Geum.ru

«Слова о Полку Игореве»

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   37

6. Пети было песь Игореве, того (Олга) внуку: «не буря соколы занесе чресъ поля широкая — галицы стады бђжать къ Дону великому. чи ли въспђти было, вђщей Бояне, Велесовь внуче: «комони ржуть за Сулою — звенитъ слава въ Кыевђ!



Этот фрагмент всегда вызывал массу проблем у переводчиков и исследователей и способствовал возникновению скептического взгляда на подлинность «Слова…». В первом издании «Слова…» и в екатерининской копии после «того» следует в скобках слово «Олга» (в копии — Ольга). Есть основания считать, что Н. М. Карамзин отрицал наличие этого слова в оригинале. Р. Ф. Тимковский сообщил как слышанное им у К. Ф. Калайдовича: «…по сделанному им, Н. М. Карамзиным, сличению оказалось, что Песнь о походе кн. Игоря со всей точностью напечатана против подлинника, выключая слов: вечи Трояни, вместо которых в подлиннике стояло сечи Трояни. Касательно же поставленного в скобках слова Олега, на 6 стр., то это учинено для большей ясности речи» [Полевой, 1839, с. 20]. Если учесть что слово «Олга» добавлено первыми переводчиками «Слова…», то возникает возможность различных трактовок.

Д. Н. Дубенский, Вс. Миллер, Д. В. Айналов предложили считать князя Игоря внуком Трояна. Вс. Миллер утверждал: «Герой поэмы называется внуком Трояна. Как ни странно, но грамматически иного смысла не может быть». Развивая свою идею о болгарских корнях «Слова…», он полагал что автор «Слова…», ориентируясь на болгарский прототип, «поставил Игоря на место какого-то другого лица, таким образом, русский князь оказался внуком болгарского мифического царя Трояна» [Миллер, 1877, с. 108—109].

Д. В. Айналов, доказывая, что Игорь внук Трояна, писал: «Так как Игорь является вождём в описываемом автором Слова походе, то тропа Трояна представляет собой тропу военных предприятий и битв, с которой связано имя Игоря» [Айналов, 1968, с. 93].

Следует заметить, что полное название поэмы, под которым она вышла в первом издании, — «Слово о полку Игореве, Игоря сына Святославля, внука Ольгова». Оно не оставляет сомнений относительно подлинного деда князя Игоря, поэтому идея подменить его Трояном не получила распространения.

Д. С. Лихачёв по поводу данного фрагмента писал: «Слово "внук" часто означает в древнерусском просто "потомок". "Того внука" может, действительно означать и потомка — преемника Бояна, т.е. позднейшего поэта. Принимаю здесь, однако, предположение И. М. Кудрявцева (высказанное им устно и не опубликованное), что речь в этом месте идёт о Бояне — "того внуку", как о чём-то известном, а в дальнейшем разъясняет: "вещей Бояне, Велесовь внуче"» [Лихачёв, 1950, с. 386—388]. Допустить, что местоимение «того» относится к Велесу трудно, поскольку имя Велеса упоминается позже.

М. В. Щепкина полагает, что «того внука» означает самого автора «Слова…», который по её мнению был внуком Бояна, причём отнюдь не в переносном смысле. Она пишет: «Наименование внук Бояна» вряд ли мог позволить его ученик, уже не молодого возраста, притом слагающий песни в ином стиле. Такое восхваление Бояна … странно со стороны ученика, тогда как со стороны потомка знаменитого певца оно понятно и законно» [Щепкина, 1960, с. 73—75]. По версии М. В. Щепкиной, автор «Слова…» говорит в поэме о самом себе, причём как о постороннем человеке. Эта версия также не получила поддержку у исследователей.

Поскольку имя Олега упомянуто уже в заглавии «Слова…», есть все основания соотносить местоимение «того» с ним. Н. С. Демкова предположила, что само местоимение «того» возникло вследствие неверно прочитанного прилагательного «Ольгову» с выносными буквами «в» и «л» и написания начального «о» как «то». По её мнению следует читать: «Игореви, Олгову внуку» [Демкова, 1990, с. 114-119].

