Книга, недостойная второго прочтения, недостойна и первого

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8

3.

Вернулись мы в Ленинград в первых числах октября, и я в первый раз пошла на занятия в институт. И мне опять не понравилась моя группа. За всё время пребывания в этом институте, я так и не смогла найти с ними общий язык. Да и не стремилась. Как выяснилось позже, нам просто не повезло: в группе оказалось слишком много ленинградцев. Думаю, с этим феноменом встречалась и ты, т.к. тоже подчёркивала, что в вашей группе было много москвичей.

Ленинградцы всегда держались особняком, смотрели на нас, провинциалов, косо и с нескрываемым презрением. Они не сомневались в настоящей цели нашего приезда в северную столицу: найти себе мужей или жён. Причём, не важно каких - красивых или нет, умных или глупых, по любви или без. Главным было другое -- получить столичную прописку. Следовательно, поступление в институт являлось лишь средством к достижению этой цели.

Самое удивительное, в чём я очень скоро убедилась, что под этими подозрениями была вполне осязаемая почва. Выйти замуж была первая и самая главная цель 90% девчонок, учившихся в институтах. Более того, немалая часть таких счастливиц, обретя, наконец, мужа, старше их и по возрасту, и по курсу, даже бросали учёбу и уезжали вместе с ним. Ну, а самый верх мечты – если этот вожделенный муж был с ленинградской пропиской. Парни тоже не отставали. Учились они, конечно, не для того, чтобы найти ленинградскую жену. Но карьеру, выбиться в люди, было значительно проще, находясь в столице, а не где-то там на периферии. Поэтому и они готовы были на любую сделку с совестью, лишь бы добиться своей цели.

Для меня такая раскладка была абсолютной новостью: я ни за что на свете не променяла бы мой городок-сказку ни на какой-то там Ленинград, ни на Москву!

Да, город этот я сразу невзлюбила. Пётр построил его на болоте, и ни асфальт, ни камень, ни золото не помогли этого забыть. Здесь солнце появлялось только по праздникам, почти круглый год господствовали холод и сырость, меняя цвет неба от блёкло-голубого до тёмно-серого. Я вообще, не любила никогда осень, болея и уходя в летаргический сон вместе с природой, а тут - осень и зима длились до 10 месяцев! Я с ужасом пыталась найти хоть какой-то способ, чтобы защититься от этого долгого, пронизывающего душу, мёртвого мрака и не находила его.

Всё во мне обожало весёлую, мощную, дружную весну, а тут она всегда хронически болела, попеременно то простудой, то гриппом с пониженной температурой, не превышающей 2-10 градусов. Она кашляла и чихала дождями, заморозками, мокрым снегом. И не редко, болезни эти затягивалась до конца июня. Словом, была такой же бледной, прозрачной, страдающей от вечного недостатка солнечного живительного тепла, как и кожа коренных ленинградцев.

Как видишь, ничего общего у меня с моими сокурсниками быть не могло. Впрочем, это уже не удивляло и не обескураживало. Я получила хороший опыт на картошке и была уже ко всему подготовлена.

Жизнь моя у родственников тоже оказалась не из весёлых. Они назначили месячную плату за моё питание в 50 рублей, а это составляло практически половину зарплаты моей мамы. Но кормили полупрозрачной водой, называемой супом, кашами с маргарином и липкими макаронами. Да и то, порциями, годными скорее для трёхлетних детей, но не для 17 летних студенток.

Словом, мой желудок вечно требовал еды! И выходя от них после, так называемого, обеда я не выдерживала и заходила в какое-нибудь кафе. Там съедала щедрую булку с мармеладом или изюмом, мне становилось значительно легче, но надо было ещё оплачивать проезды на метро и троллейбусах, тетради и ручки, обеды в столовой, когда лекции длились до 18 часов вечера. И невзирая на получаемую большую государственную месячную стипендию - 55 рублей, этих денег не хватало.

