Первая

Вид материалаДокументы

Содержание


Старинный жанр - дневников
Выбор места
Когда б на свете было Божество…
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   47

Старинный жанр - дневников



Странный это был дневник, странный. И всё ж мне казалось, что именно в нём – ключ343 к встающей перед нами загадке, а потому я внимательно вчитывался в эти неровные, нервные, иногда – небрежные и невнятные строки, пестрящие исправлениями и примечаниями, иногда и вовсе противоречащими друг другу… да и – написан он был человеком, близким мне по духу, чувствовалось в нём то Самое «благородное безумие»344, поиски выхода из бесконечных лабиринтов творчества, созвучия, отголоски – особенно когда на поверхность волною анализа и эмоций выносились образы, вызванные великими текстами… Его мученья, страсти и пристрастья были мне зачастую так близки, что порою хотелось воскликнуть: «Конгениально!»345 - словно перед тобою поставили зеркало, в котором отражается ход твоих мыслей; но вдруг – неожиданная пауза, непохожий акцент, и перед вами – вовсе другой участок лабиринта, о котором вам ещё и не думалось, но в конце которого и виден тот Самый «огнь, мерцающий в сосуде…»346. Впрочем, несмотря на созвучья, на общую – видимо из близкого образованья «упоминательную клавиатуру» - мы были очень разными…

Забавно, что в Со-твореньи эта модель уже использовалась – некто М. читал дневники Сама и Боди. Здесь в роли всезнайки М. (и, в какой-то мере, Мак-Фатума) придётся выступить мне …Самому.


Итак?



Итак, всё-таки – детектив? Читателю приятно ощущать себя умнее автора, а мне, как читателю – это особенно приятно тогда, когда действие развивается неторопливо, с внутренней очевидной психологической интригой, и не надобно держать в памяти, почему Джон солгал Смиту, который хотел обмануть Брауна. Но… утро было уютным, снежным, неторопливым. На экране, пока Юдж завтракал, мелькали дивные картинки Дзефиррелиевской «Джен Эйр», сменившиеся потом, почему-то, на рассужденья о Конан-Дойле – «Человеке с рассечённой губой»… Девушка всё так же уютно спала, вместе со вновь присоединившейся к ней кошкой, которая, впрочем, теперь, после плотного завтрака, прогулки по снежку и приставаний к завтракавшему Юджу, тщательно намывала себе лапку…

В этом прозрачном спокойствии и уюте казалось странным, что вот через несколько мгновений придётся уезжать по делам в город, что так и лежащие на столике у камина вещи хранят в себе загадку таинственного исчезновенья, возможно даже- убийства… Ведь в комнате, откуда исчез С., нашли следы крови… Но даже и эти мысли воспринимались сейчас мягче, не так, как недавно ночью, когда девушка (кстати, её звали Анной) рассказывала обо всём этом, едва сдерживая слёзы, и умоляюще-беспомощно протягивая вперёд ладони, а глаза её наполнялись смятеньем пережитого347

Выбор места



Итак, теперь – следующее: выбор места. Болота Корнуэлла? Потому и Корнуэлла, что созвучно с болотами и дьяволовой ногой348 и с неизвестным ужасом… «Если рассудок и жизнь дороги вам, не выходите ночью на торфяные болота…» - это уже Дартмур… Любопытно, вот сейчас, взяв с полки черный349 том Конан-Дойля с «Собакой Баскервилей» (раз уж мы остановились на детективе, то обойтись без прямых отсылок практически невозможно) – я обнаружил, что место там описано весьма и весьма подробно, что каждый раз создаёт соответствующее настроение. Необходимо ли уединенье и некий таинственный аромат времени и старинных легенд, которые придали бы этому месту загадошность и некоторую мрачность, в которой только и могут происходить такие события?350


Когда б на свете было Божество…



Когда б на свете было Божество… Собственно, размышленья о задачах, замыслах, и первопричинах творенья, ежели таковое (и таковые) вообще были, мне не слишком интересны. По моим представленьям, они должны быть интересны тем, кому насущно необходимо определение своего (и только своего!) места в мире (или хотя бы в тексте). Меня же они начинают волновать и интересовать лишь с того мгновенья, как начинаются выясненья моих отношений – с Божеством (кем и чем бы оно ни было) и – значит, отношения моих со-творений – со мной. Конечно, очень соблазнительно было б построить циклическую модель, вроде: творя текст, мы творим Божество, которое, в свою очередь351… Но это, кажется, вовсе не так. Ибо создавая текст, мы (возможно это прозвучит крамольно для апологетов текста!) вовсе не творим Божество, не со-творяем мир. Мы – творим и вос-создаём , воплощаем свой мир, и себя – в нём, всего лишь обогащая (или – обедняя? нет, просто – пополняя) его – собою. И, поскольку о своих возможностях со-творенья текстов и миров я знаю всё, что мыслимо знать, вопрос о процессе и возможностях моего творенья (то есть сотворенья – меня, или даже шире – моего мира, пусть даже и за легендарные семь дней) мне не более чем любопытен, хотя для многих, знаю, весьма мучителен. Что там не обошлось без творчества – о, несомненно. Вопрос в ином – в поисках, взыскании совершенства сотворённого (хотя б и – Божественного). И вот здесь – из всего многообразия тем, моделей и вопросов, мне более всего интересны совпаденья, касанья, переклички, иногда – почти дословные. К примеру, волшебная перекличка между Борхесом352 и Лемом353, Борхес, воссоздавая ученье гностиков (то есть тоже – творя не на пустом месте): «мы – неосторожная либо преступная оплошность, плод взаимодействия ущербного Божества и неблагоприятного материала». И, сравните! – Лем: «признавая несовершенство….нашего вида, ни одна из религий не решилась признать его тем, что оно есть на Самом деле – результатом действий, сопряжённых с ошибками» и «то, что мы принимаем за злонамеренность – возможно, обычный просчёт, ошибка; но тогда мы приходим к ещё несуществующей теории ущербных Божеств. А область их созидательной деятельности – та же, в которой творю и я». У Лема (точнее, Хогарта) это – вероятностная статистика. У меня – гм…ну…Сами видите. Возможно, всё это лишь заурядное философствование (опять Лем) потому как я скорее склонен проецировать особенности своего творческого процесса – на иные, и посему заведомо знаю, что он – несовершенен. Что ж с того? Это несовершенство (какую бы основу оно не имело – вероятностную или) меня не слишком волнует, потому как я, в заносчивости своего творенья, в лучшие его мгновенья смею думать, что Божественное (да-да, тут именно так, с Большой Буквы!) удовольствие от процесса творенья сродни тому удовольствию, которое, возможно, испытывалось Кем-то (sic!) при со-творении этого, моего мира, и оно, удовольствие это – выше совершенства результата…