Книга, недостойная второго прочтения, недостойна и первого

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8

5.

В начале 9 класса в городе открылся новый Дом пионеров, небольшое, красивое, светлое, современное здание. Там начала работать шахматная секция под руководством мастера спорта Иосифа Вайса. Как только мне об этом стало известно, я пошла туда на разведку.

Народу в комнате было много и, разумеется, все мужчины. Я разыскала тренера и представилась. Он сразу мне понравился: высокий, лет 35, приятный брюнет. А принял меня так, будто мы уже давно с ним были знакомы. Сразу посадил анализировать какую-то партию вместе с ним и другими мужчинами. Они быстро передвигали фигуры, о чём-то горячо спорили, перебивая друг друга и я, не успевая следить, а, значит, и почти ничего не понимая, очень быстро заскучала. Стала уже подумывать, как бы мне оттуда слинять, как вдруг услышала:

----------Что, заскучала? Это не беда. Придёт время, когда и тебе станет интересно. А пока, сыграй-ка с моим другом Васей Луцким.

Было приятно, что он обо мне не забыл и так хорошо понял. Какой-то невысокий и вовсе некрасивый парень поднялся со стула и протянул мне руку - это и был мой противник. Мы познакомились и сели играть. Пока шла партия, к нам часто подходил тренер и подолгу задерживался, наблюдая за игрой. Несмотря на все старания, я проиграла. Стало обидно, но, услышав, что мой противник обладал первым взрослым разрядом, я совершенно успокоилась и уверенно подумала:

----------Ну, подожди! Мы с тобой ещё поиграем, дай только время!

Тогда у меня ещё не было никакого разряда, и я только три месяца назад познакомилась с этой игрой. На последовавший затем вопрос Вайса, как давно я играю в шахматы, прозвучал уверенный ответ:

----------Вообще-то три месяца, но уже могу сдать на разряд.

И Вайс сразу же записал меня в участники скорого турнира... среди мужчин! Это очень польстило. Он верил в меня! Я летела домой, как на крыльях. До сих пор уверена, что если бы тогда в той секции оказался не он, а скучный, не видящий ничего и никого, кроме клетчатой доски человек, никаких шахмат у меня бы в жизни не было. Как много зависит от лидера!

Вайс как-то сказал мне:

----------Если ты полюбишь шахматы, ты не разлюбишь их никогда.

Он оказался прав. Трудно переоценить или преувеличить их роль в моей жизни. Пока будет достаточно, если я скажу, что этого письма к тебе никогда бы не было. В этом нет ни малейшего сомнения.

Новый знакомый Вася, под внимательным руководством нашего тренера, стал готовить меня к соревнованиям. Мне нравилось слушать его замечания, красивые решения игровых ситуаций, объяснения теории. Я завидовала его знаниям и очень хотелось побыстрее вырасти до его уровня. И... перерасти. Вася стал провожать меня домой, приглашать погулять, и мы всё время говорили о шахматах. Странно, но я вовсе не считала его своим ухажёром. Он был целью, к которой я стремилась – играть не хуже его. Как бы первая ступень, которую я должна была преодолеть.

На соревновании я выполнила сразу второй взрослый, но не была довольна: мало, могу больше! Через пару месяцев выиграла чемпионат города и среди юниоров, и среди женщин, выполнив первый разряд. Как и стремилась, догнала и перегнала Васю. И он перестал быть интересен. Радость - в процессе достижения цели, но никак не в обладании ею. Я и не думала, что у него ко мне были какие-то там чувства, помимо общего интереса - шахмат. Это стало известно потом, через несколько лет, от мамы. Он сам ей в этом признался. Кто знает, если бы он сумел оставаться всегда впереди, не позволяя себя догнать, а, тем более, перегнать? Мужчина всегда должен быть впереди - на то он и мужчина. Это - нормально.

Кончился учебный год и я, как всегда, поехала к бабушке на летние каникулы. Вот там-то я, наконец, и дорвалась до шахмат. Все дни занималась по 6-8 часов в день и, с каждым часом, узнавая всё больше и залезая всё глубже, восхищалась и влюблялась в эту игру. И заранее смаковала удивление и радость моего тренера, когда он увидит, насколько я выросла, как шахматист, за это лето. Как он будет гордиться мною! Мечтать об этом было восхитительно здорово! Но жизнь распорядилась по иному. Мама прислала мне письмо и в нём была приложена вырезка из нашей местной газеты. В ней холодно и официально сообщалось о скоропостижной смерти моего кумира, моего тренера Иосифа Вайса.

Удар был ниже пояса. Это была первая смерть близкого мне человека. Первая, с которой я встретилась в своей жизни. Не хочу писать ни о моих переживаниях, ни о моих думах. Скажу только, что я оставила шахматы. И думала - навсегда.

Не знаю почему, но я никогда не рассказывала тебе об этом. Наверное потому, что была уверена, что ты меня не поймёшь, т.к. ты-то в шахматы не играла. Не рассказывай кочевнику о горах, а горцу о степи. Тебя не только не поймут, но ещё и могут высмеять, или принять за обманщика, или позёра.

