Первая

Вид материала

Документы

Содержание Мученья выбора – Весы или Буриданов Ослик Всех скорбящих радости «Цепь грехов» - Sapienti Sat! – и пути в литературном лесу

Подобный материал:

• Первая. Новое восприятие проблемы рождаемости глава первая, 1589.66kb.
• Первая. Новое восприятие проблемы рождаемости глава первая, 5106.96kb.
• Книга первая. Реформация в германии 1517-1555 глава первая, 8991.95kb.
• А. Первая буква слова "астрология", и первая буква почти во всех мировых алфавитах, 3392.44kb.
• А. И. Уткин глобализация: процесс и осмысление оглавление Глава первая, 3584.73kb.
• Общие сведения, 236.6kb.
• Первая, 1651.33kb.
• Первая, 870.29kb.
• Древний Египет-первое государство на Земле, первая могущественная великая держава,, 265.58kb.
• Школьные годы неизбывный повод для ностальгии. Первый звонок, последний звонок. Первая, 399.66kb.

Мученья выбора – Весы³⁸⁷ или Буриданов Ослик

И садовникам нет смысла перекрашивать белые розовые цветы («snow-bride» - из аглицких питомников, как любят выражаться Сам и Боди), то есть – белые цветы роз. Безнадёжность отчаяния – та, что охватывает, когда знаешь, что уже всё равно ничему не поможешь: ядро непременно попадёт в грудь Д’Артаньяну, отравленная рапира заденет Гамлета, и опоздает Глостер… Хорошо, ежели причины этого отчаяния – козни врагов, Богов или внешних сил… Да, трагическое стечение обстоятельств (или – Олимпийские Боги?) обрекли Ахилла на гибель под стенАми Трои… Но – вспомните, ведь это был и его выбор. А теперь представьте кисточки Тройки и Семёрки (кажется, Туза там не было, однако делалось это по повелению Дамы³⁸⁸) занесённые над… или даже – всего лишь пойнтер³⁸⁹ мышки на картинке – поменять ли чуть – оттенок? Эти вечные мученья выбора (кстати – неясные подозренья мучают меня³⁹⁰ - наверное, наверное, я должен был родиться Весами, но «дотянул» до Скорпиона, отсюда и) – ах, как я их понимаю: взвесить тяжесть и нежность³⁹¹ - на ладони, и выбрать – ох… Какого цвета букет (ну хорошо, пусть нынче это будут некрупные розочки, раз уж они Сами выбрались в начало этой странички) – был подарен нашей Медее - Анне и покинуто стоял на окне в хрустальной вазочке в пустом номере… На окне, за которым уже начинали сиреневеть, сгущаться, темнеть сумерки, и скрип уключин и перекличка гондольеров звучали уже по иному, по вечернему, и номер был безнадёжно пуст, и слёзы стояли в глазах Анны, а душе поселилось отчаяние…

Тщательный осмотр комнаты ничего не дал³⁹²: все вещи на месте, из странностей – лишь горсть пепла на столе, да, пожалуй – несколько капель крови на подоконнике (полиция, натурально, со своим обычным прямолинейным старанием собралась было проводить генетическую экспертизу). Аннушка была единственной, кто заметил (а вернее, обратил вниманье) на царапины на подоконнике, похожие на следы от кошачьих когтей – когда кошка, вдруг надумав прыгнуть, отталкивается от гладкой поверхности…

Ощущение складности (или нескладности) сюжета, множество³⁹³ абсолютно неинтересных (мне) деталей, которыми необходимо отвлекать доверчивого читателя, поверившего, что он читает что-то, хоть отдалённо похожее на детектив – право же, угнетает и вызывает чувство тоскливой безнадёжности («читателя! Советчика, врача!»³⁹⁴ - но нет…) – и собственного бессилия перед³⁹⁵…

А потому – давайте вернёмся к цветочкам – розочкам, и станем надеяться³⁹⁶, что розочки наши с вами, Анна, имели какой-то другой смысл… Кстати, вы помните, что значило у Свана и Одетт словечко «орхидеиться»? Ах, выбирайте, выбирайте сами, не оставляйте мне этого выбора…

Всех скорбящих радости

Тетрадь – почти окончена. А меж тем тематические узоры, так любимые Набоковым, еще не нашли своего завершенья, ещё не слились в одну, по доброй старой традиции, все сюжетные линии, ещё не со всеми темами (чуть не написал – героями) свёл свои счёты автор; на дворе – не праздничная ночь³⁹⁷, а серые мартовские сумерки со странно притягательными нынче (ну кто, кто объяснит мне, почему и откуда оно берётся, это томное, неясное желанье увидеть именно эти фразы, имя именно этого автора на обложке, даже – ощущать в ладонях тяжесть - именно этого перёплёта?) «Философией русского религиозного искусства»³⁹⁸ и «Истинной жизнью»³⁹⁹. И вот за золотистым⁴⁰⁰ крестом на обложке «Искусства» чудится мне нынче какая-то тайна, всякий раз ускользающая от меня, лишь только я пытаюсь понять – словно картину – иконописный строй… ожиданье прикосновенья к чему-то большему, какой-то отрешённой и всезнающей небесной мудрости, ждёшь от неё – в сочетаньи с пронзительной усталой нежностью⁴⁰¹ далёкой церкви под прозрачными весенними небесами… А видишь – странную, отрешённую, даже – праздничную какую-то, но - боль… Или – скорбные радости. И видимся мне в этом – какой-то странный разрыв⁴⁰². Быть может, для того, чтобы объяснить – себе - этот разрыв и снял когда-то Тарковский своего «Рублёва»… Эта попытка соединить в себе несоединимое… А быть может, нынешние мы – всё ж ближе к другому берегу, всё ж более итальянцы, нежели византийцы, итальянцы, тёплое тогдашнее искусство которых столь созвучно нашему нынешнему мироощущенью…

