Политика италии в нато (цели, задачи, основные направления) Диссертация на соискание ученой степени кандидата политических наук
| Вид материала | Диссертация |
- Диссертация на соискание учёной степени кандидата юридических наук, 1614.07kb.
- Диссертация на соискание ученой степени кандидата экономических наук, 2079.82kb.
- Тема диссертации, 50.26kb.
- Пьесы исхаки на тему интеллигенции аспект «новой драмы» Диссертация на соискание ученой, 2879.13kb.
- Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата политических наук, 643.82kb.
- Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук, 298.27kb.
- «Связи с общественностью в условиях чрезвычайных ситуаций» Аннотация к диссертации, 83.66kb.
- Стенограмма защиты Белогуровым Сергеем Геннадьевичем диссертации на соискание ученой, 141.46kb.
- Правовая государственность в условиях глобализации: социально-философский анализ реферат, 294.06kb.
- Название организации, где выполнена диссертация в виде научного доклада, 14.73kb.
СЕВЕРОАТЛАНТИЧЕСКОГО АЛЬЯНСА
В феврале 1955 г. во время пребывания в Лондоне бывший в то время председателем Совета министров Италии Марио Шельба заявил в Ассоциации иностранных журналистов, что основная цель внешней политики Италии заключается в ее участии в обороне западного мира. С тех пор, как Италия стала «существенным элементом» «оборонительной системы Запада», писала в передовой статье газета «Мессаджеро», вся жизнь Италии в политической, экономической и других областях находит «практический отклик во всей системе НАТО»1. С аналогичными заявлениями не раз выступал являвшийся в течение нескольких лет министром иностранных дел Италии Гаэтано Мартино. «Атлантический союз, - говорил сменивший Мартино на посту министра иностранных дел Джузеппе Пела, - был и остается основой наших действий. Всякая попытка помешать нашей тесной солидарности с союзниками НАТО будет категорически отвергнута»1.
II.1. Италия и эволюция НАТО
Италия, если учесть объективные параметры ее экономической и военной мощи и масштабы ее международно-политического влияния, не может быть поставлена в один ряд с великими державами, оказывающими решающее или важнейшее воздействие на ход международных событий. Тем не менее, будучи «средней» державой западного мира, Италия стала в последние десятилетия важным фактором международных отношений не только в Европе, но и в других регионах.
Североатлантический совет учредил комитет в составе Халварда Ланге, министра иностранных дел Норвегии, Гаетано Мартино, министра иностранных дел Италии и Лестера Б. Пирсона, министра иностранных дел Канады в мае 1956 г. с целью "консультировать Совет НАТО по вопросам способов и средств расширения сотрудничества в невоенных областях и усиления единства Атлантического сообщества"2. Три "волхва" представили свой доклад объемом в пятнадцать страниц в декабре, и Совет НАТО дал ему высокую оценку на заседании в мае 1957 г., когда он принял новые процедуры, основанные на рекомендациях этого комитета. Министры пришли к выводу о том, что "были достигнуты полезные и конкретные результаты, и что Североатлантический союз приобрел большую зрелость и усилил свою солидарность".
Если члены Совета НАТО действительно считали, что в ближайшем будущем консультации между государствами-членами станут моделью организации его работы, они либо обманывали себя, либо хотели успокоить малые государства-члены НАТО. Даже поспешного взгляда на историю Североатлантического союза после 1956 г. достаточно, чтобы понять, что главные державы — Франция, Великобритания и США — продолжали принимать решения при почти полном отсутствии консультаций с министрами стран, которые представили этот доклад. Консультации с ними не проводились и тогда, когда в 1960 г. президент Шарль де Голль предложил триумвират с Великобританией и США для руководства Североатлантическим союзом; когда США противодействовали советскому флоту в Карибском ракетном кризисе в 1962 г.; когда Великобритания вывела свои войска из района к востоку от Суэца в 1968 году. Более того, в последующие несколько лет этот доклад, который, в частности, рекомендовал расширение сотрудничества и консультации "в начальной стадии формирования политики и до принятия твердых национальных позиций", практически нигде не упоминался1.
