Первая

Вид материалаДокументы

Содержание


Остров Нет-и-не-будет… Quelquepart
«Нам понимание даётся…»
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   47

Остров Нет-и-не-будет… Quelquepart




А и верно – этот остров Где-то-там, Нет-и-не-будет – место, где живут непридуманные сказки и сны, событья и невозможности – где оно, да и есть ли? Есть, и здесь, совсем рядом – стоит лишь протянуть руку ладонью вперёд – так, как иногда трогаешь шершавый камень многовековых памятников: Вестминистерского ль аббатства, Сфинкса, Парфенона (украдкою) – «тёмный мрамор в сумраке аллей»162 - здесь, перед тобою... У каждого остров этот свой, но ведут туда всего лишь два пути. Первый – тот, что уже упоминался в «Со-твореньи» - через вдруг появляющуюся (иногда, вовсе независимо от нас, от наших желаний и настроений) дверь между двумя до мелочей знакомыми домами. И второй, гораздо более мучительный и блаженный – открыть душу демонам воспоминанья настоящего, и... «без всяких трудностей ты попадёшь туда...»163

А вот когда тайны и отгадки этих миров сольются (и не только для тебя) вот тогда... Тогда – что ж, нам с вами повезло, мы стали свидетелями рождения новой реальности, остров Нет-и-не-будет пополнился ещё одною сказошностью... Зачем? – Бог весть, но – вспомните единственный критерий истинности творчества – радость творца. И, о Боги мои, как же там хорошо....


«Нам понимание даётся…»164



Понимание – абсолютно. Дивный тезис Мамардашвили. Оно – или есть, или его нет, и добиться его – невозможно... «если надо объяснять, то объяснять уже не надо...»165. Тут же, чуть улыбнувшись, пытаемся вместе избавиться от тезиса, что красота (та, что «страшная сила» - а не та, что спасёт мир) – тоже вот «или есть, или её нет, и ничем её не...». Но, посерьёзнев: «лишь пониманье – то, что даётся как благодать – способно породить пространство мысли». А мне, вашему покорному слуге, остаётся лишь строить текст, и надеяться, что где-то, когда-то, в тех неведомых мне пока краях, которые я лишь смутно различаю в ощущеньях создаваемого мною читателя....

Когда спускается – настаёт тишина (нарушаемая лишь уютным мурчанием кошки) и вечереющее солнце нежным лимонно-оранжевым цветом подсвечивает высокий лилейник – не до размышлений об истине. Ибо – что есть истина?166. А истина в том, что всё свершающееся – свершается сегодня, сейчас, каждое мгновенье бесценно, и, например, легендарные нынче 60-е, «The Beatles» (чья раскрытая тяжеленная антология фото лежит у меня на коленях, мешая откинуться в шезлонге) – вовсе не были таковыми – тогда, для них. Или всё же были? И если нет, то когда, в какое мгновенье происходит этот незаметный сдвиг, когда обыденность становится историей, и историей – легендарной? Какие вкусы, привкусы, цвета и оттенки должны быть у неё и её свидетелей, чтобы? И как, верно счастливы те, кто умеет понимать, что творится – история167... А муравейник меж тем живет своей обыденною жизнью, и «общелягушечью эту икру...»168 Но лишь одному из десятков творящих, вслушивающихся вот сейчас в никому ещё не слышимую музыку снов, или мучительно пытающихся движеньями вдруг ставших непокорными пальцев запечатлеть «увиденное» - пером на дивно белой и такой восприимчивой на первый взгляд бумаге – лишь одному из них (да и то – быть может) будет дано вот это самое пониманье... Счастье, ежели при жизни. Кстати, меня всегда интересовало, нужно ли оно, это профанированное «пониманье» многих – истинным творцам? И у меня нет на это ответа – ни в русской литературе, ни в западной музыке... О философии я уж и не говорю, ибо «хождение по грани этого пониманья»169 - даёт возможность заглянуть в такие бездны собственного не-знанья и не-пониманья...

А меж тем, как это не смешно, вот эти мои попытки вглядеться в будующую книгу заняли уже её добрую половину, а я – я всё ещё не понимаю, какой она должна стать. Стать - прежде всего в плане фабульно-сюжетном, и блистательный Выготский может сколько угодно в своей «Психологии искусства» разбирать (post factum, повторюсь!) способы построения дивных литературных вещей (от «Гамлета» до бунинского «Лёгкого дыханья») – никто и никогда не сумеет убедить меня, что эти великолепные пропорции и строенья, тающие миражи и хватающие за душу паузы созданы (и придуманы!) умышленно. Хотя, быть может, вот именно здесь я глубочайшим образом заблуждаюсь, принимая собственную неспособность выстроить сюжет и фабулу за общую непредусмотрительность, нехарактерную, пожалуй, лишь для Набокова (кстати, скушного – мне! – именно в своих искусственно-искусно-выстроенных вокруг некой темы вещах)... Но – вот именно поэтому – стоит лишь мне начать сознательно продумывать некий сюжет, как он становится (видимо, в силу вторичности и проторённости дорог, увлекающих, не оставляя выбора путнику, рискнувшему...) мне скушен и неинтересен, а блуждать по литературной целине (или хотя б по её обочинам – если таковая вообще осталась ;-) – мне, как видно, не дано. Ангелы, наблюдающие за моими ..гм...упражненьями (о сказанул! – кстати: «ехать надобно со скоростью, не превышающей скорость полёта вашего ангела-хранителя»170) не позволяют мне... Или это и не они вовсе? А кто-то совсем-совсем иной?171.

Шутки в сторону: я и сам («блаженны нищие, ибо их – есть царствие небесное»172) не рискую отказаться от этого своего нищенства, хотя порою и мелькают передо мною...некие миры... Но – необходимость обставлять их непременными банальностями – ох, как несимпатична мне. А ежели небанальность - ...наверное, всё же лучше ходить кривыми, окольными тропами упомянутыми у Стругацких173, нежели пытаться украсить своими завитушками и следами торные пути... Хорошо вон теоретику Эко – ему интересно, каким было звёздное небо над Парижем в каком-то мохнатом году... Но те читатели, которым это интересно – не мои, потому как это вовсе неинтересно мне, и сочетанье звёзд над Москвою в день моего рожденья может заинтересовать лишь постольку, поскольку я могу – вот сейчас – представить себе кого-то, запрокинувшего в тот день (или, быть может, накануне?) – лицо к ночному небу... Опирался ли он на гранитный, в крошку, парапет Москвы-реки? Или был он не один, и были они влюблёны? И какое желанье они загадали? Вот это желанье – мне интересней, много интересней того, какие именно звёздочки и созвездья были видны тогда. Что ж, видно, я так устроен. Это – плохо?

Мне надобно – ваше пониманье…