Литература коренных народов крайнего севера

Вид материала

Литература

Содержание И тебе не жалко? На новую стоянку Маут Чиктикана Вкус лепешки

Подобный материал:

• "О совершенствовании системы образования и сохранения самобытных коренных малочисленных, 1085.37kb.
• Литература коренных народов севера хрестоматия для учащихся 1 класса, 326.36kb.
• Программа для русскоязычных стажеров (обучение проводится на русском языке), 254.02kb.
• Темы дипломных работ Молодежь Крайнего Севера: проблемы и перспективы. Социальная политика, 31.08kb.
• Закон РФ от 19 февраля 1993 г. N 4520-1, 210.34kb.
• Общественно-политическое движение коренных народов якутии (конец 1980-х 1990-е гг.), 336.61kb.
• 683000, г. Петропавловск-Камчатский, ул. Ленинская,, 829.05kb.
• Положение коренных малочисленных народов Севера Нарушение права на благоприятную окружающую, 982.85kb.
• Аварийная служба по газобаллонным установкам, 240.97kb.
• Краевая научно-практическая конференция, 34.31kb.

Ночь

Олени дремали на лугу, когда усталые ребята пришли в стойбище.

Ездовых Апоки и Пети кто-то уже расседлал, и они спокойно паслись в прибрежном кустарнике.

Апока доволен: солнце спряталось за горы, скоро стемнеет. Значит, сегодня уямкана никто не тронет.

— Где ты был, сынок? — спросил Чиктикан.

— В горах...

— Ну-ну... А то нет тебя и нет. Чуть не поехал на поиски, — пошутил отец.

— Устал, мой теленочек. Как теперь в ночное поедешь? — ласково ворковала бабушка. Она уже поставила перед Апокой ужин.

— Я не устал, упэ¹. — Апока любовался ее руками — коричневыми, морщинистыми и такими проворными.

— Ему виднее, он же мужчина, — поддержал сына Чиктикан.

— Мэник и Чино пригнали отбившихся, вот радость-то! — Бабушка, улыбаясь, расставляла чашки.

— А важенку бабушки Огдоо? — спросил Апока, вспоминая, как спугивал беглецов с ледника.

— Нашлась, нашлась. Бедная Огдоо от радости не знает, куда себя деть.

Чиктикан молча поглядывал на сына. Молчал и Апока. Он

думал, сколько же может в один день произойти разных собы­тий.

Подкрались сумерки. Горы стояли понурые и потухшие. Будто и не прорезал их днем алмазный блеск долинных речек. Один за другим с земли поднимались олени. Они с удовольствием раз­минали затекшие тела. Бабушка собрала в рюкзаки провизию. Ночи прохладные, без еды и горячего чая не обойтись.

Апока был в седле, когда заметил, что Петя и дед Кооча


¹упэ ^— бабушка

подогнали своих учаков. Апока понял, что это значит: они поднимутся с зарей и при первых лучах солнца найдут и убьют уям-кана. Петя отчаянно жестикулировал, что-то азартно рассказывал деду.


... Ночь. Небо до самого горизонта будто накрыто медвежьей шкурой. Олени кучно улеглись в ложбине и притихли. В темноте их совсем не видно. Лишь олени-альбиносы белеют маленькими островками. Ночью оленеводы определяют по ним, в порядке ли стадо: белые олени на месте, значит, и стадо на месте.

Отец и сын сидят у костра. Они только что попили чаю.

— Вздремни маленько, Апока, — советует Чиктикан, заметив необычную вялость сына.

«Может, заболел парень? С самого утра молчит и молчит. Или просто устал за день? Ведь это он нашел на леднике отбившихся оленей и пригнал в стадо. Другой на его месте расхвастался бы: вот, мол, какой я смелый и сноровистый! А он молчит, даже не намекнул». — Чиктикана переполняла отцов­ская нежность.

Апока не слышит отца. Он немигающими глазами смотрит на огонь. Пламя костра золотыми отблесками играет в его зрач­ках. Он не заболел и не устал.

Нет, если по правде, немножко устал. Но вот поел покрепче, и усталость прошла.

Тяжело на душе у Апоки, он думает об уямкане: «За что люди должны убить его? Почему он не может жить своей жизнью?» Отец рассказывал, как трудно приходилось, когда он был такой, как теперь Апока. Голодно было. Шла большая война. Но люди берегли уямкана. И просто так не трогали. Они говорили: «Уямкан живет для людей — кормит и согревает. Исчезнет уямкан — беда будет...»