Суэцкий кризис разразился именно тогда, когда комитет готовил свой доклад. Лишь за шесть недель до того, как Франция и Великобритания осуществили совместное вторжение в Египет, чтобы обеспечить безопасность Суэцкого канала, Комитет на индивидуальной основе консультировался с каждым из государств-членов НАТО для прояснения позиций каждого из правительств "относительно сотрудничества в политической, экономической, культурной и информационной областях". В то время министры иностранных дел соответственно Франции и Великобритании Кристиан Пинео и Энтони Наттинг, по-видимому, дали такие ответы, которые хотел получить Комитет. Несоответствие между англо-французскими действиями в октябре, о которых США, как и "Комитет трех", не имели никакого предварительного уведомления, и явно плодотворным обменом мнениями в сентябре, было поразительным.
Стимул для улучшения условий консультации в Североатлантическом союзе долго не появлялся. С самого начала малые союзники считали, что их голос был слишком редко слышен и практически не учитывается. Более того, страны Бенилюкса столкнулись с трудностями, пытаясь оказать нажим на Францию и Великобританию, чтобы стать равными партнерами по Брюссельскому пакту 1948 года. Когда в 1948 году проводились переговоры о создании Атлантического союза, позиции США преобладали почти по всем вопросам — от преодоления европейского нежелания допустить такие "неважные" страны-учредители НАТО как Норвегия и Португалия в состав Постоянной группы, в которую после подписания договора вошли Франция, Великобритания и США. Эта группа должна была принимать ключевые решения в Военном комитете.
Не удивительно, что подписание договора состоялось в Вашингтоне, а не на Бермудах, как предлагали англичане, или в Париже, где часто заключались американские соглашения в прошлом. Администрация Трумана начала интервенцию в Корею, не консультируясь ни с одним из своих союзников по НАТО1. То, что после Корейской войны назначаемые верховные главнокомандующие ОВС НАТО были американцами, а не европейцами, стало логическим следствием американского господства в Североатлантическом союзе в пятидесятые годы. Зависимость Европы в те годы от американской экономической поддержки и военной мощи, способной сдерживать СССР, была причиной принятия малыми союзниками, хотя и без энтузиазма, меньшей роли по сравнению с США. Однако они с меньшей терпимостью относились к претензиям на высший статус двух главных европейских союзников.
Инициатором Комитета трех был государственный секретарь США Джон Фостер Даллес, который сделал ряд заявлений, показывающих, что США стремятся расширить функции НАТО в невоенных сферах. Главным фактором в его взглядах была холодная война. Предложенное им смещение центра тяжести НАТО было мотивировано в значительной степени потребностью реагировать на очевидное изменение в советской стратегии при Н.С. Хрущеве и направлено на отход от военного запугивания. Консультации по невоенным вопросам могли стать эффективным способом противостояния усиливавшемуся советскому социально-экономическому наступлению.
Результатом этого было создание Североатлантическим советом комитета "для активного изучения дополнительных мер, реализация которых возможна в настоящее время для эффективного продвижения общих интересов".
Прецедентом для создания комитета "волхвов" был "Комитет трех", который также назывался "три волхва", созданный в 1951 году. Его задачей было рекомендовать средства расширения военного производства государств-членов, не нарушая процесс восстановления их экономики. Следует отметить, что все лица, отобранные для решения этой деликатной задачи1, были представителями ведущих держав — У. Аверелл Гарриман, американский координатор Программы европейского восстановления, видный британский промышленник сэр Эдвин Плоуден и Жан Монне, выдающийся французский экономист. Впервые предстояло проанализировать в комплексе военные потребности, экономический потенциал и политические ограничения НАТО, чтобы способствовать разработке соответствующих стратегий. Создание этого комитета было приурочено к признанию администрацией Трумана того факта, что сотрудничество с Европой будет иметь благоприятное воздействие на отношение Конгресса к иностранной помощи в будущем.
Большой проблемой было продолжавшееся исключение малых союзников из процесса принятия решений. Хотя НАТО гордилась своим процессом принятия решений по принципу консенсуса, консенсус по "методу НАТО" слишком часто формировался либо после односторонней акции "старшего" союзника, либо посредством ограничения консультаций составом крупных держав. Других членов НАТО оставляли вне игры. Для усиления Североатлантического союза и примирения этих государств-членов Совет НАТО назначил государственных деятелей, равных по заслугам тем, которые работали в Комитете трех 1951 года, обратившись к трем странам, выражавшим недовольство.
