господствующим в геометрии, начиная с античности: непрерывность целого класса величин есть не исходное состояние, а предел, к которому стремится внутренне «разорванная» на «интервалы», «ступени», «моменты», «импульсы» величина при бесконечном уменьшении значения каждого из таких интервалов.

Атомистическая трактовка времени и движения как последовательности актуальных бесконечно малых приращений, свойственная ранним работам Ньютона («Некоторые философ- ские вопросы», «Анализ с помощью уравнений», «Метод флюксий»), нашла «неожиданное» развитие в современном нестандартном анализе. Егo основоположник А. Робинсон ссылается на Ньютона как на одного из предтеч этого математического метода.