Зато, ты прекрасно рисовала. Какие у тебя были рисунки! На уроке рисования я пыхтела и мучилась, стараясь выжать из себя несчастные крохи владения карандашом. А у тебя, шутя, выходило из-под руки живое изображение, то ли это был спелый, сочный арбуз, тò ли - залитая дождём улица, то ли - юноша, бережно и нежно обнимающий девушку. Все твои рисунки были настолько чистые, настолько светло-обещающие, что казались сказочно-далёкими от реальной жизни. Но поэтому притягивали и завораживали ещё сильнее. И это было не только моё мнение. Так же высказывались о них и Оля Содина, и Ира Перова.

Помню, как однажды, ты нарисовала Сашу и Олю вместе, держащимися за руки. Поражало ощущение хрупкости, переданное в рисунке, которое всегда ощущала и я, смотря на них. Я поделилась с тобой этими мыслями и помню, как и ты, в свою очередь, удивилась - мы чувствовали одинаково и понимали друг друга. Думаю, тогда и был проделан первый шаг к нашему сближению. А второй был сделан чуть позже, когда я, почти отрезав кусок мяса с моего пальца, в сильном испуге позвонила тебе. Вспомнила, что ты посещала занятия по подготовке медсестёр первой помощи, по программе гражданской обороны. Рассказав, что случилось, я попросила у тебя совета. А ты, неожиданно для меня, приказав держать руку вверх, сказала, что сейчас прибежишь и примчалась через три минуты. Палец мой зажил без проблем. Кусочек отрезанного мяса, как приклеился на своё место, оставив только маленький, едва заметный шрамик. Лёгкая у тебя была рука!

Но дома у тебя легкости не было. Натянутые, практически уже несуществующие отношения между родителями и ты - между ними. Ты боготворила отца и не переваривала, ни во что, не ставя, свою мать. Старший брат жил своей жизнью, не очень-то принимая к сердцу ситуацию в семье. Толстокожим жить много легче. А у тебя защиты не было. Ты неделями не разговаривала с матерью, мучая её этим и наслаждаясь своей местью. А когда я упрекала тебя за это, ты странно на меня смотрела и говорила, что я ничего не понимаю, что мать твоя безжалостно замучила твоего богоподобного, свято мученика отца, что она беспочвенно ревнует его к каждой мимо проходящей женщине, и даже к Раисе Михайловне, что этими сценами она отравила жизнь всем в семье, что, унижая так отца, она потеряла и те жалкие остатки самоуважения, которые в ней ещё были, что разговаривать с ней не о чем, что она глупая и тёмная, и т. д. и т. п. А я всё равно тебя не понимала. Если, по-твоему, то и я, и Мишка Балдин, и Танька Кротова тоже должны были ненавидеть своих матерей? А ты и сотой доли не знала ни о Таньке, ни о её семье.

В классе мы прозвали её Клячей. Она, в самом деле, была высокой, быстрее всех развившейся, полной и неуклюжей девушкой. На уроке физкультуры неизменно стояла первой по росту в девичьей шеренге. Наше издевательское хихиканье начиналось уже в раздевалке, когда она начинала переодеваться. Мортисова, чтоб показать своё чудесное, немецкое бельё залезала аж на стол. Я, из-за лени, которая, подозреваю, родилась раньше меня, заранее пододев под школьное платье физкультурную форму, справлялась быстро, т.к. оставалось только надеть штаны и снять платье. Остальные девочки, оголяясь, демонстрировали свои упругие животики, стройные ножки и вполне приличное, новенькое бельё. Танька же, неуклюже снимая платье, выставляла на обозрение своё жирное, абсолютно белое, нетренированное тело и подставки, скорее напоминающие телеграфные столбы, чем ноги. Мы хихикали и презирали её.

Главное же веселье начиналось на самом уроке. Учитель, Арнольд Сигизмундович, (надо же, какое имя!) очень строгий и требовательный, сначала давал нам пробежаться. Потом начиналось самое интересное -- упражнения на снарядах. Если надо было перепрыгивать через “козла”, то Таня, кряхтя и потея, через него переползала. Если мы делали перевороты на брусьях, то кряхтел и потел наш Арнольд Сигизмундович, пытаясь удержать и протолкнуть её, а если надо было лезть вверх по канату, то кряхтели и потели уже все мы от попытки любыми силами сдержаться и не зареготать во весь голос. Вид беспомощно висящей, красной от натуги, лоснящейся от пота толстой сардельки, был просто абсолютно невыносим! Но риск быть выгнанным с урока за недостойное поведение был слишком реален. С Арнольдом Сигизмундовичем никто не смел шутить - можно было и подзатыльник получить. Любя, конечно, для нашего же блага. Наверное, она тяжело переживала наше презрение. Но мы об этом тогда не задумывались. С присущей детям жестокостью, открыто высказывали ей своё к ней отрицание.