Самое противное и унизительное было то, что даже этот жалкий кусок хлеба, всегда, кстати, чёрного, а не белого, т.к. стоил он чуть дешевле, мне выдавали с таким видом, будто они кормят меня из милостыни! Хороша же была милостыня за 50 рублей в месяц, за которые, питаясь таким образом, вполне могла прокормиться и целая семья из трёх человек! И я часто, даже имея возможность положить себе добавку, отказывалась, предпочитая спокойно пойти в мою кафешку, купить булку и съесть её, не имея рядом никого, кто смотрел бы мне в рот. Но, если ты думаешь, что родня моя была из бедных, ты глубоко ошибаешься. Д. Игорь был кандидат, а потом и доктор физико-математических наук, писал работы и книги, получая не только хорошую зарплату, но и немалые гонорары. Маня тоже работала, заведовала каким-то отделом на большом заводе, а Поля трудилась лаборантом в научно-исследовательском институте. По тем временам, семья эта была из очень даже благополучных, чтоб не сказать прям богатых, но... но они и сами ели так же, и то же, что и я. Кроме того, они никуда не выходили и ни на какие моря не ездили. Скажешь, просто жили экономно? Не соглашусь. Впрочем, давай сначала определимся, где кончается разумная экономия и начинается болезненная жадность.

Думаю, экономить - это вынужденно отказывать себе во всём, без чего вполне можно обойтись. То ли ради достижения вполне определённой цели, например, покупка квартиры, дачи, поездка на море или за границу, то ли просто для того, чтобы дожить до конца месяца, не залезая в долги. А жадничать - это тоже отказывать себе и близким во всех прелестях жизни, но не вынужденно, а ради единственной цели - видеть рост чисел на своём счету в банке. Поэтому, я уверена, что это была жадность. И ввёл её в семью дядя Игорь. Впрочем, все эти подробности, я узнала много позже, а пока, единственным моим желанием стало побыстрее добиться общежития и уйти из этой семьи.

В конце октября приехала мама. Подошёл срок показаться врачам и пройти очередной курс лечения химиотерапией. Встречать её на вокзал пришли мы вдвоём с Валерой. Наши отношения продолжались, но я уже остыла. Произошло это как-то незаметно и потому непоправимо. Начался же процесс отторжения сразу же после возвращения в Ленинград. Окунувшись в цивилизацию, Валера как-то размазался, уменьшился и потерялся в моих глазах. Там, в диких условиях леса, он казался большим и сильным, нужным и надёжным защитником, важным и всегда - первым. В городе, среди домов и асфальта, он не сумел сохранить эту свою значимость и нужность, и как бы растворился в огромной массе людей. Из большого и тёплого, как телёнок, как-то, само собой, выпало первое слово... Но мне было его жаль, и мы всё ещё продолжали видеться, ходить в кино, гулять по городу.

Однажды, произошёл очень интересный, символичный случай. Где-то за неделю до приезда мамы, нас, первокурсников, погнали сажать саженцы лесных деревьев, где-то недалеко от города. Приехали мы на место ранним утром и весь день прозанимались посадкой. Вообще-то, ямы уже были выкопаны и вся наша работа заключалась только в том, чтобы брать деревца с грузовиков, устанавливать их в приготовленные им места, засыпать их землёй, хорошо её при этом утрамбовывая, и, в конце, щедро поливать водой.

Нас разделили на группы, и мы с Валерой оказались в разных посадочных рядах. Когда работа подходила уже к концу, он, неожиданно, подошёл ко мне, держа в руках два маленьких деревца.

---------Давай их посадим вместе? Я уже и ямы для них оговорил.

---------Ой! Как здорово! Будет очень символично! В знак нашей дружбы, да?

Он кивнул и тихо поправил:

---------Да, в знак нашей любви.

Мне стало чуть грустно. Я поняла, что он чувствовал мой отход и цеплялся за последнюю соломинку.

