Geum.ru

Федеральное агентство по образованию государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Вид материалаДокументы

Содержание


Первый тип
Второй тип
Третий тип
Третий тип может переходить в четвертый
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   34
«Terror» – страх, ужас. То есть в буквальном смысле, террор – это и есть ужас.

Ядром исследования, центральным понятием, является латинское содержание понятия «террор». Террор – это и есть возникающий в результате некоторых действий (прежде всего, насилия) ужас от утраты человеком спокойствия или безопасности. При этом страх вызывает не только сам террор, но и угроза его применения. Не только утрата спокойствия и благополучия, но и угроза утраты. Сама актуальная (виртуальная) возможность, стать жертвой террора. Таким образом, террор – это состояние очень сильного страха (ужаса), возникающее как реакция на некоторые действия, имеющие целью вызвать именно это состояние у тех, в отношении кого они осуществляются, но и тех, кто является их свидетелем. Значит, террор как состояние страха или ужаса, есть основная цель и результат используемых для их достижения действий и методов, получивших название «террористических».

Определенная реальность, ядром которого является «Terror», есть целый актуальный, виртуальный мир, в который загоняется объект террора, и прибывает там, пока мир актуально существует. Эта реальность внедряемая путем борьбы реальностей в собь объекта террора, несет в себе «заряд» того парализующего ужаса (ингратуала), распространения которого желают террористы (люди применяющие методы террора).

Террор как социальное, политическое явление реализуется посредством отдельных террористических актов – слагаемых, звеньев, компонентов, способов и инструментов, общих слагаемых террористического воздействия.

Террористические акты, в случае проведения политики терроризма, осуществляют террористы, которые подразделяются на инициаторов, организаторов и исполнителей таких террористических актов. Чаще всего террористами называются непосредственные исполнители политики терроризма. Террористические методы – это методы осуществления террористических актов и террора в целом. Они могут быть очень разными, в зависимости от того, с каким именно видом террора или терроризма мы имеем дело в тот или иной конкретный момент. Принято говорить, в первую очередь, о физическом, политическом, идеологическом, экономическом терроре.

Наконец, терроризм – это обобщенное понятие, обозначающее уже комплексное явление, внедряемая реальность включающая страх и ужас как цель и содержание определенных (террористических) актов и действий (по внедрению реальностей террора в собь объектов), сами акты и действия (осуществляемые путем борьбы реальностей), их конкретные результаты (подчинение объекта террора посредством виртуального мира террора) и весь спектр более широких последствий террора.

С точки зрения виртуального подхода, террор, терроризм, т.е. все смежные понятия – есть отдельные составляющие единой реальности – реальности террора, базовым компонентом которого является латинский «Terror» – страх, ужас. Как мы полагаем, реальность террора распространяется социально посредством механизма «борьбы реальностей» описанной нами выше. Происходит это так:

«С точки зрения виртуального подхода сложная система взаимоотношений людей, социальных групп и этносов выглядит как взаимодействие их континуумов виртуальных реальностей – собей как отдельных людей, социальных собей государств, социальных групп и этнических собей, посредством содержащихся в них реальностей. В процессе взаимодействия отдельных людей и общностей происходит также два вида взаимодействия их реальностей: согласование и борьба реальностей, которая выглядит следующим образом.

В процессе общения двух человек или двух групп людей каждый из них пытается повлиять на другого человека всеми средствами, какие у него есть (прежде всего, внедряя реальности своей соби в чужую собь). Каждый человек или группа людей в своей виртуальной части индивидуальной соби, социальной соби государства или группы, этнической соби имеет одну или несколько реальностей, которые отражают его желаемую картину мира представления о себе, других людях, их месте в мире и их соотношении, а также его потребности, желания. Одна из консуетальных реальностей является доминирующей и общей для социальной или этнической общности людей, которую они считают реально существующей. В процессе взаимодействия с другим человеком (или группой людей) каждый человек (или группа людей) стремится развернуть эту виртуальную, желаемую для себя реальность из (чаще всего виртуальной части) своей соби в консуетальной части соби другого человека (или группы людей), сделав ее доминирующей, то есть развернуть в виртуальный мир, с тем, чтобы другой человек (или группа людей) принял её как естественную и занял отведенное ему, согласно желаниям этого человека (или группы людей), место в этой общей, разделенной, доминирующей в собях всех субъектов взаимодействия реальности – виртуальном мире. Впоследствии эта общая разделенная реальность девиртуализуется и консуетализируется в собях того и другого субъекта взаимодействия.

В процессе этого взаимодействия (борьбы реальностей) одному человеку или группе удается развернуть свою реальность в соби другого человека или группы, тем самым управляя структурой и содержимым соби другого человека или группы людей. Эта разделенная, ставшая общей и доминирующей, реальность приобретает статус актуальной (реальной, действительной) в глазах всех субъектов взаимодействия, разворачиваясь в виртуальный мир, который, чаще всего, ставит одного человека или группу людей в зависимость от другой группы. Развернутая в виртуальный мир, она обладает всеми специфическими свойствами виртуальной реальности, выделенными Н.А. Носовым – порожденность, актуальность, автономность, интерактивность.

Примером разделенного, общего, виртуального мира могут служить исторические события, которые происходят в Средневековье между сословиями и различными социальными группами, государствами (например, виртуальный мир – реальность татаро-монгольского мира) или система их взаимоотношений определяется той разделенной, доминирующей реальностью (виртуальным миром), развернутой в процессе взаимодействия их социальных собей государств и социальных групп (сословий). Порожденная и разделенная этими социальными собями виртуальная реальность (общий виртуальный мир), девиртуализовавшись и консуетализовавшись, определяет картину мира, видение текущей ситуации людьми, входящими в эту реальность, социальные соби, и эта реальность (мир) полностью определяет логику их поступков и действий. История и исторические факты и события находятся в прямой зависимости от текущей общей разделенной, доминирующей, уже (для них) не виртуальной (консуетальной) реальности (мира), «которая имеет свое время, пространство и законы существования» (Носов Н.А. 2000), (46, 69-72).

В данном случае распространителями реальности террора являются террористы: будь то правитель или группа боевиков. Источником реальности террора являются заказчики. Объектами террористических действий могут являться как один человек (правитель, царь), или широкая масса людей (как при этническом терроре), в зависимости от того кто является в текущий момент носителем реальности воли государства (если идет речь о политике терроризма в отношении государства) или отдельный человек, род, малая социальная группа, этнос (в случае если речь идет о политике террора государства по отношению к части своего населения). Понятие террора применимо также к взаимоотношениям отдельных людей и социальных, этнических, родовых групп вне социально-государственного контекста. В свою очередь, какой вид террористических действий террор или терроризм чаще применяется, зависит от конкретной стадии, на которой находится развитие общества и уровня его применения, но этот вопрос мы разберем чуть позже.