Халвард Ланге, Гаетано Мартино, (председатель), и Лестер Б. Пирсон были давними сторонниками НАТО. Ланге был, вероятно, самой влиятельной фигурой в Скандинавии, выступавшей за присоединение Норвегии и Дании к НАТО в 1949 году, в противовес участию в Скандинавском союзе с Швецией. Пирсон подписал Североатлантический договор от имени Канады и с 1948 г. по 1957 г. возглавлял канадскую делегацию в ООН. Он предложил создать чрезвычайные силы ООН для контроля над Суэцким кризисом, и в 1957 г. стал лауреатом Нобелевской премии мира. Вместе с профессором Мартино, ведущим сторонником европейского единства, они были внушительными представителями малых государств-членов НАТО1.
Каждый из этих трех государств-членов НАТО имел свои весомые причины добиваться высокой оценки своей роли в Североатлантическом союзе. В количественном плане совершенно нелогично выделять Италию как "малого" члена НАТО. В пятидесятые годы ее население составляло почти 50 млн. и превышало численность населения Великобритании (46 млн.) и Франции (43 млн.). Единственным возможным способом рассмотрения ее в ряду малых государств-членов НАТО было посредством применения к ней термина "меньшая" страна, что соответствовало бы тому, как характеризовала себя Италия в то время. Хотя Италия, также как Канада и Норвегия, была членом-учредителем НАТО, только она стала объектом такого числа дискуссии на Вашингтонских предварительных переговорах летом и осенью 1948 года.
Возражения по вопросу ее членства основывались частично на сомнительности военного вклада, который Италия могла внести в Североатлантический союз в свете ограничений, наложенных после Второй мировой войны на эту страну, до этого бывшей страной оси. Тот факт, что Италия не только не находится на Атлантическом океане, но и вообще удалена от него, стало другой причиной для ее исключения. То, что Италия была, наконец, принята как равный партнер, было сделано благодаря усилиям Франции и тех представителей госдепартамента, которые хотели создать преграду возрождению итальянского коммунизма. Первоначально Франция выступала против ее принятия, но затем полностью изменила свою позицию и поддержала Италию, что усилило ее доводы в пользу включения Алжира1.
Итальянские представители со своей стороны отмечали двойственное отношение, если не враждебность, по отношению к себе со стороны будущих партнеров по НАТО, и размышляли о возможности двусторонней договоренности об американской помощи, увязанной с гарантией безопасности. Они испытывали раздражение по отношению к своим новым союзникам. Более того, им не нравилось исключение из Постоянной группы Военного комитета, ставшей закрытым клубом военачальников Франции, Великобритании и США.
Канада находилась в более завидном положении. США с готовностью поддерживали ее, так как участие этой страны служило доказательством того, что Североатлантический союз был действительно "атлантическим", а не только эвфемизмом расширенного Западного союза. При населении равном 16 млн. человек, Канада оценивалась как средняя по размерам держава и, конечно же, даже еще более крупная в плане ресурсов. У нее было, что предложить Североатлантическому союзу, так как она внесла большой вклад в усилия союзников во время Второй мировой войны. Канадские дипломаты играли важную роль в разработке Вашингтонского договора в 1948 г. Тем не менее, всегда существовала некоторая двойственность в ее отношении к большему соседу.
В 1948 г. канадская делегация занимала позицию по невоенным аспектам трансатлантического союза, которую не разделяли США. Безотносительно формы, которую, в конечном счете, приняли бы эти отношения, по мнению канадцев НАТО должна была превратиться в нечто большее, чем просто военный союз. Именно это послужило основной причиной того, что Канада настаивала на статье 2 Вашингтонского договора, (в которой государства-участники обещают развивать мирные и дружественные международные отношения и отказываться от экономических конфликтов), принять которую неохотно согласился госсекретарь США Дин Ачесон. Канадцы вовсе не были уверены в том, что НАТО под американским руководством будет поддерживать экономические и культурные связи, необходимые для сплоченности Атлантического сообщества1.