Весьма серьёзные проблемы у исследователей «Слова…» возникают при толковании выражения «вещей Бояне, Велесовь внуче». Вслед за первыми издателями «Слова…» исследователи склонны видеть в Велесе языческого бога Волоса (Велеса). При такой трактовке возникает целый ряд вопросов. Рецидив язычества, который столь демонстративен, не мог не взволновать уже первых издателей «Слова…». В примечании к данному фрагменту они отметили: «По названïю Бояна внукомъ Велесовымъ, кажется, что онъ жилъ до принятïя въ России Христïанской вђры». Не менее сложно установить, какая функция бога делает его покровителем певцов. Дело в том, что Волос (Велес) известен, прежде всего, как «скотий бог». Следует отметить, что слово «скот» означало в древнерусском языке не только домашних животных, но и имущество, деньги, богатство. Велес был также божеством растительного плодородия, о чём свидетельствует обряд «завивания бороды» Велеса, в ходе которого оставленные в поле несколько стеблей хлебных злаков завивались и украшались [Афанасьев, 1865, с. 695]. Отождествляя «скотьего бога» с Велесом в «Слове…», исследователи вынуждены объяснять и то, каким образом «скотий бог» умудрился стать богом поэтов.

Согласно Н. М. Гальковскому [Гальковский, 1916, с. 697] и Н. Квашнину-Самарину [Квашнин-Самарин, 1872, с. 256—257], причиной отождествления «скотьего бога» и бога поэзии было то, что пастухи, покровителем которых был Велес, были одновремённо певцами и музыкантами. Следует заметить, что серьёзных оснований видеть в Велесе покровителя пастухов, нет. Нет и свидетельств того, что Велес был покровителем певцов и музыкантов.

Е. Н. Аничков исходил из того, что Велес, будучи богом богатства и торговли, был и богом культуры вообще, или воспринимался в качестве такового первыми книжниками [Аничков, 1914, с. 337]. Серьёзных свидетельств в пользу своей гипотезы Е. Н. Аничков не привёл.

По мнению Е. В. Барсова, покровителем сельского хозяйства и скота Велес был у земледельцев и скотоводов. Для певцов он был подателем вдохновения [Барсов, 1887, с. 352—362]. Суждение Е. В. Барсова о Велесе носит сугубо умозрительный характер.

В. Н. Топоров и В. В. Иванов видят в Велесе противника громовержца Перуна, мифического Змея. Они считают, что название Бояна «Велесовым внуком» в «Слове…» порождено древней связью культа Велеса с обрядовыми песнями и поэзией [Топоров, 1929, с. 227].

Аргументы в пользу тюркских истоков культа Велеса высказаны Н. А. Баскаковым. Он пишет: «Не останавливаясь на разборе различного рода мнений о происхождении названия Велес ~ Волос, мы выскажем только своё предположение о необычайной фонетической и семантической близости названия славянского языческого бога Велесъ с чувашским (~ булгарским) сочетанием выльǎх ´скот, скотина´ + çы — аффикс профессии; > выльăхçы ´скотник, скотовод, занимающийся скотоводством, относящийся к скотоводству´. С выпадением конечного гласного это слово совпадает с названием славянского языческого божества, покровителя скота Велесъ < Выльăхç(ы).

Если племенное название племени мокша имеет связь с именем женского божества Мокошь, то ещё вероятне, что племенное название влах, валах, обозначающее скотоводов Юго-Восточной Европы, присвоено было им соседними тюркскими племенами дунайских булгар — выльăх ~ выльăх + çы, с тем же значением ´скотовод´. Как известно, в X в. дунайские булгары, оттеснённые печенегами, основали на Дунае племенное объединение Лебедию, подчинив себе некоторые угорские, тюркские, славянские и романские племена» [Баскаков, 1985, с. 144].

Гадания по поводу природы языческого божества отнюдь не избавляют анализируемый фрагмент «Слова» от крайне неуместного для XII в. рецидива язычества и порождённых нарочитым архаизмом проблем. Избавить памятник от «скотьего бога» можно, если отождествить Велеса с Олегом (Вольгой, Ользой, Вользой). Глубоко правы исследователи, которые подобно Л. Гумилёву считают, что Олег «это титул, это не имя собственное» [Гумилёв, 2003, с. 364]. Подобный титул носил, например, внук Тимура — выдающийся узбекский астроном Улугбек. В тюркских языках этот титул этимологизируется без серьёзных проблем. Более того, такие его русские формы, как Олег, Оля, Ольза, Олеся имеют надёжные соответствия в тюркских языках: олуг ´великий, знаменитый, высокопоставленный, почтенный и т. д.´; олы ´старший, взрослый, солидный, почтенный, пожилой, большой и т. д.´; олысы ´самый старший, самый большой и т. д.´. С учётом сказанного данный фрагмент «Слова» можно перевести так:

Воспел бы песнь Игорю, (Ольга) внуку:

«Не буря соколов занесла через поля широкие —

галок стада бегут к Дону великому»;

или воспел вещий Боян:

«Ользы внук! Кони ржут за Сулою…

Галки, упомянутые в данном фрагменте «Слова», уже давно привлекают внимание исследователей. Обычная трактовка данного места: русские — соколы, половцы — галки. Так, например, толкует это место Д. Лихачёв: «Не буря (русских) соколов занесла через поля широкие, а стада (половецких) галок (уже) бегут к Дону великому» [Лихачёв, 1983, с. 167].