Но один факт заставил меня призадуматься. Однажды, идя со школы к маме на работу, я неожиданно увидела Таню прямо перед собой. Она тоже шла домой. Блестящая идея пришла сразу. И, ни секунды не задумываясь, я неожиданно подбежала к ней сзади и, сильно размахнувшись, ударила по её портфелю своим. Сумка выпала. Получилось! И я стала ждать стандартной реакции: крики возмущения, нехорошие слова в мой адрес, а может быть и попытки отомстить. Я приготовилась к защите, заранее смакуя дальнейшее. Но... Она остановилась, посмотрела на меня и спокойно сказала:

----------Я портфель не подниму. Сама его понесёшь до моего дома.

Я остолбенела. А она, и вправду, развернулась и преспокойненько, ни разу не оглянувшись, пошагала прочь. Немая сцена и “мысли в моей голове завизжали!” - как точно сказано! Эта фраза, конечно, - из моего будущего, но не могу удержаться, чтобы не привести её уже сейчас, -- слишком точно она передаёт тогдашнее моё состояние. И я лихорадочно стала взвешивать все варианты, беседуя, сама с собой:

----------Поднять Танькину сумку и понести её?

----------Какой позор, какое унижение! Никогда!

----------Уйти? А если портфель украдут?

--------- Тогда, точно, съедят живьём.

И из двух зол я выбрала наименьшее, т.е. то, где были наименьшие потери. Оглянувшись вокруг, и, с радостью убедившись, что поблизости никого из знакомых не было, я подняла этот чёртов портфель и потащилась за Танькой. Только одно успокаивало: она жила всего метрах в ста от случившегося, и мне – по пути.

Случай этим и закончился, но я сделала открытие: тихая-то тихая была наша Танечка, да гордая! И в рот палец не клади - откусит и не поморщится! Потом, когда мы с ней уже стали не разлей подругами, я смогла неоднократно убедиться в этом. А тогда, это проишествие вызвало к ней интерес. Таким образом, я узнала, что у неё был младший брат - красивый, высокий подросток, но совершенно, как говорили, отбившийся от рук. (О его неординарной, скорее похожей на детективный роман, судьбе я напишу позже). Мама - инвалид, получившая увечье, работая 14-летней девочкой на станке, во время войны: у неё оторвало все пальцы на левой руке. Отец – пьяница и деспот. Короче, трудная, неблагополучная семья, еле сводившая концы с концами. Но Таня была любима. И матерью, и отцом. Да, каким бы он ни был, её отец, но дочь свою, как ни странно, он любил. И доказал это делом. Но подробнее об этих людях - в своё время. Скажу только, что Таня никогда не презирала свою мать, как ты, а жалела её и помогала ей всю жизнь. Кстати, знаешь, как Таня высказывалась о Раисе Михайловне?

---------Я ходила в школу и любовалась ею.

А на мой вопрос, оказала ли она на неё решающее влияние, не задумываясь, ответила:

---------Конечно! В этом нет никаких сомнений. И я очень благодарна ей.

Сейчас подумала об Ирке Карасёвой - нашей неутомимой заводиле и активном члене девичьей элиты класса. Училась она всегда хорошо, чуть ли не на ''отлично'', была боевой, весёлой девчонкой, а жизнь - не удалась. Она никогда не была красивой, это -- так, но выглядела всегда приятно, следила за собой и заслуженно гордилась своим стройным телом и длинными точёными ножками. Она - единственная, которая полностью разорвала отношения с Раисой. Думаю, я догадываюсь почему.

В отличие от Тани, Ирку, я думаю, никто и никогда не любил. Некому было её любить. Семья у неё тоже была не из благополучных. Отца не было (насколько я знаю, его у неё вообще никогда не было), но был отчим. Я хорошо его помню: маленький, худой, с неприятной, какой-то нечистой, внешностью человек. Пил и он, и мать. Нищета была страшная. Ира боролась: она выучилась шить и, таким образом, умудрялась одеваться и выглядеть совсем не хуже других. Несколько лет спустя, после школы, я зашла к ней и узнала, что она родила ребёнка, не будучи замужем. Ребёнок – это всегда радость. Я искренне поздравила её, но... Она держалась так независимо, так отчуждённо! Так старалась доказать, что у неё всё отлично, что стало ясно, что сама-то она так не думает. Моё присутствие её явно тяготило. Она чувствовала себя банкротом, а никому не хочется иметь этому свидетелей. Сочувствия Ира не желала, а продолжать игру словами и фальшивыми улыбками было обеим неприятно. Я ушла, и больше мы не виделись. Знаю, что она родила второго ребёнка, и тоже без мужа. Раиса для неё - прямое напоминание о своём проигрыше. Когда человек несчастлив, он не может быть добрым. Конечно, если во главу стола он ставит себя, а не других, например, своих детей, близких, друзей. Таких - большинство, они на весь мир обижены, всегда в поиске, на ком бы сорвать зло за собственные же ошибки и слабость. Окружающие люди платят той же монетой: их избегают и их никто, естественно, не любит. И не полюбит. Вакуумное, холодное одиночество. Это неисправимо несчастные люди.