Чиктикан подкладывает сухой хворост. Пламя костра снова начинает пляску, извиваясь и покачиваясь из стороны в сто­рону. Треск горящего хвороста и дыхание огня — как музыка.

«Что говорил Петя? — вспоминает Апока. — Рога? Нужны ка­кому-то там начальнику. Зачем? Уямкан не виноват, что у него такие рога. Начальник проживет и без них. Что же делать?..»

— Ама, мы сегодня уямкана видели, — тихо сказал Апока.

— Кто «мы»? — оживился Чиктикан.

— Я и Петя.

— Где?

— Недалеко отсюда.

— А-а, теперь я понял, почему учаки убежали от вас,— рассмеялся отец.— Разинули рты на уямкана!

Апока смутился и покраснел, но при свете костра это не было заметно. «Не могу же я рассказывать, как Петя едва не намял мне бока. Получится, что жалуюсь».

— Большой?

— Огромный! А рога!.. — Апока попытался изобразить над головой два крутых полукруга.

— Близко подпустил?

— Близко.

— Молодцы, повезло вам. Не всякому удается...

— Беда с ним будет! — еле слышно сказал мальчик.

— Ты о чем?

— Уямкана-то...— Апоку охватил страх, и он замолчал.

— Пусть живет,— твердо сказал отец.

— Да?! — В голосе мальчика смешались обида и отчаяние.

— Конечно! Надо всех наших предупредить, чтобы не вздума­ли случайно...

— Предупредить?! — перебил, задыхаясь, Апока.— Да его се­годня утром убьют!

— Кто убьет?

— Петя с дедом!

Апока не выдержал и все рассказал отцу. Только о драке умолчал.

Чиктикан вспомнил: действительно, дед Кооча седлал двух верховых и на вопрос: «Куда собрался?» — ответил: «Да вот, внуку тарбаганов показать».

— Выходит, старик меня обманул? — сам себя спросил Чиктикан. Он положил широкие ладони на плечи сына. — Мы защитим твоего уямкана.


Утро


Утром отец и сын пригнали оленей и сдали дежурство. Апока не лег спать как обычно.

— Упэ, дед Кооча и Петя уехали? — спросил он.

— Еще до солнца. И что людям не спится...

Отец напился чаю и сразу уснул. А мальчик все ждал чего-то, беспокоился, не находил себе места.

Наконец вдали появились Петя и дед Кооча. Апока схватил бинокль. По его смуглому лицу расползлась широкая улыбка. Охотники ехали пустые. Ни одного тарбагана даже не поймали. За ними, высунув красный язык, понуро плелся пес по кличке Волк.

— Ушел уямкан, — буркнул Петя при встрече. — Ушли рога...

И он рассказал, как долго они с дедом искали барана. Со­бака не брала след, потому что именно в тех местах прошли чьи-то олени. Они и вспугнули уямкана.

Апока не слушал Петю. Он думал об отце, перебирая в памяти события минувшей ночи, и улыбался.

Под самое утро они с отцом нашли тот горный луг, где пасся снежный баран. Рогач лежал спокойно. Если уямкана не тревожить, он обычно долго задерживается на одном месте. Ему бы, красавцу, почаще менять лежки, но не любит! И по этой причине часто гибнет. Дед Кооча не про­махнулся бы!

Чиктикан вышел из-за валуна и громко кашлянул. Баран оторопело повернул голову в его сторону, потом резко вскочил и понесся во всю прыть по склону. Отбежав метров двести, рогач остановился, обернулся и снова помчался. Но это был уже не испуганный, а гордый, красивый бег.

— Теперь далеко уйдет! — улыбнулся Чиктикан.

Красавец уямкан, закинув немного назад тяжелую голову, плавными, затяжными прыжками уходил по просыпающимся розовым горным склонам. Солнце нового дня снова играло на могучих боевых рогах снежного барана.


И тебе не жалко?


Прошло несколько дней. Петя никак не мог забыть снежного барана. Когда ребята собирались вместе, он только и говорил о великолепных рогах, которые были у него почти в руках. А виноват во всем, по словам Пети, был его пес: и догнать он не сумел, и след он не взял...

Петя так разозлился на Волка, что перестал кормить.

