Современные электоральные процессы: взаимосвязь поведенческого и институционального аспектов (политологический анализ)

Вид материалаАвтореферат диссертации

Содержание


Ii. общая характеристика работы
Характеризуя первый уровень политической институционализации – «уровень политического романтизма»
Второй уровень политической институционализации
Подобный материал:
1   2   3   4

II. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ



Во введении обосновывается актуальность темы диссертации, освещается степень ее разработанности, определяются цели и задачи исследования, его объект и предмет, рассматриваются теоретико-методологи-ческие основы исследуемой проблемы, эмпирическая база и источники, фиксируется научная новизна и положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Концептуальный анализ проблемы: массовое политическое поведение в трансформирующемся институциональном пространстве» анализируются теоретико-методологические основы интегративного рассмотрения политического поведения в рамках той или иной институциональной среды. Диссертант выделяет два основных аспекта институционального подхода. Первый фиксируется понятием «институциональная среда», под которой понимается совокупность «правил игры», т.е. правил, норм и санкций, образующих политические, социальные и юридические рамки взаимодействий между людьми, которые через систему положительных и отрицательных стимулов направляют поведение людей в определенное русло и тем самым делают ситуацию менее неопределенной. Эти установления подразделяются на неформальные нормы (обычаи, традиции) и формальные правила (конкретные законы, нормативные акты) или на явные и неявные установления.

Второй аспект фиксируется понятием «институциональное соглашение» и относится к политическому образованию (государству, политической партии, избирательному объединению и т.п.), которое конституируется на основе договора (контракта) между отдельными индивидами относительно дополнительных «внутренних» ограничений, добавляемых к общепринятым «правилам игры», соблюдать которые они обязаны. Институциональная практика характеризует реализацию институциональных соглашений в данной институциональной среде. Следует подчеркнуть, что в каждый данный момент институциональная среда не зависит от действий конкретных политических акторов и потому статична, она изменяется особым образом; институциональное соглашение существует в той мере, в какой институциональная практика ему соответствует, т.е. оно динамично, может изменяться в той мере, в какой меняется практика. Если практика не соответствует соглашению, оно не действует, утрачивает смысл.

Применительно к данному исследованию, ведя речь об «институциональном измерении массового политического поведения», диссертант под этим понимает прежде всего выявление с позиции среднесрочной перспективы факторов, влияющих на изменение вектора политического поведения населения современной России. При этом в качестве одного из уровней массового политического поведения в условиях становления демократии выбрано политическое поведение 90-х гг. ХХ в., а в качестве другого – середины первого десятилетия века ХХI в.

Если во времена СССР массовое политическое поведение определялось «правилами игры», установленными руководством страны, то с началом демократизации ситуация стала меняться.

Как наглядно показали прокатившиеся на постсоветском пространстве «цветные революции», массовая политика, в рамках которой максимально большие группы граждан включаются в политический процесс, причем в качестве носителей государственности, оказалась вполне реальной в странах, традиционно считавшихся политически пассивными. При этом процессы самоорганизации на равных существуют с директивными методами организации и управления массовым политическим поведением.

Очевидно, что при определенных условиях даже традиционно пассивное общество способно явить миру примеры резкого роста политической активности больших социальных групп. В революционных ситуациях на первое место выходят не иерархические структуры, формируемые элитами, а сетевые образования, которые в значительной мере и влияют на изменение вектора массового политического поведения.

В рамках указанного сценария возникающие в процессе самоорганизации электоральные кластеры неформальных отношенческих сетей на постсоветском пространстве эволюционируют как в сторону автономных структурных единиц, так и по сценарию перехода «количества» политического недовольства в «качество» массового политического поведения. Первый из указанных вариантов характерен для современной России, а второй – для Украины, Киргизии и некоторых других постсоветских государств.

Институциональные изменения массового политического поведения во многом детерминированы. В качестве основных детерминант массового политического поведения диссертантом обозначены следующие:

– наличие идеологии, на которую ориентируется элита и население;

– развитость политической культуры;

– соотношение между потребительским политическим поведением и поведением, ориентированным на общественные интересы;

– восприятие населением роли политических партий и политической оппозиции как неотъемлемых элементов институтов демократии и неприятие нормативных ограничений осуществления избирательных прав больших групп населения.

– нормативное регулирование массового политического поведения.

Их проявления рассмотрены и детализированы в рамках первой главы диссертации.