Какие выгоды дает террористам распространение реальности террора на то или иной объект? Вероятно, это сильно зависит от конкретных задач террористов. Террор как метод воздействия достаточно эффективен и как способ добиться исполнения своих конкретных требований (освобождения заключенных, просто получения денег) до террора массового (государственного или этнического) – терроризма, при котором массовый террор (терроризм) используется в качестве метода государственного управления, или инструмента глубоких политических преобразований. В целом террор или терроризм, если опустить моральную сторону, как индивидуальный, так и массовый – есть один из древнейших способов влияния, подчинения, достижения как конкретных целей, так и как один из самых распространенных и эффективных и быстрых по результатам способов воздействия и управления людьми и государством. Реальность террора – есть инструмент как прихода к власти, так и удержания ее (подавления противников, борьбы с инакомыслящими). История показывает, что политика террора – есть один из самых быстрых, распространенных и эффективных способов проведения масштабных государственных преобразований. Террор есть информационная матрица, сущность терроризма. Терроризм же есть виртуальная реальность, производная от террора, актуально существующая для всех субъектов взаимодействия обладающая всеми характеристиками виртуальной реальности выделенными Н.А. Носовым: порожденность, актуальность, автономность, интерактивность. Как и всякий виртуал реальность терроризма обладает восемью признаками: непривыкаемость, спонтанность, фрагментарность, обьективированность, измененность статуса телесности, измененность статуса сознания, измененность статуса личности, измененность статуса воли. Таким образом – природа реальности террора – чем-то глубоко созвучна с биологической и социальной природой, как отдельного человека, так и всего полиреального общества. История полна примерами различных способов применения как террора, так и терроризма.

Истоки террора или терроризма, как средства воздействия в целях подчинения, уходят в глубочайшее прошлое. Их можно найти даже в Библии, рассматривая в качестве примера первых «террористических актов» те жуткие кары, которые наслал на Египет Создатель. Как известно, «более двух с половиной тысяч лет назад на территории Египта в течение почти трех месяцев было последовательно осуществлено десять террористических акций, именуемых как «Казни Египетские» (Ветхий Завет, кн. Исход 5:12). В них были применены биологические, бактериологические, экологические, химические и другие средства массового поражения. Делалось это для устрашения фараона, державшего в рабстве еврейский этнос, но огромные жертвы понес народ Египта» (407, с. 7).

Конечно, нельзя рассматривать кару Божью как проявление терроризма. Скорее, это всего лишь основа того образа, который возникает в результате переосмысления современных событий. Однако формула связанных с ней событий и, в частности, насильственных действий корреспондирует с внешней фактурой терроризма. Современный террорист осознанно занимает позицию сверхчеловека (пытается стать выше по онтологической лестнице) и пытается уподобиться Богу в своей власти над людьми. Такая позиция необходима для реализации террора, террористического воздействия в реальность терроризма в социальной соби государства или этноса. Здесь дело не в оценке такой позиции и факта ее принятия. Для того чтобы развернуть реальность террора в соби объекта террора необходимо получить преимущество-стать выше по онтологической лестнице. Террорист, как субъект или проводник политики террора, считает себя вправе распоряжаться человеческими жизнями, решая вопросы не только жизни и смерти, но и условий жизни всех живущих объектов. Отсюда и базовая формула террора, «списанная» с библейской логики.

Согласно Ветхому Завету, объектами «Казней Египетских» стали все жители и все природные ресурсы страны – вода, растительность, урожай сельскохозяйственных культур, животные. Люди и скот в массовых количествах гибли от отравлений водой, превращенной в «кровь», страдали от нашествия жаб, мошек и песьих мух. В результате насланной на страну «моровой язвы» произошел массовый падеж скота.

Поражение людей, животных, «травы полевой и деревьев» градом и огнем довершила саранча, от которой «земли не было видно, поела траву земную, все плоды древесные...» Последней, десятой «казнью» стало массовое истребление «ангелом-губителем» (Евр. 11.28) или «истребителем» (Числа 14.37) всех первенцев в земле Египетской – «от первенца фараона до первенца узника в тюрьме, и все первородное от скота». В итоге возникла жуткая картина: «Не было дома, где не было мертвеца», но ни одна акция не затронула района Египта Гесем, где проживали сыны Израилевы.

Фараон после первой угрозы Моисея вступил в борьбу реальностей и сформировал, говоря современным языком, «антитеррористическую спецгруппу» из своих лучших магов и чародеев, но они отступили после третьей акции, уступив в этой борьбе реальностей.

Сценарии этих «Казней» и по сей день, уже более двадцати веков, являются классической моделью борьбы реальностей в форме терроризма: выдвижение требований (генерация желаемой реальности субъектом террора) – угроза насилия (формирование «ужасной» реальности террора) – отказ (начало борьбы реальностей) – осуществление насильственной акции как средства насаждения желаемой субъектом террора реальности объекту террора, посредством подавления воли объекта реальностью террора. Сама желаемая реальность может совпадать с реальностью террора. Тогда средство совпадают со средством и являются самоцелью. В случае терроризма как правило, желаемая реальность отражающая цель взаимодействия не совпадает с средством подавления реальности воли и подчинения (обретения власти). Тогда субъект терроризма (террорист) не желает страха ужаса объекта террористического воздействия как такового, используя реальность террора просто как средство, часто политического воздействия. Вот как сформулирована эта модель словами Моисея перед четвертой «Казнью»: «А если не отпустишь народа Моего, то вот, Я пошлю на тебя и на рабов твоих, и на народ твой, и в домы твои песьих мух, и наполнятся домы Египтян песьими мухами и самая земля, на которой они живут; и отделю в тот день землю Гесем, на которой пребывает народ Мой, и там не будет песьих мух... Я сделаю разделение между народом Моим и между народом твоим» (Исход 8.21 -23).

В Древнем Риме часто прибегали к групповому и даже локальному террору в целях эффективного управления войсками. Юлий Цезарь наказывал обратившиеся в бегство легионы террорестическим методом децимации – казнью каждого десятого бежавшего солдата. В результате он порождал этим реальность террора – ужаса у остальных солдат, и вытеснял посредством борьбы реальностей этим ужасом (реальностью террора) тот страх (вражескую реальность), который бойцы испытывали перед неприятелем (проигрывая ему борьбу реальностей). Ужас реальности террора побеждал в собях солдат страх принесенной вражеской реальностью, и после этого легион вновь становился вполне боеспособным. В этом случае мы наблюдаем «двойную» борьбу реальностей. Если враг одерживал победу в собях солдат обращая их в бегство, то в дело вступала вторая линия обороны – реальность террора вытеснявшая вражескую реальность из собей солдат вновь делая их боеспособными. При этом реальность второй линии должна быть более устойчивой масштабной и страшной чем реальность солдат. Для управления посредством реальности террора необходим как ужас, так и направления действия позволяющего его избежать. И то и другое содержит в себе актуальная управляющая реальность террора. Эффективность подобного способа управления посредством террора обусловлена тем, что воздействие и желаемое направление поведения инстинктивно и не рефлексируется в момент решения и актуального взаимодействия с противником в бою. В период Великой Отечественной войны против гитлеровской Германии, после многочисленных отступлений под натиском немецких войск И.В. Сталин стал использовать сходные методы воздействия, разработанные тогдашним шефом советской госбезопасности Л. П. Берия. Тут использовалась не сама казнь, а страх (террористическая реальность) казни. Специальные части, получившие название заградительных отрядов («заградотряды»), располагались позади боевых советских частей. В результате последние оказывались как бы между двух огней: впереди – неприятель, сзади – свои (войска НКВД). Здесь мы наблюдем тот же пример двойной борьбы реальностей, объектом которого становились солдаты, а противниками были Враг с одной стороны и еще более страшная Государственная система СССР и Римской империи. При этом Враг стремился развернуть (в этом случае – в сознании солдат) реальность поражения, страха и ужаса дабы они бросились в бегство или сдались. Государство же с помощью политики локального террора разворачивала свою реальность, согласно которой последствия бегства, поражения, или плена для солдат были гораздо страшнее, тем самым, добиваясь от солдат под влиянием доминирующей реальности (виртуального мира) того, в том числе вынужденного героического поведения, которое было необходимо государству.

