Давным-давно прошли те времена, когда ночь была полновластной хозяйкой Земли
| Вид материала | Документы |
- Времена, когда мыло было только средством гигиены, уже давно прошли. Сегодня мыло это, 458.58kb.
- „Журналист на войне. А я бы смог, 30.34kb.
- Сказка "Колобок", 15.15kb.
- В. А. Сухомлинский Сказка "Скандал", 182.54kb.
- В. А. Сухомлинский Сказка "Скандал", 180.03kb.
- Рассказ свой я хочу посвятить моей семье с маминой стороны. Язадумалась, почему они, 30.87kb.
- Ключ к северу лежит между биениями сердца, 227.21kb.
- Была ночь, когда Барбара пришла в мир. Слой снега высотой с метр похоронил под собой, 1491.91kb.
- Математическая сказка "замок на оси", 57.25kb.
- Давным-давно пролетали над Русью тридцать птиц, 70.39kb.
Муниципальный жилой дом
Москва, улица Осенняя,
7 сентября, суббота, 07.03
Бескрайняя пустыня – необъятный океан, переполненный желтым песком, – осталась где-то внизу. Не у ног, ниже, намного ниже, далеко внизу. А гигантские черные крылья со свистом резали воздух, поднимая Олесю все выше и выше.
– К солнцу! Выше солнца!!
Изумительное чувство свободы поглотило женщину без остатка. Она вдыхала бьющий в лицо упругий воздух, она наслаждалась стремительностью полета и замирала от сладкого ужаса, падая к земле в безумном, невообразимом пике. И вновь взмывала над пустыней за секунду до кажущегося неотвратимым удара. Олеся забыла обо всем.
– К солнцу! Выше солнца!!
Сильные черные крылья легко вынесли ее к облакам, к ленивым курчавым сугробам, с куриной важностью прогуливающимся под сводом небес. К чудным облакам, в тумане которых так весело...
Остановка была неожиданной, а потому неприятной и даже страшной. Тупые белые сугробы оказались непреодолимым препятствием для могучих крыльев Олеси. Они встали между женщиной и солнцем, и мягко, но надежно, преградили ей путь к свету. Черные крылья растерянно захлопали по воздуху, и несколько секунд Олеся просто падала, испытывая не сладкий, запрограммированный ужас, а самый настоящий страх.
И дикую обиду.
К счастью, Олесе удалось избежать паники и выправить положение. Она расправила крылья и, перейдя на мягкое, уверенное планирование, с горечью посмотрела на скрытое облаками солнце.
– Я ведь была там! Была!!
Туманная прохлада облаков, горячие лучи, пронзающие тело, и маленькая, едва заметная земля, диаметром с мелкую монету.
– Я помню!!
Невозможность взлететь выше рвала на части душу.
Олеся попыталась еще раз, резко взмыла к облакам, с наслаждением подставляя лицо обжигающим лучам солнца, и, встретив давление, спикировала вниз, к земле, к желтому песку пустыни, к одинокому строению, замеченному среди дюн.
С высоты оно казалось нагромождением скал, вырвавшимся из океана песка, в крайнем случае – развалинами, но чем ближе подлетала Олеся, тем яснее ей становилось: не развалины, совсем не развалины. Она замедлила движение и сделала несколько больших кругов над землей, с любопытством изучая загадочное место.
Амфитеатр. Огромный, круглый амфитеатр, выросший среди бескрайних песчаных просторов. Он не поражал ухоженностью, но и до упадка было далеко. Камни, чуть темнее песка, аккуратно подогнаны друг к другу, поверхность щербатая – пустынные ветры вдоволь поиграли с ней, – но еще прочная. Ворота забраны ржавыми решетками, и попасть в амфитеатр можно только сверху.
Олеся плавно опустилась в самый центр арены. Плавно и очень медленно, чувствуя, как исчезают ее прекрасные черные крылья, исчезают без следа. И одновременно расслабляются напряженные, натруженные мышцы, плечи и руки вновь становятся такими, какими должны быть: сильными, но нежными, с плавными, женственными линиями.
За каменными стенами амфитеатра не было ветра, и тончайший шелк, мягко окутавший женщину, не защищал, а украшал тело. Прозрачный белый шелк, не скрывающий ни одной черточки прекрасной фигуры.
«Что я ищу здесь?»