Существовал и еще один аспект в заинтересованности Канады в НАТО. Членство в трансатлантической структуре дало бы ей некоторую свободу действий в отношениях со своим иногда устрашающим южным соседом. Канадские дипломаты считали, что Североатлантический союз мог бы стать противовесом США. Чем больше атлантическое сообщество продвигалось бы к политическому и экономическому союзу, тем больше влияние Великобритании и Франции ограничивало бы власть США. В тоже время Канаду беспокоило то, что если США будут слишком тесно привязаны к Европе, то это может сказываться на той роли, которую они должны играть на широкой международной арене. Такое представление Канады о США сделало ее подходящим кандидатом на членство в "Комитете волхвов", особенно с учетом того, что поставленная ему задача состояла в том, чтобы продвигать цели, к которым Канада стремилась со времени создания НАТО.
Из трех членов, представленных в этом комитете, только Норвегия, население которой составляет приблизительно 3 млн. человек, была действительно малым государством. Норвегия, граничащая с Советским Союзом, обратилась для защиты к Великобритании и США и приняла НАТО с большим энтузиазмом, чем другие скандинавские страны. Тем не менее, ощущение своей уязвимости побудило ее настаивать на том, что на ее территории не должны развертываться войска или атомное оружие НАТО. Хотя США не понравилась эта "сноска", в 1949 году они приняли условия Норвегии и Дании. Американское присутствие в форме консультативной группы военной помощи, превышавшей по численности норвежское министерство иностранных дел, тем не менее, неизбежно вызывало вопросы о степени ее влияния на политику НАТО1.
Норвегия, также как Италия и Канада, хотела обеспечить процесс консультаций, а также расширение главной задачи НАТО. Эта озабоченность получила свое отражение в рекомендациях "волхов".
Одним из конкретных результатов доклада Комитета трех стала Научная программа НАТО. Она была создана 1957 году с целью содействовать совместным проектам, стимулирующим международные обмены, и максимизировать отдачу национальных средств, выделяемых на исследования. Другая область, на которую Комитет трех оказал непосредственное влияние, стала информационная деятельность. В результате этого были назначены национальные представители по информации и созданы национальные целевые информационные программы. Однако главное внимание в этом докладе уделялось политическим консультациям, и результаты по этому вопросы были неоднозначными.
На заседаниях Североатлантического совета на уровне министров признавалась потребность в расширении консультаций по невоенным вопросам. В 1957 г. в соответствии с рекомендацией "волхвов" был создан Комитет политических советников. Но насколько серьезно крупные державы принимали во внимание советы малых государств-членов? Ни один из "волхвов" не представлял страну с колониальными владениями, и это, возможно, сыграло свою роль в том, что государства-члены НАТО, не имевшие колоний, не обсуждали вопросы, касающиеся территорий за пределами договора. Тем не менее, вопросы действий "за пределами зоны ответственности", связанные с Кореей, Кубой, Индокитаем и Вьетнамом в шестидесятые годы оказывали воздействие на всех союзников, малых и больших. Когда Совет НАТО одобрил рекомендации "трех волхвов", он также признал, "что правом и обязанностью правительств государств-членов и генерального секретаря является доводить до сведения Совета вопросы, которые, по их мнению, могут угрожать солидарности или эффективности Североатлантического союза".
Эту идею нельзя было выразить более ясно. Однако для того, чтобы ее услышали, потребовалось десятилетие, причем не потому, что произошла внезапная перемена в крупных державах. Скорее, изменяющаяся обстановка во время холодной войны в шестидесятые годы способствовала изменению отношений между союзниками. Неспособность СССР добиться своих целей в Берлине и на Кубе в 1961 г. и 1962 г. побудила многих европейцев сделать вывод о том, что Советский Союз отказался от своего провокационного поведения по отношению к НАТО и приспособился к роли нормального, хотя и враждебного соседа. Новое представление об СССР позволило придать большую важность невоенным вопросам в кругах НАТО и обеспечило возможность расширения участия малых государств-членов НАТО в процессе принятия решений.
В то же время, Вьетнамская война не только истощала американские ресурсы в Европе, но и снижала авторитет США среди союзников. Голландские и скандинавские представители в Совете НАТО играли ведущую роль в критике американского участия в Юго-Восточной Азии, в то время как их германские и английские коллеги в основном хранили молчание. Малые государства-члены НАТО также энергично и уверенно оказывали давление на крупных союзников, стремясь уделять больше внимания разрядке и меньше обороне, чего они не могли делать десять лет назад.