К практике локального террора можно отнести, так называемые, проскрипции или проскрипционные списки, введенные в практику римских диктаторов Суллой. После того, как он победил своих врагов и овладел Римом, пишет Плутарх, «Сулла занялся убийствами, кровавым делам в городе не было ни числа, ни предела, и многие, у кого и дел-то с Суллой никаких не было, были уничтожены личными врагами, потому что, угождая своим приверженцам, он охотно разрешал им эти бесчинства». То есть начался локальный и групповой террор (физическое уничтожение), который грозил стать массовым (стал массовым террором угрожая всем без исключения) – во всяком случае, по всеобщей распространенности реальности того ужаса. То есть, реальность терроризма разворачивалась в социальную собь государства. Но именно это пытались предотвратить введением проскрипций: «Наконец, один из молодых людей, Гай Метелл, отважился спросить в сенате у Суллы, чем кончится это бедствие и как далеко оно должно зайти, чтобы можно было ждать прекращения того, что теперь творится. «Ведь мы просим у тебя. – сказал он. – не избавления от кары для тех, кого ты решил уничтожить, но избавления от неизвестности для тех, кого ты решил оставить в живых» (545, с.71-73.).

Здесь и проходит тонкое различие между простым убийством противников и созданием, распространением внутренней атмосферы реальности террора, ужаса у всех остальных за счет неопределенности в их собственной судьбе, постоянной и устойчивой угрозы составляющее сущность реальности террора. Вначале Сулла с трудом, но согласился на предложение: «На возражение Суллы, что он-де еще не решил, кого прощает, Метелл ответил: «Ну так объяви, кого ты решил покарать». И Сулла обещал сделать это... Сулла тотчас составил список из восьмидесяти имен». И тогда наступило определенное облегчение для остальных, кто не увидел себя в проскрипционном списке. Угроза для остальных отступила и реальность террора, содержащая ужас девиртуализовалась начиная сворачиваться, и люди начинали успокаиваться. Правда, поняв это, Сулла решил вначале возможно неосознанно, а потом уже явно сознательно продлить свою политику террора именно как общее состояние сознания – состояние ужаса от неизвестности, посредством которого он управлял государством. Плутарх далее пишет: «Несмотря на всеобщее недовольство, спустя день он включил в список еще двести двадцать человек, а на третий – опять, столько же. Выступив по этому поводу с речью перед народом, Сулла сказал, что он переписал тех, кого ему удалось вспомнить, а те, кого он сейчас запамятовал, будут внесены в список в следующий раз» (545).

После этого, естественно, уже никто не мог чувствовать себя уверенно, и управляющая реальность террора стала доминировать на всех социальных и этнических уровнях реальности соби государства, став устойчивым виртуальным миром террора. С точки зрения психологии все понятно: наличие проскрипционных списков ужасно для тех, кто в них включен и будет уничтожен, но избавляет от ужаса всех остальных. Тем самым, на первый взгляд кажется что, попытка массового террора ограничивается террором групповым и локальным. Убийство человека на улице не внушает ужаса даже жителям ближайшего дома. Обещание же составлять каждый день новые списки и, тем самым, выносить новые смертные приговоры сразу отнимает у всех спокойствие, погружая в ужас все население. Тем самым Сулла сознательно поддержал реальность террора в сознании сената, а обещанием постоянно пополнять список развернул реальность террора, на все Римское государство, придав ему большую устойчивость во времени. Так Сулла перешел от локального и группового террора (в сенате и городской верхушке) – к массовому террору во всем Римском государстве, выводя политику террора как расправы над противниками в войне и государственными преступниками после победы, в массовый террор как инструмент будничной политики управления государством.

Последующая история также демонстрировала немало примеров эффективного применения индивидуального, а также локального и группового террора для воздействия и управления людьми. Так, описывая нравы средневековья, Н. Макиавелли пишет, что герцог Романский, завоевав Романью, отдал ее в управление наместнику, который быстро навел в ней порядок жесткими методами, доведя народ до крайности. Тогда герцог, «зная, что минувшие строгости все-таки настроили против него народ, решил обелить себя и расположить к себе подданных, показав, что если и были жестокости, то в них повинен не он, а его суровый наместник. И вот однажды утром на площади в Чезане по его приказу положили разрубленное пополам тело Рамиро де Орко рядом с колодой и окровавленным мечом. Свирепость этого зрелища одновременно удовлетворила и ошеломила народ» (353, с. 22.). То есть, умный герцог понял: мало умертвить одного человека – для достижения нужного эффекта надо сделать этот факт всеобщим достоянием разворачивая необходимую реальность в сознании большинства народа.

Другой пример, теперь уже группового и локального террора, следует из практики сицилийца Агафокла, ставшего властителем Сиракуз простым способом: «он созвал однажды утром народ и Сенат Сиракуз якобы для решения дел, касающихся республики; и когда все собрались, то солдаты его по условленному знаку перебили всех сенаторов и богатейших людей из народа. После такой расправы Агафокл стал властвовать, не встречая ни малейшего сопротивления со стороны граждан». В данном случае Агафокл просто физически уничтожил представителей возможной оппозиции – носителей других (возможно вражеских) реальностей соби на уровне реальности воли. Уничтожив данные реальности вместе с их физическими носителями, он беспрепятственно развернул свои реальности на уровне реальности воли государственной соби граждан, тем самым, выиграв еще не начавшуюся борьбу реальностей за власть в Сиракузах.

В России принцип революционного террора часто употреблялся революционными партиями. Известно, что в российской истории особую роль сыграла так прямо и называвшая себя террористическая фракция «Народной воли» – революционная народническая организация, существовавшая в С.-Петербурге в 1886–1887 годах. Ее основатели – П. Шевырев, А. Ульянов и др. – пытались возродить разгромленную за некоторое время до этого «Народную волю» или, по крайней мере, отстаивавшиеся ею террористические методы революционной борьбы. После неудачного покушения 1 марта 1887 года на императора Александра III «террористическая фракция» была разгромлена, а ее члены сурово осуждены по делу «Второго 1-го марта».

