Рассказы о природе для детей и взрослых

Вид материала

Рассказ

Содержание Детский сад Рыбная ловля Лисята и гришка До свидания, колобок! Счастливого пути, утёнок! Первый снег

Подобный материал:

• Рассказы о природе для детей и взрослых Анатолий Онегов здравствуй, мишка! Москва, 3440.45kb.
• Том первый: «Сказки и рассказы для детей», 10.7kb.
• Рассказы о детях и для детей, 79.02kb.
• Литературный календарь, 540.27kb.
• Нравственное воспитание детей дошкольного возраста, 38.68kb.
• Программа праздника Наш праздник для взрослых и детей. Вас и Ваших детей ожидает насыщенная, 68.03kb.
• Лев Николаевич Толстой… Это имя мне знакомо с детства, 43kb.
• Методические рекомендации по обеспечению безопасности перевозок детей автобусами, 323.98kb.
• Материал, собранный в этой тетради, рассчитан на совместную деятельность детей и взрослых, 652.78kb.
• Лекция 7 Диагностика и оценка социально-эмоционального неблагополучия детей дошкольного, 96.05kb.

Детский сад

КОЛОБОК

На руках у меня трясся маленький серенький зайчонок. У зай­чонка была сломана лапка. Я нёс его домой и не очень верил, что раненый зверёк поправится.

Дома я перевязал зайцу лапу, уложил его под кровать на мяг­кую подстилку, а сам всю ночь просыпался и светил фонариком, чтобы узнать, как чувствует себя больной.

К утру малышу стало получше, и он даже повертел ушами, ког­да я подошёл к нему. Но большие чёрные глаза всё так же испу­ганно смотрели на меня, и бедняжка, пожалуй, ещё не очень ве­рил, что ему удалось спастись от зубов бродячей собаки.

Я принёс зайчонку немного травы и тонких осиновых веточек. Он испугался, снова забился в свой угол и отказался принять уго­щение. Дотронулся он до осиновых веточек только тогда, когда остался дома один. Так и повелось у нас вначале: я приносил корм, уходил, заяц быстро уплетал его и снова забирался к себе под кровать.

Иногда я присаживался на корточки около своего питомца и подолгу беседовал с ним. Зайчонок вертел ушами, морщил нос и больше не сжимался в комочек и не трясся, когда видел меня. По­том он научился есть из рук, а однажды выбрался из-под крова­ти и отправился изучать новую квартиру.

За печкой он отыскал осиновое полено, погрыз его, потом за лез в ящик с углями, испачкал лапы, и по чёрным следам на полу мне было совсем нетрудно догадаться, что теперь мой дом стал принадлежать и зайчонку. Он начал таскать у меня веники, заби­раться без спросу на лавку и даже заглядывать на стол.

Когда удавалось застать зайчонка на месте преступления и громко поругать его, он кубарем скатывался со стола и, смешно косолапя, нёсся к себе под кровать. Косолапил трусишка из-за лапки. Лапка срослась не совсем правильно, но это не мешало ему быстро бегать. Он даже не бегал, а будто катился по полу, за что и получил своё имя—Колобок.

Вскоре Колобок научился забираться ко мне на руки. Одним прыжком он оказывался у меня на коленях и тут же тыкался но­сом в ладонь, выпрашивая лакомства. Лакомство Колобок полу­чал, и мы отправлялись на прогулку.

На улице зайчонок снова становился пугливым и осторожным, трусливо прижимал к спине уши, и стоило мне наступить на сухую ветку, как он тут же со всех ног мчался к крыльцу.

Иногда я оставлял Колобка на улице одного и незаметно ухо­дил домой. Зайчонок боязливо оглядывался по сторонам и осто­рожными прыжками начинал отступать к двери. Чем ближе была дверь, тем прыжки становились длиннее, и на крыльцо Колобок влетал так же поспешно, как влетают домой запыхавшиеся мальчишки.

Открывать дверь и стучаться заяц, конечно, не умел. Я всегда наблюдал за ним из окна и, когда трусишка опрометью летел до­мой, торопился ему навстречу. Дома Колобок успокаивался, а через пять минут уже утаскивал у меня веник.

Так бы и прожили мы с Колобком всё лето, но очень скоро в нашем доме появился новый жилец— Гришка.


ГРИШКА

Гришка был вороной. Но не взрослой, рассудительной птицей, а настырным крикливым птенцом. Я нашёл его в лесу под кустом. Он сидел на земле надутый и злой и ни на кого не обращал вни­мания.

Злился Гришка, наверное, на себя. Ещё утром он проснулся в большом тёплом гнезде. Рядом были его братья и сестры. Они молча раскрывали прожорливые рты и проглатывали с большим аппетитом всё, что приносили им родители.

Гришка тоже мог преспокойно жить в родительском доме. Но непоседливый птенец растолкал братьев и сестёр, выбрался на край гнезда и, наверное, крикнул: «Смотрите! Какой я уже взрос­лый!» Потом махнул ещё не окрепшими крыльями и свалился на землю.

Наверное, Гришка был ещё и очень гордой вороной, а потому не стал просить вслух о помощи. И теперь он молча сидел под кустом и злился сам на себя.

Я взял его на руки и протянул ему большого земляного червя. Червя Гришка проглотил мгновенно, а вечером уже расхаживал по моему столу и громко требовал новых угощений.

Ночью ворона крепко спала на подоконнике, а утром подняла такой крик, что я тут же вскочил с постели и бросился копать чер­вей. Я нёс домой полную банку жирных земляных червей, но к Гришкиному завтраку опоздал.

Ещё издали я услышал громкий крик и увидел двух взрослых ворон. Вороны сидели у открытого окна и наперебой совали Гриш­ке всякие вороньи угощения.

Я присел у поленницы дров, дожидаясь, когда вороны улетят, и рассуждал про себя... «Ну и хорошо. У Гришки отыскались роди­тели. Теперь мне не надо копать червей. А совсем скоро птенец научится летать и улетит вместе с папой и мамой...»

Но всё получилось по-другому. Во-первых, увидев меня с бан­кой в руках, Гришка, как будто всю жизнь не ел, с жадностью на­бросился на червей. Во-вторых, научившись летать, он и не соби­рался покидать мой дом. Гришка разгуливал по подоконнику, прыгал по столу, ненадолго вылетал на улицу и каждый вечер устраивался спать только на печке. Оттуда, сверху, он вниматель­но следил за каждым моим движением и, как только замечал у меня в руках что-нибудь вкусное, тут же срывался со своей печки и принимался вырывать у меня лакомство.

Непоседливый и прожорливый, Гришка оказался к тому же ещё и настырным. Если ему не хотелось, чтобы я разговаривал, он принимался оглушительно каркать и хлопать крыльями. Если Гришке не нравилось, что я сел за стол и взял в руки дневник, он тут же появлялся рядом, молча ухватывал большим и крепким клювом угол тетради и тащил её в сторону.

Не понравилось Гришке однажды, что Колобок собирается протянуть лапы к столу. Он возмущённо закаркал, спрыгнул на пол и грозно зашагал к зайчонку. И тут произошло неожиданное. Колобок не убежал. Он поднялся на задние лапы, сразу стал вы­ше вороны и воинственно завертел ушами. Гришка оторопел, тут же остановился и, будто ничего не произошло, медленно отсту­пил в сторону. Потом он, как бы между прочим, взлетел на лав­ку, на стол и спрятался у себя на печке. Весь вечер я не слышал оттуда ни единого звука.