В процессе рассмотрения детерминант, влияющих на массовое политическое поведение, неизбежно встает вопрос о его закономерностях применительно к условиям транзитивных демократий. К сожалению, в политической науке указанная проблематика разработана недостаточно. Одной из причин такого положения является небольшой срок изучения указанных процессов, не позволяющий прийти к однозначному толкованию происходящего, а также неравновесность воздействия в разных странах упомянутых выше детерминант массового политического поведения.

Вместе с тем, ситуацию осложняет и одновременность проведения, как политической, так и социальной, а также экономической модернизации. На тот факт, что в некоторых восточно-европейских странах происходит «тройная» трансформация (политическая, экономическая и территориальная), первым еще в начале 90-х гг. обратил внимание немецкий политолог К. Оффе1.

Характеризуя ситуацию в современной России, диссертант подчеркивает, что здесь мы имеем дело скорее с всплесками массового политического поведения (как это было в первые постперестроечные годы), сопровождающегося длительными периодами политической апатии. Такого рода ситуация складывается уже далеко не стихийным образом, ибо при нынешнем уровне централизации функционирования существующей в стране пропагандистской машины направить всю ее мощь в единый смысловой поток в принципе не составляет труда, однако такого не происходит.
Прежде всего потому, что возвращение «человека действующего», описанного Аленом Туренном, не отвечает интересам элиты, желающей защитить себя от конкуренции снизу на долгие годы вперед. Тем не менее, как свидетельствует практика, избежать политической мобилизации не удастся, поскольку в силу законов эволюции обновление неизбежно.

Прогнозируя в этом плане возможное развитие ситуации, диссертант отмечает, что уже в обозримом будущем характерная для российской системы власти структурная перегрузка заметно возрастет, и идеология «суверенной демократии», а также «управляемой демократии» для элиты утратят свои преимущества, заключающиеся в четкости, быстроте и предсказуемости управления. Эти процессы будут происходить на фоне нарастающей в обществе неудовлетворенности из-за роста социальной несправедливости, коррупции, межнациональной напряженности. Кроме того, нарастает недовольство продолжающимся моральным и идеологическим кризисом, что также может сказаться на изменении характера массового политического поведения.

Преемникам В.В. Путина придется вплотную заняться проблемами социальной справедливости, предложить обществу антибюрократическую повестку, не на словах заняться проблемами системной коррупции, возрождения нравственных ценностей, выработкой реальных механизмов по переходу от сырьевой экономики к экономике промышленной и постиндустриальной. Все это означает неизбежную трансформацию, казалось бы, устоявшихся в стране моделей массового политического поведения.

Во второй главе «Уровни политической институционализации и политическое поведение» диссертант, опираясь на изложенные в первой главе теоретические подходы, вводит концепт уровней политической институционализации. В главе подчеркивается, что институционализация может быть исследована с двух основных точек зрения. Во-первых, как исторический процесс зарождения и установления новых социальных институтов, что позволяет раскрыть причины и условия их возникновения. Во-вторых, в качестве функционирования социальных институтов в рамках социальной системы в связи с процессом адаптации индивидов и коллективов к ее нормативным требованиям, в ходе которого формируются социально-психологические механизмы, обеспечивающие стабильность и устойчивость общественной организации».

В рамках проведенного исследования диссертант ориентировался на первый подход, поскольку низкоуровневая политическая институционализация характерна для стран с переходными политическими режимами.

В итоге в главе предложена и обоснована трехуровневая теоретическая модель.

Первый уровень политической институционализации назван «уровнем политического романтизма».

Второй уровень политической институционализации определен как «уровень электорального практицизма».

Третий уровень политической институционализации назван «уровнем завершения формирования политического института выборов / возврата в исходное состояние формирования политического института».

Для каждого из вышеуказанных уровней определяющими проявлениями выступают:

– возникновение определенных общественных потребностей в новых типах социальной деятельности;

– развитие необходимых организационных структур и связанных
с ними норм электорального поведения и электоральной культуры;

– степень интернализации индивидами новых социальных норм и ценностей, формирование на их основе системы потребностей личности, ценностных ориентаций и ожиданий,

а также факторы, способствующие вышеуказанным политическим процессам.

Характеризуя первый уровень политической институционализации – «уровень политического романтизма», диссертант подчеркивает, что он отличителен слабостью государства как социального института, высокой общественно-политической активностью населения, малым влиянием технологий манипулирования общественным мнением, значительным авторитетом масс-медиа в вопросах формирования норм электорального поведения, активной критикой предшествующей исторической формации и поиском новой национальной идеи.