Мы отошли в самый конец моего ряда, и посадили эти саженцы в последние две ямы. Помню, как мы старались, как нежно и заботливо устанавливали деревца на их место, как много и обильно поливали.

Закончив работу, Валера посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

---------Я хотел бы попросить тебя об одной услуге.

Я удивилась. Не тому, что он сказал, а тому, как он это сказал.

---------Да?

---------Весной, что бы ни случилось между нами, какими бы не стали наши отношения, пообещай мне, что мы приедем сюда и навестим наши деревца.

Что-то кольнуло в душе, и я молча кивнула.

Спросишь, зачем тогда я повела его встречать мою маму? Знаешь, до сих пор мне трудно чётко ответить на этот вопрос. Наверное, на него просто нет однозначного ответа. Здесь была и жалость к нему, и сожаление, что всё уже закончилось, так и не начавшись, и грусть, что он так и не смог оказаться моим принцем, и какая-то беспочвенная надежда, что моя мама сумеет оживить во мне, каким-то ей одной доступным образом, уже угасшее очарование. В 17 лет так легко надеваешь лавровый венок на шею и потом так не хочется его снимать!

Маме Валера понравился. Но она тоже не поверила, что у меня с ним может получиться что-то серьёзное.

--------Ты сбежишь от него. Уж очень он весь положительный и рассудительный. С такими – скучно.

Как в воду глядела. На следующий же день я всё ему сказала. Он не удивился, не устраивал сцен:

--------Я знал, что ты оставишь меня. Чувствовал, что вот-вот это произойдёт, и был к этому готов, если вообще к такому можно быть готовым. Я никогда и никого до тебя не любил и вряд ли полюблю. Наверное, я из однолюбов. Но ни в чём тебя не виню и желаю тебе счастья.

Потом, помолчав, добавил:

--------Но, помни своё обещание. Поедем, хорошо?

Возражений с моей стороны не было.

4.

Моё переселение в общежитие произошло в конце ноября. Это был праздник! Прелесть была и в том, что добираться до института теперь можно было пешком, без метро и без троллейбусов, всего за 20 минут живого хода. Когда я тебе об этом написала, ты сильно позавидовала, т.к. тебе, как и Ольке, надо было потратить уйму времени на дорогу - целый час и 20 минут.

Комнат было две: прихожая, в которой помещался платяной шкаф с выделенным в нём отделением для посуды, умывальник и стол с четырьмя стульями, и спальня -- комнатка шести квадратных метров, в которой стояли по стенкам три кровати и полагающиеся к ним тумбочки и -- всё. Общага, по конструкции, очень напоминала колодец, т.ч., усевшись на подоконник и вооружившись биноклем, можно было, без особого труда, наблюдать за секретами, прятавшимися в чужих окнах во всех четырёх корпусах общежития.

Девушка, с которой мне предстояло жить, сразу понравилась. Это было здорово! Наконец-то я нашла себе подругу. Оказывается, мы учились в одной группе! Представляешь? Вот уж, поистине, в той поговорке говорилось именно про меня: присутствие с отсутствием!

Звали её Ира Лепова, и приехала она из Узбекистана. Пухленькая, светловолосая, небольшого роста, с кукольным, круглым личиком. Из неё, так сказать, из всех её щелей и пор, лилась, не иссякая, река женственности, мягкости и нежности.

В общем, она была мне полной противоположностью. Но... не совсем полной. Внешность, ведь - обманчива! Что-то было в её глазах такое, что сразу настораживало. Прислушавшись и приглядевшись повнимательнее, становилось ясно, что мягкость эта - кажущаяся, что легко и просто она могла обернуться и жёстким, деручим наждаком. А то и того хлеще -- превратить незадачливого ухажера в выцветший половой коврик у её дверей, да ещё и брошенный снаружи! Котёночек-то котёночек, да царапается!

Третья девушка была, так называемая, мёртвая душа. Так звали тех, которые жили в недалёком пригороде, а место в общежитии держали только как на крайний случай. Она так редко появлялась, что я, хоть убей, не помню ни как она выглядела, ни как её звали. Пустое место. Как и её кровать в нашей комнате.