Если эвенская семья держит собаку, то ухаживают за ней дети. И вот Петя придумал наказание Волку. Он выносил остатки мяса и кости, которые ему давала для собаки бабушка Огдоо, и медленно подходил к Волку. Пес весело вскакивал на задние лапы, нетерпеливо подпрыгивал. Петя, ухмыляясь, проносил миску мимо собачьего носа, шел к берегу и бросал корм в речку. Собака, виляя хвостом, не верила своим глазам и долго смотрела вслед хозяину. Если бы не привязь, Волк успевал бы доставать остатки пищи из речки, пока их не унесло течение.

Уже на следующий день, когда Петя проделывал свои жестокие «фокусы», глаза Волка будто гасли при виде еды. В них поселилась тяжелая грусть, равнодушие к окружающему. Волк перестал подниматься с земли навстречу мучителю. Так и лежал, лишь изредка вздрагивал, глядя на Петю.

— О чем думал пес в эти минуты? О жестокости хозяина, о еде, о веревке, привязанной к ошейнику?

Дед Кооча и бабушка Огдоо ничего не замечали и только нахваливали внука: вот, мол, какой молодец — ухаживает за собакой.

Проделки мучителя заметил Апока.

«Снова подраться?— подумал он. — Или рассказать своему отцу и бабушке Огдоо?»

Нет, ябедничать Апока не хотел. И мальчик решил сам кормить Волка.

Собака радовалась Апоке и стеснялась его. Ей было стыдно за своего хозяина: Волк нерешительно помахивал хвостом и еле слышно скулил, словно жаловался. Его добрые глаза слезились.

Видно, пес понимал свое положение и не осмеливался по-другому выказывать чувства — вдруг выйдет из палатки Петя.

Волк торопливо глотал куски мяса и отбегал в сторонку.

Скоро Петя увидел, как Апока кормит собаку. Он с трудом удержался, чтобы не кинуться на мальчика, но вовремя сообразил. «Подеремся, и все откроется... То-то Волк перестал замечать меня. Даже голову не поднимает, когда я иду с миской!» — злился хозяин.

Петя подкараулил Апоку у речки:

— Ты зачем кормишь чужую собаку?

— А что, нельзя? — спокойно ответил Апока и зачерпнул ведром воду.

— Нельзя! И не подходи больше к Волку!

— А зачем ты мучаешь собаку?

— Не твое дело.

— И тебе не жалко? — Апока не мог понять Петю.

— Добряк какой нашелся! Чтоб я тебя возле собаки не видел! Понял?

— Нет, не понял. Не будешь кормить ты, буду кормить я.

— Что, что?! — Петя вплотную подошел к Апоке, сжав кулаки.

— Кормить буду я! — Апока в упор смотрел на него из-под насупленных бровей.

— Я тебя предупредил, а там смотри. — Петя повернулся и ушел.

После этой встречи Апока начал кормить Волка не таясь.

Петя молчал.

Странное состояние переживал Апока: ему вдруг стало жалко Петю. Он даже пытался помириться с ним. Но Петя еще больше злился и не хотел разговаривать.

«А может быть, он на себя злится?» — думал Апока...


На новую стоянку


В трудной жизни оленевода мало что может сравниться с подготовкой к переезду на новое пастбище и с самим пере­ездом.

Почему? Да потому, что, хотя кочевье всегда сопровождается радостным оживлением и ожиданием чего-то нового, дело это хлопотное, особенно для взрослых.

Рано утром свертывают палатки, разбирают чумы. Все части каркасов аккуратно складывают и крепко связывают. Очень важно хорошо упаковать одежду, постель и посуду. Одежда и постель должны быть сухими, посуда — целой!

Теперь надо поймать самых крепких, сильных рабочих оленей и хорошо закрепить на них круглые, ладные тюки. Детали кар­каса чума и кочевой палатки связывают в тюки подлиннее, перекидывают через спину оленя, и они свешиваются по бокам, а олень идет без седла.

Нагружают оленей так, чтобы и при большом и при малом переходе им было удобно идти, чтобы груз не ерзал по бокам и спине, не натирал кожу. Олень — животное выносливое, но все равно человек должен заботиться о нем, как о члене своей семьи.

Опытный вьючный олень любит перевозить только свою привычную ношу, ну, например, посуду. На первого попавшегося ее не погрузишь. Недовольный ношей, олень то и дело встряхивается, будто его щекочут, посуда в мешках гремит, и животное выходит из себя: прыгает, резко разворачивается, стараясь сбро­сить громыхающий груз.