Олеся медленно повернулась, и под ее взглядом на пустых скамьях амфитеатра стали появляться песочные часы. Тысячи песочных часов. Миллионы песочных часов. Миллиарды. Миллиарды одинаковых песочных часов окружали Олесю, и бесчисленное количество песчинок, порхающих в стеклянных колбах. Количеством песчинок часы и отличались друг от друга. В некоторые из них песок был набит, натолкан, спрессован, чтобы поместилось как можно больше, еще больше, даже удивительно, как выдержали такое давление хрупкие стеклянные колбы. В других песка оставалось мало, совсем чуть-чуть, но внушительная горка в нижней половине часов показывала, что когда-то и они были забиты под завязку. А в некоторых часах было всего по нескольку крупинок, стремительно падающих в пустоту...
– Иногда шорох песка заглушает ветер.
– И ветер обижается?
– Ветер никогда не обижается. Он вечен и знает об этом.
– И поэтому грустит.
– Ты знакома с ветром?
Анку сидел в кресле-качалке. Изогнутом и скрипучем, старом и совсем не вечном: щегольская когда-то полировка облезла, обивка протерлась, а один из подлокотников был заботливо подвязан веревочкой.
– Ты знакома с ветром?
– Я просто подумала, что это знание должно вызвать грусть.
– Ты подумала правильно, – не стал спорить Анку. – А что бы ты сказала, если бы ветер не знал о своей вечности?
– Я бы сказала, что он боится, – медленно ответила Олеся.
– В яблочко.
Старик поднес к длинному носу грязноватый платок и натужно высморкался. Тощий, словно высушенный, с резкими чертами лица и длинным носом, он был похож на цаплю, наряженную для смеха в неопрятный бурый камзол.
– Болеешь? – профессиональным тоном осведомилась женщина.
– Ветер – друг, но иногда он шутит.
– Устраивает сквозняк?
– Забирается внутрь. – Анку аккуратно переложил платок и вновь высморкался. – Ему интересно быть со мной. А мне интересно с ним. Другие гости бывают здесь нечасто.
– Но все-таки бывают.
– Когда соберутся с духом.
– Тебя не любят.
– Меня боятся.
– За что?
Старик с веселым интересом посмотрел на Олесю.
– А ведь я сам не понимаю, красавица, клянусь этой пустыней – не понимаю! В отличие от многих, я не приношу смерть, я всего лишь оповещаю о ней.
– И кто оповещает сейчас?
– У меня много "я", красавица. У меня очень много "я".
– Поэтому ты никогда не опаздываешь.
– Поэтому я всегда прихожу вовремя. – Анку бросил взгляд на часы. – Да, вовремя. Но не ко всем.
– За что же ты так полюбил меня, горе-вестник?
– Тебя? – Старик рассмеялся, и его смех плавно перешел в затяжной кашель. – Тебя? Мне нравится все необычное, красавица. А такие, как ты, встречаются редко, очень редко.
Анку поднял голову, Олеся машинально последовала его примеру и едва не вскрикнула, сумев подавить удивленный возглас в самый последний момент: над амфитеатром кружила прекрасная белокурая женщина с огромными черными крыльями.
– Разве не удивительно?
Олеся опустила глаза, закусила губу, чуть вздрогнула, почувствовав, что холодный взгляд ветра проник под тонкий шелк одежды.
– Расскажи мне о смерти, красавица, – попросил Анку.
Олеся жестко посмотрела в воспаленные глаза старика.
– Я дарю жизнь!
– Неужели? – Анку скрипуче рассмеялся, и ветер, словно отгадав желание старика, создал перед женщиной крутящийся столб пыли. – И много жизней ты подарила смерти?
– Отстань! – Олеся попыталась загородиться рукой, но что толку отмахиваться от ветра? Стремительный хоровод закружился вокруг нее. – Отстань!!
Человек, с ужасом наблюдающий за приближающимся монстром, рот скривился в отчаянном крике, лицо перекошено животным страхом... Борис фон Доррет, за мгновение до конца понявший, что его меч не выдержит чудовищного удара Лунатика... Еще один незнакомец, безучастно, с каким-то невозможным спокойствием смотрящий на стремительно приближающуюся землю...
– Я действительно не понимаю, почему люди боятся меня, – тихо проворчал Анку.
– Все дело в репутации, – холодно объяснила Олеся. Она решительно шагнула из пыльного облака, и оно мягко осело на камни амфитеатра. – Зато я теперь окончательно поняла, почему к тебе редко ходят гости.
– Ты сильна, – протянул старик, – сильна... Это тоже встречается не часто.
– Я вернусь. Я снова полечу над облаками, – тихо, но твердо сказала женщина.
– Пока ты не ушла, – Анку вновь достал платок. – Присмотрись к часам. Это не задержит тебя надолго.