Кроме того, у Ирки было драгоценное сокровище - гитара. Да, она неплохо играла и чисто, с чувством пела. Вот тогда-то я и решила овладеть этим инструментом. Дело в том, что, сколько себя помню, я всегда обожала импровизировать на пианино, высказывать в звуках свои мысли, мечты, переживания. Даже на экзаменах в музыкальной школе неизменно играла какую-нибудь свою вещь. Это была моя отдушина, мой способ приоткрыть клапан, чтобы не взорваться, не задохнуться от обилия переполнявших меня чувств. Но уехав из дома, мне стало очень не хватать музыки. Приобрести пианино было, конечно, нереально, а вот гитара – это была отличная идея!

Ирка отказалась стать моим учителем, справедливо не очень высоко оценивая свои познания в этом инструменте, но посоветовала к кому обратиться.

Это был парень из нашей же группы. Звали его Володя Валов, - чернявый, невысокий, стройный: бывший гимнаст. Про себя, я уже успела окрестить его заторможенным хомяком, а потому вовсе не имела желания обращаться к нему с какой-либо просьбой. Но делать было нечего, желание овладеть гитарой было сильнее неприязни, и я согласилась.

Как и подозревала, он стал юлить и выкаблучиваться, утверждая, что такой инструмент, как гитара, -- не для женских рук, что мозоли на пальчиках портят ручки, что у него, даже при желании, не нашлось бы и минуты времени, что есть и другие учителя и т.д. и т.п. Я уже хотела послать его к чёрту и уйти, как вдруг меня осенило: он просто ждёт, чтобы его уговаривали, чтобы просили! Видимо, он никогда и никому не был нужен и просто млел от счастья, что к нему пришли за помощью! Тогда, заранее смеясь и предвкушая лёгкую победу, я сказала:

---------Володя, так лучше тебя у нас никто на гитаре не играет! Кто другой может так научить, как ты? Все это говорят! Ведь я только вчера переселилась в общежитие и уже знаю, что ты - самый лучший гитарист!

Надо было видеть, как он старался сдержать расползавшуюся по его лицу, как масло, улыбку удовольствия! Самое интересное, что я вовсе не лукавила и хвалила его вполне искренне. Он и в самом деле, виртуозно играл и неплохо пел. А фальшь всегда чувствуется, как бы её не прикрывали под лицемерными улыбками и каскадом слов, напоминающими мажорные аккорды. Особенно чувствительны ко лжи люди слабые, с нездоровым, израненным самолюбием. Как этот Валов. Он видел мою искренность и растаял, великодушно согласившись дать несколько уроков.

Ох, как болели от металлических струн подушечки пальцев на левой руке! Сцепив зубы от боли, я упрямо продолжала заниматься, пока не довела их до крови. Да, кожа совсем стёрлась, и только эти открытые, кровоточащие раны вынудили меня остановиться. Пока они заживали, я не теряла время даром: искала и записывала слова и аккорды знакомых и незнакомых песен, подбирала стихи для новых, ещё не сочиненных, но уже рождающихся во мне романсов.

Благодаря гитаре, мы быстро сблизились с Иркой. Очень скоро я узнала, что у неё есть парень. Звали его Денис, и был он в армии. Она страстно ждала его, писала ему чуть ли не каждый день и получала ответные письма так же часто, и так же плотно заполненные чувством. Это была её первая любовь, со школьной скамьи, но был он на год её старше. Когда она закончила школу, Денис ушёл служить, а Ира поехала в Ленинград поступать. Почему в Ленинград? В отличие от меня, ей очень нравился этот город, она была в него влюблена.

Словом, как тебе уже стало ясно, Ира вовсе не искала себе мужа. Т.е., она была в тех остававшихся 10% процентах, в которых пребывала и я. И это тоже нас роднило.