Вот и всё, что я хотела рассказать тебе о нас и о наших школьных годах, вспомнить и проанализировать вместе с тобой такую далёкую, только что мною реанимированную, родную нашу юность. Иначе, я просто не смогла бы продолжить мой рассказ о переплетённой, запутанной в бурлящий узел нашей молодости, так неожиданно скоро наступившей и так ошеломившей всех нас.

Без прошлого нет будущего, но только прожив будущее, можно понять прошлое...

Прозвенел последний звонок. Закончился первый этап нашей жизни. Мы вылетали из школы полные сил, уверенности в себе, с надеждами на радость и счастье. У кого-то крылья выдержали и шторм, и полный штиль, и падения. У кого-то сломались и разбились в кровь...

Я пью за тех, кто в море,

За тех, кого любит волна,

За тех, кому повезёт,

И если цель одна

И в радости, и в горе,

То тот, кто не струсит

И вёсел не бросит,

Тот землю свою найдёт!......(ВИА “Машина времени”)

II

С тобой

Ленинград.

1.

Сданы выпускные экзамены, получен аттестат, началась лихорадочная подготовка к поступлению в институты. Многие из нас сразу же разъехались. Ты поехала в Москву, а я и Ольга Содина собрались в Ленинград.

Уже в начале июля в нашем городе остались только те, которые в том году поступать или не могли, или не хотели, каждый по своим причинам. Были и такие, но меньшинство, которые и не думали продолжать учёбу и пошли работать. Среди них -Тиманин и Балдин, а Сашка Ворсин, Олежек Сагин и Михалков Виталик решили сначала отслужить в армии. Они трезво оценивали свои возможности, -- весьма сомнительные, учитывая успехи в школе, а для бывших солдат, как ты помнишь, имелись льготы при поступлении во все ВУЗ-ы страны. Таня Кротова и Ирка Перова тоже остались в городе. Они очень хотели продолжить учёбу, но были вынуждены пойти работать: надо было помогать семье.

В городе не было и меня. Но была я вовсе не там, где должна была быть. Я находилась... в Одессе!

Вот как это произошло. Вернувшись домой после последнего школьного экзамена, я увидела ожидающего меня гостя. Как оказалось, это был новый тренер по шахматам во Дворце пионеров. Я удивлённо посмотрела на маму, но гость заговорил первым:

---------Тайви, послушай меня внимательно. Через 10 дней, в Одессе, начинается первенство Украины среди юниоров по шахматам. Ты - чемпионка области и просто обязана туда поехать.

Я уже набрала воздуха, чтоб ответить, разумеется, отказом, но он не позволил. И попал в точку:

----------Знаю, что после смерти Вайса ты не брала шахматы в руки. Но ты – его ученица. И мне кажется, что это твой долг перед его памятью. Он очень верил в тебя.

Как важно, порой, уметь найти те единственно верные слова, которые смогли бы убедить человека отказаться от необдуманного, с тяжкими последствиями шага, или заставить его поступить так, как твой опыт и холодный, не тронутый эмоциями мозг считает более правильным. Ведь, не случайно же, есть целая наука об этом!

Думаю, тренер заранее подготовился к нашему разговору и затронул во мне ту струну, которая не могла не откликнуться. Я ошарашено смотрела на него, на маму и, видя, что и она с ним заодно, поняла, что деваться мне некуда. И сдалась.

Таким образом, вместо того, чтобы усиленно корпеть над учебниками и конспектами, готовясь к вступительным экзаменам, я оказалась в прекрасном черноморском городе. Соревнования должны были проходить по очень жёсткой, выматывающей как никакая другая, так называемой, Олимпийской системе. А по-простому, - ''на вылет''. Т.е., чтобы продолжать борьбу, надо было выигрывать каждую партию, поскольку при проигрыше тебя просто вычёркивали из списка.

Ну, меня-то это ничуть не смутило. В то время моя ''дельта'', как я тебе уже писала, совершенно беззастенчиво зашкаливала в положительной области. Я заранее смаковала будущие победы и ежедневный послеполуденный бархатный отдых на берегу прелестного летнего моря, а когда подумывала и о неизбежном, в таких случаях, каштановом загаре, хотелось просто прыгать от восторга.

Но... ''Не раскатывай губы раньше срока''. В первый же день нас ''обрадовали'' сообщением, что партий будет по две в день, утром и после обеда, да по пять часов каждая. И только потом, если они не будут закончены, их можно будет отложить и доиграть в следующий раз. Таким образом, о море и о вожделенном загаре можно было сразу и окончательно забыть. С таким же успехом эти соревнования могли происходить и на Урале.

Всех участниц соревнования разделили на две группы и победительницы в них оспорили бы в финальной партии титул чемпионки республики между собой.

Поселили нас в хорошей гостинице и кормили как на убой - пять раз в день! Я никогда и не подозревала, что могу перемолоть такое нечеловеческое количество калорий. Но, как говорила мама:

---------Перепрыгнуть трудно, а съесть - можно!