«Цепь грехов» - Sapienti Sat!⁴⁰³ – и пути в литературном лесу

Библия, «Цепь грехов» - новогородского письма икона «Нисхождения во ад» и мысль о странном родстве итальянской и русской культуры⁴⁰⁴, их некая флорентийская ясность⁴⁰⁵ и взыскание небес – не только там и потом⁴⁰⁶, но и – отблеска тамошнего света, здесь и сейчас осеняющего обыкновеннейший пезаж или день⁴⁰⁷, и некие бытовые, на первый взгляд, сцены и образы мадонн⁴⁰⁸, и лик – нет, не святого ещё, но: «Грешен, грешен, очиститься хочу!». А ведь это очищенье – уже в самом желаньи (да простят меня многие герои Достоевского!) не надрывном, напоказ, ощущеньи собственной греховности, а, скорее даже – в осознаньи несовершенства своего… В чём это несовершенство – в отдельности от мира, в возможности мимолётного его постиженья, в «инакости», которую так хорошо чувствовали и Цинциннат Ц и Найт, и - «тут я был брат брату моему» - я, я сам слишком рано начавший чувствовать, её⁴⁰⁹ – и научился прятать, оберегать, так, что даже намёк на проникновенье чужого⁴¹⁰ в эти мечтательные области – был болью… Не потому ль так трудно публиковать своё – словно отдаёшь в чужие равнодушные лапы часть себя, и уже нет у тебя ни защиты, ни прибежища, потому что именно они, строки эти – и были твоим единственным прибежищем и защитой, и – взыскующим света спасеньем… К счастью, это ненадолго, потому что порождающее их творческое «я» непрерывно и изменчиво, я б сказал даже «непрерывно изменчиво»⁴¹¹, и – сбрасывает старые строки, словно шкурку, чтоб обновится… Слышал я⁴¹², что именно такая, целиком сброшенная шкура Боди…то есть – Каа⁴¹³ – ценится индейцами некого племени особенно высоко. Моя беда в том, что целиком этого не получается – я отдаю на потеху и на растерзанье ваше мгновенные впечатления, кусочки, мелькнувшие воспоминанья, иногда – детские, связанные, казалось бы, только лишь с моим «тёплым светом на заднике жизни»⁴¹⁴, а на самом-то деле, вдруг – неожиданно общие, заставляющие под музыку заставки из знаменитого мультфильма моего детства⁴¹⁵ вспоминать и март, и каникулы, и капель, и шумную темноту кинозала, но, главное – то ощущенье предстоящего счастья, которое будет, случится всенепременно, а почему – Бог весть…

У Набокова (на то он и Набоков) кусочки эти – словно карточки в картотеке, на которых он писал, выстраивались в некую конструируемую им картинку – с зеркалами, отраженьями и обязательным узором повторений… У меня же они разбросаны – по временам и вдохновеньям, капризам и прихотям, и попытки выстроить единый, холодящий душу детектив, кажется, обречены – представьте себе, этот кусочек текста начинался, собственно, с⁴¹⁶… попытки представить себе цепь грехов и наказаний за них, которые должны были б понести грешники. Вглядитесь – замысел трансформируется у вас на глазах, и уже не поиски исчезнувшего спутника Медеи (или некоего артефакта, который мог ему принадлежать) могут стать (а могут и не стать – всего лишь ложная приманка!) той основой, которая объединит и структурирует текст⁴¹⁷ – хотя бы в той его части, которая касается…-

А вот здесь мне почему-то вспомнились Стругацкие, та «радость и свобода, которую мы почувствовали, когда поняли, что можем ничего не объяснять»⁴¹⁸ - Sapienti sat!

В тексте там и сям разбросаны прямые намёки и литературные аллюзии на происходящие поиски. Зачастую – они уводят в никуда, в литературный лес, в те дебри, которые уготовил искушённому умнику коварный составитель шахматной задачи⁴¹⁹… Но разве можно сказать, что на этом пути – мы ничего не приобретаем?


… А замысел меж тем… - хрустальный замок замысла, рождённый в мгновенья вдохновенья в оглавленьи – остаётся невоплощённым. Но это - только пока⁴²⁰.


PS :

Но…Бог мой. Ведь даже Книги Пророков – никто не читал….