В 1966 г. по инициативе бельгийского министра иностранных дел Пьера Армеля союзники приняли решение "провести исследование будущих задач, стоящих перед Североатлантическим союзом, чтобы усилить Североатлантический союз как фактор прочного мира". Хотя в этом исследовании чувствуется дух комитета 1956 года, оно было шире по охвату и более целенаправленным. Подобно докладу "волхвов" в нем отмечалось: "Практика откровенных и своевременных консультаций должна быть углублена и улучшена". С учетом роста экономической мощи Западной Европы и расширения участия малых союзников в дискуссиях по ядерным вопросам, доклад Армеля включал также военные и политические вопросы. Его главная идея заключалась в том, чтобы убедить НАТО продвигаться по пути разрядки, а также поддерживать оборону в противостоянии «по-прежнему опасному» Варшавскому договору. В докладе Армеля можно найти советы "волхвов". Хотя в прошедшие годы к ним не всегда прислушивались, в 2006 г. политические консультации остаются столь же важными для будущего НАТО, как и в 1956 г.
Комитет трех рекомендовал следующие общие руководящие принципы в области политического сотрудничества:
Члены Североатлантического совета должны информировать его о любых тенденциях, существенно затрагивающих Североатлантический союз; они должны подходить к этому не как к формальности, а рассматривать это как предварительный этап эффективных политических консультаций.
Как отдельные правительства государств-членов, так и генеральный секретарь, должны иметь право поднимать в Североатлантическом совете любой вопрос, представляющий общий интерес для НАТО, но не вопросы, имеющие чисто внутренний характер.
Правительство государства-члена не должно без достаточных предварительных консультаций принимать твердую политику или делать крупномасштабные политические заявления по вопросам, которые существенно затрагивают Североатлантический союз или любого из его членов, за исключением тех случаев, когда обстоятельства наглядно и явно делают невозможными такие предварительные консультации.
В разработке своей национальной политики государства-члены должны учитывать интересы и взгляды других правительств, получивших выражение в консультациях НАТО, особенно тех, кого она наиболее непосредственно касается, причем даже в тех случаях, когда отсутствует единство взглядов или консенсус в Североатлантическом совете.
При достижении консенсуса, он должен получить отражение в формировании национальной политики1.
Когда консенсус не учитывается, заинтересованное правительство должно дать Совету объяснение этого. Еще более важно то, что после выработки согласованной официальной рекомендации по итогам дискуссии в Североатлантическом совете, правительства должны в полной мере учитывать ее в любом национальном законодательстве или политике, связанной с предметом такой рекомендации.
Комитет также составил ряд конкретных рекомендаций с целью усиления процедуры, включая следующее:
Для усиления процесса консультаций министры иностранных дел должны на каждой весенней сессии подводить итоги прогресса Североатлантического союза в политической сфере на основе ежегодной политической оценки, представляемой генеральным секретарем.
Для содействия постоянным представителям и генеральному секретарю в выполнении ими своей ответственности за политические консультации необходимо создать Комитет политических советников, подчиненный Североатлантическому совету.
Любые споры между государствами-членами, не поддающиеся прямому урегулированию, должны рассматриваться с использованием посреднических процедур в рамках НАТО до обращения в любую другую международную организацию (за исключением споров юридического или экономического характера, в случае которых попытки урегулирования можно было бы лучше всего предпринимать в соответствующих специализированных организациях). Генеральный секретарь должен иметь полномочия по предложению своих посреднических услуг странам, участвующим в споре, и, с их согласия, инициировать или облегчать процедуры рассмотрения, посредничества, примирения или арбитража.
II.2. Участие Италии в мероприятиях по поддержанию мира и обеспечению международной безопасности
Позиция Италии в отношении конфликтных ситуаций, прежде всего, значима в средиземноморском регионе. Как средиземноморская держава, занимающая важное стратегическое положение на южном фланге НАТО и связанная экономическими и политическими отношениями с развивающимися странами Средиземноморья, Италия жизненно заинтересована в решении возникающих в регионе проблем, особенно в урегулировании локальных конфликтов. Кроме того, Средиземноморье является для Италии тем районом мира, где она может наиболее полно реализовать свои возможности по оказанию влияния на ход международных событий. Именно поэтому подход Италии к взрывоопасным конфликтным ситуациям наиболее важен в практическом плане применительно к зоне Средиземноморского бассейна.