В странах бывшего соцлагеря в рамках политической романтики квазитрадиционный способ социально-политического мышления проявился в навязчивой идее заполнить «идеологический вакуум», оставленный марксистско-ленинской идеологией, новой «интегративной идеологией»1. Квазитрадиционная проективистская риторика довольно отчетливо наблюдалась в российской политической жизни 90-х гг. прошлого столетия. В России популярной в процессах политической институционализации была апелляция к традиции «русской идеи», представляемой православием, славянофильской «соборностью» и даже триединой уваровской формулой.

«Проектное» видение будущего, с успехом воспроизводившееся
в советское время (например, как «коммунизм через двадцать лет») использовалось в постперестроечный период, проявив себя в «проективизации» либеральных реформ. …российский радикал-либерализм (Б. Ельцин, Р. Хасбулатов, Г. Попов, Г. Бурбулис и др.) совершенно игнорировал вопрос о возможностях совмещения принципов западного либерализма в редакции Ф. Хайека и М. Фридмана с российской национальной культурной «почвой». «Абсолютная» идея поглотила все относительное, оставив за рамками политического обсуждения вопросы о средствах и «цене» ее достижения, а также вопросы формирования электоральной культуры населения.

На первом уровне институционализации национальные бюрократии солидарны с нарождающимися структурами гражданского общества. Однако, со временем, существующие между указанными акторами противоречия в целях и формах развития государства, проявляются все острее. Период революционной романтики постепенно заканчивается, и политическая институционализация переходит на второй уровень.

Второй уровень политической институционализации в рамках предлагаемой нами классификации определим как «уровень электорального практицизма». На данном уровне политическая романтика перестает быть для субъектов политических преобразований основным мотивом трансформации электоральных процессов. Население постепенно начинает осознавать, что власть передана народом далеко не самым лучшим его представителям, а полученные ресурсы элитой используются в своекорыстных интересах перераспределения собственности.

На втором уровне политической институционализации экономическая несправедливость становится основным фактором, способствующим отношения населения к участию в электоральных процессах, формируя прагматическое отношение к выборам: вы нам заасфальтируйте дорогу, отремонтируйте дом, решите иные коммунальные проблемы, а мы только после этого пойдем на выборы. Разумеется, подобный шантаж малоэффективен и если бы не СМИ, власть вообще бы не реагировала на локальные стихийные протестные акции. Тем не менее, символический ресурс общественного мнения позволяет хоть в какой-то мере влиять на действия депутатов и чиновников.

Политики же ориентируются на технологии социального мифотворчества и использования в своих интересах символического капитала создаваемых при участии масс-медиа новых идеологических мифов. После того как эйфория смены власти проходит, политические партии и кандидаты начинают усиленно реализовывать на практике идеологические концепты Лоуэнштейна, который писал, что идеологическая мобильность (и эффективность) зависят от упрощения, популяризации и даже вульгаризации, выполненной через технику символов1.

Указанная техника воздействия на электоральное поведение широко использовалась и в советские времена, разница же в формах и масштабах идеологического воздействия, а также в используемых для этого инструментах.

Представители левых движений продолжают использовать модифицированный вариант риторики советских времен, тем не менее, в большей мере апеллируя к сознательности и свободе электорального выбора. Однако и те, и другие ориентируются на семиотические стратегии пропаганды и коллективного внушения, отвечающие латентному семиозису субкультуры недовольных, которые охарактеризованы С. Московичи как обольщение масс.

Подводя итоги анализа второго уровня политической институционализации, необходимо признать изменение характера общественных потребностей в новых типах социальной деятельности. Надежды на скорейшее повышение уровня жизни проходят, реформы чаще всего приводят
к ухудшению материального положения и сокращению политических свобод. Пришедшая к власти элита создает организационные структуры, основной задачей которых является удержание собственности после прошедших процессов ее перераспределения. На это же нацелены и формируемые масс-медиа регулятивы политического поведения. У значительной части населения происходит психологическое отторжение новых социальных норм и ценностей и не происходит формирование на их основе системы потребностей личности. Появляются новые группы, готовые благодаря использованию политических инструментов в процессе третьего этапа институционализации, преобразовать политическую систему в соответствии со своими взглядами.