Занятия в институте начинались всегда в 9.00 утра. Лекции, работа в лабораториях и семинары шли по парам, каждая из которых длилась 50 мин. Потом следовал десяти минутный перерыв, и так - до 15 часов. После чего давался часовой отдых, а с 16.00 до 18.00 шла ещё одна пара лекций. Но эта, четвёртая, была, слава богу, не каждый день, а всего два раза в неделю. А есть, точнее, жрать, хотелось уже после второй.

Теперь, прежде чем продолжить мой рассказ, хочется рассказать тебе, как обстояло дело с моим аппетитом. Это был настоящий кошмар для моей мамы. Я гремела костями, а мама, отчаявшись, закрывала меня на кухне вместе с тарелкой, наполненной уже холодной, покрытой маслом, как инеем, картошкой и несчастными, разодранными на мелкие части, котлетами. Я часами задумчиво елозила эти куски по тарелке и мечтала о том, как стану великим учёным и придумаю такие таблетки, которые заменили бы и картошку, и котлеты, и макароны. Раз -- проглотил, запил водой и – готово! Вот было бы здорово! А пока, я честно старалась шевелить челюстями, пытаясь прожевать то, чем уже до отказа был забит рот. Но ничего не получалось, место для следующего куска не освобождалось и содержимое тарелки не уменьшалось. Это была старая история, уходящая своими корнями в моё далёкое детство. Будучи ещё малюткой, на вопрос мамы, что, мол, ты будешь есть, я, подумав секунду, очень серьёзно отвечала:

--------Сяй и сеесню!,- что означало: “Чай и черешню”

А когда меня спрашивали, нравится ли мне мой садик, я тоже очень рассудительно говорила:

---------Мне бы он очень нравился, если бы там не надо было кушать и спать после обеда.

Тётя Поля, моя воспитательница, страдала со мной за завтраком и обедом, а на ужин эстафету принимали мои родители. Сдавая меня по вечерам, т. Поля неизменно жаловалась:

---------Уж все дети давно во дворе играют, бегают, веселятся, а мы с ней всё сидим и сидим, жуём. Сколько детей у меня было, но такого – не дай бог ещё!

Известно, что в чужой тарелке всегда и больше, и вкуснее. Мама дошла до того, что, потихоньку, носила уже приготовленный обед или ужин соседке, а та перекладывала его в свою кастрюлю. Вернувшись с чужой посудой домой, она весело говорила мне:

---------Это приготовила тётя Дуся, специально для тебя. Будешь?

Конечно, “буду!” Я ела, да с таким аппетитом, как никогда! Сейчас, зная уже правду, я всё равно убеждённо помню, что в той кастрюле было вкуснее!

Короче, досталось всем. Но уже на “картошке” всё поменялось. Труд, свежий воздух, рядом сидящие, заразительно аппетитно жующие челюсти – резко поменяли моё отношение и к таблеткам, заменяющим котлеты, и мою скорость опустошения тарелок. Ну, а в институте, профессионализм в поглощении пищи ещё больше повысился, окончательно улучшив все мои скоростные и количественные рекорды.

Как я уже заметила, перерыв между парами был всего 10 минут, а до обеда, до 15 часов, было так далеко, как до Аляски. Смерть от голода казалась вполне реальной.

Наша столовая располагалась на первом этаже. Это было огромное, светлое, всегда чисто убранное помещение. Раздаточных пунктов было пять, из которых два – выдавали только комплексные обеды, состоящие из первого блюда, второго, салата, хлеба и компота, по 50 и 30 копеек, - на выбор. Третья точка – по свободному меню (это было значительно дороже, и там обедали, в основном, преподаватели), а ещё две - маленькие раздаточные, напоминающие кафе, где можно было наскоро перекусить бутербродами, пирожными, холодными закусками, запивая горячим чаем или кофе с молоком. Очереди были, но двигались быстро и, практически, без остановок. Занятия же у меня проходили на третьем, или четвёртом этажах.