Еще в 1972 г. итальянский премьер-министр Альдо Моро выдвинул по аналогии СБСЕ инициативу создания Совещания по безопасности и сотрудничеству в Средиземноморье. Однако тогда его идея не воплотилась в жизнь. Возвращение к ней произошло на рубеже 1980-1990-х гг., когда Италия активно продвигала в жизнь программы средиземноморского сотрудничества в рамках ЕС и НАТО. При этом Италия исходила из осознания Средиземноморья как единого и целостного региона и видела одной из основных задач формирование средиземноморского подобия ОБСЕ. Активным протагонистом идеи средиземноморского СБСЕ «от Марокко до Ирана» был министр иностранных дел Италии на рубеже 1980-90х гг. Джанни Де Микелис1.
Почти аналогично американским контингентам в регионе проходила реструктуризация и итальянской армии, целью которой являлось приспособление ее в первую очередь к проведению миротворческих и иных операций, связанных с быстрой переброской и развертыванием в зоне действий. В связи с этим происходило и переформирование командной структуры армии и ее штабов. После реформы итальянские штабы были в гораздо меньшей степени привязаны к определенной территории, чем раньше, их главной задачей стало оперативное командование контингентами, предназначенными для «быстрых» акций вне национальной территории. Военные оборонительные районы в свою очередь потеряли многие из возлагаемых на них ранее задач, из их подчинения были выведены оперативные соединения и все средства логистики1. Таким образом, можно отметить целенаправленную перестройку военных структур Италии в Средиземноморье. Их главной задачей становится переход от обычной защиты своих территорий к формированию готовности к осуществлению миротворческих и иных «быстрых» акций за пределами страны.
Помимо этого, середина 1990-х гг. была отмечена усилением европейских военных проектов в Средиземноморье, что безусловно характеризовало стремление этих стран усилить собственное участие в поддержании безопасности в регионе, не надеясь в этом только лишь на США и НАТО. Среди этих мер можно выделить ряд военных соглашений между Италией и Францией, которые включали в себя создание новой спутниковой системы по контролю за регионом в целях раннего предупреждения возможных конфликтов.
Очень важным событием стало создание 15 мая 1995 г. новых военных группировок Западноевропейского союза: наземной (Eurofor) и морской (Euromarfor), составленных первоначально из подразделений Италии, Франции и Испании, с генштабом во Флоренции. Затем желание присоединиться к этим силам высказали Португалия и Греция.
В 1998 г. Еврофор и Евромарфор достигли оперативной готовности. Численность Еврофор была доведена до 25 тыс. человек. Официальная причина создания Еврофор и Евромарфор и нетипичного для Западноевропейского союза доведения этих подразделений до состояния оперативной готовности декларировалась в том, что главной задачей этих соединений считается готовность к миротворческим функциям, к проведению гуманитарных операций по вывозу из стран региона европейцев в случае резкого конфликта и пр. Однако надо отметить, что слишком большая численность Еврофор в случае его использования только для гуманитарных акций, а также крайняя незначительность европейцев, проживающих в наиболее дестабилизирующих для Запада Алжире и Ливии, приводила ряд наблюдателей к выводу, что задачей этих соединений может являться и установление контроля над нефтегазоносными районами Магриба в случае эскалации кризисов.
С другой стороны, значение новых группировок Западноевропейского союза, как подчеркивал один из итальянских военных аналитиков Карло Жан, не стоило преувеличивать, поскольку было очевидно, что еще долгое время важнейшей военной опорой Италии в регионе будут оставаться США.1
Политика Италии в ближневосточном вопросе, решение которого по сей день остается одной из важнейших задач в международных отношениях, совершила несколько крутых поворотов. Ближневосточный конфликт на разных фазах своего развития вызывал более болезненные разногласия внутри НАТО. Явный раскол произошел во время ближневосточной войны 1973 г., когда США приняли решение перебросить в Израиль по воздуху военную технику и боеприпасы. Все западноевропейские союзники США по НАТО, кроме Португалии и Нидерландов, отказались предоставить свои аэродромы США для наведения «воздушного моста». Они опасались, что нефтяное эмбарго, установленное арабскими странами, распространится на них за оказание помощи Израилю и парализует западноевропейскую энергетику. Италия, не желая быть втянутой в военный конфликт и испортить свои отношения с арабскими странами, открыто заявила о недопустимости использования расположенных на ее территории военных баз США и НАТО для переброски военной силы на Ближний Восток.
