Geum.ru

Была ночь, когда Барбара пришла в мир. Слой снега высотой с метр похоронил под собой последние остатки любви к ближнему

Вид материалаДокументы

Содержание


По своему Всемогуществу Он сотворил законы, которые абсолютно постоянно имеют силу, и которые Он так же не может никогда нарушит
Подобный материал:
  1   2   3   4   5   6   7

1


Была ночь, когда Барбара пришла в мир. Слой снега высотой с метр похоронил под собой последние остатки любви к ближнему. Холод держал землю в своих когтях, как страшный демон. «Ночь поглотила свет», - сказал однажды Михаил. «А с ним пропало тепло. Остался только холод. Ледяной холод!»

Сильный мороз и снежная буря за несколько дней до этого сломали столб электрической линии. Техника была выведена из строя: была тьма и зима. Дерево и свеча делали, что могли. Ночью выделяли хоть немного тепла, тихо и незаметно питались любовью, без колебаний и без ропота. В смерти творили жизнь через свет и тепло.

Маленький дом лежал в снегу уединенно и тихо. Ни одна повивальная бабка, ни один врач не пришел, и даже не попытались.

Было страшно. Какая-то тайная сила хотела меня раздавить. Я чувствовала холод, и мне хотелось вернуться обратно.

«Михаил, помоги мне!»

Где ты остался? Ведь обещал, что не отпустишь меня.

«Михаил!»

Я была сжата как железными клещами. То, что было до сих пор мне защитой и безопасным укрытием, грозило меня уничтожить. Но этому все же нечто препятствовало. Я уже проникла в узкий туннель, на конце которого меня подстерегал холод. Мной овладел панический страх. Я сопротивлялась, я хотела назад. Слишком поздно.

«Это мальчик?»

Негромкий голос моей матери давал представление о её напряжении. По крайней мере, это должен быть мальчик. Отец не ответил. Он беспомощно держал меня в своих больших защищающих руках. Я была оцепеневшей, не способной двигаться. Никакого крика, ни одного выдоха, ничего. Холод восторжествовал.

«Он мертвый?»

Снова я услышала тот негромкий голос. Затем меня окутала темнота, глубокая ночь без времени.

Порхала я живо, как птица, как маленькая колибри, с одного цветка лотоса на другой. Пруд был целиком покрыт лилиями, ясно и тепло светило солнце, с покрытой росой травы, помалу рассеивалась лёгкая пелена тумана. Тихий шелест стоял над долиной, Божье дыхание лежало надо всем. Неожиданно передо мной всплыла земля со своим огнём. Мощный треск разорвал мои ушные перепонки. Распространился запах серы, а из дыры, подобной вулкану, летела на меня огромная сорока. Её мощные крылья отбивали любую попытку к бегству. Страх сжал моё горло, голосовые связки ослабли и мой, полный страха, выкрик замер. Затем не было ничего. Глубокая, темная Ночь.


Длилось это долго, слишком долго. Когда уже моё тело начало привыкать к смерти, начали работать легкие. Но недостаток кислорода уже оставил в моём мозгу глубокий след. И это было здесь. Я никогда не буду «нормальной». Михаил говорил мне: «Это будет тяжело, но ты не будешь в этом раскаиваться». Как часто об этой фразе я могла ещё размышлять. Я ещё не могла понять её значения. Теперь это было здесь, навсегда. Была я помеченной и буду всю жизнь ищущей.

«Михаил, помоги мне!»

Что необходимо мне искать? Справлюсь ли с этим? Буду когда-либо счастлива? Смогу ли доказать сама себе или буду отдана на добрую волю других?

Ведь я уже в общих чертах знала, что случиться. Михаил обо всём со мной говорил, подбодрял меня, придавал мне смелости. Посвятил во все жизненно необходимые этапы моей жизни, их смысл, их возможности, их шансы. «Это будет тяжело», и я согласилась. Но это было в миролюбивой обстановке. Без нужды, без болезней, без страдания, только в счастье, любви и изобилии. Могла ли я тогда предполагать, что меня здесь ожидает? Была ли я способна вдуматься и прочувствовать ту жизнь? Воспоминание об этом угасло. Постепенно поблекли, образы всё больше стали расплываться. То тут, то там всплывали они, как пелена тумана из моря воспоминаний, чтобы вскоре снова быть вызванными трудностями жизни. И уже это было хорошо. Иначе не было бы возможности выдержать жизнь полную страданий, разочарований и презрения.

Никогда я не была такой одинокой, такой беспомощной, как теперь. Тело и дух стали едиными, разбитыми и сжатыми, путами вещественности, проклятием зла. Ещё никогда это проклятие не настигало меня с такой тяжестью, как в момент моего рождения, как символ падения из рая. Когда ещё может быть такая противоположность? После бесконечной любви и тепла, бесконечного спокойствия и безвременности, уложенными в море нежности и достатка, ты наследуешь, без перехода, бой с несравненной силой. Обстановка, ранее защищающая, внезапно становится демоном, который пытается разорвать маленькое тело и заставляет его дрожать, как мощное землетрясение. Силой тело было перемещено в узкий канал, который ведёт наружу, в холод, спешку и беспокойство. Дух чувствует, что его свобода исчезает. Так неохотно направляется он в тюрьму из тела, хорошо зная, что двери её останутся полностью закрыты на долгое время, а он останется заключённым в теле младенца, осужденным на беспомощность. Или как в моём примере, с несовершенным телом и ещё с украденной возможностью нормального развития.

Михаил однажды мне сказал, что рождение называется также «вратами жизни». Для меня это смерть духа, чудовищная, жестокая смерть, с которой следует, по большей части, болезненное состояние, ночь, холод и неизвестность, с маленьким огоньком в бесконечности. Покрывало забвения ложится на душу, как хороший друг, как маленькие снежные хлопья, которые всё больше её окутывают. Так как только под толстым снежным покрывалом налаживается жизнь, которая сделает возможной учёбу и приобретение опыта. Только здесь дух может развиться, как подснежник по весне, пробивая снежный покров, и широко раскрытой чашечкой будет пить раннее солнце.

«Для меня это лето, но ведь вы знаете сами: снег и зима. Было просто невозможно, чтобы я в это время пришла!»

«Знаю!», - больше отец не говорил. На его лице лежала печаль и понимание. «До свидания, господин доктор».

«Рефлексы нарушены, голосовые связки парализованы, всё тело слабое и без каких-либо реакций», - сказал врач. «Ребёнка необходимо быстро доставить в специальную клинику, с моей стороны нет возможности ему оказать помощь. В любом случае у него останется сильное переживание».


Прошёл целый день, пока меня смогли перевезти в клинику. Отец заботился обо мне с бесконечной любовью. Мать была подавлена, гнев, злость и печаль удерживали её от выздоровления. Отрицание засело в ней так глубоко, что она вскоре потеряла молоко. Теперь отец заменял мне ещё и мать. Пеленал меня, купал и кормил с величайшей заботливостью и нежностью. Его объятия и руки возвращали мне часть утраченной защиты. Я благодарила его блеском своих глаз, и он, молча, это принимал.

«Почему ты удерживал меня избавиться от плода, если у меня была корь?»

Как острый меч летел воздухом этот упрёк.

«Она живёт». Отец никогда много не говорил.

«Что это за жизнь! Будет калекой, немой и неподвижной. Неспособная сама о себя позаботится, как бревно на ногах. Никогда не сможет наслаждаться радостями жизни, будет неспособна нормально мыслить. Вечно будет для нас бременем и во всём этом твоя вина».

«Ты, собственно, знаешь, что такое жизнь?» - ответил отец спокойно. «Ты что же думаешь, что жизнь заключается в том, чтобы как можно больше отрезать для себя от пирога, который принадлежит всем? Ты думаешь, что тебя некто в конце жизни спросит, сколько удовольствий ты получила и какие они были? Или с каким удовольствием ты это делала?»