Я уплетала с завидным аппетитом всё, что было на столе, вплоть до обязательного ежедневного двухразового стакана сметаны со стоячей в ней нерушимым памятником тощей ложкой. Но напряжение, которое потребовала эта борьба, было настолько огромным, что я всё равно похудела на целых три килограмма. И так-то была ''скелетиной'', а стала, как в Освенциме побывала!

Было, в самом деле, ''на износ''. В моей группе все партии выигрывала я, а во второй, высокая и рыжая очкарик, тоже уверенно шла к финишу. Наконец, мы остались вдвоём, и наступило последнее решающее состязание. Сели за столик, и судья включил часы. Противница играла хорошо, это выяснилось сразу, и партия обещала быть очень интересной. Но уже на третьем часу пришла усталость. Нет, не такая, как тогда, в игре Зарнице. Это было значительно хуже. У мозга не бывает второго дыхания. Только постоянная и упорная тренировка может дать ему необходимый потенциал выносливости. А я очень долго не брала шахматы в руки, и теперь это сказалось. Я смотрела на доску и не могла заставить себя сконцентрироваться. Точно, как в той поговорке: ''смотришь в книгу, а видишь – фигу''. А часы тикали и тикали. Я и очнуться не успела, как подошёл цейтнот. В моём состоянии, это был проигрыш. В жёсткой нехватке времени был допущен ''зевок'' фигуры и, всеми силами стараясь сохранить самообладание, я остановила часы.

Впервые в жизни я проиграла какой-то там девчонке! Это было ужасно. Даже подтверждённый мною первый взрослый разряд не уменьшил моего отчаяния. Дельта моя резко покинула бесконечность и приобрела вполне определённое числовое значение. Падение было настолько резким и головокружительным, что я даже не осознала его!

Как в тумане прошло торжественное закрытие чемпионата, награждения, присвоения разрядов, дорога домой. Только много позже было проглочено и переварено случившееся и сделаны неизбежные выводы, ибо, как я уже писала, из проигранных партий можно научиться значительно большему, чем из выигранных. Вот, что я уяснила:

Нельзя недооценивать противника. Лучше уж переоценить его, чем недооценить.
На одном таланте далеко не уедешь.
От одного неправильного хода можно проиграть всю партию.
Не доводи себя до цейтнота – не избежишь проигрыша.

Думаю, не мало для одного-единственного щелчка по моему задранному носу. Впрочем, щелчок был не из слабых.

Вернувшись домой, у меня оставалось только и времени, чтобы собрать чемоданы и срочно выехать в Ленинград. Со мной поехал и отец.

Выбор города не был случаен. Во-первых, в Ленинграде жили наши близкие родственники и поэтому отпадал вопрос, где остановиться. А во-вторых, моя мама, перенеся два года назад операцию по удалению злокачественной опухоли, должна была ежегодно ездить в Ленинградский онкологический центр на обследование и продолжение лечения. Как следствиве, мы могли чаще видеться.

Ленинградская родня была по маминой линии: родная сестра бабушки, мамы моей мамы. Всего их было три сестры, а Мария, или, как все свои её называли, - Маня, была самой младшей из всех. Её семья состояла из четырёх человек: младшая дочь Полина, сын Гена, и дядя Игорь - муж. А жили они, как не редко бывало в Ленинграде, в небольшой коммунальной квартире. Две комнаты принадлежали им, а одна - одинокой немолодой женщине, кажется, учительнице начальных классов. Зато - в самом центре города, в двух шагах от метро.

Я, конечно, была со всеми уже знакома, а с Полей мы даже не раз провели лето в N-ске, у моей бабушки Нади, самой старшей из трёх сестёр, где жила и тётя Вера, средняя сестра. Все трое были очень дружны. Но с Полей, несмотря на малую разницу в возрасте (она была старше меня всего на три года) мы так и не сошлись. Я всегда считала её очень умной. Но она была до невозможности положительной, а потому и очень скучной.

Это была девушка приятной внешности: стройная, невысокая, с шикарной, тёмной длинной косой, которую, по сей день, она сохранила и не отрезала. Впрочем, косу эту ей-то, как раз, и не надо было иметь: она её старила и превращала в бледную, безвкусную тётку. Моя бабуля тоже имела такую же густую, чёрную, чисто русскую косу. Но ей она шла и придавала её красивому лицу благородный и какой-то открытый, располагающий вид. Короче, Поля была слишком спокойной, слишком уравновешенной и слишком, не по годам, рассудительной девушкой, т.е., прямой мне противоположностью.

Ясно, что у нас ничего не могло быть общего. Но только потом, много позже мне стала понятна самая главная причина, почему мы с ней так и остались чужими людьми: дельта её практически равнялась “- 1”. Родители, особенно отец, с самого детства ей внушали, что она очень некрасивая, и Поля выросла с сознанием своей полной несостоятельности как женщина. Она была уверена, что никогда не сможет иметь ни любви, ни семьи. Поэтому, приняв это, как должное, она уже в 19 лет ничем не отличалась от перезревшей, никому не нужной тётки.