Внутри страны благоприятное отношение к Израилю в 1967 г., характерное для всех политических сил Италии (за исключением ИКП и течения А. Фанфани в ХДП), сменилось в 70-е годы линией на «равноудаление» от конфликтующих сторон. С 1970 г. итальянские правящие круги начинают говорить о необходимости выполнения резолюции 242, принятой Генеральной Ассамблеей ООН, о политическом решении палестинской проблемы.
Несмотря на то, что «равноудаление» в ближневосточном конфликте открывало перед Италией широкие возможности для посредничества, к чему так стремилась итальянская дипломатия, этот курс существенно ограничивал значение официальных заявлений и позиций. Политический словарь этих заявлений оставался расплывчатым. Говоря о необходимости применения резолюции «во всех отношениях» для решения ближневосточной проблемы, правительство Италии не проясняло, выступает ли оно за полное или частичное освобождение занятых Израилем территорий.
Линия Италии на Ближнем Востоке во время событий 1973 г. характеризовалась более явной ориентацией итальянского правительства на арабские государства. В этот период наиболее остро проявляются итало-израильские противоречия. Сознавая, какой урон может нанести Италии, импортирующей более 80% нефти из арабских стран, эмбарго на поставки нефти, итальянское правительство выдвигает в апреле 1973 г. предложение освободить захваченную Израилем часть Синая, оказать международную помощь режиму А. Садата и решить проблему Суэцкого канала.
Эти предложения не были приняты всерьез ни Израилем, ни США. Не могли они удовлетворить и арабские государства, главные требования которых были обойдены в итальянских предложениях1. Политика «равноудаления», проводившаяся Италией, потерпела фиаско. Италия не была включена в список дружественных арабскому миру государств на совещании в Алжире в декабре 1973 г.
Итальянским правящим кругам пришлось пойти на определенный пересмотр своей ближневосточной политики. В течение 1974 г. отстаиваемые Италией принципы урегулирования ближневосточной проблемы были дополнены требованием полного освобождения оккупированных территорий. При голосовании в ООН 14 октября 1974 г. Италия высказалась за признание прав народа Палестины. Инициатива Италии, последовавшей примеру Франции, противоречила позиции США и других западных держав. В этот период четко прослеживается ориентация Италии в ближневосточном вопросе на Францию. Обострение нефтяной проблемы толкает правительство Италии к заключению с арабскими странами двусторонних соглашений по типу договора, заключенного между Францией и Ираном и предусматривающего поставки промышленного оборудования в обмен на нефть.
С 1973 г. Италия выступает активным сторонником выработки общей позиции ЕЭС по Ближнему Востоку, объясняя это заботой о таком решении конфликта, «которое не было бы навязано двумя сверхдержавами, но явилось бы результатом открытого обсуждения между заинтересованными странами...». Итальянские политики надеялись также, что установление более прочных связей между Западной Европой и арабским миром, согласованная политика стран ЕЭС в этом плане будет способствовать превращению Средиземноморья в сферу преобладающего политического и экономического влияния «девятки». Несмотря на стремление к двусторонним связям, Италия в действительности располагает довольно слабыми средствами для их поддержания. Эта слабость также объясняет одновременное обращение правительства Италии к многосторонним переговорам через ЕЭС1.
Вместе с тем Италия, вступив в широкие контакты на Ближнем Востоке, внесла немалый вклад в формирование «общей» ближневосточной политики ЕЭС. Определенным успехом итальянской дипломатии было одобрение в июне 1977 г. Европейским советом нового заявления «девятки» о принципах урегулирования арабо-израильского конфликта, в котором нашли отражение основные положения итальянской позиции, прежде всего требования ухода израильтян со всех арабских территорий, захваченных Израилем в июне 1967 г., недопустимости принятия каких-либо резолюций, подтверждающих статус-кво оккупации и нарушающих ход переговоров, уважения суверенитета, независимости и территориальной целостности всех стран этого района в признанных всем миром и гарантированных границах, обеспечения законных прав палестинского народа с созданием их собственного государства. В частности, об этом публично говорилось во время визита премьер-министра Италии Дж. Андреотти в Саудовскую Аравию в августе 1977 г.