На самых умных и смирных верховых оленях кочуют дети. Для них есть специальные седла — оньё с высокими шишками спереди и сзади. По бокам привязаны дощечки, обтянутые замшевыми шкурками. В таком седле малышу удобно. Не упадет ни вперед, ни назад и в сторону не свалится. Сидит, как в люльке, только голова да плечи торчат!

Дети постарше не нагружают оленей лишними вещами, остав­ляя свои игрушки на старом месте. Вернутся сюда, а игрушки ждут их!

К самому спокойному оленю привязывают собак. Не сделаешь этого — собаки во время перехода будут разбегаться и распуги­вать диких зверей, какие водятся в округе. Иногда они и на молодых оленят нападают, а то и в горы норовят убежать. Вот и ведет их на привязи невозмутимый олень, привыкший к этим бедовым, шумным спутникам.

Весь запас продуктов с собой не возят. Большую часть их хранят в ямах-ледниках или лабазах. Весной продукты завозят туда из поселка на нартах, пока не растаял снег. Кончились продукты — едут за ними в ледник или в лабаз.

Апока любит кочевать. Интересно увидеть новые, необжитые места. Интересно вернуться и туда, где уже были.

Особенно приятно кочевье в ясный, солнечный день. Но это как повезет. Оленеводы переезжают с места на место не тогда, когда хочется, а когда это необходимо. Ведь стадо пасется на одной стоянке всего четыре-пять дней. Дольше нельзя: тысячи оленьих копыт вытопчут ягельники, и они не скоро восстановятся, пожалуй, только лет через двадцать, а то и тридцать!

Вкусный, сытный мох ягель — любимый корм оленей, и пастух обязан беречь ягельные пастбища. Пришло время, и бригада снимается с места. В дождь, в снег — все равно.

...Апока охотно помогает бабушке и дедушке. В такой день мальчик незаменим.

Рабочие олени — широкогрудые красавцы, видно, почувствовали, что настало время переезда, и близко к себе никого не подпускают. Только заметят человека с арканом-маутом — убе­гают. А кочевье не отложишь! Какой же оленевод будет терять дорогое время. Погода в любую минуту может испортиться. Поэтому вьючных оленей надо ловить, и побыстрее.

На пути животных пастухи устроили засады. Апока с ребятами, оседлав своих верховых, погнали вьючных оленей к засадам. Притаившиеся там пастухи подпускают их поближе и ловко кидают мауты. Вот и вся хитрость.

Иногда мауты ложатся точно, и оленей отлавливают без крика и суеты. Но не всегда заарканить оленя удается с пер­вого раза. Вот уж когда пастухи сердятся и на животных, и на арканы, и даже друг на друга! Вокруг такие мрачные лица, будто среди дня опустились на землю сумерки.

Наконец нужные олени пойманы. Сумерки рассеялись! Улыбающиеся во весь рот оленеводы сходятся в круг, закуривают и азартно вспоминают, кто и сколько раз промахнулся.

День нынче для переезда отличный. В высоком синем небе купается огромное бело-золотое солнце. На землю накатывают ласковые потоки тепла. Люди в последний раз осматривают старую стоянку, убирают мусор. И в тайге после тебя должен быть порядок!

Все оленеводы в седлах. Радостные, возбужденные Апока, Петя, Юрка и Гоик ждут команды, придерживая своих вер­ховых.

Кочевать со стадом — дело непростое. Оленей нельзя без кон­ца понукать. В пути они должны и воды из реки спокойно напиться, и ягеля в охотку пожевать.

Даже малыши терпеливо ждут привала и не затрудняют старших лишними просьбами, пока олени на ходу, пока нет остановки.

Апока давно все это знает и ведет себя степенно. Но, конеч­но, помнит, как любил и по делу и без дела носиться на своем верховом, когда был поменьше и только учился помогать взрослым. «Пожалей оленя! — говорил отец. — Разве не видишь, как он устал?»

Теперь Апока сам терпеливо объясняет товарищам, как вести себя, чтобы не мешать взрослым и чтобы от тебя была польза.

Когда стадо подогнали к новому стойбищу, чумы уже стояли и возле каждого дымился костер. Запах жареного мяса перемешался с дымком, и в воздухе разливался неповторимый аро­мат.