Его мирный голос приглушал боль, которая пронизывала меня. Сколько тревожных часов и дней я прожила бы, если бы мать решила от меня избавиться. Врач ей это советовал, и она была твердо на это настроена.

«Подумайте о том, что это может быть калека».

«Не делай этого, прошу тебя, оставь меня всё-таки жить. Для меня эта жизнь значит очень многое. Мне необходим этот опыт, который продвинет меня дальше. Прошу не губи то, что так долго созревало. Не разрушай мой шанс, ты не имеешь на это права. Я буду тебя за это с любовью благодарить, пока буду иметь силы. Бог тебе воздаст за то, что я не доказала».

Долгие часы я с ней говорила, пыталась пробудить в ней любовь, понимание. Но она меня не воспринимала. Она не хотела со мной мучиться, не хотела создавать для себя никаких связей. Воевала со мной, чтобы выгнать, хотела от меня избавиться. Она не могла снести мысль о том, что будет посмешищем для других. С каким-то «бревном на ногах». С мыслью, что будет связана, что должна будет сменить свою жизнь, что она должна от чего-то отказаться. Но отец этого не допустил. Его достигла моя просьба, он воспринимал мои чувства и был с ними согласен. Я была очень счастлива и благодарна ему за то, что он сделал возможной эту жизнь. Соединил нас сильный союз любви и многое, возможно, будет сноситься легче.

*


«Какой-то жизненоважный центр мозга сильно нарушен». Для врача я была всего лишь объектом, который относится к его работе.

«Посмотрите!»

Тыкал, по меньшей мере, раз двадцать в меня иглой снизу до верху. Кто говорил, что я не чувствую боль, даже если тело не способно нормально реагировать? Было это, приблизительно, десятки раз, когда я должна была сносить в последние недели это мучение. Для чего? Для улучшения моего состояния это, ни в коем случае, не способствовало. Это только породило во мне глубокую, а в последующее время, необъяснимую антипатию и страх перед всем, что было связано с больницей и врачами. Бесконечные отборы крови, яркий свет в глаза, постоянные осмотры глубоко врезались в моё подсознание.

Что, собственно говоря, узнавали врачи о состоянии ребёнка, удерживая его за ногу, а затем внезапно ставя на голову? Для них это было само собой разумеющимся и самым второстепенным делом на свете. Десятикратно, двадцатикратно я должна была упражняться этими цирковыми трюками. Каждый раз у меня судорожно сжимался желудок, защищаясь, хотя моё тело никак не могло реагировать. Каждый раз меня охватывал безумный страх. Я хотела кричать, чтобы каждый смог услышать о моём горе, но мои голосовые связки не повиновались несовершенному нервному сигналу. Кто может измерить, что значит, для ребёнка ездить на рентгеновском устройстве головой вниз, как на русском колесе, для того чтобы сначала заменили мозговую жидкость воздухом, а затем на контрастное вещество? При каждом движении, казалось, рушатся горы. Мне казалось, что мозг хочет выскочить, а я даже не могла кричать. Ещё в течение целой недели в моей голове свирепствовали вихри, вместо того чтобы совсем исчезнуть. Кто-либо из тех врачей подумал, какой страх за жизнь вспыхнет в теле, которое хватают двумя щупальцами из приспособления и заталкивают в «горящую рентгеновскую трубу?» Секунды становятся часами. Откуда берут врачи эту власть, кто им дал право сокрушать души, ведь им даже не по силам лечить тело? Кто придумал эти современные мучительные методы? Кто их легализовал? Кто заменил мышление и интуицию холодными и голыми аппаратами, которые раскладывают человека на сотни отдельных частей и функций и умеют ставить превосходные диагнозы, чтобы затем быть в терапии просто так, совершенно подчиненными каждому интуитивно работающему врачу.

Уединённость – делать лихорадочные движения в своем окружении.

Опустошенность – проходить через постоянные наблюдения.

Беспомощность – проходить через много помощников.

Была зима и темнота. Только сестра Бенедикта принесла немного света, которая начала заботится обо мне в последние дни. Несмотря на то, что она работала непрерывно, до изнурения, излучала она спокойствие, выходящее глубоко изнутри. Для неё жизнь, любовь и помощь были одно и тоже. Она сумела заполнить многие трещины и меня в какой-то мере снова примирила с миром. Она имела также свои обязанности, должна была делать неприятные вещи, необходимо было брать кровь и менять повязки. Она делала это ежедневно с немым оправданием в своём сердце. Её излучения, её трепет стали для меня причиной тепла и любви и устраняли боль уже при её возникновении. Через неё я познала, что было необходимо благоразумно и внимательно всё это делать так, как только это было возможно. Кто же украл у остальных любовь?

«Ночь поглотила свет». И он при своём угасании забрал с собой и тепло. Осталась только зима. Те десять недель в клинике были самыми горькими переживаниями во время моего рождения. При воспоминании об этом у меня постоянно пробегает мороз по коже.


*


Отец отвечал мне молча и с пониманием, как всегда, озарённый любовью. Позволил окунуться в неё и мир вокруг меня пропал. Стёрлись плохие часы, правил мир и доброта. Сон без сна уносил меня, я поднималась как туманность навстречу свету, погружаясь в водопад с тысячами искр. Я стала чувствовать себя бесконечно хорошо. Освещённая и подкреплённая я присела на лугу, окружённая тысячами самых прекрасных цветов. Воздух был душистым, ясным и прохладным.

«Барбара!»

Михаил стал возле меня. В простой белой одежде с поясом из драгоценных камней, красочная и приятная фигура, юношеское, скорее шаловливое лицо, слишком юное, судя по человеческим воззрениям.

Без слов взял меня на руки. Я его не видела от своего рождения.

«Тебя долго не было. Я тебя звала, почему ты меня не слышал?»

«Я слышал тебя, дитя, уверяю, что я был постоянно возле тебя».

«Но я же тебя не видела».

«А ты не могла видеть».

«Но раньше я тебя видела всегда, когда о тебе думала, и не должна была никогда тебя звать».

«Теперь ты на земле и должна приспосабливаться к её законам. Они строгие, неумолимые и неизменные. Необходимо было оставить тебя в то время одну. Ты должна была привыкнуть, очень много преодолеть и смочь приобрести много опыта. Для этого необходимо было оставить тебя одну, без спасительного круга. К тому же вещи отнюдь не упростились бы, если бы я напоминал тебе только о хорошем. Но это только одна сторона».

Михаил сделал долгую паузу.

«На самом деле, «видеть» на земле могут лишь некоторые. Для некоторых это врождённое. Для них это большое испытание – с таким даром очень тяжело правильно обращаться, так как эти люди имеют свои определённые задачи. Иначе «видение» возможно только тогда, когда человек способен целиком настроить свои вибрации на наши вибрации. Это ведь во многом самое чистое и духовное, не обременённое никакой вещественностью. На земле этому мешает много препятствий. Только на одно из них я хочу сегодня тебе указать, это наибольшее и самое тяжёлое препятствие. Это ненависть и все родственные ей чувства, упрёки, гнев и нелюбовь. Ненависть создает те самые низшие, самые грубейшие, самые глубокие вибрации. Она стягивает тебя вниз и делает невозможным контакт с духовным миром. Её вибрации могут так усилиться, что чувствительные люди могут физически (телесно) их ощущать. Однако не она является причиной всех страданий, а только следствием главной причины, которую я тебе позже объясню. Но является, вообще, самым разрушительным чувством. Разрушает всё, не давая любви даже самых незначительных шансов».

«А я начала ненавидеть всех, кто был против меня. Свою мать, клинику, врачей».