Как известно, казнь родного брата Александра сильно повлияла на взгляды молодого Владимира Ульянова (Ленина). Узнав о казни, он произнес историческую фразу: «Мы пойдем другим путем!» Только спустя время выяснилось, что одним из составляющих этого «другого пути» стало отрицание индивидуального террора, но не вообще, а в пользу террора массового. Так, в 1901 году он писал: «Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказываться от террора. Это – одно из военных действий, которое может быть вполне пригодно и даже необходимо в известный момент сражения, при известном состоянии войска и при известных условиях. Но суть дела именно в том, что террор выдвигается в настоящее время отнюдь не как одна из операций действующей армии, тесно связанная и сообразованная со всей системой борьбы, а как самостоятельное и независимое от всякой армии средство единоличного нападения» (334, с. 7). За два месяца до Октябрьской революции 1917 года, он уже писал по-другому: «Великие буржуазные революции Франции, 125 лет назад, сделали свою революцию великой посредством террора» (335, с.190-191.), хотя это еще далеко не равно призыву к террору. Однако, он уже тогда понимал, что сама политика террора – есть одна из самых эффективных и радикальных методов как государственного так и не государственного воздействия и управления.

«Тактику индивидуального террора проводили во времена царизма народники и их продолжатели – эсеры. Марксизм-ленинизм решительно отрицает индивидуальный террор, считает его ошибочным и вредным для революции, так как индивидуальный террор расстраивает и ослабляет революционное движение, отвлекая трудящихся от массовой революционной борьбы с классом угнетателей» (550,с. 570.). В данном случае реальность террора в индивидуальном его варианте направлена на воздействие реальностью террора на одного человека носителя реальности воли государства и ее же выразителя – царя. Как правило, с целью получения каких-то конкретных, краткосрочных политических уступок от действующей власти. В групповом же варианте террора против класса угнетателей, реальность террора направлена на долгосрочную политическую борьбу с целью подавления генератора господствующей в социальной соби государства воли. В конечном счете, все достаточно просто: террор провоцирует террор.

Краткая история социально-политического террора показывает, среди прочего, еще одну интересную закономерность. При монократическом правлении, когда правил один властитель, террор в истории был, прежде всего, индивидуальным. При правлении республиканском, аристократическом или олигархическом, когда у власти стоит группа людей, торжествовал групповой и локальный террор. При демократии, даже в ее первоначальных, примитивных формах, когда выборная власть зависит от достаточно заметного множества населения, появляется террор (уже в форме терроризма) массовый. В каждом случае объектом террористического воздействия становится реальность воли государства, ее генераторы и реже, выразители: царь, господствующая элита, господствующий класс, или народ. Вывод прост: массовый терроризм – обратная сторона демократии. Терроризм есть средство воздействия, достижения, удержания и реализации власти как над отдельным человеком, так и над группой людей или целым государством.

Дело в том, что, исторически изменяясь внешне, террор всегда сохраняет внутреннюю сущность. Террор есть способ давления на носителей и выразителей государственной воли. То есть динамика изменения террора от группового к массовому террору исторически зависит лишь от того, кто в данный конкретный момент есть противник в борьбе реальностей за власть. В российской империи процветал локальный террор против царя и его государственных чиновников только потому, что они сосредотачивали в себе государственную волю, а значит и власть. Когда реальность воли и внутреннего человека из этнической соби России и государственной соби Российской империи смещаются на уровень социальных прослоек и «классов» именно тогда и начинается настоящая «классовая борьба» и настоящий классовый террор. Тогда о индивидуальном терроре все забывают и начинается волевая борьба реальностей за свои интересы, начинается массовый «красный» и «белый» террор.

Революция 1917 года опиралась на террористический опыт истории. Приведем пример из заявления В. И. Ленина спустя первые десять дней после победы большевиков: «Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять» (335, с. 63.). Обратимся, к анализу более независимого историка. «В городах и по всей стране было много случаев, когда толпа совершала акты насилия. Немало жестокостей и зверств совершалось и революционерами, и их врагами. Но в первые три месяца существования нового строя, по-видимому, не было систематических казней ни по ускоренным приговорам, ни в ходе нормального судебного разбирательства... революционная традиция борьбы против смертных приговоров ослабела и угасла лишь тогда, когда вспыхнула Гражданская война и началось открытое противодействие Советской власти. Однако, было бы ошибкой другого порядка полагать, что репрессивные меры, которые в дальнейшем применялись для защиты победоносной революции, были навязаны большевистским руководителям вопреки их сокровенным убеждениям. Принцип террора (как внушения ужаса) входил в революционные традиции» (267, с.136-137.).

Но самым воинственным террористом революции был все-таки не В.И. Ленин, а Л.Троцкий. Вслед за подавлением восстания юнкеров на следующий день после революции он заявлял: «Пленные являются для нас заложниками. Если нашим врагам доведется брать наших пленных, то пусть они знают: каждого рабочего и солдата мы будем обменивать на 5 юнкеров... Они думали, что мы будем пассивны, но мы им показали, что, когда дело идет об удержании завоеваний революции, мы можем быть беспощадны» (232). Когда вне закона была объявлена партия кадетов, он предупреждал: «Во время французской революции якобинцы более честных людей за сопротивление народу вели на гильотину. Мы никого не казнили и не собираемся казнить, но бывают минуты народного гнева, и кадеты сами набиваются на него» (233). Реальность террора разворачивается уже из социальной соби государства уже как инструмент государственного управления, так как власть была уже завоевана.

Ассоциации с французской революцией явно не давали покоя Л. Троцкому. Вскоре он обращается к кадетам: «Вы протестуете против слабого террора, который мы применяем против наших классовых врагов. Но вам следует знать, что не позднее чем через месяц террор примет очень сильные формы по примеру великих французских революционеров. Врагов наших будет ждать гильотина, а не только тюрьма» (772, P. 578.). Менее чем через неделю после этого заявления появилась «Всероссийская Чрезвычайная Комиссия», вскоре был подписан декрет о создании революционного трибунала. Был создан государственный аппарат для реализации массового террора.

Интересно, что большевики полностью повторяли путь якобинцев: террор стал осуществляться против виновников экономического, а не только политического хаоса. Через три месяца он потребовал «поимки и расстрела взяточников и жуликов и т. д.» (335, с. 182.). То есть, как и во времена Юлия Цезаря, относительно массовый террор уже со стороны государства, поначалу стал применяться как инструмент управления: наведения порядка и прекращения хаоса. Террор стал применятся не только как инструмент борьбы на войне, или борьбы за власть, но и как инструмент государственного управления.