О. О. Сулейменов предложил принципиально иную интерпретацию запева Бояна. Он видит здесь «оглушительное сравнение Игорева воинства не с соколами, а с галками». По его мнению, «Игорь не как сокол летит на израненную от ударов Святослава степь, а как галица на падаль. Так "летал" он на беззащитные кочевья весной 1184 года» [Сулейменов, 1985, с. 105]. Разумеется, подобного рода интерпретация не отражает реального отношения автора «Слова…» к половцам в момент реальной угрозы половецкого нашествия.

Следует заметить, что с галками с древней русской словесности соотносятся не только половцы. Так, например, Д. Н. Дубенский напоминает, что в «Повести временных лет» под 1097 годом побеждённых венгров окружили, сбили в толпу, как «сокол сбивает галице» [Дубенский, 1844, с. 27].

А. К. Югов в двух случаях («галицы… бежать» и «говор галичь убуди») предложил под галицами подразумевать воинов-галичан. По его мнению, в «походе Игоря против половцев огромное, если не главнейшее, участие принимали галицкие полки» [Югов, 1970, с.133]. С возражением против подобной интерпретации выступили Л. А. Дмитриев, О. В. Творогов, О. О. Сулейменов.

Биолог Г. В. Сумаруков попытался доказать, что появление множества разумных животных в «Слове…» вызвано пережитками тотемизма у половцев. Ему показалось странным, что «поведение практически всех животных, выступающих в поэме в качестве участников событий, не соответствует времени года» [Сумаруков, 1983, с. 6]. Так, например, «в средине мая волки не только не образуют стай, но и практически не воют, а лишь иногда негромко подвывают» [Там же, с. 11], а «обычно не в меру говорливые …галки молчаливы. Их голоса не услышать не только на рассвете, но и в другое время суток» [Там же, с. 15]. Подобного рода факты привели Г. В. Сумарукова к мысли что, в «Слове» говорится не о галках, дятлах, полозах, гусях, лебедях, сороках, лисицах, волках, а об орде Галок, орде Дятлов, орде Полозов, орде Гусей, орде Лебедей, орде Сорок, орде Лисиц, орде Полозов.

Пространно излагая свои взгляды, Г. В. Сумаруков совершенно забывает упомянуть о том, как ведут себя животные в экстремальных условиях. Между тем появление многотысячного войска в безлюдной степи не могло не сказаться на поведении животных. Предлагаемые Г. В. Сумаруковым трактовки фрагментов «Слова» являются предельно надуманными. Так, например, по мнению Г. В. Сумарукова во время бегства Игоря галки «помълкоша», поскольку беглецы проходили через кочевья орды Галок. «Их молчание должно быть понято, как бесполезность что-либо говорить, поскольку Игорь уже беспрепятственно прошёл через их кочевья» [Там же, с. 101].

Особые сложности у Г. В. Сумарукова возникают при переводе фрагмента «Слова…», в котором князь Игорь «полетеђ соколомъ подъ мъглами, избивая гуси и лебеди завтроку, и обђду, и ужинђ». Трактовка Г. В. Сумарокова, данная этому фрагменту «Слова…», позволяет заподозрить князя Игоря в каннибализме. Гипотеза Сумарукова была подвергнута резкой и аргументированной критике в рецензиях В. Н. Миротворцева [Миротворцев, 1985, с. 147—149] и М. Ф. Гетманца [Гетманец, 1982, с. 194—198].

Решить проблему загадочных галок в «Слове» можно, если вспомнить слово халык, которое у многих восточных народов означает «население, жители, народ, народность, толпа, массы, люди». Соотнося галок со словом халык, мы становимся на путь историзма и не пытаемся именовать половцев глубоко чуждым для них словом. При этом отпадает надобность насильственно притягивать тотемизм и придумывать орду Галок.