Первая

Вид материала

Документы

Содержание Сонные мученья Истоки времён – и первый след…

Подобный материал:

• Первая. Новое восприятие проблемы рождаемости глава первая, 1589.66kb.
• Первая. Новое восприятие проблемы рождаемости глава первая, 5106.96kb.
• Книга первая. Реформация в германии 1517-1555 глава первая, 8991.95kb.
• А. Первая буква слова "астрология", и первая буква почти во всех мировых алфавитах, 3392.44kb.
• А. И. Уткин глобализация: процесс и осмысление оглавление Глава первая, 3584.73kb.
• Общие сведения, 236.6kb.
• Первая, 1651.33kb.
• Первая, 870.29kb.
• Древний Египет-первое государство на Земле, первая могущественная великая держава,, 265.58kb.
• Школьные годы неизбывный повод для ностальгии. Первый звонок, последний звонок. Первая, 399.66kb.

Сонные мученья

Мученья. Сонные мученья - в поисках воплощенья того единственного, что есть моё «я». Сонные – потому как только в снах эта мучительная, немыслимая, необъяснимая и нелогичная несвобода (которую, кажется, ещё и умышленно подчёркивает мастер сновидений⁴⁴⁵ вопреки рвущемуся к очевидному финалу сознанию) и нежная, всеобъемлющая, лишённая всяких ограничений творческая свобода, когда картинки и музыка, предметы и лица живут своею особенной, ладной и насыщенной жизнью, меняясь, сливаясь, становясь иными – и становясь частью этого самого «я» единственного, способного на этом свете сотворить из них (преображённых, неузнаваемых, быть может – благодаря соседству, а быть может – из-за проявившейся вдруг неожиданной сущности, или связующих их слов, снов, ассоциаций, мимолётностей) новые сказошные острова Нет-и-не-будет. Снова сонные, да потому просто, что – чтобы они были, читателю придётся заснуть, или хотя бы думать – по законам сна… Сонные виденья, обрывки музыки, позабытые, но такие знакомые находки (вроде старинной коробки патефонных иголок «ГолосЪ Хозяина» или оловянного солдатика⁴⁴⁶…) разбросанные тут и там в кажущемся сонном беспорядке (а на самом деле – в идеальном порядке, ведомом только «я» автора) ведут (и даже – приводят иногда) неслепую душу подобно…чуть не написалось «нити Ариадны», но она приводила к выходу, тогда как весь этот узор – намёков, символов, переливов и смыслов – приводит лишь ко входу - в лабиринт. Откуда – «тому кто зряч, но светом дня ослеп»⁴⁴⁷ - нет и не будет выхода – во веки веков. Потому как эта новая реальность уже не станет авторской, она обретёт (ах, как это сложно, вспомните чашу Пнина, ставшую вдруг в его руках) уже свою, независимую жизнь, став лабиринтом знаков… Прошедшего (или прошедшую) этот лабиринт, ждут на обратном пути⁴⁴⁸ открытья ещё более сладкие и мучительные… Помнится, в «Со-твореньи» мне сказалось, что открыв, например, страницу «Графа Монте-Кристо» мы всегда знаем, куда возвращаемся, но… кажется, это не так. Потому что мы возвращаемся лишь к тому, что должно случится, но вот как оно случится на этот раз – при моём и вашем участии… это ещё вопрос.

Забавно, что все эти зазеркальные отражения в отражениях отражений – интересны лишь очень немногим, и хрупкая, одухотворённая сущность так легко покидает их, достатошно лишь нескольких вне-контекстных пошлых ремарок, и… Но тем, кто видит сны – и помнит имена⁴⁴⁹…

Ну вот, а начиналось всё – с мучений. Занятно, что всякий раз, когда я заглядываю в этот колодец⁴⁵⁰, в эту Борхесову бездонную и бесконечную в небеса (и потому, кстати, бессмысленную – как , по-видимому, и любая разумная жизнь в конечном⁴⁵¹ итоге) библиотеку – снов, книг, знаков и символов, она кажется бесконечной, но, как ни странно – осмысленной. Сдаётся мне – осмысленной потому лишь, что мой, единожды выстроившийся узор, связывающий мостиками моего «я», моих ассоциаций, ничтожные её части, чтобы построить вокруг кусочек острова Нет-и-не-будет – создаётся – здесь и сейчас⁴⁵²… А быть может, она – лишь строительный материал для наших таких вот снов – сладостных и мучительных.