Обживать новое место начинают с чаепития, устраиваются прямо на траве. И уже после чая снова занимаются хозяй­ством. Рубят дрова, натягивают возле чумов походные палатки. Женщины доят олених.

Чиктикан удлиняет антенну портативной рации «Гроза». Вече­ром он переговаривается по рации с поселком, с другими бри­гадирами, узнает, как идут дела у соседей.

К первой ночевке все готово.

Мужчины усаживаются полукругом на зеленой поляне. И начинается самое интересное — разговор об охоте в здешних местах, о следующем походе, о снежных баранах, которых еще случается встречать в горах.

А со стороны реки доносится веселый галдеж детей да частое буханье,— видно, бьет хвостом, играет крупная рыба...


Нюч-Куратли


Бригада остановилась у скалы Нюч-Куратли. Скала выше всех окрестных гор. Видно ее издалека. Едешь-едешь на олене целый день, а она все время перед тобой в синеватой дымке. «Уже близко, — думает путник, — скоро доберусь». А скала ни ближе, ни дальше. Так всегда бывает, когда спешишь к горам, — их же видно за десятки километров.

Название свое скала получила давно, в тридцатые годы. Тогда здесь только начинали работать русские топографы. Один охотник, Нюку, уроженец этих мест, как-то целое лето ходил проводником-каюром с небольшим отрядом русских — всего из четырех человек.

Высокие, жилистые были мужчины. Все бородатые. Молодой каюр считал их стариками. Нюку удивлялся: такие борода­тые и так легко отмеряют широким шагом огромные таежные пространства. Совсем не боятся лазать по крутым склонам, а за спиной носят огромные тяжеленные рюкзаки.

«Сильные старики! — качал головой каюр. — Если наши старики эвены доживут до таких бород, они, однако, одряхлеют и не смогут так легко шагать с грузом, как эти удивительные люди».

Отряд был в числе первых групп топографов, приехавших на просторные кочевья древних эвенов. Прежде местные жители так близко не общались с русскими, не понимали их языка, старались держаться от них подальше.

Когда в правлении эвенского колхоза зашла речь о проводнике для русских, люди опустили глаза. Никто не хотел добровольно идти с незнакомыми бородачами. Эвены не знали, как вести себя с ними. Тогда-то колхозники с надеждой и посмотрели на молодого охотника Нюку.

Сильный парень, удачливый охотник. Чуть ли не весь род обеспечивает мясом диких оленей. Не раз настигал гордых снежных баранов — охота на них тогда еще разрешалась. Не боялся Нюку потревожить и спящего в теплой берлоге хозяина тайги — бурого медведя. Но не ради потехи, конечно. Он-то лучше любого знал: с медведем не шутят. Нюку шел на поединок с хозяином только тогда, когда род голодал.

Сородичи верили Нюку: всегда выручит, привыкли к этому. Потому все, как один, и повернули теперь головы в его сторону.

Так Нюку стал проводником экспедиции.

Начальника отряда звали Николаем.

— Ты — Нюку, а я — Николай. Стало быть, мы тезки, —
смеялся начальник.

Охотник согласно кивал головой и тоже смеялся. Он совсем не робел, смело изъяснялся, как мог: жестами, мимикой, повторением русских и эвенских слов.

Топографы подробно описывали каждую речку, каждую гору, ущелья, леса, болота, пастбища. Чертили на белой бумаге схемы.

Нюку внимательно наблюдал.

— Карту страны готовим, — говорил начальник каюру. — Все записи и схемы нам будут очень нужны.

Нюку не знал, что такое карта. Зато он хорошо знал свое дело и усердно помогал экспедиции. Николай спрашивал на­звание каждой местности, аккуратно записывал названия в тол­стый блокнот.

За лето русские крепко сдружились с понятливым и добрым проводником. К исходу совместного кочевья Нюку сносно объяснялся по-русски.

Однажды отряд расположился на ночь у подножия скалы. После ужина все пятеро задумчиво сидели вокруг костра. Солнце быстро садилось за скалу и щедро золотило ее очертания. Скала была обведена золотым росчерком заката и хорошо выделялась на фоне светлого неба.

Николай достал знаменитый толстый блокнот и хотел было спросить у каюра, как называется скала. Нюку улыбнулся и, указывая на скалу, сказал:

— Смотри, начальник, Нюч-Куратли — русская шапка! —
Проводник перевел смеющийся взгляд на голову Николая. Тот
носил старую потертую шляпу неопределенного цвета.