«Теперь ты знаешь, что это было неправильно. Ненависть тянет тебя на самый низший, самый плотный уровень, где закон, который лежит в основе вещественности, полностью уплотняется. Боль является одной из заложниц, которую использует вещественность. Она поступает с тобой не жестоко, когда ты стоишь на самой низшей ступени. Боль не является какой-то предопределённой величиной. Она проводится нервами к мозгу и только там ощущается чувство боли. Но это зависит от состояния, в котором находится твой мозг, ибо он подчинён мышлению и чувствам, так как чувство боли зависит, прежде всего, от состояния нашей души, и даже если об этом сегодня учат иначе в реальном мире. Одна и та же боль, пережитая в атмосфере ненависти, ощущается во многом сильнее, чем в атмосфере любви, понимания и прощения».

«Поэтому боли тогда были настолько невыносимы и беспощадны!»

«Видишь, какие жизненно - важные выводы ты уже сделала. Ты познала один из самых важных и основополагающих законов: состояние души зависит от того, как глубоко ты погрязнешь в вещественности. Проявлениями духа являются ощущения, и наоборот своими ощущениями ты можешь определить движения своего духа. Как пример, давай посмотрим на часы-маятник. Чем медленнее он движется, следовательно, чем ниже частота его колебаний, тем легче их распознавать. Чем быстрее колебания, тем труднее их уловить. В один момент частота колебаний становится настолько высокой, что они перестают быть видимыми. Однако никому и в голову не придет мысль о том, что маятник не существует, несмотря на то, что он невидим. Ведь до сих пор путь маятника можно было отслеживать. Это логично. Но логичным является то, что наш рассудок способен понять. Два плюс два – четыре. Каждый скажет, что это логично. Лишь малому ребёнку это неизвестно, так как его ум ещё не созрел. Но два плюс два всё-таки – четыре, даже если малый ребёнок этого не знает. Человек взрослеет и думает, что он всё знает об этом мире. Но сознание человека по сравнению с наивысшим космическим сознанием, всезнающим Богом является даже не песчинкой песка в пустыне.

Вернёмся к нашему примеру. Как маятник исчезает перед твоими глазами, когда частота его колебаний становится слишком высокой, так же становятся невидимыми и сущности, которые колеблются в более высоком ритме. Однако ангелу или другой духовной сущности при определённых, весьма редких случаях, приходится материализоваться и тем самым понизить частоту собственных колебаний. Хотя по правилам должно происходить обратное. Ты должна достичь высшего состояния вибраций, чтобы вступить в контакт с высшими сущностями. Чем лучше ты это сделаешь, тем совершеннее будет контакт, тем совершеннее ты сможешь воспринять их сущность. Это происходит от чистого предчувствия, ощущения или слушания до самого видения, происходящего при совершенном предощущении до равноценной противоположности. Поэтому, если ты желаешь вступить в контакт с духовным миром, избегай всего того, что снижает твой уровень вибраций. К этому относятся кроме ощущений, также твое мышление и твои поступки, и ещё кое-что, но об этом чуть позже.

Самым низшим из всех чувств является чувство ненависти. Оно удерживает тебя внизу, крепко связывая с вещественностью, и делает невозможной любую дальнейшую попытку духовного развития. К чистой, бескорыстной любви ведет много ступеней. По ним ты сможешь проникнуть в самые высшие уровни духовного мира и даже к Божьему Престолу. Любовь отворяет все двери, она является «Сезам откройся!» для духовного мира.

Когда ты начала ненавидеть всех людей в клинике, ты поставила себя на самую низшую ступень. Поэтому всё то негативное, что случилось с тобой, должно было проявиться в полной мере.

Болезнь является вторым заложником вещественности, тесно связанной с болью. Ты сама уже сумеешь трезво оценить, что при этом происходит. Духовный мир не знает никаких болезней. Чем ниже твои вибрации, чем больше ты отдаешься в руки вещественности, тем более склонна к болезни. И наоборот: ты можешь её избежать, если с помощью высших ощущений, прежде всего любви, ты двигаешься в направлении духовных уровней.

Твои ощущения, как пальцы на арфе жизни. При ударе по струнам высота их тона определяет вибрации твоего духа. Упражняйся в высоких и чистых тонах. Их вибрации можно усиливать до бесконечности».

Долго мы еще молча шли друг возле друга. Царило миролюбивое, почти торжественное настроение. Солнце, которого хотя и не было видно, распространяло тёплый полумрак. Казалось, что он находится везде, и никакая тень не могла ему противиться. Тихо журчал ручеёк с кристально чистой водой. Воздух был наполнен какими-то особенными, сверхъестественными вибрациями, которые удавалось воспринимать не только слухом, но и всем телом. Мною двигало неописуемое чувство безопасности. Инстинктивно я крепко прильнула к своему спутнику.

«Это большая милость то, что я смог уже в начале твоей жизни посвятить тебя в те вещи, о которых многие ещё не знают и в конце своей жизни. Но это для тебя одновременно и большое обязательство. Поступай согласно этому, распространяй свет на земле!»


*


Когда я снова проснулась, я была дома. Мать неохотно и ворчливо меня перепеленала, а затем накормила кашей. Впервые я была неспособна ответить ей гневом. Мой сон ещё целиком держал меня в своём плену. Это было чудесное и прекрасное чувство. Я могла с любовью относиться к материнской нелюбви, теплом сдерживать холод. Тепло выставило вокруг меня, как защитный щит, и уже холод меня не огорчал. Со временем я научилась тому, что нет необходимости отвечать отказом на отказ, нелюбовью на нелюбовь. Эти чувства боли только тогда негативные, когда человек оставляет их в себе. Только тогда они могут задевать и наносить раны. Но в тот момент, когда человеку удается эту негативную энергию превратить в любовь и затем послать её обратно, в этом случае невозможна никакая «борьба». Боец с мечём может воевать лишь тогда, когда встречает сопротивление. Если же его удар происходит в пустоту, он тот час останавливается, умолкая. Теннисный мячик только тогда летит назад, когда попадает на твердую поверхность, а ракетка служит для придачи ему дополнительной новой энергии и для отражения его обратно. Однако мячик потеряет всю свою энергию, если наткнётся на некую податливую опору и не будет кого-то, кто смог бы отбросить его назад. Именно так происходит с гневом и ненавистью.

Мать была очень озадачена, когда я впервые таким способом прекратила эту «малую духовную войну». Теперь она уже не могла свой гнев повернуть против меня. Зато она его перенесла на бедного кота, который ничего не подозревая, попался ей под ноги. Мне показалось, что кот не выдержит. Толчок послал его по взлётной полосе на несколько метров, но даже это не смогло извлечь из него болезненного мяуканья.


Сначала моя жизнь складывалась однообразно. Мать не слишком заботилась обо мне, да и мои братья, двенадцатилетний Хорст и десятилетний Вилли, имели другие интересы, чем заниматься «идиотской козой». Идиотская коза – это была я. Я тихо лежала целый день в своём уголке, и мне казалось, что я едва осознавала своё окружение. Говорить я не могла. Парализованные, атрофированные голосовые связки останутся у меня навсегда. Одно ухо было полностью глухим, зато другое немного функционировало. Конечности у меня были ослаблены и нервы с ними совместно не работали.

«Дефект в передаче импульсов между нервной и мышечной системой», - говорил врач. «Редкостная болезнь».

Да, очень редкая, но я должна была с этим смириться. Сидеть я могла, только если была подпёртая чем-то, а мать на это только изредка соглашалась. Как правило, я лежала на маленькой доске в общей комнате. Собственно, это не было плохим местом. Кафельный камин зимой отлично грел. Я любила его тепло. Оно проникало в меня и глубоко грело внутри, всецело меня наполняло. Было это истинно животворящее тепло, струящееся от горящего дерева. Я часто об этом думала. Я всегда имела достаточно времени. Что может делать человек, если он проклят и приговорён к бездействию. Ещё я много спала, по крайней мере, в первые годы жизни. А оставшиеся часы? Они кажутся очень длинными, когда человек не может ничего делать, часто слишком длинными. Я была благодарна, что имела глаза, почти неповреждённые. В доме я видела всё, только испытывала затруднения видеть двор в ясном свете. Я была чувствительна к свету. У меня часто воспалялись глаза и болели. Это существенно улучшилось, когда мне достали тёмные очки. Собственно говоря, глаза были тем единственным, с помощью чего я удерживала контакт с окружающим миром. Долгие часы я могла рассматривать предметы, смотреть на муху или цветок.