Согласно формальной логике разработки теоретических моделей, третий уровень политической институционализации, который обозначен как «уровень завершения формирования политического института выборов / возврата в исходное состояние формирования политического института», должен приводить либо к завершению процесса институционализации, либо к возврату в исходное состояние формирования политического института. На практике завершения формирования политического института выборов происходит не всегда – в некоторых случаях политическая система возвращается к своему первоначальному состоянию.

В транзитивных обществах процесс политической институционализации электоральных институтов может считаться завершенным при существовании следующих условий:

– наличия сформировавшегося широкого слоя среднего класса, способного обеспечить политическую стабильность общества;

– низкого уровня политической и экономической коррупции;

– наличия прозрачных процедур проведения выборов, с возможностью контроля со стороны всех заинтересованных политических акторов;

– функционирования независимой правовой системы;

– возможности равного доступа к национальным и региональным масс-медиа представителей различных политических сил.

Указанные предпосылки, говоря математическим языком, являются необходимыми и достаточными для завершения процесса институционализации. При этом мы специально в перечень необходимых условий не включили фактор соответствия выборного законодательства демократическим стандартам, поскольку как будет указано во второй главе диссертации, указанные стандарты являются понятием относительным, завися от уровня развития общества и социокультурных факторов. Кроме того, не может относиться к числу основных условий и воздействие иностранных акторов, в том числе и попытки дестабилизации политического института со стороны иммигрантов-оппозиционеров, поскольку такого рода ресурсы оказываются эффективными только после прохождения точки бифуркации под воздействием массовых акций социального протеста.

Если же указанные выше условия процесса политической институционализации электоральных институтов не соблюдаются, т.е. вектор политического развития направлен в противоположном направлении, в сознании широких масс формируется убежденность в том, что в результате процессов институционализации социальный институт выборов так и не завершил своего формирования, а политическая система не устоялась. После перехода процессов политического реформирования «количества в качество», т.е. прохождения точки бифуркации, появляется возможность перехода на более низкие уровни формирующегося политического института.

В среде социально незащищенных слоев общества и малого бизнеса формируется т.н. «протестный электорат». Указанная часть общества, с одной стороны, активно участвует в выборах, а в случае тотальной фальсификации результатов народного волеизъявления, при определенных условиях, готова участвовать в акциях гражданского неповиновения, направленных на изменение политической системы.

Кроме того, в среде политической элиты общества формируются акторы, способные кардинально изменить направление развития соответствующих политических структур и системы в целом.

Предложенная во второй главе теоретическая модель описывает лишь внешние признаки институционализации. Для того чтобы понять суть происходящих процессов, необходимо оценивать электоральное поведение и электоральную культуру населения. Данная проблематика рассмотрена в третьей главе диссертации «Электоральное поведение и электоральная культура в условиях формирующихся демократических институтов».

Уточняя базовые понятия, диссертант отмечает, что электоральная культура представляет собой совокупность наиболее типичных для общества паттернов (стереотипов) политических представлений, установок и ценностных ориентаций, традиций и символов, политического поведения. В основе любой культуры, в том числе и электоральной, лежит социальный и исторический опыт, который обусловливает систему традиций, ценностей и образцов поведения в процессе осуществления выбора из существующих вариантов.

Электоральная культура является неотъемлемой частью общей культуры общества, выступая в качестве важного системообразующего фактора политической жизни. Сравнительное изучение электоральной культуры демократических обществ расширяет возможности понимания процессов становления политических институтов.

Под электоральным поведением понимается поведение избирателей, политических партий и общественных деятелей в период подготовки и проведения выборов, формируемое и активизируемое посредством электоральных институтов, политических лидеров и СМИ. В рамках современного политологического дискурса используются три основных подхода, объясняющих электоральное поведение: социологический, социально-психологи-ческий и рационально-инструментальный.

Как показано в третьей главе, в транзитивных государствах в условиях низкоуровневой политической институционализации можно наблюдать только фрагментарные соответствия электорального поведения граждан вышеописанным теоретическим моделям известных западных политологов.

Дело в том, что указанные модели разрабатывались применительно к ситуациям с устоявшимися политическими институтами и, соответственно, не учитывали реалии транзитивных обществ. В частности, к числу последних может быть отнесен и феномен экспорта демократии, говоря иными словами, «цветных революций».