Генка, её старший брат, был ей полным антиподом. Он был страшён до безобразия, кстати, очень походя этим на своего отца, весел и никогда не унывал. Но был обласкан им (на сколько вообще слово “ласка” может подходить этому человеку), и вырос в любви. Значит, и сам был полон любви... ко всем хорошеньким женщинам, без исключения. И тут Гена тоже не отстал от своего папаши...

Я просто поражалась неиссякаемой способности Гены оказывать маленькие, но так нами ценимые, знаки внимания. Ну, например, пододвинуть или отодвинуть за столом стул, подлить в опустевший стакан, предложить руку при выходе из автобуса, открыть дверь, пропустив вперёд и т.д. и т.п. Делал он это совершенно автоматически, вовсе не стараясь “услужить”, завоевать, или покорить. Это была его самая нормальная манера поведения с женщинами. Я в этом уверена, т. к. он точно так же повёл себя и со мной, 16-летней девчонкой, когда мы с ним однажды встретились летом у моей бабули. Он так галантно ухаживал за мной за столом, беспрерывно подкладывая в тарелку и подливая компот в стакан, что я, не в силах отказать ему в его непередаваемой любезности, в конце концов, совершенно, до коликов объелась. Не говоря уже о том, как целый обед я просидела с выпрямленной, как кол, спиной, не смея облокотиться на спинку стула, - там лежала его рука! Спина затекла и требовала отдыха, но я никак не могла уговорить себя расслабиться. Талдычила про себя, что Гена вовсе не парень, а, всего-навсего, мой дядя!, а значит, и рука его не в счёт, но - безрезультатно.

Сейчас, конечно, смешно, но тогда, в то время, я даже в кино с мальчиками ходила на, так называемом, “комсомольском расстоянии”, т.е., по разным сторонам тротуара, с не менее одного метра между нами!

Неудивительно, что Гена имел определённый успех у женщин. Добавь сюда и его походы в “загранку” (он работал в гидрометеорологической службе), и картина получится полной.

Когда мы с папой приехали в Ленинград, семья Антоновых готовилась к Гениной свадьбе. Я очень обрадовалась. Всегда любила большие компании, с музыкой и танцами. Даже мысли не промелькнуло, что эта гулянка должна была состояться как раз во время моих вступительных экзаменов. Кстати, об экзаменах. Если ты думаешь, что я знала, куда буду поступать, ты глубоко ошибаешься. За два дня до окончания срока подачи заявлений в институты, у меня не было и отдалённого представления, кем же я хочу стать и где пожелаю учиться. Была только слабая мысль пойти в фармацевтический. И на следующий же день после приезда, мы с папой отправились на его поиски.

Но, когда после долгих блужданий, мы, наконец, до него доплелись, я наотрез отказалась туда заходить. Это было такое старое, обшарпанное здание, с таким жалким, наполовину обглоданным фасадом, что мне показалось, что и судьба моя будет такой же, как и оно, окажись я в его власти. Папа быстро перестал меня уговаривать: ему тоже здесь не понравилось.

---------Ну, и куда теперь?

---------Не знаю, давай дойдём до метро, а там посмотрим.

Мы поинтересовались, где ближайшая станция и, не очень-то торопясь, отправились в указанном направлении. Наконец, свернув за последний угол, я увидела прямо перед собой, в центре огромной площади, великолепное, гордое и мощное чудо строительного искусства. Я ахнула!

---------Папа, посмотри! Это же прелесть! Давай подойдём, посмотрим?

---------А что это за институт? И почему ты вообще решила, что это институт?

---------Там написано, сверху, видишь? Институт. Какой, я не знаю, но такой красивый!

Мы пересекли площадь и подошли вплотную к центральным дверям здания. Но каким дверям! -- деревянным, массивным, двойным, покрытым бесцветным лаком, под 2,5 метра высотой! Так и приглашали зайти в них и остаться жить. Они-то меня и покорили окончательно. Я повернулась к папе и твёрдым голосом заявила:

--------Я буду учиться здесь.

--------Подожди, ты! Нам же ещё ничего неизвестно! Ни чему здесь учат, ни какой у них конкурс. Пойдём в приёмную комиссию и всё разузнаем.

Насчёт приёмной комиссии возражений не было и, по указательной стрелке, мы быстро её отыскали.

Это была большая комната, со многими столиками, за которыми сидели дежурные по приёму в тот день. Возле них толпилась молодёжь. Я отыскала пустой и подошла:

--------- Добрый день!

----------Добрый.

----------Вы не могли бы вкратце рассказать, какие у вас факультеты и каких специалистов готовят?

Женщина очень странно на меня посмотрела и спросила:

----------А Вы что, не проинформировались раньше? Есть же специальные брошюры, где всё подробно и доступно рассказано.

Произошла короткая заминка: не могла же я признаться, что двери этого института мы увидели только пять минут назад! Выручил папа:

----------Да мы, ведь, только приехали, прямо с поезда, ещё и вещи в камере хранения остались. Ничего не успели ни прочитать, ни посмотреть. Сразу сюда, в ваш институт. Наслышаны о нём очень много хорошего! Вы уж нас извините!