«Терпение – одно из великих Божьих качеств», - говорил Михаил. «Обучайся ему так часто, как только это возможно». Тогда ещё я не могла правильно постичь смысл его слов. Но это мне не мешало. Меня вела болезнь. Я могла выбирать между терпением, сопротивлением или отчаянием. Терпеливость казалась мне «меньшим злом» Я была бесконечно благодарна за опыт, который я смогла приобрести, за помощь, которую я получала. Болезнь была для меня хорошим учителем. Как бы я менялась, имея какое-нибудь здоровое тело. Сегодня я благодарю Тебя, Отче, что не допустил этого.

«Только слепые будут предпочитать хорошо сделанный сосуд перед золотым слитком». Нравился мне способ, которым умел Михаил представить простым сравнением ценные вещи понятными. «Какую цену имеет тело по сравнению с бессмертным духом, тело, вещественная оболочка, которая уже вскоре после начала жизни обречена на гибель, которая необратимо торопится к своему разложению? Оно является тюрьмой для духа, может его обманывать и угнетать, а иногда также и выводить из строя, но только на короткое время. В худшем случае – это сон Спящей Красавицы, но и он не может, по большей части, продолжаться столетия. Принц, по имени Смерть, поцелуем снова пробудит дух. Как хорошо, когда затем дух сможет познать, что не рисковал, безусловно, своим тюремщиком, и что своему телу не выкинул номер. С виду покорно подчиниться, а в тайне влезть на самую высокую вершину. Разве цыплёнок, который вылупился, интересуется скорлупой, которая только что проклюнулась? Блажен тот, кто вовремя пришёл к пониманию этого».

Моё тело вознаградило меня этим познанием. Беспощадно, грубо – и всё же бесконечно ласково. Терпимость? Найду ли в лихорадочном ритме жизни? С верой только в телесное устройство, служащее исключительно для удовлетворения материальных потребностей? С благодарностью принимаю я плётку, которая бичевала моё тело, которая сломала стены тюрьмы и освободила дух. Немецкий язык, арифметика и футбол стояли в расписании моих братьев, а у меня – терпение и любовь. Это была суровая школа. Самым худшим было то, что я сама не могла даже перевернуться. Я должна была часто целый день лежать в одной и той же позе. Мать, конечно, не делала это умышленно, но она была не способна посочувствовать мне. Когда я долго лежала в одной и той же позе, у меня образовывались пролежни. Для меня это были большие и продолжительные мучения, которые я тогда должна была терпеть. Из-за того, что я не могла кричать, я долгие часы про себя стонала, и это способствовало тому, что мать ещё больше от меня удалялась, так как её «эти стенания лишали последних остатков нервов». Я постоянно пыталась сдерживать в себе какой-либо гнев, укор или осуждение. Это было бесконечно тяжело и это стало меня во многом подавлять.

«Холод нельзя уменьшить холодом, но каждый лёд со временем растапливается теплом», - говорил Михаил. Я знала, что он говорил правду. Я знала, что это была единственная дорога, моя дорога. Но была она крутая, каменистая и скользкая. Часто я про себя думала: слишком крутая. Тело давало мне почувствовать свою силу. Мучило меня своим самым сильным оружием – болями. А дух ещё не имел сил встать над ними. Я ещё была узником своего тела, своих чувств. Боль управляла его реакциями и мышлением. Путь к отделению ощущений от умственных восприятий и подчинение их внутреннему, собственному Я, духу, был изнурительным и длительным.

«Зрение, слух, вкус, обоняние и осязание автоматически не могут вызвать соответствующих реакций», - говорил Михаил. «Чувства ты должна познавать и регистрировать. Но никогда не допускай, чтобы твои поступки определялись твоими чувствами. Когда тебя кто-то ругает, ты сердита, когда тобой кто-то пренебрегает, ты печальна, когда тебя кто-то хвалит, ты радуешься, когда тебе кто-то причиняет боль, ты начинаешь его ненавидеть. Ты подобна роботу, у которого, нажав кнопку, вызываешь определённое, всегда одно и тоже движение. Ты думаешь, что Бог хотел сотворить роботов? Это Он мог бы сделать очень просто. Он вложил в человека сущность, которая снабжена всем, что ей необходимо, для того чтобы она была свободна и чтобы в полной свободе смогла взойти к самым высшим сферам. Много опасностей подстерегает её на обочине дорог. Но слишком часто человек даёт себя одурачить, продавая свою свободу за хлеб с маслом. Все эти дешёвые удовольствия: материальные и сексуальные зависимости, одурманивающие средства, алкоголь, курение, таблетки, яды, мода, с которой человек должен, несомненно, идти в ногу и все вещи, которые он должен делать, чтобы не отстать от жизни. Новый автомобиль, который необходим, потому что сосед также имеет автомобиль, новый вид спорта, без которого не возможны общественные отношения, безумная чистота, чтобы показать соседке, что у тебя ещё лучше, чем у неё. Тысячи таких невралгических принуждений губят свободу людей, превращая человека в робота. Притом, что человек получил для себя чудесное оружие, которое может отвернуть все нападки: любовь.

Любовь к Богу одержит победу над всеми этими опасностями. Любовь к Богу означает любить Того, кто меня сотворил, Того, кто является причиной и одновременно целью моего развития, Того, кто моей жизни придает смысл и чтобы Ему мы могли с полной свободой возвращать любовь. Эта любовь устраняет все засовы. Мы не должны Его любить, как большого правителя, из-за Его мудрости, бесконечного величия и преимуществ. Он хочет быть любимым так просто, как дитя любит свою мать, как мать любит своё дитя. Только такая любовь усиливает так, что её ничто не омрачит. Ничто и никогда не должно её нарушать либо унижать. Такая любовь является тем единственным, тем недостижимым, чем-то святым. Она является тем самым высоким, что было когда-то дано человеку и даётся. Она является причиной и смыслом жизни, да и она сама является жизнью. Но это невозможно, чтобы с такой любовью был сотворён человек. Даже для всемогущего Бога это невозможно. Потому что так Он бы сотворил роботов. Что мы имеем от любви, которая не имеет другого выбора, которая должна любить меня, хотя возможно её недостатки не любят меня? Любовь жены является потому такой ценной, что она решилась на неё свободно. Ибо она была бы бесконечно менее ценной, если бы существовал только один мужчина на свете, и поэтому не имела бы никакого другого выбора. Только свободное решение делает любовь такой драгоценной. Также и для Бога. Он не хотел создавать никаких роботов. Так Он должен был создать для нас возможность развития, чтобы мы могли свободно развиваться. Для Бога либо для денег, для Бога либо для секса, для Бога либо для зависимости от наркотиков, для Бога либо для одного из многих «побуждающих неврозов». Бог оставил нам сознательный выбор. Бог не должен и не смеет вмешиваться в наше решение. Многие говорят: «Уверую в Бога, только когда Его увижу, или если сотворите пред моими глазами такое чудо, что будет оно совершенно достоверным». И чтобы случилось, если бы такое чудо свершилось? Тогда бы Он указал на своё полное величество и красоту? Затем бы каждый говорил: «Да, теперь я могу окончательно поверить, и теперь я буду Тебя любить». Но это уже никакое не свободное решение. Такая любовь бесполезна. Она не приходит от сердца, а только от рассудка. Расчётливая любовь на земле должна быть заменена праведной любовью, и Бог не даст ввести себя в заблуждение. Это было бы похоже на то, как если бы жена любила своего мужа за его банковский счет или за его достаточно большое имущество. Там любви нечего делать. Праведная любовь – и лишь такая у Бога – это любовь свободная от всякой расчётливости. Просто любить. Так хочет Бог быть любимым. Просто за то, что Он здесь есть. Не ради того, чтобы мы не попали «в ад», не ради того, чтобы мы имели «на небесах» вечный покой, не ради того, чтобы Бог, располагая всеми возможностями, подготовил нам приятную «вечную жизнь». Бог не хочет быть любимым ради чего-то, но только просто потому, что Он есть. Следовательно, должны существовать вещи, которые представляют собой альтернативу, которая оставляет нам настоящий выбор. Знамений достаточно. Каждый, кто ищет Бога, вознаграждается этими знамениями в несказанном изобилии. Чем является природа, как не Божьим чудом? Цветы, которые растут из луковиц, деревья из семени? Или куст бегонии, из одного листа которой возникает целое растение? Каждый, кто хочет, может в этом, без затруднений, отыскать огромную созидательную силу. Утверждают, что всё возникло случайно из праматерии, хотя порядок из хаоса является таким же абсурдным, как и утверждение, что пустынный песок мог бы сам соорудить пирамиды, если бы ему оставили достаточно времени. Кто видел когда-нибудь, чтобы порядок образовывался из хаоса? Сам из себя?