Олеся хмыкнула, секунду постояла, раздумывая над предложением старика, затем не спеша подошла к ближайшему ряду часов.
– Я ничего не вижу.
– Присмотрись.
Зина, гибкая черноволосая пантера, расслабленно, как на пляже, расположившаяся на своем песке. Ее глаза мечтательно закрыты, по губам скользит довольная улыбка, и она совсем не видит, с какой громадной скоростью падают в пустоту ее песчинки.
Екатерина Федоровна. В ее часах осталось совсем мало крупинок, но на задумчивом лице старухи не видно боли или страха, только грусть.
Девушка, тонущая в гигантской груде песка. Что с ней случилось? Оступилась? Потеряла равновесие? Коварные песчинки заманили ее в свою воронку, сдавили тело, сломали волю, не позволяя вырваться из смертоносной ловушки. А ведь в ее часах так много...
– Зачем ты показал мне это? Ветер-шутник прошелестел в ответ что-то неразборчивое.
– Зачем?
Олеся обернулась. В центре амфитеатра мерно покачивалось пустое кресло.
* * *
Олеся открыла глаза.
В спальне было тихо-тихо. Необычайно тихо. Пугающе тихо. И только шорох занавесок на окне да легкое дыхание лежащей рядом Зины нарушали эту величественную, мрачную тишину. Осторожно, стараясь не разбудить подругу, Олеся поднялась с кровати, машинально поправила тончайший шелк, белой дымкой струящийся по ее телу, и вышла из спальни.
– Я знала, что ты придешь.
Белокурая красавица холодно смотрела из беспросветного мрака зеркала. Могучие черные крылья устало сложены за спиной, но гордая поза, вызывающий блеск ореховых глаз говорили сами за себя – сил у нее оставалось очень много.
– Ты испугалась?
– Я не боюсь.
– Ты испугалась. – Черные крылья презрительно дернулись.
– А даже если так? – Олеся протянула руку, погладила отражение по щеке. Бессмысленно врать самой себе. – Я испугалась.
– Чего?
– Я боюсь, что ты не уйдешь. Что после того, как все закончится, ты по-прежнему останешься со мной.
– Тебе придется смириться с этим. – Красивые губы высокомерно скривились.
– И не подумаю, – покачала головой Олеся.
– Значит, ты боишься меня?
– Нет. – Теперь Олеся улыбнулась. Улыбнулась широко, уверенно. Улыбнулась, потому что на этот вопрос она знала точный ответ. – Я не боюсь. Я тебя ненавижу.
* * *
– Олеся!! Ты меня слышишь, Олеся! Открой глаза!!
Сквозь туман, продолжающий обволакивать сознание, медленно проступили черты лица. Знакомого, красивого лица... Зина...
– Твой песок... – прошептала Олеся. – Зиночка, твой песок...
– Что? – Брюнетка склонилась ниже. – Тебе плохо?
– Где я?
Олеся огляделась. Совершенно обнаженная, холодная, как лед, она сидела на полу ванной комнаты, крепко вцепившись пальцами в край ванны. Вторую руку держала испуганная Зина.
– Я проснулась, тебя нет. Услышала какие-то голоса, прихожу, а ты... – Зина поцеловала ледяную ладонь Олеси. – Тебе что-то приснилось?
Холод пришел, и тело сотрясла крупная дрожь.
– Ты так замерзла.
– Ко мне снова приходил Анку, – тихо сказала Олеся. – Точнее, я была у него.
– Он убьет тебя.
– Нет, – попыталась объяснить Олеся. – Он не убивает. Он предупреждает.
– Я имела в виду не Анку, – серьезно прошептала Зина. – План. Наш план. Наш чертов план! Он убивает тебя.
– Я должна пройти... – Олеся улыбнулась. – Я должна через это пройти. Я пройду. – Она мечтательно закрыла глаза. – Я пройду. И буду летать над облаками.
* * *
Спортивный комплекс «Олимпийский»
Москва, Олимпийский проспект,
7 сентября, суббота, 11.09
– Повтори, что он сказал, – потребовал Копыто.
– Помощник маршала-распорядителя заявил: он, конечно, не верит, что с нашим сегодняшним соперником что-нибудь приключится, но на всякий случай предупреждает, что мы на подозрении, – послушно повторил Иголка и приложился к бутылке «Уокера». – Намекнул, блин.
– Мы, типа, всегда на подозрении, – вздохнул Контейнер и погладил Громовержца по лысому черепу. – Надо отказываться от боя.