Так, например, в апреле 1918 года 600 арестованных в Москве анархистов по документам квалифицировались как «уголовный элемент» (См.: Lockhart Bruce R. H. Memoirs of a British Agent. – L„ 1932. – P. 275-276.). Но уже «с февраля, когда было объявлено, что «социалистическое отечество» в опасности, ВЧК осуществляла казни – в каком количестве, установить невозможно – без какого-либо регулярного или общественного судопроизводства» (267, с. 142.). В августе 1918 года В. И. Ленин по телеграфу передал известное указание «провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города» (336, с. 143-144.). Так, революционный террор впервые в истории был назван массовым. 2 сентября 1918 года, после убийства Урицкого и покушения на В. И. Ленина, ВЦИК принял резолюцию: «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов» (590, с. 11). Так реальность государственного террора стала одним из основных эффективных методов государственного управления.

До этого события террор, был относительно нерегулярным и неорганизованным, после покушения он был сознательно превращен в инструмент государственной политики. «Главная социально и политико-психологическая особенность, «сущность» такого «террора в том, что он носил классовый характер. Он отбирал своих жертв не на основе определенных преступлений, а на основе принадлежности к определенным классам» (267, с. 145). Именно классовый характер терорестической борьбы реальностей за власть (доминирование на уровне реальности воли государства), определял массовость конкретных террористических актов. Классовый государственный террор стал массовым.

В отличие от революционного массового террора, тотальный классовый террор никогда не выбирает себе жертв. Два социальных образования, на которое поделено государство распространяют друг на друга реальности террористического ужаса, определяя ее тотально – массовый характер. В рамках такого террора каждый человек, так или иначе, является как жертвой, так и палачом. Так, например, давно известно: первоначальную главную роль в самом механизме власти нацистского режима в Германии играл именно террор (774, S. 157-180). Гитлеровский режим один из первых в истории человечества сумел превратить массовый, террор из исключительной меры в политике в повседневную практику, обыденность жизни, развернув его в устойчивый во времени виртуальный мир террора.

В карательных органах фашистской Германии служили миллионы людей, образуя огромный государственный аппарат генерации, трансляции и стабилизации реальности террора. Только в СА – штурмовых отрядах всех категорий – в 1935 году насчитывалось свыше 3,5 млн человек. Войска СС – «Ваффен-СС» к концу войны достигли 950 тыс. Около 200 тыс. человек служили в центральном и провинциальном аппаратах Главного управления имперской безопасности, в отрядах СД, в специальных группах и зондеркомандах, в полевой жандармерии и уголовной полиции (119, с. 346.). То есть абсолютное большинство всей нации, ее трудоспособного населения стало носителями и исполнителями реальности террора. Это было естественно: ведь осуществлялась государственная политика геноцида. Геноцид – особый устойчивый, массовый вид террора, «характеризуется массовыми убийствами, большой степенью вовлеченности в акты насилия не только властной элиты и сотрудников карательных органов, но и практически всего населения» (549, с. 375).

С особой жестокостью этнический террор проявлялся по отношению к представителям других наций. «Все противники нацизма, проживавшие на оккупированных немцами территориях, подлежали уничтожению. Сам процесс уничтожения осуществлялся в концентрационных лагерях: голод, бесчеловечное обращение, расстрелы быстро обрывали жизнь заключенных. Но начинался этот конвейер смерти еще раньше. Служба безопасности СС еще до оккупации той или иной страны составляла картотеку, в которую заносились фамилии и имена противников нацистов, на ее основе создавались адресные книги. Эти люди подлежали уничтожению в первую очередь» (69, с. 118-119).

Техника была отработана: заранее составлялись списки для борьбы с сопротивлением, партизанами и т. п. использовалась система заложничества: в те же самые проскрипционные («черные») списки заносились известные лица, проживающие в данном районе. В случае возникновения каких-то проблем эти люди подлежали уничтожению. В отчете гестапо о мерах безопасности, принятых осенью 1939 года, говорится: «В момент начала военных действий против Польши в сентябре 1939 года в рамках мероприятий по обеспечению безопасности были молниеносно изъяты и подвергнуты превентивному аресту все коммунистические элементы, внушавшие опасение, что... они могут вести активную деятельность, враждебную государству».

Надо заметить, что само по себе даже массовое физическое уничтожение людей само по себе террором назвать нельзя без его второй обязательной, структурообразующей составляющей – угрозы, страха уничтожения всех остальных людей по любому поводу, содержащаяся в разделенной всеми людьми реальности террора на общегосударственном уровне реальности воли. В тех случаях, когда власть уже завоевана и реальность террора развернута в соби государства и политика террора принимает управляющий характер, объектом воздействия в этой борьбе реальностей становятся уже не другие социальные соби – противники борьбы за власть, классы или страты, а соби иного уровня: как правило родовые соби в Риме и индивидуальные соби в советской России и нацистской Германии.

Идеологическое обоснование необходимости тотального террора было достаточно простым. В отличие от всех иных исторических ситуаций, использовавших для этого сложные идейно-риторические конструкции, нацизм оперировал наиболее простыми формулами. Так, «второй человек» гитлеровского режима, Г. Геринг говорил: «У меня нет совести, мою совесть зовут Адольф Гитлер... Я не собираюсь соблюдать справедливость. – я должен лишь уничтожить и истребить, и ничего более!» Это имело корни в известной риторике А. Гитлера, с постоянными призывами «Убивайте, убивайте, убивайте! Я возьму на себя ответственность за все» и знаменитой фразой: «Я избавлю молодежь от химеры совести».

Действие психологического механизма деиндивидуализации в результате снятия ответственности известно: С. Милгрэм показал, что обычные люди, подчиняясь приказам того, кого считают начальником, могут спокойно совершать страшные поступки, вплоть до умерщвления на электрическом стуле своих товарищей, и не осознавать этого (См.: Migram S. Some conditions of obedience and disobedience to authority // Human Relations. – 1965. – № 18.– V. 18.– Р.57-75.). Для солдат и работников карательных органов, полицейских обычно в наибольшей степени характерна деиндивидуализация, как включенность (растворенность) реальностей своей индивидуальной соби в социальной соби государства. Снижение чувства собственной уникальности (растворенность реальностей соби), отличия себя от других людей (доминанта реальностей группы над индивидуальными реальностями) ведет и к недооценке этих людей, ценности своей и чужой жизни. Соответственно, это ведет к большей личной жестокости. За счет действия таких механизмов растворенности реальностей личной соби в соби государства и немецкого этноса на основе доминанты реальности немецкой (арийской) этнической исключительности в устойчивый виртуальный мир нацизма, реальность террора, сам террор, первоначально в гитлеровской Германии, постепенно стал массовым и хроническим (консуетальным), то есть он превратился в повседневность. В результате этого устанавливается новая доминанта: реальность государственного террора разворачиваясь на уровне воли, распространяется на уровне реальности сознания и личности, не только государства и социальной группы, но и рода, этноса и индивидуальной соби каждого отдельного человека. Результат подобного и был назван психологами механизмом деиндивидуализации.