Остальные засмеялись: скала была очень похожа на шляпу Николая.

— Ну что ж, название звучное, — согласился начальник,—
так и запишем: «Нюч-Куратли»!

Вот так и появилось на картах это название.

Расстались русские с проводником поздней осенью. Перед

отъездом они сбрили бороды, и перед изумленным Нюку оказались совсем молодые улыбающиеся лица.

— До встречи, друг! — Начальник обнял эвена. — А это тебе на память.— Он протянул свою шляпу.

Долго Нюку носил шляпу начальника, берег ее и часто вспоминал своих русских друзей.

А скала, как и в те далекие годы, и сегодня напоминает шляпу. Особенно в лучах закатного солнца. На то она и скала!


Маут Чиктикана


Солнце медленно скатывается за гору. Горизонт затягивает прозрачная красновато-золотистая дымка. Значит, и завтра будет солнечный день с легким ветерком.

Дети собираются возле отца Апоки, бригадира Чиктикана. Он — человек бывалый, его всегда интересно слушать.

Бригадир молча разглядывает мальчишек.

Человек строит дом,— не спеша начинает Чиктикан, — может он обойтись без топора?

— Не-ет! — хором отвечает детвора.

— А может ли учитель заниматься с вами без книг?

— Конечно, может,— удивляется Юрка — сын Мэника,— учитель и так все знает!

— Я согласен с тобой, — улыбается Чиктикан. — На то он и учитель, чтобы много знать. Много, но не все. Книги нужны учителю, не может человек знать все на свете.

Ребята молчат. Если так думает отец Апоки, значит, это правда. Бригадир зря слова не разбрасывает.

— Вот и оленевод без маута — не оленевод,— неожиданно говорит Чиктикан.

— Да, маут есть у каждого пастуха! — смеется Петя.

— Правильно, есть у всех. А все ли умеют хорошо бросать его? Вы что, не видели, как маут летит мимо цели?

Чиктикан протягивает руку к седлу, лежащему на траве, и снимает свой плетеный аркан.

— Вот и посмотрим сейчас, кто самый меткий и умелый! Дети растерянно переглядываются и, наверное, каждый с досадой думает: «Как же я раньше не догадался потренироваться!..»

Бригадир отмеряет шагами метров пятнадцать и втыкает в землю кол.

— Бросать маут будем по десять раз вот на этот кол. Пусть это будет спящий олень. Научитесь ловить «спящего», разрешу
целиться и в «бегущего», как на соревнованиях оленеводов.
Помните?

Как же не помнить?!

На соревнованиях судья привязывает к столбу длинный шнур. На его конце укреплен колышек. Колышек резко бросают немного вверх и в сторону. Колышек взлетает, натягивает шнур, и он закручивается вокруг столба. Так вот, пока он не закрутился, оленевод должен успеть кинуть маут и заарканить колышек. На это дается только пять секунд.

Ребята сняли куртки, и началась вокруг Чиктикана азартная игра.

Мальчики громко подбадривают друг друга.

Юрка из десяти бросков поймал колышек три раза, Гоик — младший сын Чино — два, Петя — ни разу.

Апока в игре не участвует. Он уже прошел с отцом эту начальную школу. Накинуть маут на вбитый в землю кол ему не трудно. Недавно ему разрешили попробовать ловить оленя в стаде. Пока не очень получается, но все-таки... Зачем же он будет смущать неопытных ребят?

Апока наблюдает, иногда подсказывает, но так, чтобы не мешать отцу.

— Не напрягайся! — советует Чиктикан Пете. — Держи руку свободно. Смотри. — Чиктикан берет маут, неторопливо наматывает его на ладонь Правой руки, отходит подальше и резко кидает. Аркан, разматываясь, со свистом летит к цели и петлей точно накрывает «оленя».

— Здорово! — восхищенно кричит Петя.

— Всю жизнь этим занимаюсь,— смеется бригадир. Уж он-то знает, что оленевод должен быть готов ко всему.