Во, даёт! Я чуть не прыснула! Но женщина явно подобрела, заулыбалась и подробно рассказала и о факультетах, и о специальностях. Закончив, она и отец выжидательно на меня посмотрели. Но ничего из того, что она говорила, я не поняла. Что делать? Признаться в моей темноте? И тут меня осенило. Я быстро спросила её:

----------А где самый высокий конкурс?

Женщина глянула удивлённо и медленно ответила:

----------На физмате.

----------Вот туда я и буду поступать! Куда нести документы?

Папа, извинившись перед женщиной, оттащил меня в сторону и зашипел:

-----------Ты, что, с ума сошла?! Что ты задумала? Кто ж так делает? Все ищут, где конкурс поменьше, а ты? Заранее себя заваливаешь?

Я попыталась объяснить:

----------Пап, раз туда много желающих, значит факультет -- самый лучший. Понимаешь?

----------А если не поступишь?

Я просто остолбенела:

----------Как это не поступлю? Я?! Я и не поступлю?!

Папа сдался. С моей дельтой бороться было бесполезно. Она хоть и не зашкаливала уже, но оставалась непобедимо-несгибаемо-высокой. Мои документы приняла ''наша'' же женщина и дала расписание экзаменов. Первым оказался по физике, через 4 дня. Куча времени!

В памяти не осталось, практически, никаких подробностей о том, как проходили экзамены по физике и по химии, по которым я получила лёгкие пятёрки. Но вот о математике и сочинении я не забыла. Правда, по разным причинам.

Математика был третий экзамен по счёту. Я уже расслабилась и совсем не переживала. С этим предметом у меня всегда были дружеские отношения. Да и вообще, шахматисту это просто положено.

Уверенно вытащив билет с заданием, я заняла отведённое мне место возле доски. Вся комната была практически забита ими. Они распологались таким образом, чтобы экзаменаторы сразу могли видеть допущенные нами ошибки, или победы. Короче, - не спрячешься.

Ознакомившись с билетом, я улыбнулась и начала строчить решение. И тут, справа от меня, послышался тихий, умаляющий шёпот:

----------Слушай, ты не могла бы мне помочь? Хоть чуточку?

Я оглянулась. Голос принадлежал худому, невзрачному пацану, который смотрел на меня, как на последнюю соломинку. Мне стало его жаль:

----------Держи билет так, чтоб я его видела и смотри на мою доску. Буду писать ответ, а ты списывай. Только, давай, быстро, а то погонят отсюда обоих!

Прочитав его задачку, я задумалась. Она явно была сложнее моей. Какое-то время я потратила на поиск того «бока», с которого можно было бы к ней подступиться. А часы тикали и тикали...

В конце концов, справилась, решение было найдено, и я быстро стала писать его на своей доске. Парень усердно срисовывал. Закончив, и, не слушая его восхищённые ''спасибо'' и ''не знаю, как бы я без тебя'', я быстро очистила доску и приступила, наконец, к своему билету. Но, как я уже тебе писала: не доводи себя до цейтнота...

Если коротко, то я опять ''зевнула фигуру'': в страшной спешке сделала банальную, глупейшую ошибку. Второй раз наступила на одни и те же грабли! Словом, результат, который я бегом дописывала на глазах экзаменатора, вышел, естественно, неверным. Он безразлично ткнул пальцем на место в уравнении, где красовалось следствие цейтнота, и позвал меня к столу. Пока мы шли, он прекратил мои мучения, спокойно вынеся свой приговор – тройка. Как во сне, я протянула ему свою зачётку. Заглянув в неё, он, к моему удивлению, смутился:

----------Вижу, у Вас одни пятёрки. Что ж Вы с математикой-то так подкачали? (знал бы он, чего!).

Видимо, мои оценки зашевелили его совесть. Знал ведь, что ошибка была не принципиальной, и найденное мною решение было абсолютно верным! Подумав секунду, он спросил:

---------- А по аттестату, какой у Вас бал?

----------Тоже пять.

Тогда он явно обрадовался и весело добавил:

-----------Ну, тогда всё в порядке, вы поступите и будете у нас учиться, не переживайте.

И преспокойно вывел тройку.

Господи, как мне было обидно! (А если бы я знала, как этот парень меня отблагодарит, когда мы случайно с ним встретимся через месяц! – он даже не поздоровался! И это ещё не всё! Когда я его остановила за руку, сказал такое!

----------Ну и что ты теперь от меня хочешь? Чтобы я всю жизнь тебе в пояс кланялся, что ли?

Это станет моей первой встречей с человеческой неблагодарностью. Но далеко не последней...)

И стыдно. Знала, ведь, что сама во всём виновата, и от этого чувствовала себя ещё хуже. Дома рассказывать подробности не хватило духу. Папа бы меня просто съел. А так он только немного поудивлялся и успокоился. Родне моей, и подавно, было всё равно. Волновались они только друг о друге, да и то в очень скромных размерах.