А какое, наверное, это наслажденье (мне, увы, недоступное) творить из наших о них знаковых представлений – живых людей… И разве имеет значенье, что, скажем, слово «полнота» во времена Толстого воспринималось чуть иначе? Разве убавляет это очарование образа Анны? Да, зная тогдашнее значение мы больше приблизимся к образу, но всё равно – процесс приближения либо дискретен и бесконечен, либо – мгновенен, случаен и полон вдохновенья. И либо Зенонов (и Борхеса) Ахилл никогда не догонит черепаху, либо – обгонит, но независимо от этого он есть – тот единственный образ, мучительно видевшийся во снах, и вдруг явится и воплотится, и глянет ан тебя всемудрыми глазами каменной горгульи, сложившей крылья на портике одного из венецианских зданий... Это может случится, а «что случается, должно быть свято»⁴⁵³ - ох, не зря написано это…и, кстати, говорят он почти не правил своих стихов – «не написал – случилось так»⁴⁵⁴. Так…что же всё-таки нужно, чтобы этот сон (образ, лабиринт) случился? Неужели…мученья?


PS:

Я – не могу оторваться, голова горит, и множество образов теснятся вокруг… Кажется, дай им волю, и я уж стану не я⁴⁵⁵, и… Но – нет, я знаю, как обманчивы эти недолгие, сонные, творческие муки, и как быстро они сменяются другими – бесполезными, бессмысленными и беспомощными, потому как – бесплодными (хотя, ежели задуматься – быть может, всё же что-то выпадает в сухой песок измученной жаждой сна бессонной души, когда в сотый раз - без отклика вовсе! – листаешь знакомые, и такие ароматно-дивные, хрустальные в другое время страницы «Лолиты», например…

Истоки времён – и первый след…

И вправду, что-то с памятью… Я почти не помню текстов осени прошлого года, и всё потому, что они – мгновенны и сиюминутны, и не связаны жёсткой сюжетной основой, которая требовала бы от меня – непременного продолженья рассказа о случившемся ранее…Занятно другое – некое непонятно-творческое начало во мне требует обязательной временной последовательности даже вполне бессвязных, вне-временных текстов, и я ощущаю лёгкий дискомфорт, когда не могу расположить тексты в порядке их возникновенья (словно это имеет какое скрытое, хоть и неясное мне значение). Наверное, те же ощущенья мешают мне раздумывать об эпилоге (который, как ни странно, уже написан) – вместо пролога, или – последовательности развивающихся событий⁴⁵⁶…

Но пока я (чуть не сказал: записывал все эти неясные непонятности) – нет, пытался вернуться к истокам времён, тот исходный свет, цвет, фактура, ощущенье – которые и стали исходным материалом для этого кусочка текста, едва не растворились, не ушли, и мне, чтоб оживить их, потребовалось иное, дополнительное усилие. Впрочем, наши представления о вечности⁴⁵⁷ мешают размышленьям об истоках времён, ибо и вправду, есть ли у них исток? Попытки существованья в ином, а не в этом времени, во временах, берущих свои истоки Бог весть откуда – мучительны, но (иногда) весьма плодотворны. Вместе с колодцем⁴⁵⁸ или последовательностью времён рвутся, ломаются и какие-то иные закономерности этого мира⁴⁵⁹, и субъективные построения формируют иную реальность, в которой воедино – лишь силой творческого сознания! – связаны вещи и вовсе несовместные, такие, как…⁴⁶⁰, и – многое иное⁴⁶¹.