Так вот, как только звенел звонок, я срывалась с места и вихрем мчалась вниз по лестнице к столовой, разметая своей кинетической энергией всё и вся на своём пути. За 10 мин. я успевала проделать все последующие операции: отстоять очередь в кассу, заплатить, поплясать от нетерпения, вдыхая благовония и глотая слюни, в следующей очереди, получить поднос с обедом за 30 копеек, отнести его к столу, сесть, съесть всё, что было в тарелках, отнести грязную посуду в специально отведённое для неё место, подняться на третий или четвёртый этаж, и зайти в аудиторию раньше преподавателя. Как я умудрялась – не знаю, но голод – великий стимул! Самое интересное, что и в 15 часов мой желудок, когда это позволял кошелёк, не отказывался от обеда. Только на этот раз мы ели, а не заглатывали как удав, т.е. чувствовали вкус и получали удовольствие.

Про то, какие студенты были всегда голодные, ходило много анекдотов. Мне очень понравился один из них, который я запомнила на всю жизнь:

Встречаются три мухи. Одна - жирная, вторая - средняя, а третья - тощая, в чём только душа держится! Каждая рассказала о своей жизни. Жирная:

--------Я живу в профессорской столовой. Сяду в суп к профессору. Он, как увидит меня, сморщится весь и отодвинет тарелку. Весь суп – мой!

--------А я живу в преподавательской столовой, - сказала средняя по упитанности муха, - сяду в тарелку к преподавателю. Он, как заметит меня, ложкой выловит, да на стол выбросит. Тогда то, что было в ложке - моё.

--------А я, - грустно сказала третья, - живу в студенческой. Прыгну к студенту в тарелку, а он, как увидит меня, схватит за крылья пальцами, обсосёт и выплюнет!

Однажды, в середине декабря, как всегда влетев в столовую в мои 10 минут, я оказалась в очереди за комплексным обедом рядом с одной девчонкой, на которую сразу обратила внимание. Она стояла передо мной, и можно было спокойно её разглядеть. Не знаю, чем она так меня заинтересовала. Может тем, что внешне мы очень походили? Такая же высокая, чёрненькая, с короткой стрижкой и худая, как скелет. Но было и ещё что-то, другое, менее конкретное и осязаемое. Она тоже не могла спокойно стоять, как другие и, так же как и я, постоянно вертелась, крутилась и переминалась с ноги на ногу от нетерпения. От того, что она поминутно поглядывала на часы, я заподозрила, что она тоже пытается поесть за 10 минут. Это было интересно: кто-то ещё хотел повторить мой рекорд!

Взяв поднос с обедом, я подсела к ней за стол. К моему удивлению, девчонка первой всё уничтожила! И тут же испарилась. Я немного расстроилась, что так и не успела с ней познакомиться. И надо же было такому случиться, чтобы в тот же день в обед, мы опять с ней встретились и снова в очереди за комплексом! На сей раз, она подошла позже, когда за мной уже стояло несколько человек. Я увидела, что она тоже меня узнала и жестом пригласила её стать ко мне. Она улыбнулась и охотно подошла. Смеясь, я спросила:

--------Так ты тоже, значит, по второму разу обедаешь?

--------Бывает, когда сильно есть хочу, и деньги есть.

--------Вот здорово! Я тоже так! Интересно бы узнать, куда все эти калории уходят? На нас с тобой поглядишь, так и не поверишь, что по два раза обедаем!

Она рассмеялась. Мы взяли подносы и сели за столик. Девушка предложила познакомиться, и я узнала, что зовут её Наташа. Имя тоже было восхитительным, и, вообще, она мне ужасно нравилась.

--------А в каком ты общежитии живёшь?, --спросила я -- Ни разу тебя у нас не видела.

--------Живу дома, с родителями. Я ленинградка.

--------Вот никогда бы не подумала!

--------Почему?