Разыгралась, допустим, в пути пурга, а олени твоей упряж­ки выбились из сил... Правда, олень — животное надежное. Но если все-таки откажется идти или упадет, а кругом беснуется вьюга? Надо запрягать другого. И пастух ищет замену устав­шему. Опытный глаз выискивает в стаде того, который не под­ведет. А тот уже учуял, что его хотят заарканить, и внимательно следит за каждым движением человека. Тут никак нельзя меш­кать. Выручай, верный друг маут!

А бывает и так. Нападут на стадо волки: здесь все решают минуты, и тоже приходится срочно менять своего утомленного верхового. Необходимый тебе олень неподалеку, но он в страхе — к нему никак не подойдешь, даже солью не подманишь. И снова рука оленевода тянется к мауту.

Пастух, плохо владеющий арканом, — несчастный человек. У него обычно и характер портится. Он становится злым, раздражительным. Злится на себя, на свою нерасторопность, а больше всего, конечно, на оленя! Пастух-неумеха уже не понимает и не бережет прекрасное животное. Сначала он отказывается под всякими предлогами пасти стадо. А потом вообще начинает отлынивать от забот бригады и где-нибудь на стороне ищет легкую жизнь.

Отец Апоки частенько вспоминает разных людей, которые прятались от привычной эвену трудной работы в стаде. Такие в бригаде Чиктикана не приживались.

«Какими будут стада после нас? Кто будет пасти их, рас­тить молодняк, отыскивать новые пастбища? Сумеет ли молодежьсохранить верность делу отцов и дедов? — часто спрашивает себя Чиктикан. — Кто они, будущие оленеводы, зоотехники, вете­ринары? — И сам себе отвечает: — Да наши дети! Кто же еще!»

Потому и возится Чиктикан всякую свободную минуту с товарищами своего сына.

«Апока по-настоящему влюблен в наше дело, в тайгу... Любит оленя,— самого надежного спутника эвена»,— думает бригадир, наблюдая, как сын помогает Пете, Юрке, Гоику управляться с арканом.

— Выше нос, ребята! Промазали — не расстраивайтесь! — подбадривает мальчиков отец Апоки. — Время у вас еще есть, только зря его не теряйте! Главное соревнование мы устроим в конце августа, перед вашим отъездом в школу. Победителю я подарю свой маут.


Вкус лепешки


Апока подхватил чайник с огня и поставил у края костра, где жар поменьше. Ребята уселись чуть подальше. Разыскивая продукты, Мэник перевернул все вещи. Ничего съедобного найти не удалось. Медведь сожрал все запасы!

Ребята приуныли.

Наконец на дне мешка оленевод обнаружил половину лепешки, немного сахару и чаю на две-три заварки.

Мэник поровну поделил остаток лепешки, сахару каждому досталось по четыре кусочка.

Апока молча разливал чай по кружкам.

«Что же делать? — думал он. — Работы еще много, а продуктов нет. Особенно трудно будет Юрке, он еще маленький. Да и Пете не легче, он любит поесть. Может, вернуться на стоянку, а лотом снова приехать и доделать изгородь? Нет, так не годится, много времени потеряем и кораль в срок не починим».

Мэник думал о другом: «Как скверно все получилось. Хорошо, что медведь ездовых оленей не тронул. Повезло. Увидел бы — всех задрал. Теперь детей от себя не отпущу. Мало ли что может случиться... А работу надо все-таки закончить».

— Ничего, ребята. Не киснуть! Попьем — и за дело.

До чего же вкусна лепешка, когда ее так мало. Большую лепешку проглотишь и не заметишь, а тут каждой крошкой наслаждаешься!

За чаем Апока рассказал, как в прошлом году они с отцом искали отбившихся оленей и в ущелье носом к носу столкнулись с большим бурым медведем. Река в том месте была узкая — невозможно разминуться. Кто-то должен был уступить дорогу. Апока тогда здорово перепугался, чуть не заплакал. Он первый раз видел живого медведя так близко.

Зверь не заревел, даже не зарычал, а только зло уставился на них маленькими, глубоко посаженными глазами. Казалось, в них горит бешеный огонь. Людей и медведя разделяло метров двадцать. Ездовые олени, видно, онемели от страха и тоже стояли как вкопанные.

А отец даже не вытащил карабин из чехла, привязанного с левой стороны к седлу. Он медленно достал трубку и спо­койно закурил.

— Ну, чего стоишь, абага?¹ Уходи, нам пора ехать дальше, — негромко сказал Чиктикан медведю...