Итак – солнешные лучи, заливающие своим светом просторную, но уютную гостиную; сияющие, начищенные медные чашки, запах кофе, хрустальные глаза Медеи, странная картинка на шершавой коричневой стене: шут, чуть напоминающий сомовского Арлекина из « …», склонившийся перед неразличимой, но стремительно-музыкально уходящей принцессой – так, что складки её платья словно летят за нею – и нечто золотистое на столике с витой ножкой; колокольчики на колпаке шута и золотистость загадки словно б выдаются из фактурной плоскости картинки – автор сделал их почти настоящими – вот-вот зазвенят… И бледный, взволнованный итальянец-антиквар, рассказывающий, разводя ладони, об обстоятельствах смерти брата – того самого, одышливого хозяина всех этих, до странности непохожих на него вещей…

«Вечером того дня, синьора, когда вы, судя по книгам, купили это у нас, бедный Игнасио⁴⁶² разговаривал с каким-то чернобородым человеком (я знаю об этом, потому что полиция не раз расспрашивала слуг – уже и после моего приезда из Падуи). Лица его никто не разглядел толком, поговорили они мирно, всего несколько минут, человек этот скрылся за углом, а дон Игнасио проследовал в свой кабинет, где для него был приготовлен полдник – он любил покушать, что уж скрывать… А через час вошедший слуга обнаружил его мертвым, задохнувшимся» – голос итальянца задрожал, и Юдж почёл за лучшее, ещё раз выразив сожаление, распрощаться. Впрочем, ещё до этого любезный брат дона Игнасио сообщил нам, что «эта безделушка» была приобретена около двух месяцев назад в известной фирме «Морган и Дрейк», куда мы и решили направиться – всё-таки, это был некий, пусть и весьма смутный и расплывчатый, но всё же – след.

Владелец «Морган и Дрейк» оказался, как и следовало ожидать, англичанином⁴⁶³: «Я унаследовал эту компанию сравнительно недавно, около девяти месяцев назад, после отца» - рассказывал, поражая Анну белоснежным воротничком да фантастическим шотландским акцентом хозяин «Моргана», которого Юдж с Анною застали в конторе за чтением Шекспира. «Видите ль, отец мой всегда завидовал итальянцу Бенвенутто (тут Анна чуть улыбнулась⁴⁶⁴) – продолжал он – владельцу ювелирной лавки напротив. Отцу всегда казалось, что и драгоценности тому достаются лучше, и клиенты щедрее. Хотя именно это и заставляло его много работать, и дело процветало. Но вот…постойте-постойте! – это случилось как раз в тот день, когда, как говорит сеньора, он отправил партию старинных украшений дону Игнасио – странное совпаденье, не правда ли? Отец отправился проверять строительство «башни» для конторы, он её строил в пику Бенвенутто, и башня эта, вместе с выставкой фамильных драгоценностей должна была стать приманкой для клиентов, и низвести… Я в тот день уезжал из города, и никто, кроме этого самого Бенвенутто, не видел, что же случилось. А он рассказывает, что отец как раз шёл по лесам четвёртого этажа, гордо глядя в его сторону, как вдруг внизу показался некий человек с чёрной бородкой, и стал делать отцу какие-то знаки. Потом человек ушёл. Отец словно бы тоже заторопился уходить, сделал неловкое движение, и…» - тут англичанин умолк, а Юдж глядел на побледневшую при словах «человек с чёрной бородой» Анну-Медею. «Всё говорит о том, что это несчастный случай – грустно продолжил он, - но…но если бы он не строил эту «башню»…

Пока гондольер неспешно маневрировал, пропуская длинный катер, Медея, нетерпеливо жестикулируя и притопывая туфелькою по узорчатому «византийскому» ковру, которым было застлано дно гондолы, говорила: «Я вспомнила, вспомнила его! Можете мне не верить, но в тот день, когда исчез С., я видела этого чернобородого – он прошёл мне навстречу, когда я подходила к гостинице!…»


Всю оставшуюся дорогу Юдж бурчал, что всё это просто неприлично, какие-то сплошные литературности, ни один уважающий себя писатель детективов не выбрал бы такого сюжета, да ещё с чернобородым. «Вот увидите, Аннушка, когда мы найдём – его, или его след, окажется всенепременно, что зовут его – Юдж, в лучших традициях⁴⁶⁵. Или нет – он будет главарём заговора арабов, поклявшихся каждого, кто избавится от этого авантюрно-авантюринового жука…» но тут Юдж осекся, увидав наполненные ужасом глаза Медеи, и почувствовав, что для неё всё это не было игрою… да и эти смерти….