Я с готовностью ответила, глядя на неё уже влюблёнными глазами:

------- Да ты не чета им! Ты такая прелесть, такая живая! Я сразу почувствовала, что ты - своя! Понимаешь? А они – сплошной примитив, задаваки, смотрят на всех, как Казбек на цыплят. А сами занудные, как осенний дождь.

Она опять рассмеялась.

--------Ну, у тебя и сравнения! Но не все же мы такие. Просто вам не повезло, подобрались такие в группу. У меня есть отличные друзья, и, заверяю тебя, очень умные и интересные ребята.

--------Познакомишь?

Она, почему-то, на секунду замялась, а потом, так и не ответив мне, спросила:

--------Ты что сейчас собираешься делать? Есть у вас ещё занятия?

--------Не-а, на сегодня – всё! А что?

--------Поехали ко мне домой, хочешь?

--------Конечно, хочу! Поехали! Ты далеко живёшь?

--------Нет, близко, и всё – метром.

Как я и подозревала, наши понятия о “далеко” и “близко” резко отличались. Наташа жила, минимум минут 45 на метро, но зато от остановки - уже только пешком и всего минут 10.

Как легко и быстро, практически, с первого взгляда, большинство из нас, заводили себе друзей в 17-19 лет. Весь мир был велик и прекрасен и принадлежал только нам! Мы тонули в своей жизненной энергии, повизгивали, как щенята, от счастья, дурели от свободы и мечтали о сказочной любви. К кому? Да неважно! Ко всем и ко всему! Из нас, буквально, лилась эта безмерная потребность любить и быть любимыми. И я, с первого взгляда, влюбилась в эту мою Наташку. Как само собой разумеющееся, я слепо была уверена в её взаимности.

Мы добрались до её дома уже близкими подругами. Мне понравились и её комната, и её мама, и её папа. Они встретили меня, как родную, а когда узнали, что я ещё и перворазрядница по шахматам, очень зауважали. На ужин накормили вкусно и до отвала. Я была счастлива! И сразу согласилась остаться у них ночевать. С новой подругой мы проболтали до полуночи. К сожалению, Наташа почти не играла в шахматы, но знала, что в институте работает недавно открывшаяся секция шахматистов. Она посоветовала:

----------По-моему, тебе надо туда сходить. Я слышала, что заведует ею какой-то знаменитый мастер. Будешь защищать честь института на первенстве города. Кстати, декан вашего факультета - заядлый шахматист, ты могла бы иметь кучу льгот и поблажек. Плюс ко всему, записавшихся в секцию освобождают от занятий по физкультуре.

---------Да? Здорово! Я этого не знала. Освобождение от физкультуры меня не очень-то интересует -- я её люблю. Но, вот иметь, так сказать, блат в деканате – это может оказаться очень полезным. Давай пойдём вместе?

---------Нет, это мне не интересно. Да и времени у меня на это не было бы.

---------А чем ты так занята?

Она помолчала, а потом таинственно прошептала мне на ухо:

---------Пока я тебе ничего сказать не могу. Это очень большая тайна. Причём, не моя, т.ч. без согласия друзей, я ничего тебе не могу рассказать.

Наташка меня страшно заинтриговала, но я понимала, что она права и не стала настаивать. Только попросила, чтобы она побыстрее с ними переговорила.

Мы стали неразлучными, прямо - “не разлей вода”. Где была Наташа, там можно было найти и меня. Я не могла без неё прожить ни минуты. Она же была намного прохладнее и спокойнее, но я на это не обращала никакого внимания. И хорошо помню ещё одну деталь – Наташа никогда не смотрела в глаза своему собеседнику. И как-то всегда ускользала от прямого ответа, не договаривая и недоотвечая на мои вопросы. Эх, вот уж поистине, любовь - слепа. Я принимала это за таинственность и глубокий ум, ни разу даже не попытавшись остановиться и посмотреть на всё со стороны. Слепо, как все влюблённые, я доверила ей свою душу, мысли и мечты.

Blog

Книга, недостойная второго прочтения, недостойна и первого