Вторая часть этого оружия любви, является любовь к ближнему. Только она несущественно отличается от любви к Богу. Как и любовь к Богу может восторжествовать над всеми теми искушениями, страстями и давлением, также и любовь к ближнему может восторжествовать над твоими чувствами. Потому, что как можно испытывать гнев, если любишь своего противника? Либо ему выговаривать? Все негативные чувства устраняются любовью к ближнему. Она не спрашивает почему, она просто здесь, для каждого. Ты спросишь, как можно любить своего недруга, который делает мне одно лишь зло? Это просто. Он такой же, как и ты. Он является созданием Божьим, сотворён из любви и для любви. Бог любит его так же, как и тебя. Любовь не делает никакой разницы между вами. Как ты только можешь, если конечно не притворяешься, что любишь Бога, ненавидеть того, кого Бог любит так же, как и тебя? Если человек, действительно, кого-то любит, то любит его целиком, со всеми его качествами. Если ты, действительно, любишь Бога, также должен любить и все Его качества, также как и Он любит всех своих созданий без разбора. Как тогда ты можешь не любить одного из этих созданий? Это относится даже к светской любви. Если мужчина очень любит своего друга, то и его жена, по крайней мере, должна быть терпима к нему, и водить с ним дружбу. А разве у Бога это должно быть по-другому? Мы должны с нашими ближайшими родственниками, по крайней мере, держаться по-приятельски. Это является самым несомненным фактом на свете. Но не отчаивайся. Это является и самым тяжёлым. Об этом мы ещё часто будем говорить».

И сегодня я смогла долго путешествовать на руках у Михаила по душистым полям, вдыхая свежий, прохладный воздух. Снова царствовали те же простые светлые условия, чудесно-прекрасный, очень светлый рассвет, который, однако, не отбрасывал никаких теней. Солнца нигде не было видно. Нас сопровождало бесконечное разнообразие цветов и деревьев. Я не могу это по-другому выразить. Природа здесь не была просто так, казалось, что она живет с нами, что она соткана из наших ощущений, что наше настроение влияет и одновременно не позволяет ей влиять, оно прямо содержит её. Много птиц чирикало вокруг нас, много бабочек кружило возле нас, пчелы жужжали, всё было наполнено цветущей жизнью. Так же и животные были здесь не просто так, казалось, что они некая часть меня, и всё же она была таинственным образом более живой, чем я это воспринимала на земле. А также нигде не чувствовалось дуновения страха либо беспокойства. Только любовь. Каждый отдавал всё, при этом, зная, что ему никто ничего не возвратит. Я это узнала от птиц, цветов и от самой маленькой улитки. Я знала, что я это они, а они это я, и всё же я не была им тождественна. Да и они не были какими-то фантастическими образами, они позволяли себя схватить, позволяли с ними говорить, даже не будучи говорящими. Одно мысленное соединение с ними давало возможность изъясняться, и которое невозможно описать. Я была способна прочувствовать и пережить всё их существо, их ощущения. Я не только смогла их прочувствовать, но и целиком принять их в себя. Было это – как если бы любовь любила саму себя.

«То, что ты здесь видишь и переживаешь, невозможно сравнить ни с чем похожим на земле. На земле каждое растение, каждое животное, каждое дерево, каждый камень переживают своё собственное развитие (эволюцию). Если хочешь с ними соединиться, тогда ты должна приспособиться к их колебаниям, что предполагает высокую духовную зрелость. Для среднего человека это соединение, стало быть, зримое. Материалистический образ мышления не даёт возможности познать взаимосвязи, так как должен в них видеть необходимую, самобытную, существенно отличную от собственной личности, форму бытия.

В духовном мире не так. Здесь в тебе есть всё, что видишь, всё что переживаешь. Потому что только то, что есть в тебе, ты можешь пережить и воспринять. Это части тебя, и ты являешься частью этого. Всё, что есть, является искрами Божьими. Как капли в море образуют с мириадами других капель, на первый взгляд, одно целое и, несмотря на это, полностью сохраняют свою собственную сущность, так же включено и духовно развитое существо в большое творение.

Так же как и капля потеряет сцепление с остальными, когда замёрзнет или отделится от них в виде ледяного кристаллика, так же и человек потеряет чувство единения с творением, когда сам себя отделит, когда убежит от тепла и даст себя пленить холодной вещественности. Когда душа стремиться только к материальным ценностям и перестает заботиться о духовных, тогда она должна удовлетвориться выжженной пустыней. Кто не дает любви развиться, тот не может из себя достать ни единого цветочка. Всё является любовью. Сколько любви ты проявишь в себе, столько же ты сможешь вынести в духовный мир. То, что ты сегодня видела и пережила, было только началом. Как ты уже заметила, везде царствует постоянный рассвет. Хотя довольно светло, но солнца ещё не видно. Ты не смогла бы его ещё выдержать. В духовном мире ничего не устремлено «в наказание». «В ад» человек не брошен. Это состояние, в котором находится человек, потому что не может вынести свет. Так же и об этом мы ещё будем часто говорить. Если бы ты в своём нынешнем состоянии вибраций увидела духовное солнце, ты бы сгорела, как лампочка, к которой подали напряжение в 300 тысяч вольт. Лампочка функционирует только тогда, когда напряжение трансформировано в 220 вольт. Таким способом трансформирует Христос – солнце – свой свет вниз, до состояния вибраций, в которых ты находишься. И это не делается для того, чтобы ты знала, какая ты ещё незрелая. А это происходит из-за любви к тебе, потому, что ты бы не смогла снести это и сгорела бы. Имеется только две возможности. Либо Христос трансформирует свой свет вниз до твоего уровня, либо ты трансформируешь свои вибрации всё выше к Христову солнцу. Дорогу к этому ты знаешь. Трансформатором является любовь, и только любовь. Через любовь получаешь мудрость бесплатно, между тем, со всей мудрости земли не получишь ни единой капли любви, если ты сама её от себя не отдашь. Бог, собственно, вся мудрость. Он не нуждается в твоей мудрости. Он охотно даёт тебе от неё столько, сколько ты можешь вынести. А что Он за это от тебя хочет, так это любви. Открой глаза и возлюби Его».


*


Я открыла их и посмотрела в глаза своего отца. Теперь я снова вспомнила. Он взял нежно меня на руки, и я счастливо уснула на них. Он только смотрел на меня. Окутал меня своим теплым знающим взглядом и прижал меня к себе. С ним я была в безопасности. Для него я не была калекой. Я была человеком, я была его дочерью, которую он любил. Человеку делается хорошо, если он любим!