Что касается наиболее распространенной модели электоральной культуры Г. Алмонда и С. Вербы, согласно которой стабильность функционирования общества обеспечивается не столько специфическими характеристиками электорального выбора, сколько особенностями взаимодействия правящих политических элит и населения, то, как показано на конкретных примерах в третьей главе диссертационного исследования,
в современной России, как и в иных в обществах с низкоуровневой политической институционализацией, данная модель практически неработоспособна, поскольку ориентирована на гражданское общество, которое в указанных странах находится в зачаточном состоянии и не в состоянии оказывать заметное влияние на процессы институционализации. Отсутствие же реальных противовесов власти, характерное практически для всех транзитивных обществ, приводит к тому, что на электоральное поведение оказывает влияние множество трудно прогнозируемых обстоятельств, не учитываемых в рассмотренной модели. Такой же вывод можно сделать и касательно моделей Берельсона и Лазерсфельда о влиянии социальных факторов на феномен электорального поведения, а также А. Кэмпбелла, утверждающего, что наиболее значимым фактором для понимания и прогнозирования электорального выбора является, тем не менее, партийная идентификация.

Диссертант допускает, что в условиях западных обществ данный фактор может выступать определяющим (хотя и здесь в последнее время границы партийной идентификации все больше и больше размываются). Вместе с тем, попытки построения прогнозных моделей на основе изучения партийных идентификаций в транзитивных обществах не привели к релевантным результатам.

Объясняется это тем, что в условиях нестабильности политической системы общество сталкивается с перманентным кризисом политической идентичности акторов. К примеру, в России практически к каждым парламентским выборам властные элиты разрабатывают и реализуют проект новой «партии власти». Аналогичная ситуация и в других постсоветских государствах. Соответственно, фактор партийной идентификации если и работоспособен, то только применительно к электоральному поведению сторонников партий левой ориентации.

Слабо работает и еще один широко распространенный в западной политологии исследовательский подход, исходящий из предположения, что структура электорального выбора во многом подобна структуре потребительского выбора. В транзитивных обществах эта модель «потребительского выбора» плохо работает, в связи с отсутствием мировосприятия гражданами партнерских отношений с институтами государства.

В этом плане, современные российские политики не очень-то утруждают себя вопросом, о том, чьи интересы они представляют, «для кого играют», и неудивительно, что избиратели весьма приблизительно делят политических деятелей на тех, кто «за народ», и тех, кто «против народа». Естественна и реакция на политиков как на «дающих представление», а не «представляющих интересы».

Подобная «театрализация» политической жизни в условиях низкоуровневой политической институционализации отличается крайним цинизмом, равнодушием политиков к удовлетворению на практике глубинных электоральных интересов граждан. Поскольку сила господствует над правом, как уже неоднократно было в истории, «истинно живое и деятельное правосознание» отсутствует1.

С точки зрения диссертанта, основными репрезентативными элементами теоретического анализа феномена электорального поведения в анализируемых условиях должны быть:

– пространство электорального выбора;

– виды электоральных размежеваний;

– степень устойчивости электорального поведения;

– избирательные циклы;

– наличие или отсутствие территориального ценза / ценза оседлости.

Рассмотрение указанных элементов подробно реализовано в главе применительно к условиям низкоуровневой политической институционализации.

Значимым, как показано в главе, выступает также вопрос о методах изучения в обществах с низкоуровневой политической институционализацией указанных элементов феномена электорального поведения населения.

В целом электоральное поведение адекватно изучается в современных условиях с помощью методов факторного анализа, в процессе которого и составляется перечень факторов, воздействующих на поведение индивида, после чего анализируется их влияние на электоральный выбор. Диссертантом предложен и обоснован собственный вариант матрицы факторов, влияющих на электоральное поведение в обществах с низкоуровневой политической институционализацией. В нее включаются следующие факторы:

- наличие или отсутствие определенного исторического опыта участия населения в политике, в том числе в многопартийных выборах;

- фактор географической локализации (город или сельская местность);

- наличие или отсутствие политических инструментов влияния граждан на процесс принятия решений в вопросах организации электоральных процедур и проведения выборов в целом;

- степень коррумпированности процесса выборов и восприятия ее как некой неизбежности при осуществлении электоральных процедур;

- экономический фактор уровня благосостояния граждан в транзитивном обществе;

- фактор наличия или отсутствия внешнего целеполагания при патерналистском восприятии большей частью населения государства.

Адекватность данной матрицы с очевидностью показали исследования диссертантом электоральных настроений и поведения граждан Челябинской области, проведенные ИСЦ «Зырянов и партнеры» в 2005-2006 гг.1

В