Наутро Гришку будто подменили. Он вдруг перестал орать, сразу научился вежливо выпрашивать угощения и стал очень вос­питанной птицей. Правда, ворона по-прежнему чувствовала себя хозяйкой в доме, но только не на полу. Гришка вроде бы и не за­мечал Колобка, но долго не отваживался спуститься вниз. И толь­ко на улице ворона становилась крикливой и пронырливой и пер­вой извещала меня о любом событии...


СОРОКИ

Сильный ветер гнул кусты, ломал деревья и выбросил из гнез­да четырёх маленьких сорочат. Первым их обнаружил Гришка. Я прибежал на крик вороны, собрал забившихся в кусты птенцов и принёс их домой.

Сорочата жались друг к другу, пугливо озирались по сторо­нам и отказывались от пищи. Я копал для них червей, совал птен­цам кусочки хлеба, рыбу, гусениц, мух, но бесполезно. А Гришка спокойно расхаживал по спинке кровати и сверху вниз презри­тельно посматривал на желторотых сорок.

На следующий день всё повторилось сначала — сороки снова отказывались есть. Я вынес птенцов на улицу и посадил на крышу. И почти тут же одна за другой появилось несколько взрослых со­рок. Они верещали, трясли хвостами, а птенцы послушно рас­крывали рты и с жадностью поглощали всё, что приносили им взрослые птицы.

На ночь я уносил сорочат домой, а утром выпускал на крышу. И снова тут же появлялись взрослые сороки.

Мне очень хотелось сосчитать всех прилетавших птиц, но сде­лать это я так и не смог: сороки всё время кричали, толкались, мешали друг другу и скакали по крыше.

К концерту, который устраивали сороки, Гришка относился с большим подозрением. Стоило мне вынести на улицу птенцов, как наша ворона усаживалась на трубу и внимательно следила от­туда за всем происходящим. Когда сороки забывались и слишком близко подлетали к Гришкиной трубе, ворона сердито переступа­ла с ноги на ногу и громко требовала прекратить шум.

Как-то утром шум на крыше вдруг стих. Я вышел посмотреть, в чём дело, и обнаружил, что два сорочонка исчезли. Гришка взволнованно расхаживал по крыше, недовольно посматривал в сторону леса и кого-то ругал. Рядом с ним, нахохлившись, сиде­ли два оставшихся птенца и тоже посматривали на лес.

Всё стало ясно: сороки улетели и увели с собой подросших птенцов. Но почему эти два сорочонка отказались следовать за ними? Может быть, у них ещё не окрепли крылья? Ну что ж, подо­ждём ещё день, другой...

Но птенцы не собирались улетать от нас и на следующий день. С утра до вечера просидели они на своей крыше жалкими и оди­нокими, и никто их так и не навестил.

Я забрался к сорочатам и снова попытался их накормить ку­сочками рыбы. Но они отказывались. Я показывал им лакомые ку­сочки, трещал по-сорочьи и не заметил, как сзади к нам подо­брался Гришка. Он раскрыл клюв и потянулся к лакомству. И тут же один сорочонок тоже раскрыл рот, вырвал у меня из рук ку­сочек рыбы и быстро его проглотил.

Гришка остался ни с чем, но я ликовал. Новый кусочек ры­бы появился у меня в руках, снова Гришка потянулся к угоще­нию, и теперь уже оба сорочонка наперебой пораскрывали рты. Третий кусочек, конечно, достался вороне в награду за наход­чивость.

С тех пор наши сороки завтракали, обедали и ужинали только вместе с Гришкой. Они повсюду следовали за вороной, учились у неё ворошить мусор, забираться на чердак и подавать сигнал тревоги. И только одна наука приходила к ним очень медленно— слишком опасливо наши сороки заходили в дом. Просидеть в по­мещении больше пяти минут было для них тяжёлым испытанием. Они пугались, вертели головками, прижимались к полу и готовы были улизнуть в дверь или в окно в любую минуту.

Я устроил им квартиру под крышей крыльца. Там сороки от­дыхали, там скрывались от опасности и туда тащили всё найден­ное на дворе. Оттуда они высовывали свои чёрные головки, когда наступал час обеда, и оттуда внимательно посматривали за дорож­кой к нашему дому.

Сороки оказались замечательными сторожами. Они не поки­дали своего наблюдательного пункта даже тогда, когда Колобок и Гришка отправлялись вместе со мной на прогулку в лес или в поле.

Но оставаться одним сорокам, наверное, было страшно, наверное , они с большим нетерпением ждали нашего возвращения, а потому очень радостно приветствовали нас. Они бросались к Гришке, к Колобку, вертелись около моих ног, забирались под крышу, выскакивали оттуда и прыгали вокруг нас до тех пор, по­ка мы не поднимались на крыльцо. Суетясь и вереща около нас, сороки не замечали, как следом за Гришкой и Колобком попа­дали в дом и как за ними закрывалась дверь. И только потом, когда ворона забиралась к себе на печку, а зайчонок засыпал под кроватью рядом с осиновыми веточками, сороки спохваты­вались и, боязливо поглядывая по сторонам, искали пути к отступ­лению.


УТЕНОК

Если утром было тепло и не шёл дождик, я брал на руки Ко­лобка, звал Гришку и мы отправлялись на прогулку.

Каждый раз Гришка долго собирался, старательно разбирал клювом перья на крыльях и на хвосте, тщательно чистил лапой свой клюв и только потом неторопливо спрыгивал с печки и, смешно выставляя вперёд то правую, то левую лапу, шагал сле­дом за мной.

Очутившись на крыльце, Гришка снова принимался приглажи­ваться и прихорашиваться. Иногда после этого он забирался на свою трубу, взъерошивал перья и независимо поглядывал на нас с Колобком.

Сначала мы звали ворону, махали ей рукой. Гришка делал вид, что не замечает нас, но как только мы закрывали за собой калит­ку, он срывался со своей трубы и стремглав летел следом. До­гнав нас, Гришка усаживался ко мне на плечо. Когда мы подхо­дили к кустам на берегу озера, ворона срывалась с моего плеча, забиралась на высокую берёзу и оттуда внимательно посматрива­ла по сторонам.

Как только я замечал, что Гришка отвернулся от нас, так тут же опускал Колобка на землю и легонько хлопал в ладоши. Колобок поднимался на задние лапки, поводил ушами, потом прижимал их к спине и быстрыми-быстрыми прыжками исчезал в кустах. И я так же быстро, как зайчонок, спешил за ёлку.

Всё. Мы спрятались. Пусть Гришка поищет нас теперь. Пусть поводит, как в настоящих прятках. И Гришка по-настоящему при­нимался водить.

Сначала он как ни в чём не бывало вертелся на своей берёзе, но вдруг замечал, что меня нигде нет. Из своего укрытия я вни­мательно следил за вороной и старался не шевелиться. Но разве можно когда-нибудь провести настоящую ворону, да ещё такую пронырливую и умную как Гришка?

Гришка тут же замечал ёлочку, за которой я присел, но, как в настоящей игре, сразу подлетать ко мне не собирался. Он только громко и протяжно каркал, будто рассказывал всем-всем, что он меня уже нашёл, и принимался выглядывать в траве Колобка.

Отыскать зайчонка Гришке было совсем просто, потому что Колобок не умел ни прятаться, ни хитрить. Шмыгнув от меня в кусты и на секунду затаившись, Колобок тут же поднимался на задние лапки и сам выглядывал из травы или выбегал на поляну, разыскивал какую-нибудь вкусную веточку и весело крутился око­ло неё.