Медведь помотал головой, потом засопел, подергивая ноздрями, отвернулся от людей и медленно пошел прочь, то и дело пово­рачивая лобастую голову в их сторону.

Петя и Юрка оживились:

— А почему отец не стрелял?

Я и сам сначала немного удивился. А он говорит: «Зачем убивать зря, пусть живет. Он не сделал нам ничего плохого!»

Апока заметил, как Юра поглядывает на его кусочек лепешки. Свою долю младший друг давно проглотил и теперь

глотал слюну.

У Юрки был такой жалкий вид, что Апока отломил половину своего кусочка и протянул ему. Юрка быстро схватил лепешку и сунул в рот.

Петя молча глядел на огонь. Апока, будто случайно, придвинул два кусочка сахара к Петиной кружке. Потянувшись к чаю, Петя сразу их заметил:

— Откуда это? Я свой сахар уже съел.

Он перевел взгляд на Апоку. Тот невозмутимо отхлебывал чай из кружки и кряхтел от удовольствия.

— Спасибо. Не возьму, — отказывался паренек. Но Апока уговорил его.

«Сын Чиктикана — это сын Чиктикана, — наблюдая за своим юным помощником, размышлял Мэник. — У него доброе сердце: и рассказом друзей поддержал, и едой поделился».

— А теперь доделаем изгородь — и домой! — весело сказал
Мэник, наклонился над костром, вытащил тлеющую головешку и прикурил.


«Русские дрова»


...Малышом я много кочевал с матерью по оленьим тропам. И


¹ абага - так эвены почтительно называют медведя.


часто слышал непонятные мне слова «русские дрова» — по-эвенски «нюч-голон». Я лепетал их вслед за матерью, словно какую-то счастливую присказку. Тогда я, наверное, только чувствовал, а теперь понял: в этих словах есть какая-то материнская нежность.

Что такое «русские дрова», я узнал лет в шесть-семь. Это, оказывается, обыкновенный сухостой — высохшие на корню стволы деревьев, звонкие и крепкие.

В ненастную погоду меняется порядок работы пастухов. Обыч­но они дежурят парами: один пасет, другой отдыхает. А сейчас двоим не справиться, сейчас почти все взрослые на пастбищах.

Апоке и его младшим друзьям поручено заготовлять дрова.

Летом между делом мальчики всегда собирают вдоль речки в тальниковых рощах хворост, валежник и, как муравьи, тащат на себе к чумам. Хворост и валежник горят ярким белым пла­менем и дают большой жар, правда, быстро прогорают.

Сейчас сыро, и мокрый хворост, конечно, не топливо. Он еле тлеет, сильно чадит, а тепла дает мало. В чуме становится дымно и неуютно.

Вот тогда и выручают «русские дрова». Они весело горят в очагах эвенских чумов, быстро наполняя их теплом. И ка­жется оленеводу и его семье, что не страшен теперь ни долгий ливень, ни ледяной ветер.

Почему же дрова назвали русскими?

С незапамятных времен слово «русский» означало для эвена человеческую верность, бескорыстную доброту. А северяне это больше всего ценят. Вот даже и дрова скромный эвенский народ наделил людскими качествами.

Возле чума сухостоя нет. Его найдешь только на склонах неблизких гор. Туда и отправляются Апока, Петя, Юрка.

На себе «русские дрова» ребятам не дотащить. А если и принесут по паре тонких стволов, их хватит лишь на одну-две растопки. Пять-шесть бригадных чумов не прогреешь.

Не повезешь сухостой и на нартах. На крутых склонах они будут переворачиваться. Кроме того, тащить по сырой земле, по камням тяжело даже пустые нарты. Это под силу только самым крепким рабочим оленям.

Ребята отправляются за «русскими дровами» на своих верховых. За каждым верховым идут в общей связке два рабочих оленя. На них будут навьючивать груз.

Апока едет впереди. Он знает дорогу и уверенно правит небольшим караваном. Петя и Юрка охотно ему подчиняются.

Ребята выезжают на лесистый склон. Лес окутывает их чудным хвойным ароматом. Мальчики останавливаются, вдыхая сладкий воздух. Сегодня они встретились с лесом после долгой разлуки: все лето бригада Чиктикана кочевала по верховьям рек меж безлесных скал, богато покрытых одним ягелем.

— Я даже забыл, что в лесу так хорошо! — нарушает молчание Петя.

Юра и Апока улыбаются. Красота!