Любовь к Черному Квадрату или Эрос Супрематизма

Вид материалаСтатья

Содержание


Языки искусства и художников: заметки оптимиста
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   54

Языки искусства и художников: заметки оптимиста



Из моих предыдущих обзоров могло сложиться впечатление, что современные художники твердо знают, что им делать дальше. Это, увы, не так - самые продвинутые фракции нашего искусства погрузились в печальную меланхолию и горькие мысли о бессмысленности собственных притязаний на высказывание. Объект и субъект искусства неожиданно растворились в окружающем мареве, и художники растерянно пытаются понять, чем же они на самом деле занимаются. Даже воззвания о смерти искусства утратили свою конструктивную роль. Наше искусство отражает общую ситуацию в родном Отечестве: и верхи, и низы в равной степени не могут и не хотят.

Только молодые штурманы будущих бурь (группа "Нецезюдик") не признают очевидного и продолжают бессистемно жестикулировать на погрузившейся в меланхолию художественной сцене. Александр Бренер, Антон Литвин, Богдан Мамонов, Александр Ревизоров и Алексей Зубаржук провели акцию протеста против наступления американского империализма перед гнездом чужой идеологии - "Макдоналдсом" на Пушкинской площади. Они выплеснули на верхнюю одежду Александра Бренера несколько молочных коктейлей и дружно бросились облизывать коллегу в духе старомодных американских комедий. Акция именовалась "Языки", что указывает не только на задействованные в акции органы, но и на войну языков. Сладкая масса, слепившая подвижнические лики наших экстремистов, напомнила о сладких перфомансах 1960-х группы "Флуксус" и Аллана Капроу. Но референции к классическим акционистам и революционерам кипящих шестидесятых никак не умаляют подвигов наших молодых диверсантов, хотя вопрос о фатальной исчерпанности языков искусства остается самым болезненным вопросом современности.

Единственная ценность, оставшаяся у корчащегося от безъязыкости художника, - это его Внутренний мир, взлелеянный еще в те времена, когда с языковой выразительностью дело обстояло лучше. Остаток руинированного текста может выступать в качестве исходного матерала для реконструкции языкового шума современного искусства. Новая коммуникация должна начаться с диалога между самими художниками. Что такое групповая выставка с кураторским замыслом, как не срежиссированный куратором диалог, развернутый на публику? Однако кураторский проект, один из важнейших институциональных устоев современного искусства, растворился в пучине всеобщего кризиса, и куратор оказался еще более нелепой и претенциозной фигурой, нежели художник. Именно по этой причине еще в прошлом сезоне один из самых продуктивных и изощренных московских кураторов Виктор Мизиано начал последовательно выскальзывать из сферы институализированного кураторства. В этом году Центр современного искусства отдан под workshop (открытые мастерские или что-то вроде того). На практике все вылилось в некое подобие семинара, результатом которого и оказался "Гамбургский проект", демонстрируемый сейчас в выставочном зале ЦСИ.

И в этом случае интеллектуальный инициатор предпочел остаться в тени. Его имя даже не упомянуто в программе выставки, где сказано, что "возникла необходимость определить роль и место фигуры куратора в современном художественном процессе". Участники проекта: Дмитрий Гутов, Владимир Куприянов, Юрий Лейдерман, Анатолий Осмоловский, Гия Ригвава, Вадим Фишкин, Алексей Шульгин. Несомненно, именно эти имена следует перечислять среди тех, кто определяет облик искусства девяностых. Тем не менее в силу важных стратегических соображений все они коллективно отказались от персонифицированного этикетажа в надежде на узнаваемость индивидуального имиджа. В качестве первого жеста каждый представил объект, странно названный "сущностным", знак художнической индивидуальной программы: вентилятор стильного (любимого Гутовым) дизайна шестидесятых годов или металлическую струбцину (поданную Осмоловским), которая, видимо, символизирует Власть, Силу и революционную Энергию. Далее каждый из участников проекта-викторины произвел реплику на "сущностный" проект коллеги. Оптимистический вентилятор превратился в мрачного "Чаушеску" в результате добавления к нему Юрием Лейдерманом старомодного пальто.

Проект может длиться бесконечно, до тех пор, пока его участники не поймут, что искусство погибло окончательно. Я, однако, не верю, в возможность определенного ответа, и эксперимент может просто раствориться в окружающей среде. Проект именуется "Гамбургским" ибо был заявлен к участию в Гамбургской ярмарке. На мой взгляд, в Германию проект не был вывезен в силу невозможности экспонирования наших посланий без прилагаемого дешифратора и соответствующей упаковки. К счастью, в Москве все еще существуют условия для тренировочного бега на месте в неизвестном направлении.

Куратор во всей этой смутной истории выступает в качестве "играющего тренера", разделяя с игроками муки и радости творчества. Для меня всегда оставалось загадкой, что же удерживает критиков от непосредственного производства предметов искусства - утратила смысл необходимость дистанцирования, предохранявшая некогда критический дискурс от необдуманного и самоубийственного инфицирования искусством. Ничего святого не осталось. Тем не менее искусствоведам приходится постоянно придумывать внутренние оправдания для своих занятий искусством. Например, критик Сергей Епихин продемонстрировал в XL инсталляцию "Метафизическое тело Бакштейна" в качестве пространственной иллюстрации к собственному теоретическому сочинению на тему загнивания концептуализма. Из установленного в галерее факса выползала лента поэтического послания Епихина Бакштейну (или его мистическому телу?). Факс, надо полагать, употреблен как символ преимущественной значимости международных сношений для бакштейновского Института современного искусства. Непонятно только, зачем выстраивать столь монументальные конструкции для пояснения столь очевидных вещей, как смерть искусства и концептуализма. И в виртуально-теоретическом произведении любимого широкими массами искусствоведов и читателей (и мною лично) аналитика и теоретика обнаружилось гораздо больше оптимизма и жизне(искусство)утверждения, чем он сам мог предполагать. Платон мне друг, но истина дороже.