Гришка подлетал к Колобку, усаживался на куст или на ка­мень, поглядывал на зайчонка то одним, то другим глазом и на­чинал истошно орать, будто с Колобком или с ним, с Гришкой, случилось что-то неприятное.

Заслышав вороний крик, я начинал беспокоиться: а не случи­лось ли действительно что-нибудь с моими малышами, выбирался из своего убежища и торопился к Гришке и к Колобку.

Завидев меня, ворона тут же переставала кричать, самодоволь­но посматривала по сторонам, будто хотела сказать: «Смотрите, как я всех обманула». А потом снова забиралась на свою берёзу, словно опять решила поводить.

В тот раз Гришка, как всегда, забрался на берёзу водить. Я так же опустил на землю зайчонка, так же легонько ударил в ладоши и только собрался спрятаться сам, как заметил, что ворона со­рвалась с вершины берёзы и полетела к озеру. А через полми­нуты оттуда, с самого берега озера, раздалось громкое и тре­вожное карканье Гришки.

Сначала я решил, что Гришка придумал новую игру: на этот раз спрятался сам и заставил водить меня и Колобка. Я немного выждал, чтобы Гришка спрятался получше, и только собрался его искать, как снова услышал тревожный крик вороны.

Нет, это уже не игра. Там что-то произошло. Я торопился, с трудом пробирался через заросли осоки, вяз в болоте, а когда до­брался до места происшествия, то увидел маленького, еле живого утёнка.

Утёнок лежал на мутной болотной воде, вытянув обессилев­шую шейку. Его крылья были распущены, и только крошечная то­чечка чёрного глаза ещё чуть-чуть светилась.

Я осторожно взял утёнка, положил его в кепку и понёс домой.

Дома я вытер с головки, с шейки и с крыльев утёнка болотную грязь, положил его на стол и приготовился к операции.

Колобок или почувствовал, что в доме произошло что-то не­обычное, или просто устал после прогулки. Он не стал шалить, не стал возиться с веником, а забрался в свой уголок и притих. Гриш­ка, как и подобает умной птице, всё-всё понял, осторожно забрал­ся на спинку кровати и через моё плечо внимательно и чуть-чуть пугливо посматривал то на утёнка, то на бинты, которые я держал в руках.

Я промыл утёнку раны, поправил сломанные крылышки, перевязал их, уложил его в мягкую коробку и сел передохнуть у стола.

Что же будет дальше? Выживет ли утёнок? И кто это так пора­нил его? Наверное, ястреб или лиса? А может, щука—ведь боль­шие щуки тоже нередко бросаются на утят и утаскивают их в воду.

Я ещё долго сидел в этот вечер за столом и поглядывал туда, где лежал забинтованный утёнок.

А утром я вдруг заметил, что утёнок шевельнул головкой. По­том он повернул головку ещё раз и посмотрел на меня своим ма­леньким утиным глазком.

Я тихо подошёл к больному, и он нисколько не испугался ме­ня. А вечером утёнок, хотя и с трудом, уже подбирал с блюдца клювом крошки хлеба.

Всё время, пока утёнок болел, мы были дома и не ходили на прогулку. А когда я снял с больного бинты и утёнок сделал по по­лу свой первый осторожный шаг, у нас был настоящий праздник. Правда, этот праздник прошёл очень тихо, чтобы не испугать толь­ко что поправившегося малыша — просто мы все были очень-очень довольны, что утёнок начал ходить.

Гришка вышагивал по полу рядом с утёнком, чуть-чуть приот­ставая, будто ему, Гришке, было положено, как няньке, следить за каждым шагом птенца. Колобок сидел около порога, смотрел на утёнка и весело шевелил своими длинными ушами.


ГОСТИ

Утёнок совсем поправился. Мы вырыли ему около дома не­большой прудик и наполнили его водой. В этом пруду наш малыш купался целыми днями, здесь же он с аппетитом ел кашу и раз­моченный хлеб, и только по вечерам мы забирали утёнка домой и укладывали спать в корзинку с сеном.

Забираться в корзинку и выбираться оттуда самостоятельно утёнок ещё не умел. По утрам он высовывал из корзинки свою коричневую головку, широко разевал рот и громко пищал.

Я поднимался с постели, уносил утёнка к пруду, кормил Колоб­ка, Гришку и сорок и, как всегда, собирался на прогулку.

Но сегодня отправиться на прогулку нам не удалось. У нас бы­ли гости.

Они долго переступали с ноги на ногу около нашего крыльца, морщили свои веснушчатые носы и никак не решались войти в дом, который охраняли крикливые сороки.

Наконец, я утихомирил сорок, попросил гостей пройти в дом, познакомил с нашими малышами и предупредил, что в детском саду надо вести себя очень хорошо.

Ребята внимательно выслушали меня, уселись на лавку, доста­ли из карманов кусочки сахара, сухарей и стали угощать моих ма­лышей.

И Колобок, и утёнок и даже сороки угощались с большим удовольствием, и только один Гришка упрямо сидел на печи и подозрительно косился на незнакомцев.

Что такое? Что ещё случилось?

Я повнимательней посмотрел на наших гостей и только тут заметил, что у них под рубашками что-то шевелится...

Ничего не поделаешь — пришлось им лезть за пазуху и от­крывать свою тайну.

Тайна была такая: мальчишки принесли к нам в детский сад не­большую рыженькую белочку и серого чумазого галчонка.

Белочке мы все вместе дали имя Рыжик, а галчонка так просто и назвали — Галчонок.

Белочка тут же забралась на кухонный стол, быстро шмыгну­ла на кухонную полку и спряталась там в самый уголок. Я протя­нул Рыжику кусочек сухаря, он быстро высунулся из своего угол­ка, схватил сухарь и также быстро спрятался обратно. Я не стал больше беспокоить бельчонка и принялся знакомиться с Галчон­ком.

Галчонок сидел на столе и таращил во все стороны свои чёр­ные глаза, А сверху со своей печки на него очень сердито погля­дывал Гришка.

Наверное, доверчивый Галчонок не заметил сердитой вороны. Он смело прошагал через весь стол, спрыгнул на подокон­ник, потом на лавку, потом на пол, так же смело подошёл к кро­вати и с любопытством посмотрел на Колобка.

Колобок лежал в своём углу и добродушно смотрел на Гал­чонка. Галчонок ещё немного постоял около зайчонка, будто со­ображая, как это настоящий лесной заяц попал в дом, потом увидел неподалёку блюдечко с хлебными крошками, направился к нему, но тут со своей печки слетел Гришка.

Нет, Гришка не собирался обижать маленького Галчонка — просто наша ворона очень любила порядок. Блюдечко и хлебные крошки принадлежали не Галчонку, а ему, Гришке, и никто, кро­ме Гришки, не имел права дотрагиваться до его обеда.

Галчонок, конечно, отступил, ещё раз боязливо покосился на Гришку и быстро вспорхнул ко мне на колени. Я поставил на пол, неподалёку от Гришкиного блюдца, отдельное блюдечко для Галчонка.

Новичок всё ещё косился на ворону, но к блюдцу всё-таки подошёл и даже ухватил клювом крайний кусочек. И ворона на этот раз не рассердилась — раз у тебя есть своё блюдце, то ку­шай на здоровье.