Благодаря особой тотальности террора в нацисткой Германии, была создана особая реальность террора (мир террора), в которую было вовлечено почти сто процентов населения германии, осуществлявших к своим противникам политику геноцида. В состав этой реальности очень сложной и устойчивой по своему составу, было вовлечено множество психологических механизмов, включая механизм деиндивидуализации, деиндификации (когда человечество делится на людей – со всем человеческим к ним отношением, позволяющим сохранить человеческие качества, и скот людей по внешним признакам, и вредных насекомых в сущности), позволивший Гитлеру за кротчайшие сроки, превратить из такой философской нации как немцы в поголовных нацистов. Специфический мир нацизма, базирующийся на тотальном терроре и геноциде, был достаточно сложен и устойчив, а его террористический двигатель позволил Гитлеру едва не победить во второй мировой войне.

Иным был террор в советской партийно-государственной системе. Он был следствием, прежде всего, внутренней борьбы за власть и возможно в структуре личности самого И.В. Сталина. Если первый этап активного советского террора (1918−1921 годы) был почти копией террора якобинского, преследующего, в первую очередь, цели сохранения власти и ликвидации социально-экономического хаоса, то второй этап лишь только отчасти был аналогом термидорианского террора.

В отличие от террора термидорианского, сталинский террор был не только средством борьбы с «неоякобинцами» (соратниками В.И. Ленина и, в еще большей степени, Л. Троцкого), но и способом утверждения личной власти. Л. Троцкий писал: «Всякий, сколько-нибудь знакомый с историей, знает, что каждая революция вызывала после себя контрреволюцию, которая, правда, никогда не отбрасывала общество полностью назад, к исходному пункту, в области экономики, но всегда отнимала у народа значительную, иногда львиную долю его политических завоеваний. Жертвой первой же реакционной волны являлся, по общему правилу, тот слой революционеров, который стоял во главе масс в первый, наступательный, «героический» период революции. Уже это общее историческое наблюдение должно навести нас на мысль, что дело идет не просто о ловкости, хитрости, умении двух или нескольких лиц, а о причинах несравненно более глубокого порядка» (668, с 128.).

Для И.В. Сталина личностный фактор был на первом месте – об этом говорят хотя бы многочисленные направлявшиеся из Москвы террористические акты против самого Л. Троцкого и, в итоге, обстоятельства его убийства. Первоначально для И.В. Сталина важнейшим был индивидуальный террор против соперников в борьбе за власть. Реальности террора как такового были глубоко синонимичны индивидуальным реальностям соби Сталина особенно на уровне реальности воли. Содержание и внутренний смысл террора в это время изменялся. От общей направленности лагеря революционеров против не революционеров он изменился, трансформировавшись в инструмент утверждения личной власти против всех реальных и потенциальных противников. И уже тогда он бывал очень жесток. Вновь из Л. Троцкого: «...уже в 1926 году Крупская говорила в кругу левых оппозиционеров: «Если бы Ильич был жив, он, наверное, уже сидел бы в тюрьме».

При политико-психологическом рассмотрении ни в коей мере нельзя недооценивать роль и значение личностно-психологического фактора. Г. Тард считал, что масса сама находит себе лидеров, как бы «выталкивая их из себя». В этом случае стихийно определяется человек, собь которого синониминична реальностям массы. В дальнейшем этот человек из орудия, выразителя боли массы может утвердить свою личную реальность воли посредством террора с более высокой позиции лидера по онтологической лестнице. Действительно, господствовавшая масса пролетариата находит наиболее подходящих проводников и трансляторов генерируемой массами реальности воли. Г. Лебон выделял четыре типа «вожаков» толпы, тип которых меняется с трансформацией содержания реальностей господствовавшей соби пролетариата синонимичной соби всего государства «гегемонов»:

Первый тип – «апостолы», «проповедники». Это – В.И. Ленин. Соответствует раннему революционно – героическому этапу развития реальностей соби «пролетариата». Тип воздействия подобных людей на реальность воли исходит из реальности внутреннего человека. Исходя из особенностей воздействия заметно, что объектом становится масса, имеющая в коллективной соби все реальности, включая реальность внутреннего человека. Учитывая, что реальность внутреннего человека в соби каждого отдельного индивида – составляющего массу реальности внутреннего человека, как правило, нет, то и эффективность единичного воздействия на неразвитого индивида стремится к нулю.

Второй тип – «фанатики одной идеи». Это – Л. Троцкий. Этап идейного оформления базовых принципов нового государства – пролетариев. В этом случае область давления и управления находится уровнем ниже на уровне реальности воли. Подобные люди легко оказываются у руля и весьма эффективно им управляют.

Третий тип по Г. Лебону «принадлежит к обширной семье дегенератов. Занимая благодаря своим наследственным порокам, физическим или умственным, низкие положения, из которых нет выхода, они становятся естественными врагами общества, к которому они не могут приспособиться вследствие своей неизлечимой неспособности и наследственной болезненности. Они – естественные защитники доктрин, которые обещают им и лучшую будущность, и как бы возрождение». Этому типу мало свойствен фанатизм. Как правило, подобные люди не имеют в индивидуальной соби более двух реальностей телесности и сознания определяющее их коллективное самосознание. Благодаря этим чертам они представляют собой силу только в большой группе – массе, в которой они имеют все реальности, включая волю. Именно по этой причине сложно привести в качестве исторического примера какую-нибудь личность. Их сила в массе так они в историю и вошли. Эти люди управляются людьми, действующими на массу второго и третьего типа.

Третий тип может переходить в четвертый, обычно идущий на смену предыдущим «вожакам», овладевающий массой после того, как ее сформировали и «разогрели» фанатики – тиран или диктатор. Он концентрирует реальность воли, как государства, так и партии в своих руках, парализуя возможных противников и соперников с помощью реальности управляемого террора транслируемого из соби государства в соби отдельных людей и малых социальных, этнических и родовых образований. Это лидер, подбирающий власть и пользующийся плодами того, что уже сделала для него возглавлявшаяся другими толпа. Он умеет заставить массу полюбить себя и возбудить боязнь к себе с помощью реальности управляемого террора.

Добавим ко всему сказанному и черты личности И.В. Сталина, даже диагностированные В. Бехтеревым при личном осмотре вождя, и логика его перехода от террора индивидуального к массовому станет более понятной. Подчеркнем, однако, что, в отличие тотального нацистского, системного террора, сталинский массовый террор носил, прежде всего, личный характер. В отличие от гитлеровского принципа «фюрерства», разделявшего ответственность за террор по вертикали власти, сталинская тоталитарная система в большей степени основывалась на концентрации реальности воли в решениях одного вождя, его симпатиях и антипатиях. И.В. Сталин управлял страной, пользуясь управляемой реальностью террора принимавшего то индивидуальный, то массовый характер, и был намного ближе к Сулле – он «периодически вспоминал» тех, кто должен был попасть в проскрипционные списки НКВД.