Но очень скоро на душе повеселело - через пару дней должно было состояться свадебное торжество, т.е., танцы, куча молодёжи, гулянка до утра. А что может быть восхитительнее? То, что на следующий же день, был экзамен по литературе – сочинение, меня вовсе не волновало. Даже полученная тройка не поколебала моей уверенности - я знала, что я знаю! А случившееся на математике, было только следствием моей собственной же глупости. Но зато была усвоена ещё одна истина: помогая другим – не забывай о себе. Хотя бы потому, что, скатившись на дно, никогда и никому больше не сможешь протянуть руку.

На экзамен я опоздала. Слишком долго плясала на свадьбе, и утром, самым бессовестным образом, проспала. Разбудить меня, по очевидным причинам, было некому. Когда вошла, запыхавшись, в аудиторию, поразилась обилию склонённых голов. Ну, сотни полторы, не меньше! Увидев такую конкуренцию, я немного растерялась и в нерешительности остановилась. Подошла какая-то женщина и очень доброжелательно проводила на свободное место. И тут она сказала фразу, которую я до сих пор не забыла:

---------Вы понимаете по-русски?

У меня даже рот открылся от удивления, а голова механически кивнула. Она обрадовалась и продолжила:

---------На доске написаны темы. Выбирайте любую и пишите. Кстати, можете писать и на венгерском языке, если вам так удобнее.

Представляешь?! На венгерском! Я просто обалдела! Но женщина ждала ответ. Получив опять автоматический кивок, она, наконец, отошла, оставив меня без слов. Я сидела и пыталась переваривать произошедшее. Но ничего не понимала. Пока, вдруг, не вспомнила, что фамилия-то у меня по отцу, венгерская! Да и приехала-то я из области, граничившей с Венгрией и ставшей частью СССР только после войны. Вот они, видимо, и решили, что я могу или вообще не знать русского языка, или плохо им владеть. Но, на абсолютно равных правах, допустили сдавать этот экзамен, да ещё и в наиболее удобной для меня форме! Я резко возгордилась моими дедуктивными способностями и порадовалась за мою страну. Не всё, значит, было в ней прогнившим! По крайней мере, слова о дружбе всех народов были не просто пустым звуком. В этом я убедилась на собственном опыте.

Сочинение было написано. Но не только не был допущен цейтнот, но даже с большим запасом времени. Я ещё долго сидела, ожидая, когда кто-то первым сдаст свою работу. Не могла же я опять обратить на себя внимание! Не только опоздала, но ещё и ушла первой!

Наконец, какая-то группа ребят поднялась. Я облегчённо вздохнула и, сдав свою писанину, вышла из аудитории. Экзамены закончились, и оставалось теперь только ждать результат. Через три дня должны были вывесить списки поступивших.

Вечером раздался звонок и меня, неожиданно, позвали к телефону. Это оказалась Олька Содина! И звонила она мне с общежития университета.

---------А как ты узнала мой телефон?

---------От моей мамы. Я её попросила разыскать тебя. Вот она и узнала.

---------Что же ты раньше-то не позвонила?

---------Так, ведь, экзамены были, времени не было, да и ты, наверняка, занята была.

Теперь, вот, я стала свободной, как ветер! Можешь поздравить: поступила! Даже на полбалла больше набрала, чем проходной. А как у тебя?

Понятно: она звонила, чтобы похвастаться. Думаю, в противном случае, даже не вспомнила бы обо мне. Но стало завидно. И не тому даже, что она стала студенткой, а что неизвестность, - это изматывающее состояние подвешенности, для неё уже закончилось. Хотя, конечно, за неё я была рада:

---------Поздравляю! А где ты теперь будешь жить?

---------В общаге, в Петергофе. Далековато, конечно. В университет на электричке надо будет ездить. Часа полтора.

Я ахнула:

--------Так далеко?!

Мне, приехавшей из города-сказки, где всего за один час прогулочным шагом можно было пересечь его из одного конца в другой, это расстояние, которое Ольге предстояло проделывать каждый день, как минимум, по два раза, показалось астрономической величиной. Но Ольга не унывала:

--------Ничего, привыкну. В поезде уроки буду учить, читать, даже писать, если понадобится. Все так делают. Мне уже всё рассказали, т.ч., время терять не буду. А как у тебя? Поступила?

Я неохотно выжала из себя:

---------Не знаю. Списки только через три дня будут.

---------А! Но как сдала-то, сколько баллов набрала?

---------Да не знаю я ничего! Последним у нас было сочинение, но оценку по нему вывесят только вместе со списками. А если без него, то у меня 18.

--------А, так ты тоже поступила, не переживай! Даже, если четвёрку получишь. У нас проходной был 21,5. А это считается достаточно высоким. Вряд ли у вас будет выше.

Я мысленно её поблагодарила. Она так искренне была уверена в моём успехе, что и у меня значительно прибавилось оптимизма. Договорившись не терять связь и созвониться через три дня, мы расстались.

Blog

Книга, недостойная второго прочтения, недостойна и первого

Содержание