Любовь побеждает любую болезнь, позволяет забыть обо всех заботах. Почему только отец был так редко дома, почему не мог чаще быть со мной? Он прижимал меня к себе сильнее, как будто понимал меня.

«Я подал сегодня на расчёт».

Мать от испуга не могла перевести дыхание. Казалось, что она ничего не понимает, что разлила себе на платье горький кофе.

«Не хочу быть столько времени в разъездах. Присмотрюсь к тебе и, прежде всего, к Барбаре».

«Это по-хамски! Если бы ты хоть немного меня любил, не сделал бы этого. Ты нигде не найдешь такого места, где бы мог зарабатывать столько денег. Чем мы будем оплачивать новую одежду, новый автомобиль, который хотели летом купить? Почему ты постоянно стараешься всё уничтожить? Как долго ты мне обещал купить ковёр, чтобы, наконец, никто не мог высмеивать наш убогий деревянный пол. Как ты сможешь всё это оплатить? И что, собственно говоря, ты собираешься делать? Ты уже нашёл новое рабочее место?

«Нет! И что буду делать, тоже ещё не знаю. Только знаю, что я необходим Барбаре, и этого для меня достаточно».

«Если бы я тогда избавилась от этой проклятой девки. Чем я всё это заслужила? Целый день имею от неё одну лишь работу и неприятности, а теперь по её милости и ты ещё меня отталкиваешь. О, Боже, почему мир такой несправедливый! Ненавижу вас всех!»

Я боролась со слезами, и когда двери за ней закрылись, я должна была подумать над словами Михаила: «Ненависть может ощущаться телесно». Как острая стрела вонзилась глубоко в моё маленькое тело, и оно затрепетало. Отец, охраняя меня, прижимал к себе. И оно стало неуязвимым. Его любовь окутала меня, как защитный покров. Я знала, когда мать успокоится, он возьмёт её за руки, но не будет сердиться и ни одним словом ей это не припомнит. Я восхищалась отцом. А смог бы он увидеть солнце?

Отец был монтёром в большой фирме, которая, преимущественно, работала за границей. Он часто неделями, а то и дольше отсутствовал, а затем приходил не больше чем на пару дней домой, чтобы снова с новым заказом уехать в другое место. Наверное, при этом он зарабатывал хорошие деньги. В любом случае, мать им очень гордилась. Что теперь он будет делать? Наверное, нельзя с расчётом поступать опрометчиво. Но всё, что делал отец, было продумано. Он никогда не поступал эмоционально. Владел своими чувствами.

Мы жили в маленьком поместье, которое отец унаследовал после своего дедушки, в маленьком сообществе с восемью следующими сельскими дворами, в уединении, в пустынной местности. «Захолустье», как говорила мать. Ближайший большой город с небольшой промышленностью находился на расстоянии 50 километров. Раньше во дворе хозяйничал отец. Сначала всё шло, в целом, хорошо, хотя мать никогда не помогала отцу, потому что «грязная работа» была ниже её достоинства. Мы владели тогда пятью коровами и восемью гектарами земли. Отец о том времени постоянно вспоминал. Должно быть, тогда он был очень счастлив. Но мать хотела постоянно чего-то большего. Она хотела жить так, как живут её родственники в большом городе. Иметь модную одежду, чистую квартиру, новый автомобиль и, прежде всего, каждый год ездить в отпуск. Отца никогда нельзя было заставить делать это.

«Мы здесь на земле», - говорил отец матери, «не для того, чтобы зарабатывать как можно больше денег и отягощаться многими материальными вещами. Мы здесь для того, чтобы набраться как можно больше опыта, чтобы духовно развиться, чтобы другим помогать не за деньги, а только ради их самих. Мы должны научиться любви и терпимости и, прежде всего, мы должны понять, что деньги и все материальные вещи несущественны и даже вредны, так как они нас уводят с духовной дороги. Единственное, что нам остается вечно – это духовные плоды. А поэтому в бедности и смирении лучше, чем в богатстве и высокомерии».

Отец так же никогда бы не сдался, если бы тогда не началась большая охота на малых крестьян для большого общего блага. Доходы всё больше падали, работа крестьян уже больше не ценилась. Большие машины отец себе позволить не мог, а пособие мог получать лишь при обязательном большом хозяйстве. Организация крестьян предложила ему профинансировать разведение большого количества телят, стадом не менее 70-100 голов со всем современным оборудованием. Каждый телёнок в одном узком боксе, чтобы его движения не увеличивали потребность в корме. Подсознательный эмоциональный отпор и сентиментальность при торге не допускалась. Либо ты будешь сотрудничать, либо будешь удалён.

Отец отказался от этого. Для него каждое животное, и даже каждое растение было слишком священным, чтобы перенести спокойно такое насилие.

«Вы не думайте» - говорил, «что животное либо растение имеют в своей основе нечто иное, чем человек. Они подобны нам больше, чем вы себе думаете. Каждое животное, каждое растение имеют свою душу. Каждое существо – создание Божье, происходит из Его бесконечной любви. Каждое животное, каждое растение имеют чувства, которые, отчасти, реагируют более чувствительно, чем наши. Большинство животных, собственно, имеют нечто такое, как шестое чувство; большинство людей его давно потеряло. Каждый крестьянин знает, как интенсивно сопротивляется животное, когда идёт на убой, хотя ещё никогда не встречалось с ним лицом к лицу. «Покоритесь земле», - говорил Бог. «Так нет же: вы царствуете над ней как тираны, запираете животных, мучаете их, убиваете и радуетесь при этом. Животные являются нашими младшими братьями и сёстрами в большой Божьей семье. Мы должны быть к ним внимательными, управлять ими и руководить. Тем, что мы своим эгоистическим, жестоким и бесчеловечным способом мучаем животных из чисто материалистических доводов, как самые плохие тюремщики, мы способствуем большему злу для самих себя. Во-первых, мы принимаем при этом мясо, которое содержит в большом количестве ядовитые вещества и лекарства. Ведь только гормоны, антибиотики и анаболики обеспечивают такие извращённые методы откорма. Все эти вещества откладываются в мясе и уже сегодня несут ответственность за многие заболевания и нарушения обмена веществ в нашем организме. Второй пункт ещё более уважительный. То, что животные могут мыслить, биология уже давно установила. Это примитивное, инстинктивное мышление, но это мысленные вибрации, которые принципиально ничем от наших не отличаются. Всё, что существует, является энергией, так же и мысль. И это уже давно доказала физика. Так же действительно и то, что энергия не может быть никогда уничтожена. Однако она может быть преобразована в другую форму энергии, но не уничтожена. О чём мыслит животное, которое каким-то образом страдает? Это мысли страха, боязни, мучения, частично подобны, нашей ненависти, следовательно, это негативная энергия. Эта энергия не может рассеяться. Она нависла над нами как Дамоклов меч. Её нельзя точно измерить и взвесить, а так же она невидимая. Но так же и радиация не видна, но, однако имеет разрушительное воздействие. Эта негативная энергия нам всем причиняет вред. Ответственна радиация и на духовном уровне. То, что вызывает в теле радиация, то же вызывает эта энергия в духе. Никто не может сказать: я этого не знаю, я этого не хотел. Мы все виноваты. Истинная любовь не останавливается, как раз перед самыми беззащитными существами, относится к ним, как к равным».