– Мля, да не получится! – проворчал уйбуй.
– Почему?
– Они сразу поймут, что вчера мы схитрили.
– Проклятые крысоловы, – буркнул Иголка. – Подставили нас, блин. Нельзя было с ними связываться.
– Им-то что, мля, – поддержал Копыто бойца. – Они из Темного Двора, их не тронут. А нам отвечать, если что. – Уйбуй посмотрел на Контейнера. – Надо выставлять Грэмми.
– Убьют его, – тоскливо отозвался боец. Громовержец испуганно вздрогнул. Техническая победа, которую ему присудили вчера, стала настоящей сенсацией Турнира. «Тиградком» посвятил оливковому уродцу целых три минуты в ежедневном отчете, букмекеры подняли на четверть пункта его шансы на победу, пронырливый Иголка сумел выудить деньги у добродушных и зажиточных приставников. Дикари радостно улыбались в лучах славы, и оставался всего один, правда, очень неприятный момент, о котором Красные Шапки предпочитали до сих пор не думать: собственно четвертьфинал. Через десять минут Громовержцу предстояло отправиться на бой.
– Не пущу! – упрямо выкрикнул Контейнер.
– Мля, хватит паниковать, – отрезал Копыто. – Пусть он выйдет на ринг. А потом мы откажемся продолжать бой.
– Ага, – заулыбался Иголка, – если успеем крикнуть.
– Главное, пусть Грэмми сразу же после гонга прыгает в угол. Подальше от соперника. – Уйбуй посмотрел на голема. – Прыгнешь?
Оливковый неуверенно кивнул.
* * *
– Объявляется четвертьфинальный бой Кубка Големов! – Маршал-распорядитель выдержал паузу. – В красный угол ринга вызывается Лунатик, мастер Баррага, официальный флаг – Темный Двор!
Зрители, едва дождавшиеся появления любимца, разразились радостными криками, приветствуя долговязые фигуры голема и его создателя.
– Надеешься, что Лунатик проиграет? – Захар Треми посмотрел на Мубу.
Хван покачал головой.
– Он возьмет Кубок Големов, в этом нет сомнений.
– Тогда что ты здесь делаешь? У нас сегодня финал командных боев.
– Хочу посмотреть на схватку, – серьезно ответил Муба, не отрывая взгляд от покачивающейся куклы. – Это единственное, что стоит между мной и Молотом Трех Драконов.
– Только это? – насмешливо прищурился масан.
– Только это. И я должен знать о нем как можно больше.
– Вряд ли этот бой много тебе скажет, – рассмеялся Захар.
– Почему?
– А ты не обратил внимания на то, с кем придется сражаться Лунатику? – Треми кивнул в сторону технического коридора.
– Меня это не интересова... – Муба посмотрел в указанном направлении, пару мгновений пытался осознать происходящее, затем прищурился и улыбнулся. – Глазам своим не верю!
* * *
– В синий угол ринга вызывается голем Громовержец, мастер неизвестен, официальный флаг – Красные Шапки.
Пыхтящий Контейнер, стараясь ругаться как можно тише, тащил Громовержца на ринг за цепь, прикованную к ошейнику голема. Но каждый шаг давался ему с большим трудом, даже несмотря на то, что Копыто, Иголка и еще два бойца толкали несчастного Грэмми в спину, не давая тому возможности вцепиться когтями в пол. Перепуганный голем, уверенный, что его обманули, предали и отдали на заклание, упирался всеми четырьмя лапами и жалобно верещал, периодически заглушая царящий в «Олимпийском» гул. Среди зрителей послышались легкие смешки. Минут через пять после начала церемонии Красным Шапкам удалось перекинуть Громовержца через ограждения ринга, и Гуго де Лаэрт откашлялся:
– Голем готов к бою?
– Еще как готов, – подтвердил Копыто, швырнув к ногам куклы пару ятаганов. – Можно начинать.
Оливковый монстр забился в угол, всем видом показывая, что скорее умрет, чем выйдет против Лунатика, длинная фигура которого подрагивала в противоположном углу ринга.
– Пусть он возьмет в руки оружие, – предложил маршал-распорядитель.
Но на несчастного Грэмми его слова не произвели никакого впечатления – маленькие глазки монстра были прикованы к длинным шипам герданов Лунатика.
– Возьмет он ятаганы, возьмет, – пробормотал Копыто, утирая пот. – Это у нас такая тактика... Мы заманиваем... Давайте, что ли, бой начинать?
Гуго пожал плечами и покинул ринг.