Террор при тоталитаризме – тотальной и абсолютной власти вождя, становится массовым в двух смыслах: как в отношении массовости числа объектов (жертв) террора (и подвергаемых террористическому ужасу людей), так и в отношении массовости его исполнителей субъектов террора – карательных органов. Здесь особенно заметно господство «революционной реальности», которая только росла и укреплялась в постреволюционный период, когда доминирующая реальность постепенно начинает трансформироваться в реальность «гегемонии пролетариата», начинает переходить (перерастать) в общегосударственную собь спроецированную из личной реальности воли Сталина. Разворачивается в виртуальный мир на уровне государства, суперэтноса (совокупности этносов), социальной соби гегемонов – пролетариата и индивидуально – родовой соби людей на уровне воли, сознания личности и внутреннего человека. Устойчивость данной реальности (как и власти Сталина), кроме механизмов массового террора, придавало наличие как реальных внешних врагов государства (на внешнеполитической арене), так и большей части вымышленных, «виртуальных» врагов внутренних (врагов народа). Эта борьба с внутренними врагами и массовый характер репрессий поддерживали реальность террора как основной и единственный инструмент государственного управления, как советского режима того времени, так и личной власти Сталина. Проекция реальности террора из индивидуальной соби Сталина в собь государства и суперэтноса обусловила господство индивидуальных черт и центрацию на личность Сталина, выражаясь в его «культе личности».

Сегодня многие считают что, социальная, политическая, экономическая и всякая другая повседневная практика развитой демократии, «открытого общества», «правового государства», несовместима с террором и терроризмом. Теоретически демократия предоставляет всем людям такое количество разнообразных возможностей, что, вроде бы, нет никакой необходимости прибегать к террористическим средствам социально-политического действия. Однако, это не так.

Как индивидуальный, так и массовый террор вполне имеют место даже при самой «образцовой» и «развитой демократии» – вспомним так до сих пор и не раскрытое убийство президента США Дж. Ф. Кеннеди в ноябре 1963 года, или массовый расовый террор (Ку-Клукс-Клан) в США, апофеозом которого стало убийство М. Кинга в апреле 1968 года. С течением времени, для развитых демократий (за исключением Великобритании, страдающей от терроризма Ирландской республиканской армии, и Испании, периодически раздираемой сепаратистским терроризмом баскских террористов) внутренние не санкционированные проявления террора стали забываться. Сменившей его реальностью стал внешний по отношению к ним, «международный терроризм».

Не только в США, но и в современной России ныне принято говорить о «внутренних проявлениях международного терроризма» (именно так, например, квалифицировались действия чеченских боевиков, в частности захват больницы в дагестанском городе Кизляре боевиками С. Радуева, на судебном процессе против него в Махачкале в ноябре 2001 года). Понятно, однако, что существуют определенные общие социальные, экономические, политические и, тем более, социально-психологические корни вооруженных выступлений в негритянских гетто в США, например, в 1968 году, и террористических актов исламских боевиков против тех же США в 1990-2000 годах – точно так же, как и выступлений чеченских боевиков против России. Например, в сентябре 1999 сразу в нескольких городах (Буйнакске, Москве и Волгодонске) прогремели взрывы в жилых домах, потрясшие всю Россию. Жертвами первого взрыва (4 сентября) стали жители пятиэтажного дома в Буйнакске. Взрывчатка была заложена в грузовик, припаркованный вблизи пятиэтажки. В результате 62 человека погибли. 9 сентября на ул. Гурьянова в Москве раздался второй мощный взрыв, унесший жизни 96 жильцов девятиэтажного панельного дома. На этот раз сработало взрывное устройство, равное 200 кг тротила, заложенное на первом нежилом этаже. Взрыв в столице России был расценен не иначе как вызов. Началась массовая проверка подвалов и нежилых помещений, в Москве были усилены меры по проверке документов.

Тем не менее, этих усилий оказалось недостаточно, чтобы предотвратить новый взрыв, раздавшийся в Москве 13 сентября на Каширском шоссе в восьмиэтажном кирпичном доме. Под его обломками оказались спящие люди (взрыв раздался в 5 часов утра), 124 человека погибло. 16 сентября в Волгодонске в результате взрыва девятиэтажного панельного дома погибло 17 человек, позднее еще двое скончалось в больнице. Взрывчатка по уже опробованному в Буйнакске сценарию была заложена в стоящий рядом с домом грузовик.

По итогам многомесячного расследования было установлено, что нити управления террором ведут в Чечню, взрывы были осуществлены с помощью однотипных взрывных устройств, используемых чеченскими бандформированиями. Как выяснило следствие, всего из Чечни в Россию было переправлено свыше 7 тонн взрывчатых веществ, которые предназначались для взрывов, направленных против мирных жителей. Благодаря принятым мерам в дальнейшем удалось предотвратить теракты. Но эти уроки были забыты, и осенью 2002 г. в Москве к ДК по улице Мельникова подъехало несколько микроавтобусов, из которых быстро вышли люди в камуфляжной форме и во время второго акта один из боевиков поднялся на сцену и выстрелил в воздух, после этого он объявил, что здание захвачено, а все присутствующие заложники. Потом заложникам было разрешено позвонить родственникам ,после чего все сотовые телефоны были отключены. Во время удержания заложников происходили разные события: террористы сами выпускали заложников, были одиночные попытки освободиться, но не все попытки удавались. Как стало позже известно, операцией по захвату Норд-Оста руководил Аслан Масхадов. На третьи сутки спецназ в 5 часов утра начал штурм при котором был использован газ. Какой это был газ правительство вразумительного ответа не дало до сих пор. В результате штурма погибло свыше 120 человек, большинство из которых скончались в медицинских учреждениях. Тема Норд-Оста актуальна и в настоящий момент, поскольку расследование еще продолжается. Это событие порождает много вопросов: каким образом в кризисный штаб проник, так называемый, доброволец? Или почему некоторым боевикам удалось выбраться на улицу через подземные коммуникации? И как боевикам удалось проехать через всю Москву и их никто не остановил? Все это показывает высокую организованность и профессионализм боевиков. Это очередной раз было доказано 27 декабря 2002 года, когда в Грозном на территорию здания правительства примерно в 13.30 ворвались, протаранив забор две автомашины КамАЗ и УАЗ, после чего террористы-смертники привели взрывные устройства в действия. Было два мощных взрыва. В здании чеченского правительства в этот момент находилось 150-200 человек, сообщил министр по делам Чечни Станислав Ильясов. По словам главного федерального инспектора по Чечне Имрана Вагапова, «погибших и раненых в результате теракта много». В результате взрыва больше всего пострадала столовая. Там находилось большое количество людей. В результате теракта погибли десятки человек, десятки раненых. Среди убитых и пострадавших есть женщины. И опять появляются вопросы. Как две машины преодолели многочисленные блок посты и охрану?

Есть и другие, более экзотические примеры. В декабре 2001 года в краевом суде Приморья судили четырех членов российского отделения японской экстремистской религиозной организации (секты) «Аумсинрике». Москвичи Д. Сигачев и Д. Воронов, жители Подмосковья Б. Тупейко и Приморья А. Юрчук обвинялись в терроризме, незаконном приобретении и хранении оружия, изготовлении взрывчатых устройств. Летом 2000 года обвиняемые планировали приехать в Японию под видом туристов и провести серию террористических актов с захватом заложников, чтобы вынудить руководство страны освободить из тюрьмы лидера «Аумсинрике» Секо Асахару. При аресте у них нашли автомат, несколько пистолетов, самодельное взрывчатое устройство, фотографии с видами японских городов с указанными местами терактов и письмо к премьер-министру Японии с требованием освободить Асахару.

Осознание опасности международного терроризма для государственности в США наступило после террористических актов 11 сентября 2001 года, когда в результате тарана пассажирскими самолетами зданий Всемирного торгового центра и пентагона погибло свыше 6 тыс. человек большинство из которых были полицейские и пожарные, прибывшие на место теракта. После чего США начинает войну с Афганистаном, в котором якобы скрывается террорист №1 Усама бенд-Ладен. Правда война закончилась, а Бен-Ладена не нашли до сих пор.

После событий 11 сентября правительства большинства стран еще больше ограничивают свободу личности, расширяя реальность воли из социальной соби государства на практически все сферы общественной и даже личной жизни людей. Новая доминанта государственной реальности воли в индивидуальных собях людей резко изменяет характер индивидуальной и общественной жизни в обществе. Так, например, Франция, и без того имеющая наиболее серьезную систему полицейского контроля в Евросоюзе, вводит новые стандарты: теперь полиция получает расширенные права по проведению обысков в автомобилях и домах без ордера. Все телекоммуникационные операторы в Интернете должны сохранять в течение года всю документацию, чтобы предоставить жандармам, например, возможность выяснить, на какие web-сайты вы заглядывали в последние месяцы. Французские юристы делают вывод, что некоторые аспекты новых законов явно нарушают основополагающие права личности.

Еще более сильный пример – Голландия, имеющая репутацию наиболее свободной страны во всей Европе. «Граждане, по существу, находятся здесь под очень жестким контролем. Голландцы обязаны иметь SoFi, социально-финансовый номер для уплаты налогов и установления личности. Голландская полиция за год устанавливает в среднем в четыре раза больше подслушивающих устройств, чем все федеральные органы США. Голландцы очень терпимые люди, и поэтому система наблюдения действует эффективно. О голландской модели мечтают все правоохранительные органы» (773).

Прежде чем переходить к рассмотрению корней питающих механизмы террора и терроризма в демократическом обществе, отметим некоторые общие особенности демократии, связанные с террором. Наиболее существенным является тот факт, что демократия, действительно, специально не порождает (или делает это в самой минимальной степени) и откровенно не провоцирует терроризм как особый социально-политический феномен. Однако, руководствуясь правами и свободами человека, она создает столь широкие и многообразные рамки для поведения людей, что именно за счет этого неизбежно возникают очень удобные возможности осуществления террористических актов для уже сформировавшихся террористов. Кроме того, всем хорошо известно, что от теоретических намерений до их практической реализации – дистанция огромного размера. Понятно, что любая, даже самая совершенная демократия в мире не может обходиться без насилия. Насилие же почти всегда связано с террором. Там, где за какое-либо действие (асоциальное) положено наказание посредством силы государственного принуждения можно говорить о зачатках воздействия, управления посредством реальности террора – наказания. Однако, очень интересен вопрос: почему в настоящее время террористические акты направлены не на глав государств, министров, чиновников и политиков, а чаще всего на как можно более массовое убийство ни как с этим не связанных людей? Почему организаторы покушений на императора в царской России прилагали большие усилия, чтобы не пострадали случайные прохожие?

Ответ на этот вопрос находится в глубинных, сущностных конституциирующих механизмов развития государств этносов и обществ. Дело в том что, при демократическом строе гражданского общества, носителями власти, реальности воли государства и общества является каждый конкретный человек (гражданин) внешне не имеющий никакого отношения к политике как к реализации волевых усилий государства. Но реально, людская масса носит и генерирует эту реальность воли государства (власти), которая только реализуется через выборных представителей (президентов, парламента и др.) посредством избирательного права. То есть, для воюющих террористов, объектом давления на правительство и государственную волю, становится разнородная человеческая масса не реализующая, но генерирующая власть в развитом демократическом, гражданском обществе. По этой причине, террористы стремятся запугать как можно большую массу народа, развернуть реальность террора, всеобщего страха ужаса и всегда возможной гибели в индивидуальных собях отдельных людей. Этим путем массового террора, в случае успеха, действительно возможно не только подтолкнуть, заставить пойти на какие-то действия, целые государства и народы, но и полностью подчинить огромные массы народа, удерживая над ними абсолютную власть в течений очень длительного времени. Но только в том случае, если реальность террора станет доминировать во всех индивидуальных и групповых собях людей развернувшись в виртуальный мир террора, содержащий постоянный, не рефлексируемый страх и ужас. В истории это случалось довольно часто. Этому примеры Сталин, Гитлер, Сулла, Нерон, и многие, многие другие.

В то же время, в царской России при организации покушений на императора, террористы совершенно не старались, чтобы погибло как можно больше случайных прохожих, так как они носителями государственной реальности воли не являлись, и их смерть никак на политику государства и власть не влияла.

В демократическом государствах современности мы можем наблюдать специфический «обратный терроризм», когда государство под эгидой борьбы с терроризмом, «международным терроризмом» начинает наступление на индивидуальные свободы отдельных людей, где запугивающим средством становиться образ террористов первичных – международного терроризма с которым необходимо бороться и его бояться. Ввиду этой развернутой реальности массового страха, подпитываемого достаточно единичными реальными террористическими акциями, муссируемыми СМИ производится государственное управление с помощи реальности обратного терроризма, где государство разворачивает смысл собственно террористических актов в оправдание и мотивацию актов обратного терроризма направляя мотивационную энергию в струю своей управляющей реальности государственной воли. Тем самым, первичные террористы уже достаточно давно не достигают своих целей, их условия почти некогда не выполняются принципиально, а их акции подпитывают реальности обратного терроризма всех европейских демократических государств. В итоге мы имеем интересный вывод: в современных демократических государствах «обратный терроризм» принимает массовые формы, вытесняя терроризм старый существовавший до двадцатого века. Все акции терроризма «старого» целей поставленных почти всегда не достигают, а лишь ресурсно обеспечивают терроризм обратный – демократический. От акций 11 сентября пострадали отдельные люди – американцы а в масштабах государства политически выиграли только Соединенные Штаты как государство. События одиннадцатого сентября дали огромные политические козыри и выгоды США как государству на внешнеполитической и внутриполитической арене. Обратный терроризм не имеет собственных источников террора – страха в виде террористических акций, и не имеет этой возможности в принципе, но сам жизненно нуждается в терроризме массовом, чтобы было чем пугать население и с чем бороться. Реальный терроризм (угроза его применения) в его реальном или «виртуальном» состоянии условие существование терроризма обратного как формы государственного контроля и управления в условиях гражданского общества.