Когда отец высказал эти мысли на областном собрании крестьян, его чуть не разорвали. Только некоторые приятели к нему присоединились, некоторые начали размышлять, но большинство назвало его бредовым идиотом без чувства реальности. Ибо, за что они должны считаться с крестьянами - вегетарианцами, которые отказываются принимать мясо, как из медицинских, так и из этических соображений? После этой речи, которая вызвала внимание прессы, отец был исключён из общества, из-за «вредительского поведения». Только немного позже я узнала об этой истории от Михаила

«Твой отец», - говорил Михаил, «один из тех справедливых, которые остаются неизвестными, работают в малом и в тайне. Что познал, как праведное, также и исполняет, без единой мысли о себе. Встречается со всеми с любовью, помогает всем, никого не ранит, не пятится, когда кто-то терпит ущерб или когда пренебрегает Божьей справедливостью. Он один из тех, кто в мире укрепляет и умножает добро. Рационализаторы мира ещё нигде и ничего не достигли. Громкие речи и благочестивые желания, так же как и «те, кто наверху», в конце концов, ничего не делают и ещё никому не помогли. Каждый имеет возможность улучшить мир там, где он живёт. Мир - это твоё окружение, люди - это твои ближние. Не критикуй и не осуждай их! Прежде всего, измени сам себя, и все остальные будут реагировать на твои вибрации. Ненависть вряд ли вызовет любовь. На любовь никто не сможет долго реагировать с ненавистью. На своём маленьком примере ты видишь, что никто не сможет долго ходить вокруг, чтобы не заразиться. Не возможно слушать органный оркестр и одновременно пиликать, как маленький Гонзик. Не возможно глядеть на свечу и видеть темноту, это не возможно даже с закрытыми глазами. Но свеча должна гореть и ты её должна зажечь. Большинство людей постоянно только и говорят о том, чтобы кто-то её зажег. В большинстве случаев имеет смысл зажечь одну свечу, вместо того, чтобы говорить о том, что в этой темноте необходимо зажечь, по меньшей мере, свечек двадцать. Мир, как домино. Сто пластинок стоят рядом друг за другом. Рационализаторы мира пытаются одновременно опрокинуть их все вместе, а это, как раз, невозможно. Они терпят неудачу или отказываются. А при этом всё так просто. Ты должен опрокинуть только ту пластинку, которая стоит возле тебя, а затем она, как цепная реакция, опрокинет все остальные без твоего участия. Лавина сначала всегда маленькая и начинается в одном месте. Никогда не возникает большая лавина, а если и возникает, то чаще всего она глушит воздействие. Твой отец не ждал большой лавины, которую кто-то из «тех наверху» когда-то приведёт в движение. А начал из многих маленьких лавин. Станут ли они большими лавинами, зависит от многих обстоятельств. Но это находится не в ваших руках, и вы за это не отвечаете. Но пустить лавину вы должны сами. Мир так же не был создан в один день. Или вы думаете, что вы смогли бы сделать за один день совершенно иное? Когда люди не видят никакого успеха, то в скором времени, они сдаются. Думают только о себе. Почему просто не спустить лавину, которая, вероятнее всего, попадёт в их детей или внуков? Многие в материальных вещах думают только о послезавтра. Дети ещё не родились, а их наследство уже почти до мелочей учтено. В духовном мире, люди хотели бы, чтобы всё сталось мгновенно, а иначе они бы потеряли мужество. Человек сдаётся, потому что не верит, что может что-то изменить. Возьми за пример твоего отца. Он привёл в движение многое, о чём даже не имел понятия. Никогда он не надеялся на успех. Поступал просто так, как должен был поступать».

Отец тогда продал своих коров одному приятелю, от которого получил гарантии, что они будут в хороших руках. К тому же сдал в аренду ещё и землю и поступил на работу, в качестве монтёра.

А теперь решил уволиться. Если бы я не была немая, я бы не смогла подавить крик радости. Представление, что я чаще буду с отцом, было для меня слишком прекрасным. Это, наверное, сделал Михаил, я ведь так часто его об этом просила!

«Милый Михаил, я благодарю тебя за то, что ты предоставляешь мне столько помощи».

Отец ещё раз прижал крепко меня к себе, поцеловал, а затем мы расстались. В последний раз он должен был уйти на шесть недель, а затем…? Да, что будет затем?

Это были для меня суровые шесть недель. Я старалась, как только могла, но никакого успеха не было видно. Мать по отношению ко мне была еще более раздражённой и занятой. Я смотрела на неё так мило, как только могла, я желала ей, в мыслях, всяческой любви, терпеливо брала все её боли на себя, но это не помогало. Она оставляла меня без внимания. Еду мне она приносила нерегулярно и с отвращением. Я бы много отдала, чтобы быть самостоятельной. Если бы я могла сама есть или ходить на ночной горшок. Но я стремилась не роптать на судьбу, стремилась, чтобы не дать возникнуть никаким негативным мыслям. Когда мать бранилась, потому что я снова уписалась, я пыталась её понять, извиниться перед ней за то, что прибавила ей столько работы. Я пыталась быть ей благодарной за всё, что она для меня делала. Это было нелегко, но со временем шло лучше и, в конце концов, постепенно я научилась переносить боль без жалоб, без упрёков, когда она со мной бесцеремонно поступала. Я постоянно представляла перед глазами отца, и я знала, что всё это я должна превозмочь. Я была полна решимости, что так я окажу содействие к спусканию своей «маленькой лавины». Однако я была постоянно разочарована, что она тот час не гремит, как большая лавина в долине и всё сразу не разрушается. Наоборот, ничего не происходило, совершенно ничего!

Так же и мои братья не облегчали мне жизнь. Они не заботились обо мне, а если и должны были, то делали это с отвращением. И давали мне это почувствовать. Бесконечно унизительно, когда ты не можешь исправно двигаться, и за это тебя ещё и высмеивают. Для здоровых людей это может звучать, как шутка. Братья ставили меня, в моей детской коляске, на конец футбольного поля, били мячом по мне и кричали; «Ты вратарь, смотри, чтобы ничего не пропускала». Я никогда не ощущала, что это шутка. И даже, если я не была за это по отношению к ним – злой, всё же глубоко внутри у меня всё болело. Я должна была терпеть многие такие шалости. Когда мои братья и их товарищи обнаружили, что мне противны лягушки, они забавлялись тем, что кидали их мне на колени. Иной раз меня спускали с холма вниз, как живую куклу, что у меня выворачивался желудок от страха, либо оставляли меня в детской коляске, просто в углу, когда я им уже была не нужна. Как будто я была для них, как воздух и они могли мной безнаказанно пользоваться, так как я не могла кричать или бегать за ними – либо я была для них игрушкой. В обоих случаях было очень унизительно.

Как могла бы я оказывать сопротивление, если бы я была без Михаила, без знания, которое он мне подарил, внутреннее разрываемая печалью и гневом.

Но ещё во многом хуже я сносила сочувствие, преимущественно, взрослых людей. « Ах, Боже мой, какая бедняжка. Как это может быть? Такая маленькая, а так страдает? Наверное, так же страдает и духовно? Или, по крайней мере, она немного мыслит?»

Это я переносила ещё хуже, чем быть игрушкой в руках своих собственных братьев. Там, я, по крайней мере, была ничем. А, по меньшей мере, имела хоть какую-то ценность. А когда так? Наверное, эти люди не думали обо мне плохо. Но этим они ставили на мне печать абсолютной беспомощности. Такое сострадание уничтожает все ценности, опускает тебя на самую низкую ступень человеческого существования, ты неуважаем, не любим, тебя не принимают всерьез, лишь только терпят по привычке. А как часто, в конечном итоге, такое сострадание является ненастоящим, а только маской страха, что это могло бы случиться и у него самого и как бы смог он тогда примириться сам с существованием страждущего ребёнка, со всей работой по его воспитанию, с ограничениями и, прежде всего: чтобы говорили люди? Как часто в этих состраданиях чувствуется облегчение, что он был от этого избавлен. А печаль, которую люди при этом выражают, часто просто испуг: Ведь это могло бы случиться и со мной!

Когда невозможно просто работать голосом, слухом и руками, человеку остается возможность упражняться с чувством.