– Вперед, Громовержец! – заорали осы, Красные Шапки и примкнувшие к ним приставники. – Надери ему...
Поклонники Лунатика молчали. В победе долговязого они не сомневались, но происходящее сильно напоминало убийство, и это публике не нравилось.
– А ты говоришь, ничего интересного, – азартно прошептал Муба Захару. – Мне очень важно, как Лунатик поведет себя сейчас.
– Стукнет зеленую куклу по башке булавой и пойдет в раздевалку, – предположил масан.
Лунатик вопросительно посмотрел на хозяина. Мастер Баррага недовольно скривился, затем развел руками и тихонько бросил голему несколько слов. Лунатик вздохнул, передал герданы секундантам и двинулся к центру ринга.
– Баррага велел просто выбросить его...
Но впавший в истерику Грэмми не понял, что спасен. Он видел только одно – приближающуюся фигуру долговязого убийцы – и не собирался терпеливо ждать смерти. Оливковый попытался выпрыгнуть с ринга, но Красные Шапки были начеку, он швырнул в Лунатика ятаганы, тот увернулся и прибавил шаг. И тогда Громовержец издал протяжный вой и бросился вперед.
– Сейчас он его укусит...
Но так далеко мужество оливкового монстра не простиралось.
Какие именно навыки и умения вложил неизвестный мастер в Громовержца, так и осталось загадкой, но что особенно удалось производителю, так это инстинкт самосохранения. С этим качеством у Грэмми все было в порядке, даже с перебором. Оливковая молния проскочила между длинными ногами Лунатика, стремительно достигла противоположной стороны ринга, выскочила с него и юркнула в толпу.
– Лови!!
Среди публики возникло легкое оживление. Помощники маршала-распорядителя бросились за шустрым големом, но Грэмми оказался проворнее. Ведомый отчаянным страхом, он, под веселое улюлюканье публики, некоторое время метался по коридорам «Олимпийского», а затем, зажатый подскочившими рыцарями, выбросился в окно.
– Проклятье!!
– Разбился?
– К сожалению, нет.
Помощники маршала-распорядителя проводили взглядами улепетывающего в сторону жилых домов Грэмми.
– Сколько в нем магической энергии?
– Где-то на неделю, – робко сообщил подошедший Контейнер.
Гуго де Лаэрт сжал губы.
– Это нечестно, – попытался храбриться Копыто. – Лунатик его напугал. Это не по правилам.
– Все видели, что Баррага колдовал против нашего голема, – добавил Иголка. – Этим навам верить нельзя.
– С соревнований снять, – медленно, поскольку скулы свело от бешенства, произнес Гуго. – Наложить штраф, запретить участвовать в следующем Турнире... Не только им, но всем Красным Шапкам.
– Ну это уж круто... – начал было Копыто.
– А если ваш ублюдок попадет в руки челов, мы вас повесим.
Копыто замер с открытым ртом. Только теперь до него дошел весь ужас произошедшего: голем вырвался в город!
– Вызовите Службу утилизации, – пискнул Иголка.
– Мне плевать, кого вы вызовете! – рявкнул Гуго. – Марш отсюда, кретины! Ищите своего урода, где хотите!!
Красные Шапки опрометью бросились на улицу.
* * *
Московская медицинская академия им. Сеченова
Москва, улица Большая Пироговская,
7 сентября, суббота, 13.13
Чествование Екатерины Федоровны Хвостовой прошло необычайно тепло. Даже несмотря на то, что приглашали только желающих, в зале было полным-полно народу – авторитет старого врача был высок, и люди с удовольствием пришли выразить ей свое уважение. Студенты и преподаватели, врачи и пациенты, доктора наук и академики. Кресло, в котором сидела старуха, было завалено цветами, а проникновенные слова вызывали овации зала и слезы у виновницы торжества. Екатерина Федоровна была живой легендой русской медицинской школы, легендой братства Целителей, и ее юбилей стал праздником. А какой же праздник без скандала?
* * *
– Я ничего не пропустил? – шепотом спросил Кабаридзе, осторожно прикрывая за собой дверь.
Реваз Ираклиевич появился последним, уже после того, как хозяин кабинета, вальяжный, пахнущий дорогим парфюмом профессор Исаченко, приступил к своей речи.
– Наконец-то собрались все, кого мы ожидали, – кисло прокомментировал Исаченко появление Кабаридзе.
– Рома, извини, – развел руками Реваз Ираклиевич и опустился на стул рядом с Володей Куриловым, педиатром из Морозовской больницы.