На прощанье мы угощали мальчишек вкусным лесным чаем. Они с удовольствием пили чай, слушали мои рассказы и потихонь­ку совали Гришке и Галчонку лакомые кусочки. Галчонок брал кусочек и тут же вскакивал с ним на подоконник, а Гришка при­нимал угощение неторопливо, больше не дичился и даже разре­шал мальчишкам почесать себя около шейки.

А потом мы проводили мальчишек и пригласили приходить к нам почаще в гости.


ЛИСЯТА

Наверное, очень тихо и мирно прожили бы до самой осени вместе и Колобок, и сороки, и Гришка, и Галчонок, и белочка Ры­жик, если бы в нашем доме не появились разбойники-лисята.

Лисят в детском саду приняли недружелюбно. Сороки сидели в своём убежище под крышей и требовали, чтобы я сейчас же отвёл незнакомцев подальше и навсегда расстался с ними. А ког­да лисята всё-таки поднялись на крыльцо, сороки стремглав вы­скочили из своей конуры, уселись высоко на черёмуху и уже от­туда продолжали громко стрекотать.

Гришка встретил новых жильцов подчёркнуто равнодушно. Но я-то хорошо знал, что скрывается за этим равнодушием. Два ры­жих облезлых лисёнка внушали вороне серьёзное опасение: а вдруг теперь не он, Гришка, а вот эти незваные гости станут хо­зяевами в доме?

Всё, что было больше Гришки ростом, его пугало. И теперь он молча сидел на своей печке и старался даже не смотреть на ли­сят.

Лисят нам просто принесли. Они были маленькими и очень го­лодными. Лисята с жадностью хватали из миски рыбу, а наевшись, забились в тот самый угол, где жил Колобок, поджали под себя хвосты и защёлкали зубами.

Оставлять рядом с маленькими дикарями Колобка мне не хо­телось — и в этот же вечер я переселил зайца в сарай. Следом за Колобком я переселил в сарай и утёнка. Возвращаясь домой, я думал, что будет завтра днём, когда лисята отправятся на про­гулку?

Первая прогулка лисят сопровождалась злым криком сорок. Сороки старались ухватить новичков за хвосты, лисята откусыва­лись, припадали к земле, потом высоко подпрыгивали, щёлкали зубами и понемногу продвигались туда, где плавал утёнок.

В руках у меня была хорошая хворостина на случай, если ли­сята начнут по-настоящему хулиганить. Сороки носились вокруг, кричали, а чуть в стороне по забору в одиночестве прыгал Гришка.

Лисята остановились, повертели носами и, как по команде, один за другим припали к земле. Утёнок увидел притаившихся зверей. Он вытянул шейку и беспокойно завертел головкой. Я уже собирался было пустить в ход свою хворостинку, как откуда-то сверху свалился Гришка...

Атака была молниеносной. Гришка с налёту стукнул лисёнка по голове клювом, взмыл вверх и тут же бросился на второго зверё­ныша.

Лисята поджали хвосты, завизжали и бросились бежать. А Гришка, как будто ничего особенного не произошло, неторопли­во подошёл к пруду, полюбовался в воде на своё отражение, ухватил клювом глоток воды, запрокинул голову, снова полюбо­вался сам на себя и направился к крыльцу.


ВОРИШКИ

На следующее утро лисята продолжали знакомиться с нашим хозяйством. Они также резво выбежали на улицу, осмотрелись и вынюхали всё вокруг. Но стоило им увидеть утёнка, как они, под­жав хвосты, бросались прятаться.

Я нашёл лисят за сараем около толстого бревна. Они прижа­лись к бревну, засунули под него свои мордочки и выставили, буд­то для наказания, свои хвосты.

Наконец они перестали дрожать, поднялись на лапы, сторон­кой обошли пруд и направились к бане.

Сороки, как и вчера, прыгали вокруг и зло верещали. Но Гриш­ка расхаживал сегодня по двору настоящим хозяином. Он шагал впереди нас и время от времени строго посматривал то на меня, то на рыжих новичков.

Но когда лисята подошли к бане, выдержка изменила вороне. Гришка сорвался с места, воинственно закаркал и уселся на кры­шу бани. Дальше путь лисятам был закрыт. Они поджали хвосты и бочком-бочком отступили назад.

Что заставило Гришку оборонять баню? Я подошёл к вороне, хотел успокоить, но не тут-то было. Гришка топорщил крылья, хрипло кричал, отворачивал от меня голову, вырывался из рук и никак не желал покидать крышу бани.

Тайна была раскрыта просто...

Передо мной на столе лежали железная ложка, жестяная крышка от банки, складной нож, который я считал давно потерян­ным, и ещё много-много всякой всячины, которая почему-то заин­тересовала ворону. И всё это вместе с моим носовым платком и банным махровым полотенцем Гришка перетаскал под крышу бани.

Не знаю, удалось ли мне усовестить пронырливую птицу или по каким другим причинам—но так или иначе некоторое время вещи в нашем доме перестали пропадать.

Я уже ставил Гришку в пример лисятам, которые не прочь были стащить друг у друга игрушку или кусок рыбы, но тут про­пали мой шарф и тёплые варежки.

Тогда я сел за стол и разложил вокруг себя угощения для всех малышей, кроме Гришки. Гришка сидел на печке нахохлившись и недовольно поглядывал по сторонам. Я начал рассказывать, что у нас снова появился воришка, но ворона, как мне показалось, больше обращала внимания не на мои сердитые слова, а на ку­сочек сухаря, с которым возился Рыжик.

Рыжик жил у нас очень тихо и незаметно. Целыми днями он отсиживался на кухонной полке, спускался вниз только тогда, когда оставался дома один, и не очень любил, чтобы к нему при­ставали.

Не желал Рыжик и выходить на улицу. Иногда мне удавалось подсмотреть, как осторожно высовывает он в окно свою мордоч­ку, как недоверчиво вынюхивает ветерок, боязливо прислуши­вается к каждому шороху, а потом, испугавшись чего-то, малень­ким рыжим комочком вскакивает на свою полку и замирает. Не умел Рыжик даже сердиться, и я ни разу не слышал, чтобы он по-настоящему «цокал», как умеют все остальные белки «цокать» с деревьев на слишком надоедливых собак.

Гришка попросту не замечал нашу белочку, видимо, считая её недостойной внимания. И теперь, желая как следует наказать во­ришку, я протянул Рыжику второй кусочек сухаря — пусть воро­ватая ворона позавидует.

Рыжик выглянул из своего уголка, схватил сухарь и снова спрятался обратно. Я положил на полку ещё один кусочек, белоч­ка схватила и его и так же поспешно стала прятать лакомство в подушку.

Подушка у Рыжика была замечательной. Я сделал её из куска старого одеяла и набил мягким сеном. И шерстяное одеяло и мяг­кое сено белочке очень понравились, но понравились почему-то только в отдельности. Рыжик разорвал подушку и вытряс оттуда сено. Теперь на сене Рыжик спал, а в наволочку прятал всё, что получал от меня.

В этот раз белочка что-то слишком долго возилась с сухарём. То ли сухарь был очень большим и никак не влезал в мешочек, то ли мешочек был давно набит, и теперь в него не умещался даже кусочек сухаря... Я заглянул на полку и от удивления не мог про­изнести ни слова — Рыжик закапывал угощение в мой шарф.

На полке у Рыжика оказались и варежки. Воришка был найден.