«Большинство людей», - говорил мне однажды Михаил, «не знают, что это чувство существует, чувство вибрации с нашими ближними. Ведь все мысли и чувства являются вибрациями. Как только возникает мысль, она покидает нас в форме незначительного количества энергии, которая, как и свет, распространяется во все стороны. Тело не имеет органа для приема этих вибраций. Но зато наш дух имеет. Кто с этим органом упражняется, для того чтобы привести дух и тело к гармонии, тот всегда будет принимать эти вибрации и правильно их толковать. Малые дети, в большинстве, ещё ощущают их. Ибо, как по-другому можно объяснить, что многие дети при одних людях, которых они ещё никогда не видели, внезапно начинают кричать и не могут успокоиться, между тем как с другими, которые для них чужие, они ведут себя ласково. Да, многие дети имеют ещё это чувство. Но большинство взрослых, вместо того чтобы это беречь, реагируют раздосадовано: «Ты глупышка, что это с тобой случилось!» Ребёнок быстро замечает, что его реакция нежелательная и со временем от этого отказывается. В большинстве единственное, что в этом смысле у детей остаётся, так это чувство симпатии или антипатии, при этом симпатия не означает ничего иного, как то, что вибрации других, приблизительно, лежат на той же длине волны, как и их собственные, между тем антипатия означает различие соответствующих частот вибраций.

В той замкнутости, в которой я выросла, я смогла это чувство в себе сильнее развить. Никто меня не пытался от этого отговорить, потому что никто об этом не знал. А от Михаила я получила необходимую помощь. Уже давно никто меня не мог обмануть. Я тот час чувствовала, где слова совпадают с вибрациями мысли, где нет. А как часто они не совпадали! Как часто за быстрыми красноречивыми словами скрывался «такой бедняга», который только и надеялся, что человек не разберётся в подобной ситуации! А как часто это говорилось просто так, без внутреннего участия. Как часто означало оправдание: «Я не могла, потому что …», а в действительности «не хотела». А как часто я была заметной: «Этот ребёнок несёт свои страдания довольно мужественно! Опущенный на самую нижнюю ступень оценочной шкалы – жизнь недостойна жизни. Воистину, только веротерпимый...» Что касается состояния тела, я действительно была всем довольна.

Но, разве только тело является моей жизнью? Разве я являюсь своим телом?

Мой дух не дал обмануть себя набожными речами других. Он был способен отличить маску от лица. У меня не было необходимости верить в то, что мне предлагали, я могла это проверить. Было ли это самым важным? Ведь, что такое жизнь? Действительно ли, только футбол и покупка новых нарядов? Я давно на эти вопросы ответила. Единственными, кто меня до сих пор в моей жизни полностью принимали, были сестра Бенедикта в клинике, мой отец и Михаил. Для сестры Бенедикты я была ребёнком, как и другие. Я была больной, и было естественно, что она мне помогала. Я была «нормальной больной», не больше и не меньше. Для своего отца я была дочерью, которую он любил. Наверное, ему не нравилось моё тело, и из-за моих страданий был часто печальным. Он любил человека, который был заключён в этом теле. Человека, которого создал Бог, как и его, и который имел ту же ценность, что и он сам. Не больше и не меньше. Для Михаила я была приятелем. Приятель, которого он вел, которого необходимо было вводить в тайны жизни. Я была для него младшей сестрой, которую он полностью принимал со всеми её ошибками и слабостями, которую он пытался приподнять своим знанием до своего уровня. Строго, но ласково. Я была «нормальным» человеком, как и все. Не меньше и не больше. И такой я хотела быть: «нормальным» человеком. Не больше и не меньше.

Когда я попросила Михаила о помощи, он задал мне только один вопрос:

«Как ты собираешься научиться смирению, в то же время не став смиренной? Как ты думаешь, может научиться смирению король или победитель? Нет, конечно. Будь благодарна тем, кто тебя покоряет, ибо они дают для этого тебе возможность. Нет в Писании того, что высокомерные и заносчивые унаследуют царство небесное. Только в смирении можно познать Бога. Смирение является постоянным спутником любви, отворяет тебе врата к небу, прокладывает путь к Богу.

Смирение не трусливый и простодушный способ мышления убогих духом, как насмешливо их люди любят унижать. Смирение не означает, что мы просто должны любить всех. Человек может себя защищать. Смирение не пассивно. Сдаться - это отказ, это никакое не смирение. Истинное смирение требует акта воли, требует храбрости и мужества ценить себя самого меньше, чем других. Это не смирение, если я не подчиняюсь и внутренне себе думаю: «Собственно я стою во многом выше их. Я буду молодцом, если сумею подчиниться этим лишениям: с этого Бог будет иметь искреннюю радость!»

Истинное смирение не носит маски, а иначе это игра. Это так же не смирение, если человек падает перед Богом до земли, потому что втайне боится, что Бог может его сбросить в ад. Праведное смирение подчиняется от любви к Богу, а не из страха. А по отношению к ближнему праведное смирение подчиняется тому, чтобы не сделать ни одной ошибки, из-за неубеждённости, и потому, что каждый из нас является Божьим созданием, и его ценность нам не принадлежит.

Ты имеешь все основания быть благодарной своему окружению. Оно научило тебя многому. Но ты также была сообразительной ученицей и что-то в тебе так уже крепко укоренилось, что это у тебя не вызывает уже стольких усилий, как раньше. Хочу только дать тебе наставление, которое будет сопровождать тебя всю жизнь и поведёт тебя к зрелости. Это самое тяжёлое, что существует, это венец смирения, это духовная заповедь, которая могла бы, в кратчайшее время, изменить Землю на Рай:

«Извиняйся за то, что ты являешься причиной гнева или раздражения других, даже если с человеческой точки зрения, ты права. Если тебя кто-то бьет, то затем извинись, что ты стала причиной его гнева. Если какой-то тип тебе противен, то затем извинись за неприятие этого типа. И если ты кому-то мешаешь, то затем извинись за себя.

Думаешь, что я сошёл с ума? Нет! Я думаю, что это очень важно. Попытайся себе это уяснить. Возьми, к примеру, ученика. Учитель весьма строго его укоряет за плохие отметки. Ученик приводит всевозможные доводы в своё оправдание, на что учитель реагирует ещё более раздражённо. Как ты думаешь, чтобы случилось, если бы ученик ответил: «Да, я знаю, и мне жаль, что я так глупо поступил». Учитель тот час стал бы самым дружелюбным и, в конце концов, стал бы ученика утешать. Давай это перенесём на другую мыслимую ситуацию. Представь себе полицейского, которого ругает начальник, за то, что тот не поймал преступника. Обычное оправдание - «было слишком темно, автомобиль недостаточно быстро двинулся с места, мой коллега помешал мне» - действует часто наоборот. А как бы реагировал его шеф на «честный ответ»: «Мне жаль, мне было просто страшно, и поэтому я солгал!» Или если шеф расстроен, потому что секретарша принесла доклад в последний день срока, который ей на это был отведён. Она могла бы, наверное, сказать: «Что же вы хотите, у меня на это не было времени, до сегодняшнего дня». И была бы права. Но могла быть так же смиренной и сказать: «Мне жаль, я была слишком медленной, в этом моя вина, прошу меня извинить». Кто бы мог в таком случае остаться жестоким? Этим дала бы шефу возможность быть великодушным и сказать: «Ну, хорошо, ведь это не так страшно. Вы не должны себя упрекать». Злость уйдёт и на её место придёт чувство, что мы кого-то успокоили, кого-то порадовали.

Смирение тесно связано с любовью. Никогда другого не ранит, не качает свои права, берёт вину на себя и тем самым подготавливает другому возможность, чтобы свой гнев, свой упрёк взял обратно и заменил его положительным чувством понимания, прощения и любви.

Потому что всё настроение на планете Земля зависит от общих частот вибраций ощущений и мыслей, этим ты сможешь достичь также и улучшения общей ситуации, можешь действительно улучшить мир. Больше ты сделать не сможешь. Но и это достаточно тяжело сделать».

«Думаю, что теперь я тебя поняла».

Но так как я знала, что мне придётся бесконечно тяжело покоряться, я попыталась пустить в ход свой последний козырь: