Geum.ru

Л. Ю. Подручная Калининградский государственный технический университет, 236000, Калининград, Советский проспект, 1

Вид материалаДокументы

Содержание


Волшебная сказка, время, лингвокультурология, прстранство, социокультурная компетенция, фольклор, языковая картина мира.
Список литературы
Подобный материал:




УДК 808.2 (076)

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ В ПРОЦЕССЕ ОБУЧЕНИЯ РУССКОМУ ЯЗЫКУ КАК ИНОСТРАННОМУ


Л.Ю. Подручная

Калининградский государственный технический университет, 236000, Калининград, Советский проспект, 1. kln@klgtu.ru


В статье рассматриваются вопросы изучения и интерпретации русских фольклорных текстов на уроках русского языка как иностранного. На материале русской волшебной сказки анализируются такие сложные и специфические компоненты фольклорного стиля, как пространство и время; рассматриваются лексико-семантические конструкции, характерные для выражения данных категорий в фольклорных произведениях; описываются возможные трудности, с которыми могут встретится реципиенты-инофоны при изучении произведений русского народного творчества.

Волшебная сказка, время, лингвокультурология, прстранство, социокультурная компетенция, фольклор, языковая картина мира.


В современной методике и практике преподавания русского языка как иностранного художественный текст понимается не только (и не столько) как дидактический материал, но и как единица культуры, в которой сконцентрирован духовный, этический, эстетический опыт народа. Проблемы изучения и интерпретации художественного текста в иноязычной аудитории особенно актуальны в последнее время в связи с развитием лингвокультурологического подхода к обучению иностранным языкам. В этой связи овладение приёмами лингвокультурологического прочтения и анализа текстов является одной из задач обучения. В рамках этого подхода художественный текст рассматривается как самостоятельное явление культуры, основная функция которого – быть средством социальной и межкультурной коммуникации, каналом передачи культурных знаний и социального опыта.

Исследователями неоднократно отмечалось, что изучающий иностранный язык, поняв каждое слово прочитанного им текста, тем не менее не воспринимает замысла писателя: «В художественном тексте явления культуры, нашедшие отражение в тех или иных средствах языкового выражения, не только представляют сами себя, но и являются некими знаками, передающими дополнительные смыслы, которые без труда прочитываются членами той же лингвокультурной общности, но остаются скрытыми для читателя-инофона» [1, 39]. Очевидно, что причиной несостоявшегося адекватного понимания иноязычного текста является не только языковая недостаточность, но и «дефицит культуры», то есть отсутствие необходимых фоновых знаний. Понимание реципиентами инокультурного текста зависит также и от овладения основами традиционной образности и выразительности изучаемого языка. Преподаватель должен постоянно вводить иностранных учащихся в своеобразный мир национальных образов, приобщать их к эстетике русского языка, шаг за шагом приближая студентов к пониманию русскоязычной картины мира, то есть к воплощенному народному миропониманию, выраженному в языковой форме, в языковых стереотипах, из которых строятся тексты художественной литературы, а также малые и большие жанры фольклора.

В современной методике преподавания РКИ большое место занимают исследования процессов восприятия и понимания произведений русской классической и современной литературы. Однако остаётся мало разработанным вопрос об изучении на уроках РКИ русской народной сказки [2]. А ведь фольклорная сказка является подлинным источником страноведческой и лингвокультурологической информации. Изучать её невозможно вне учёта её национального своеобразия, которое определяется множеством компонентов: историей народа, его жизнью, бытом, традициями, обычаями, верованиями, условиями труда, своеобразием языка. Произведения устного народного творчества обладают огромным лингвокультурным потенциалом, поскольку фольклор «не просто связан, а включён в народную жизнь, является её частью, и понять его можно только в контексте народной культуры» [3, 6]. Очевидно, что фольклор, являясь выражением мировоззрения народа, его философских, социальных и моральных представлений, его аксиологической и эстетической системы, наиболее полно и ярко отражает народную картину мира: « За бесхитростными сюжетными фабулами... проступает большой и сложный мир, где сталкиваются добро и зло, любовь и ненависть, бедность и богатство. Весь сложный комплекс жизненных противоречий нашёл воплощение в художественных образах и сюжетных конфликтах, переходя от поколения к поколению, сказки отбрасывали всё случайное, наносное, в традиции оставалось лишь то, что соответствовало идейно-художественным устремлениям коллектива» [4, 32 -33].

Вместе с тем, русская народная сказка, с ее особой поэтикой, с ее специфической традиционно сложившейся и консервативной образно-символической системой, насыщенная культурно-историческими, этнографическими и стилистическими лакунами, представляет особую трудность для восприятия и интерпретации иноговорящими коммуникантами.

Как только мы обращаемся к сказкам, мы сразу обнаруживаем их отличие от любого литературного произведения: отбор речевых средств в сказке не выражает индивидуального авторства рассказчика, языковая стилистическая система является «сверхличностной», сложившейся и проявляющейся как традиция жанра. Данная специфика осознается иностранными читателями, однако далеко не всегда может быть понята и объяснена ими, а в ряде случаев воспринимается ими как алогичная или чуждая.

С этой точки зрения интересно рассмотреть вопрос о «фольклорном времени». Как не существует в сказке какого-то исторического персонажа, наделённого индивидуальными чертами и характеристиками, живущего в какую-то историческую эпоху, так не существует в сказке понятия конкретного времени. Сказка формировалась, когда внутреннее пространство и время имели совершенно другую структуру, отличную от современной, и остатки такой архаичной структуры продолжают существовать в фольклоре. Во времена возникновения и формирования сказки не существовало понятия «время» в современном понимании этого термина, и именно поэтому время не играло такой важной роли в жизни общества, что и показано в сказке. Важным было не то, как течёт персональное время каждого человека, а то, как сменяются циклы природных сезонов. Поэтому важно обратить внимание студентов, изучающих русский язык на специфические и характерные для сказочного стиля формулировки, задающие понятие времени: «жили-были», «жил да был», «давным-давно», «вот как-то раз», «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается» и т.п. Следует подчеркнуть, что эти устойчивые сочетания, указывающие время, могут относиться и ко вчерашнему дню, и к прошлому году, и к любому периоду, с тех пор как появились люди, и не указывают какое-то время конкретно.

На философский смысл категории «фольклорного времени» указывали многие исследователи-фольклористы. Так В.Д.Шинкаренко отмечает, что время в сказке – это внутреннее время слитого воедино существования сознания: «Время в сказке показывает значимость событий для внутреннего времени, то есть важно, какие обстоятельства приводят к тому, что возникает событие и это событие начинает переживаться героем, внутри этого времени герой пытается найти решение для данного события... Сказка является продуктом того сознания, которым обладал человек, когда создавалась сказка как речевая структура. Окружающий мир человека в виде смыслов определяет время отношением этих смыслов между собой, вне которых мир не существует, но существует внутреннее время, а это время и есть жизнь самого человека» [5, 175]. Но войти в сказочное пространство и время, отождествить себя с героем и пережить сказку как реальность возможно лишь для читателя, обладающего интуитивным, бессознательным пониманием глубинного смысла национальных речевых формул. Однако для иностранных реципиентов, то есть людей другой культуры, моделирующих картину мира, возможно, с помощью иной «языковой логики», требуется комментарий относительно лексико-грамматических и синтаксических конструкций, отражающих категории времени и пространства.

Например, студенты-иностранцы рассматривают значение видо-временных форм глагола исключительно как логическую категорию, используемую для прагматических коммуникативных интенций. Однако всякая грамматическая конструкция выражает определённое мировидение, отражает связь национального характера с характером мышления. Так, «игра» видо-временными глагольными формами в сказке является весьма выразительным стилевым признаком и имеет большое значение в процессе смыслового и эмотивного понимания текста.

Например, типичным стилевым признаком сказочного описания является использование глаголов несовершенного вида, рисующих длительный, незавершенный, часто монотонный процесс: «Крошечка-Хаврошечка на них работала, их обшивала, на них пряла и ткала, а слова доброго от них не слыхала» [6, 325]. Некоторое недоумение у иностранных читателей вызывают синтаксические структуры, где в пределах одного смыслового отрывка (фразы) соединяются разновременные глагольные формы: «Взяли ее эти люди, выкормили, да работой каждый день занудили, заморили: она и подает, и прибирает, и за все отвечает» [6, 325]. Здесь в рассказе о прошедших событиях содержится так называемое «изобразительное» или «настоящее историческое» время [7] – повествование о прошедшем времени, результат которого продолжается и проявляется в настоящем.

Насыщенность предложений сказуемыми, выраженными глаголами несовершенного вида в прошедшем времени, передает повторяемость, многократность описываемых действий. Однако с этими же целями используются конструкции, где повторяемость действия передается глаголами будущего времени совершенного вида (часто в сочетании с вводным словом «бывало»), что требует особого лингвистического комментария в иноязычной аудитории: «Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжело жить-поживать» [6, 325]. Употребление форм будущего времени для рассказа о повторяющихся событиях, придавая фразе народно-разговорную, задушевную интонацию, наполняет повествование особой экспрессивностью, помогает понять сочувственное отношение безымянного автора-рассказчика к героям и событиям.

В эпизодах, где происходит замена прошедшего времени настоящим, действие приближается к читателям (слушателям), делает их зрителями и участниками того, что происходит с героями: «Случилось раз: девушки гуляли в саду; на ту пору ехал по полю добрый молодец. Видит: растет в саду яблонька, яблочки на ней висят наливные, листочки шумят золотые, веточки гнутся серебряные» [6, 327]. Когда прошедшее время заменяется настоящим как более выразительным, событие перемещается из прошлого в настоящее и лаконичное сказочное описание приобретает особую образность, «зримость». Здесь описание – это одновременно картина, представившаяся и герою сказки, и мысленному взору рассказчика, и его слушателям.

Поскольку в сказке почти нет авторских отступлений, прямой авторской оценки действий и характеров героев, выразить субъективную заинтересованность рассказчика в излагаемых событиях помогают особым образом построенные грамматико-синтаксические структуры, где именно глагол является определяющим для построения фразы, а его грамматическая форма имеет особую семантическую нагрузку и эмоционально окрашивает предложение.

Таким образом, в рассмотренных примерах видо-временная глагольная система служит не только для выражения общей временной и модальной характеристики предложений, но и является чрезвычайно выразительным стилистическим приемом, наполняет текст дополнительным имплицитными смыслами, что, несомненно, требует особого комментария при чтении русской народной сказки иностранными реципиентами.

Помимо внутреннего сказочного времени, существует и специфическое сказочное пространство, которое не является копией реального физического пространства окружающего мира.

Сказка как речевая структура сформировалась задолго до эпохи географических открытий, в те времена, когда человек измерял пространство не метрическими, а временными позициями. Отзвук этого древнейшего, архаического способа восприятия окружающего мира находит отражение в описаниях пути, который измеряется не дистанцией, преодолённой сказочным персонажем, а затраченным на дорогу временем. Это условное время формулируется традиционными устойчивыми конструкциями: «Долго ли, коротко ли...», «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Образ дороги связан также с метафорическими образами зари, заката, дня, ночи, то есть с понятием цикличности времени («...Ехал день до вечеру – красна солнышка до закату»[6, 26], «Ехал он ехал – белый день миновал, тёмная ночь накатила»[6, 141], «Вот он идёт и идёт от утренней зари до вечерней, о вечерней до утренней»[6, 153]).

Когда перед сказочником-повествователем стоит задача охарактеризовать скорость передвижения персонажа, он прибегает к почти кинематографическому приёму – к смене изобразительных планов. В результате возникают весьма поэтические, образные пейзажные картины, оформленные в ритмизированные конструкции с использованием устойчивых эпитетов и выразительных инверсий («Идёт он полями чистыми, мхами-болотами, реками-озёрами, по зелёным лугам, по каменным горам...»[4. 84] «Шла она чистым полем, шла тёмным лесом, высокими горами. Птички весёлыми песнями ей сердце радовали, ручейки лицо белое умывали, леса тёмные привечали»[4, 176]). Если персонаж прибегает к помощи волшебных помощников и скорость его перемещения становится фантастической, сказочник может использовать гиперболу («Серый волк поскакал – синие леса мимо глаз пропускает, озёра хвостом заметает»[6,31]. «Села Марьюшка на серого волка, и только её и видели. Позади степи широкие, луга бархатные – впереди реки медовые, берега кисельные, горы в облака упираются»[6,178]. «Скачет добрый молодец выше леса стоячего, ниже облака ходячего»[6, 274]).

Но чаще всего образ пути сказочного героя обозначается простым повторением глаголов движения («Шёл он, шёл путем-дорогою и пришёл в Тридевятое царство»[6, 105]; «Идёт он, идёт и видит – стоит прекрасный дворец»[6,208]; «Идёт он дорогою, идёт широкою, идёт полями чистыми, идёт степями раздольными – и приходит в дремучий лес»[6, 139]; «Плыли корабельщики день, плыли другой – и приплыли к дивному острову»[6, 189]). У рационально мыслящего современного читателя создаётся впечатление, что сказочный персонаж достигает своей цели необычайно быстро, что фольклорное пространство, где запросто соседствуют реальные города и фантастические «Тридевятые царства», очень сужено, ограничено и искажено. На самом деле следует помнить, что в волшебных сказках речь идёт не о географических землях, а о различных мирах, соотносимых с древнеславянской мифологической иерархией Правь – Явь – Навь (то есть мир горний, мир земной и мир мёртвых).

«В сказках граница между мирами размыта, то есть её легко не заметить и так же легко перейти через неё, так как неясно, где она пролегает, как размыты смыслы знаков и часто неясно, где один знак начинается, а другой заканчивается. Граница между мирами условная, её свободно переходят как животные, так и люди, но не только они, её переходят силы добра и зла. Это говорит о том, что наш мир, как и все другие миры, не защищён, то есть жители этих миров могут легко попасть в другой мир, они могут приходить и по своей воле совершать любые действия, которые им только вздумается. Поэтому всегда необходимо помнить, что миры не защищены от взаимного проникновения друг в друга», - пишет исследователь фольклора и мифологии В.Д.Шинкаренко [5,176].

Таким образом, пространственные пласты в волшебной сказке располагаются не горизонтально (географическое пространство), а вертикально (фантастическое, «виртуальное» пространство). И задача героя в его странствиях – не преодоление географических расстояний, а проникновение на другой духовный уровень через ряд испытаний и инициаций. С этим связано использование в фольклоре таких глубоко символических, архетипических образов, как сношенные в пути железные сапоги (или башмаки), изломанный железный посох, разматывающийся путеводный клубок и т.п. Эти образы показывают не столько длительность путешествия, сколько стоящие перед героем духовные и физические трудности и преграды, которые он обязан преодолеть, чтобы заслужить награду.

Философская и культурологическая основа произведений устного народного творчества, несомненно, сложна для понимания иностранными реципиентами, изучающими русский язык, поэтому от преподавателя требуется кропотливо и тщательно проведённая аналитическая работа, которая поможет студентам-иностранцам связать когнитивный и выразительный планы фольклорного текста, заполнить те лакуны и «тёмные места», которые неизбежно возникают у любого читателя-инофона при интерпретации таких семантически насыщенных национально-культурных текстов, как волшебные сказки.

Анализ и комментирование семантики грамматических форм и синтаксических конструкций, объяснение их значения как стилеобразующих компонентов фольклорного произведения, несомненно, помогает студентам, изучающим русский язык, научиться адекватно понимать текст русской народной сказки, способствует выработке сознательно-аналитического подхода к языковому материалу, формирует интерес к русскому национальному своеобразию языковых выразительных средств.


СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
  1. Кулибина Н.В. Зачем, что и как читать на уроке. Художественный текст при изучении русского языка как иностранного / Н.В. Кулибина. – СПб., 2001. – 264 с.
  2. Корниенко Е.Р. Смысловое восприятие и понимание иноязычного текста /Е.Р.Корниенко. – М., 1996. – 155 с.
  3. Костюхин Е.А. Лекции по русскому фольклору: учеб. пособие для вузов / Е.А.Костюхин. – М., 2004. – 336 с.
  4. Никитина С.Е. Устная народная культура и языковое сознание. – М., 1993. – 189 с.
  5. Шинкаренко В.Д. Смысловая структура социокультурного пространства: Миф и сказка / М., 2005. – 208 с.
  6. Русские сказки / под ред. М.Н.Никитина. – М., 2001. – 384 с.
  7. Аникин В.П. Русская народная сказка / В.П.Аникин. – М., 1984. – 176 с.


Interpretation of space and time in Russian fairy tales in process of teaching Russian as foreign language

L.U. Podruchnaya

The article is devoted to the problems of analysis and interpretation of Russian folklore texts in practice of teaching Russian as foreign language. Using the material of Russian fairy tales the author examines such complex and specific components of folklore style as space and time.