Стараясь загладить вину перед напрасно обиженной вороной, я преподнёс Гришке целую тарелку пшённой каши. Гришка сначала отворачивался. Наконец каша соблазнила ворону. Гришка перестал сердиться на меня и весело застучал клювом по та­релке.

В тот вечер у нас был пир, настоящий пир, который только можно придумать в лесном детском саду. В тот вечер всем раз­решалось всё... Клювом, испачканным в каше, Гришка выводил на столе замысловатые узоры, лисята устроили между собой самую настоящую потасовку, Колобок сидел у меня на коленях, и даже Рыжик первый раз выбрался из своего угла и робко присел на край лавки.

Правда, Рыжик появился за столом только к концу праздника. Он долго возился и пыхтел в темноте на своей полке, как будто переживал случившееся. Я не стал ругать белочку и даже не ото­брал у неё пока ни шарфа, ни варежек.

Шарф и варежки я убрал с полки потом, когда Рыжик стал совсем смелым и даже научился сердиться на ворону, если та слишком долго посматривала на кусочек шерстяного одеяла, где белочка прятала про запас сухари.


РЫБНАЯ ЛОВЛЯ

Наш детский сад понемногу подрастал. Малыши становились смелее. Я радовался за них, но вместе с радостью приходили ко мне и новые заботы.

Главной заботой для меня было питание малышей. Когда не было лисят, я угощал своих питомцев хлебом, сухарями, осино­выми веточками и земляными червями. Но с появлением лисят работы на кухне прибавилось. Ежедневно для них надо было ло­вить рыбу.

Каждое утро около меня первым оказывался Галчонок. Спал Галчонок на шкафчике около моей кровати, а утром, когда Гриш­ка на весь дом возвещал о начале нового дня, Галчонок осторож­но будил меня.

Он усаживался на спинку кровати и перебирал клювом мои волосы. Теребил волосы Галчонок очень осторожно, будто боял­ся сделать вдруг больно и разбудить меня сразу. Если я долго не просыпался несмотря на его старания, он тихо спрыгивал на одея­ло и слегка поклёвывал мою щёку. Я просыпался, почёсывал Гал­чонку головку и призывал к себе Гришку.

Гришка опускался на подушку, вытягивал шею, посматривал по сторонам, будто ещё раз проверял всё вокруг, прежде чем сде­лать мне отчёт, как прошла ночь и кто с каким настроением сегодня проснулся. Потом Гришка топорщил крылья, широко рас­крывал клюв и начинал громко каркать.

После Гришкиного доклада следовал завтрак. Потом я откры­вал настежь окна и дверь, и мы все вместе отправлялись на улицу. Первым делом надо было накопать червей для рыбалки...

Лисят и Колобка черви обычно не интересовали. У них были свои дела. Заяц тут же убегал в поле, а лисята, обнюхав каждый угол дома, сарая, бани, забора, отыскивали себе какую-нибудь игрушку и возились с ней.

Сороки, как и прежде, редко покидали свою сторожевую буд­ку под крышей, а Гришка, как самый главный, посматривал на всех с трубы и предпочитал только покрикивать и ворчать.

Рыжик тоже не интересовался червями, и только Галчонок всегда был рядом со мной.

Он сидел около ямы и внимательно посматривал за моей лопа­той то правым, то левым глазом. И стоило мне проглядеть како­го-нибудь червя, как Галчонок тут же хватал его и проглатывал.

С полной банкой червей мы отправлялись к озеру, и тут к нам присоединялся утёнок. Он первым забирался в воду, нырял, а увидев на дне что-нибудь интересное, опускал туда голову и оставлял наверху только свой хвостик.

Утёнок не очень мешал ловить рыбу, и я торопился забросить удочку до появления неугомонных лисят.

Где бы ни бродили эти сорванцы, чем бы они ни были заняты, но стоило мне первый раз взмахнуть удилищем, как они, высунув длиннющие языки, уже сидели рядом.

Сидеть долго на одном месте лисята не умели. Уже через пол­минуты они начинали тянуть меня за рукава и вырывать удилище. К счастью, и я, и моя удочка им быстро надоедали. Щёлкая зуба­ми, они бросались друг на друга и кубарем катились в воду.

На берег лисята выбирались тихими и виновато посматривали на меня. Шерсть на них намокала, плотно приставала к телу, и худые длинноногие зверьки с огромными ушами и тонкими, как прутики хвостами, казались до того жалкими и смешными, что я, конечно, прощал их.

Когда удавалось вытащить на берег какую-нибудь рыбёшку, то около неё начиналась настоящая свалка. Первым получать угоще­ния привык Гришка. Он тут же усаживался около банки с червями и сердито посматривал на меня. Казалось, Гришка по-настоящему грозил мне. Я видел его крепкий клюв и был уверен, что ворона, не задумываясь, утащит у меня и банку и червей, если я не отдам ей первую рыбёшку. Я протягивал Гришке угощение. И тут же ви­дел обиженные глаза мокрых лисят.

Я уговаривал лисят немного подождать, поглаживая их. Они прижимали к голове свои хитрые уши, совсем близко подбира­лись ко мне и на это время становились очень послушными и терпеливыми. Но вот я вытаскивал из воды ещё одну рыбёшку, и ры­жие проныры моментально забирали меня в плен.

Они прыгали, визжали и щёлкали зубами. Потом кто-то один вырывал у меня рыбу, и оба разбойника скрывались в кустах.

Добытое лакомство лисята никогда не делили, и в кустах, ко­нечно, начиналась очередная ссора. Оттуда неслись хриплый лай и обиженный скулёж. Но и лай, и скулёж тут же затихали, как толь­ко у меня в руках появлялся ещё один окунёк или плотвичка. Ли­сята снова окружали меня и, забыв недавнюю ссору, сообща отби­рали рыбёшку.

Успокаивая лисят, я частенько забывал посматривать на попла­вок, и тогда меня выручал утёнок.

Поплавок подпрыгивал, тонул, утёнок хватал в клюв малень­кий красный шарик и тянул его в сторону. Порой вслед за поплав­ком утёнку удавалось утащить в воду и всю удочку. Тогда мне приходилось повыше закатывать штаны, забираться в озеро и вы­таскивать из воды свои удочки.


ЛИСЯТА И ГРИШКА

Наши лисята теперь чувствовали себя в детском саду настоя­щими хозяевами и, конечно, уже перестали бояться Гришку. Ры­жие сорванцы стали искать случая, чтобы отомстить ненавистной вороне за недавние тумаки...

Однажды, когда ворона была чем-то занята, лисята незаметно подкрались и разом набросились на неё...

Гришка быстро подпрыгнул и взмахнул крыльями. Лисята оста­лись ни с чем да ещё получили от Гришки по хорошему тумаку.

Понял свой промах и Гришка. Его самолюбие было задето: как-никак, а ему первый раз пришлось бежать от лисят. И теперь он сам искал случая снова заявить о том, что он, Гришка, по-прежнему остаётся везде и всюду самым главным.

Случай подвернулся скоро. Лисята, хорошо помня, что ворона однажды от них всё-таки отступила, придумали за ней новую охоту...

Завидев издали Гришку, лисята начали весёлую игру с бле­стящей консервной банкой. Они высоко подбрасывали её над землёй, роняли, снова хватали зубами и снова высоко подбра­сывали, чтобы ворона могла заметить, что у лисят есть интересная игрушка.

Как все вороны, Гришка страдал любопытством. Он давно рас­смотрел издали чужую игрушку, а теперь очень хотел поближе познакомиться с ней и проверить: а не пригодится ли эта игрушка ему самому.

Почувствовав, что ворона наконец заинтересовалась их игрой, лисята понемногу утихли, потом отбросили в сторону консервную банку и, развалившись на траве, притворились спящими.

Они крепко закрыли глаза, вытянули хвосты — и только уши могли выдать хитрых зверей. Уши у рыжих охотников были чуть-чуть прижаты, и по этим прижатым ушам опытный глаз всегда мог точно определить, что лисята вовсе и не спят.

Гришка долго присматривался и только потом сделал первый шаг. Он остановился и снова внимательно посмотрел на спящих животных. Всё было спокойно, лисята спали, и ворона смелей и смелей зашагала к интересной игрушке.

Лисята чуть-чуть приоткрыли глаза и хорошо видели, как оду­раченный Гришка уже тянется к консервной банке.

Ещё немного. Вот Гришка совсем рядом. Сейчас надо снова закрыть глаза, чтобы ворона не заметила подвоха, почти тут же открыть их и броситься на обидчика...

Но Гришка всё-таки был Гришкой, самой настоящей вороной, умной и хитрой птицей.

Консервная банка лежала совсем рядом — до неё оставался один короткий вороний шажок. И тут Гришка заметил, как у одного лисенка чуть-чуть приоткрылся глаз. Стрелой он кинулся к ли­сёнку и ухватил его за пушистый хвост.

Лисята вскочили, бросились в разные стороны, подпрыгнули, налетели друг на друга.

А Гришка довольный уже сидел на крыше дома и старательно вычищал лапой из клюва клочки рыжей шерсти.

В тот вечер лисята уже не щёлкали зубами, а свернулись кала­чиками и заснули без ужина.


РАДИО

После ужина мы всегда слушали радио. Маленький приёмни­чек сначала трещал, поскрипывал и почти тут же ему отвечал своим хриплым голосом Гришка.

Гришка не любил радио и только злился, что ему мешали спать. Но злиться долго он всё-таки не умел, и когда я отыскивал какую-нибудь тихую и приятную музыку, он высовывал из-за печ­ки свой клюв и с интересом ожидал, что же будет дальше...

Больше всех музыка нравилась нашему Рыжику. Белочка по­являлась из своего уголка, вскакивала на стол и принималась то удивлённо, то радостно цокать.

За примерное поведение Рыжику всегда полагался кусочек сахару. Но сахар успевали увидеть и наши сороки. Они давно пе­рестали бояться заходить в дом, частенько навещали нас по ве­черам и даже оставались ночевать.

Спали сороки на подоконнике, тесно прижавшись друг к дру­гу. Спали очень чутко и всегда просыпались от любого неожидан­ного звука. К радио сороки относились так же недоверчиво, как и ко всему остальному, что было им мало известно. И стоило про­звучать в доме позывным или голосу диктора, как они поднимали свои головки, отряхивали взъерошенные перья и осторожно осматривались вокруг.

Наших сорок не волновали чужие беды, не трогали ссоры, ко­торые не касались их. Их интересовали только лакомые кусочки. И увидев у меня в руках сахар, сороки тут же забирались на стол и поднимали такой стрекот, что приходилось вмешиваться Гришке.

Лучше всех вёл себя около радиоприёмника Галчонок. Как только я включал радио, он подбирался поближе и удивлённо за­глядывал в каждую дырочку на говорящем ящичке.

Если на столе затевались ссоры, Галчонок подходил ко мне и неодобряюще посматривал на крикунов. Когда ссоры затихали и я раздавал помирившимся сахар, Галчонок снова незаметно отхо­дил к приёмнику и оттуда изредка поглядывал на меня, как бы го­воря: «А ты всё-таки не забудь оставить немного и мне».

Не слушали радио только утёнок и Колобок.

Утёнок давно поправился, научился летать и теперь каждый вечер отправлялся на лесное озеро. Обратно он возвращался только к утру, переваливаясь с ноги на ногу, шёл к своему детско­му прудику и смирно ожидал завтрака.

Как проводил наш утёнок ночь на лесном озере, я не знал. Я мог только догадываться, что где-то там наш малыш уже отыскал себе новых друзей, а может, даже успел договориться с ними о дальней дороге на юг, которая была уже не за горами...

Отыскал ли себе новых друзей в лесу наш Колобок?.. С тех пор, как в детском саду появились лисята, Колобок жил в сарае. Без зайца мне часто было скучно. Тогда я шёл к нему в сарай, дол­го гладил его мягкие тёплые уши и тихо разговаривал с ним.

Колобок уже давно вырос. Он давно мог уйти от нас, давно мог оставить свой детский сад и поступить в настоящую лесную школу. Но что-то ещё держало его здесь, около нас, где прошло его заячье детство. Правда, Колобок всё реже и реже оставался по ночам дома, всё чаще и чаще убегал далеко в лес, и тогда тонкие осиновые веточки и пучки клевера, которые заяц очень лю­бил, долго оставались нетронутыми.

После ужина, когда мои питомцы укладывались спать, я часто задумывался, что очень скоро наш детский сад должен закрыть­ся. Скоро подрастут лисята и навсегда убегут в лес, скоро улетит на юг наш утёнок и останется на какой-нибудь высокой ёлке наш Рыжик.

Ждать расставания с лесными малышами было очень трудно. И однажды я твердо решил не ждать, когда мои питомцы сами убегут или улетят от меня, и уже назавтра собрался отнести по­дальше в лес Колобка. Пусть приучается к самостоятельной жиз­ни сейчас, когда я ещё в лесу, когда я смогу прийти на помощь. Да и мне будет легче расставаться не со всеми сразу...


ДО СВИДАНИЯ, КОЛОБОК!

Утром я выпустил лисят, приготовил своим малышам обед и ужин и пошёл в сарай за Колобком. Я погладил зайца, взял его на руки и отправился в лес по той самой дороге, по которой ког­да-то пришёл домой с крошечным зайчонком.

Тогда зайчонок умещался у меня на ладони. Сейчас Колобок стал тяжёлым. Иногда я останавливался, присаживался на пенёк и опускал зайца на землю. Когда в кустах раздавался какой-нибудь шорох, Колобок поднимался на задние лапы и осторожно пово­рачивал уши в сторону кустов. Если неизвестный звук больше не повторялся, заяц успокаивался и мы шли дальше.

Иногда Колобок далеко отходил от меня, исчезал в ёлочках или скрывался за бугром. Я думал, что заяц сам решил покинуть меня и даже немного радовался этому. Я шёл дальше, старался не шуметь, старался смириться с мыслью, что больше никогда не увижу своего зайчонка, и когда совсем уговаривал себя не рас­страиваться, из кустов неожиданно появлялся Колобок.

Он догонял меня своими неслышными прыжками, приподни­мался на задние лапы, тыкался носом в мои сапоги, будто прове­рял, я ли это, и снова скрывался в кустах.

Так продолжалось долго. Но вот Колобок забежал вперёд, до­брался до поворота лесной дорожки, присел, затем приподнялся, чтобы получше осмотреться... И в это время рядом с тропой на землю упала гнилая осина. Резкий, громкий треск прогремел в ле­су настоящим выстрелом. Заяц вздрогнул, припал к земле и тут же громадным прыжком перелетел через кусты и скрылся за де­ревьями.

Я присел на краю лесной дорожки и долго не верил, что теперь Колобок убежал совсем.

Однажды мне показалось, что рядом с дорожкой чуть слышно треснула сухая веточка под заячьей лапой. Я остановился и тихо посвистел, посвистел точно так, как раньше приглашал Колобка к себе. Никто не ответил. Я посвистел громче и снова ничего не услышал в ответ.

К дому я подходил грустным. Первым меня встретил Гришка и начал сообщать какие-то новости. Но я не выслушал ворону и по­шёл дальше.

Сороки высунули из-под крыши свои хитрые носы и громко за­верещали. Я ничего не ответил и им. Я даже не почесал за ухом Рыжика, боясь вспомнить, что совсем скоро мне придётся рас­статься и с этой ласковой белочкой.

Вечером я вышел на крыльцо позвать домой лисят, и тут кто-то серенький и быстрый выскочил навстречу мне из сарая, ткнул­ся носом в мои сапоги и, приподнявшись, дотронулся до меня мягкой лапкой... Около меня стоял и тянулся к моей ладони Колобок. Колобок не остался в этот раз в лесу. Он вернулся. И наверное, именно об этом и хотел рассказать мне Гришка, когда я подходил к дому.


ЁЖИК

Недавно опять провинились лисята. Ночью они открыли дверь, вышли в коридор, забрались в кладовку и стащили рыбу, которую я приготовил на завтрак.

Это был уже не первый случай. Мы сердились на рыжих сор­ванцов, но утихомирить их никак не могли. Лучше всего было бы исключить разбойников из детского сада и отправить их в лес. Но мы пожалели их и на этот раз и приняли решение: подальше убирать всё съестное.

Каждый вечер я проверял замки и подсчитывал наши припа­сы, но спрятать от лисят абсолютно всё никак не удавалось. То они умудрялись стащить с печки мешок с сухарями, то незаметно уносили со стола сахарницу, то снимали с гвоздя моё полотенце и рвали его на клочки.

Казалось, спасения от лисят нам никогда-никогда не будет. Но тут произошло событие, после которого наши сорванцы всё-таки притихли.

Всё началось, как и обычно, с громкого и тревожного крика Гришки. Ворона сидела на заборе и кого-то настойчиво ругала.

Я подошёл к Гришке и увидел в траве под забором свернув­шегося в клубок ежа.

Это был большой взрослый ёж, и принимать его в детский сад я не собирался. Я хотел только угостить его молоком и отпустить обратно.

Ёжик оказался смелым. Он с удовольствием вылакал из блюд­ца всё молоко и, ни на кого не обращая внимания, отправился изучать нашу квартиру.

Больше всего ему понравился тот угол, где спали лисята. Ры­жих разбойников не было дома, и ёж преспокойно улёгся на их постель.

Появление лесного гостя пока не вызвало никаких протестов. Рыжика мало интересовало то, что делается на полу. Гришка с тех пор, как Колобок напугал его, тоже считал пол чужим владением. И только Галчонок близко подошёл к ежу, внимательно осмотрел его со всех сторон и даже попробовал дотронуться до колючего гостя клювом. Но ёжик проснулся, сердито фыркнул, и Галчонок послушно отступил. Теперь осталось только дождаться лисят. Как-то они примут ежа?

Лисята заявились домой уже в потёмках. Они ворвались в дом грязные и мокрые, стряхнули с себя на пол остатки мха и болот­ной травы и кинулись к столу.

Я поругал грязнуль, но всё-таки протянул каждому из них по большущей рыбине. Лисята жадно схватили угощение и, пряча друг от друга добычу, направились в свой угол.

Угол под кроватью был их домом.

Но на этот раз кто-то неизвестный разлёгся на их постели. Ли­сята, конечно, не ждали такой встречи. Они почти уткнулись носа­ми в ежа, тут же выскочили из-под кровати, притаились под лав­кой и стихли.

Но я хорошо знал, что они вряд ли успокоятся и совсем скоро снова попытаются узнать, кто же всё-таки занял их место. Я при­крутил фитиль лампы и притворился спящим.

Прошло минут пять. Лисята убедились, что за ними никто не наблюдает. Один за другим они поднялись из-под лавки и с двух сторон осторожно направились под кровать...

Вот тут-то и произошло самое интересное.

Страшный визг всполошил весь дом. Ничего не разобрав спро­сонок, Гришка отчаянно забил тревогу. Его тут же поддержали сороки. И даже Рыжик спрыгнул со своей полки на стол и громко зацокал и заверещал...

Лисята, как ошпаренные, носились по дому, бросались под лав­ки, кидались к двери, прыгали к окну. Они сбивали друг друга с ног, визжали и скулили. А следом за ними, выставив вперёд колю­чие иголки, сердито топал наш лесной гость.

Ёжик пыхтел, фыркал, топал ногами и семенил за перепуган­ными лисятами. Спасла лисят только лавка — они вскочили на неё и, дрожа от страха, прижались к стене.

Ёжик ещё немного походил вокруг печки, потопал, поворчал, потом спокойно отправился под кровать, снова свернулся клубоч­ком и тут же заснул. Спал он крепко, но даже во сне раздавалось его сердитое фырканье.

Всю ночь лисята не спали. Они жались на лавке, вздрагивали и трусливо посматривали туда, где совсем недавно была их по­стель.

Так и просидели они до самого утра. А утром незаметно вы­брались на улицу и где-то пропали на целый день.

Я начинал уже беспокоиться, что лисята больше не вернутся домой. Но в темноте оба зверёныша осторожно проскользнули в дверь, молча дождались своего ужина и, не заглядывая под кро­вать, тихо забрались на лавку и свернулись у стены смирными ка­лачиками.

С тех пор лисят будто подменили. Они сразу научились меня слушаться, перестали проказить и далеко обходили тот угол, где жил наш сердитый ёжик.


СЧАСТЛИВОГО ПУТИ, УТЁНОК!

Незнакомых уток первыми заметили сороки. Они забрались на черёмуху и заверещали оттуда, объявляя всем-всем, что к нам пожаловали гости.

Гости уселись на воду недалеко от берега, и к ним тут же по­плыл наш утёнок.

Утки прожили около нас всего один день и одну ночь. Когда мы подходили к берегу, они отплывали подальше. Наш утёнок тоже плыл за ними, но потом спохватывался, возвращался обратно и звал за собой новых знакомых. Те отвечали ему беспокойными го­лосами и звали к себе.

Мы сидели на берегу и молча наблюдали за утками. Мы не хо­тели им мешать, хорошо зная, что утёнку придётся лететь на юг именно с этой стайкой.

Вечером утиная стайка подплыла совсем близко к берегу и даже выбралась на сушу. Но дальше утки не пошли. Наш утёнок по старой памяти направился к своей кормушке. Отыскал там по­ложенный ему ужин, принялся было за еду, но вдруг оглянулся, увидел, что его новые друзья остались на берегу, позвал их, не дождался ответа, оставил ужин и вернулся обратно.

Утром я увидел, что ужин утёнка остался почти не тронутым. По старой привычке я положил в кормушку и завтрак. На этот раз я положил в кормушку побольше каши и хлеба, если наши гости всё-таки осмелятся подойти поближе, долго ждал этих гостей, но так никого и не дождался. А потом я увидел небольшую утиную стайку. Стайка немного полетала, покружилась над лесом, над озером и повернула на юг.

Я пересчитал птиц. Это были наши вчерашние гости. Сейчас они летели к тёплой воде, к тёплому солнцу, и вместе с ними по­кидал свои родные места наш утёнок.

В этот вечер у нас было грустно. Да, наши питомцы стали разлетаться и расходиться.

Вскоре мы отнесли в лес ежа.

Там, в лесу, ёж отыщет себе старый большой пень, выроет под корнями пня норку, натаскает туда сухих листьев и преспокойно заснёт в тепле до самой зимы.

Всё реже и реже стали возвращаться домой лисята, а Колобок почти забыл свою мягкую постельку в сарае.

Лисята и заяц уже поступили в настоящие лесные школы.

Там, на лесных тропах, они каждый день учились самостоятельно отыскивать пищу и спасаться от врагов, заранее узнавать опасность и устраивать теплый ночлег. Лисята и заяц были сейчас очень заняты, и только старая память о нашем детском саде изредка приводила их туда, где они прожили целое лето.

Не желали пока поступать в лесную школу сороки, Гришка, Рыжик и Галчонок.

Каждое утро я звал Галчонка, брал его на руки Рыжика и отправлялся с ними в лес.

Лес, деревья, вкусные еловые шишки нравились белочке. Иногда она даже забиралась на елку, срывала шишку и принималась ее шелушить.

Когда я останавливался и ждал Рыжика, он грыз шишку стара­тельно и спокойно. Но стоило мне скрыться за поворотом дорожки, как Рыжик тут же бросал шишку и несся следом, испуганно вереща.

Нашей белочке ещё не хватало смелости. Она боялась забираться на самые высокие елки, а еще больше, наверное, боялась оставаться в лесу одна. .

Побаивался отставать от меня в лесу и Галчонок. Ведь он был почти самой настоящей домашней птицей.

Совсем не желали заглядывать в лес наши сороки. Они про­вожали нас до края опушки, рассаживались по кустам и громко кричали вслед. Чем дальше мы уходили в лес, тем крики сорок становились всё беспокойнее. Потом они умолкали, но стоило нам показаться из леса, как сороки снова начинали верещать и ра­достно трясти хвостами.

Ещё трудней было с Гришкой. Он вдруг совсем отказался со­вершать любые прогулки. Как только мы начинали собираться в дорогу, Гришка усаживался на трубу и равнодушно следил за на­шими сборами.

Наверное, эта сообразительная птица как-то по-своему всё-таки понимала, что детский сад совсем скоро должен закрыться. Наверное, Гришка очень хорошо запомнил, как последний раз промелькнула над лесом та самая утиная стайка, что увела за со­бой нашего маленького друга. И пожалуй, именно поэтому ворона так упорно восседала на своей трубе, желая заявить всем-всем, что она никуда не собирается отсюда улетать.


ПЕРВЫЙ СНЕГ

Гришка действительно никуда не собирался от нас улетать. Он всё время торчал под окнами, степенно выхаживал впереди меня по двору, но уже не забирался на ночь в дом.

Что заставило нашу ворону покинуть свой уголок на печи?.. Может быть, зимние рамы, которыми я плотно закрыл окно и тем самым помешал Гришке носиться взад и вперёд с печки на улицу? А может, однажды наш питомец вдруг посчитал, что ему, взрос­лой вороне, совсем не к лицу спать в тепле?..

Вслед за вороной изменили своей привычке и сороки. Однаж­ды они отважились заглянуть и настоящий лес и не вернулись от­туда в свою конуру под крышей.

Что случилось с ними, где они? Живы ли, здоровы? Вспоми­нают ли свой детский сад? Как чувствуют себя в лесу наши лися­та? Не случилась ли какая беда с Колобком, у которого не совсем правильно срослась раненая лапка?

Не было в нашем доме теперь и Рыжика. Однажды он всё-та­ки забрался на самую высокую ёлку. Оттуда он видел, как мы по­шли дальше, слышал, как мы звали его, громко цокал нам в от­вет, но так и не спустился вниз. На обратном пути мы уже не на­шли нашего Рыжика.

Только Галчонок по-прежнему жил в моём доме. Он так же спал на шкафчике около кровати, так же внимательно слушал радио и так же осторожно будил меня по утрам.

Правда, Галчонок не всегда успевал проснуться раньше ме­ня — теперь у нас дома не было Гришки, а ведь именно он будил нашего Галчонка.

Но в это утро Галчонок проснулся раньше меня. Он настойчиво дёргал мои волосы, прыгал по кровати и заглядывал в окно. Я тоже посмотрел в окно и увидел Гришку.

Гришка смотрел на меня и громко кричал. За окном был снег, самый настоящий первый зимний снег. Я быстро оделся и вышел на улицу.

Галчонок суетился, прыгал по снегу и негромко вскрикивал от удивления. Потом он забрался на крышу и замахал крыльями. Ря­дом с ним на крыше сидели и трясли хвостами две большие кра­сивые сороки.

Конечно, это были наши сороки. Они прилетели навестить нас. А может быть, увидев вокруг снег, они просто испугались и при­мчались туда, где их всегда ждала защита.

Я позвал сорок. Позвал тем же самым тихим свистом, которым всегда собирал около себя своих малышей. Сороки ответили мне негромким стрекотанием и опустились на черёмуху...

И тут же за черёмухой на белом бугорке я увидел большую красивую лису.

Лиса сидела на снегу, расстелив сзади себя пышный хвост, и смотрела на меня. Я позвал лису. Она низко опустила голову, буд­то просила извинения за все свои детские шалости, и медленно подошла ко мне. А следом за ней на том же самом бугорке по­явилась ещё одна пушистая лиса.

Конечно, это были наши лисята.

Я поспешно вернулся домой, принёс всё, что было у меня са­мого вкусного, и стал угощать своих недавних малышей.

Гришка, как и раньше, гордо расхаживал по крыше, солидно принимал угощения, но опускаться на землю теперь не осмели­вался — там, внизу, уплетали рыбу две большие лисицы.

Сороки остались такими же дружными. Но теперь они стали немного потише и не так быстро глотали лакомые кусочки.

Лисы, пожалуй, уже перестали дружить между собой. Навер­ное, теперь у каждой взрослой лисы были свои собственные заботы. Они не спеша доели мои угощения и медленно разошлись в разные стороны.

Да, наши малыши навестили в это утро свой первый в жизни дом. Все вспомнили своё детство, кроме Колобка и Рыжика.

Но Колобок вряд ли пришёл бы к нам утром — ведь зайцы днём всегда спят где-нибудь под ёлкой. Может быть, Колобок на­вестит нас этой ночью?

Рано утром я вышел на улицу и увидел свежий заячий след. Заяц обошёл дом, заглянул в сарай, забрался на крыльцо, отыс­кал там осиновые веточки, которые я на всякий случай пригото­вил для нашего Колобка, попробовал их и, не дожидаясь рассве­та, убежал в лес.

Я обошёл по заячьему следу весь двор, заглянул в сарай, по­том постоял у обглоданных осиновых веток и очень хорошо те­перь знал, что этой ночью к нам в гости приходил Колобок.

Узнать это было совсем нетрудно — ведь у нашего Колобка немного неправильно срослась лапка, и он чуть-чуть косолапил.

Не навестил нас только Рыжик. Наверное, ему было не очень просто прийти к нам из леса. Наш дом стоял на открытом месте, и чтобы попасть сюда, белочке пришлось бы долго скакать по за­снеженному полю, где не растёт ни одного дерева.

А если бы лес был рядом с нашим домом, то Рыжик обяза­тельно навестил бы своих старых друзей.