С подписанием кэмп-дэвидских соглашений в ближневосточной политике Италии произошел новый поворот. Италия одобрила соглашения в целом, квалифицировав их «как первый шаг на пути полного урегулирования ближневосточной проблемы». В этой оговорке отражается вся особенность итальянского курса по ближневосточному конфликту. Одобрив кэмп-дэвидское соглашение, Италия официально стала в этом вопросе на позицию США. Однако, опасаясь новых санкций со стороны арабских государств, осудивших египетско-израильскую сделку, итальянская дипломатия не уставала подчеркивать, что это «лишь первый шаг».
В целях зондажа отношения арабских государств к Италии после Кэмп-Дэвида был совершен ряд поездок видных деятелей Рима в арабские страны1. Итальянские эмиссары избегали затрагивать во время бесед «египетскую тему». Когда же в марте 1979 г. в Италии находился с визитом X. Мубарак, бывший в то время вице-президентом АРЕ, премьер-министр Италии Дж. Андреотти вновь подчеркнул, что Италия поддерживает принцип установления всеобщего, длительного и справедливого мира на Ближнем Востоке и что египетско-израильское соглашение представляет собой только первый шаг в этом направлении. Он отметил, что решение ближневосточной проблемы должно отвечать справедливым чаяниям палестинского народа и дальнейшие переговоры должны проводиться с участием всех заинтересованных сторон и согласно линии, определенной ООН.
Ближневосточная позиция правительства, возглавляемого впервые в послевоенный период не христианским демократом, а республиканцем— Дж. Спадолини, была отмечена в 1981 г. некоторым сдвигом в сторону линии США. Не отказываясь в принципе от прежних установок, правительство Дж. Спадолини несколько «нюансировало» их, придав им более «атлантическое» звучание. Выступая в сенате 9 июля 1981 г. с программными заявлениями, председатель совета министров Италии Дж. Спадолини сказал относительно Ближнего Востока: «Особое значение приобретут контакты с США, учитывая дипломатическую роль, которую они играют в этом районе мира, их влияние на стороны, участвующие в конфликте».
Негативное впечатление на общественность страны произвело решение Италии участвовать в «многонациональных силах» на Синае совместно с Францией, Великобританией и Нидерландами. Отводя возможные обвинения в адрес правительства, министр иностранных дел Италии Э. Коломбо попытался уверить сенаторов, что «проблема участия в многонациональных силах не имеет ничего общего с Атлантическим союзом, с определением его географической зоны и с возможностью расширения сферы его действий». Он утверждал, что «многонациональные силы» не представляют угрозу для арабских стран1.
В связи с событиями в Ливане в 1982 г. правительство Италии, как и правительства ее партнеров по ЕЭС, выступало в принципе в защиту целостности, независимости и суверенитета Ливана против вторжения Израиля, которое создало угрозу жизни ливанцев и безопасности этого государства и мешало восстановлению контроля ливанского правительства над всей территорией страны. Италия приняла участие в «многонациональных силах» на территории Ливана.
Четкой позиции в Риме в отношении иранского вопроса не существует. Правительством Италии был сформулирован подход лишь к одному из аспектов иранских событий, а именно к вопросу о заложниках. Италия считала «справедливым» (и это нашло отражение в совместном с США коммюнике) требование администрации Дж. Картера об освобождении американских заложников. Что же касается внутренних событий в Иране, то правящие круги Италии предпочитали обходить их молчанием. Это понятно: с одной стороны, на чашу весов были положены глубокие экономические интересы Италии, нуждающейся в иранской нефти, с другой — лояльность по отношению к США. Не афишируя своего действительного отношения к иранскому правительству, итальянское руководство продолжает осуществлять с ним деловые связи. Рим согласился, в частности, продолжать поставки Ирану запасных частей к вертолетам.
В афганском вопросе линия Италии, как и других западноевропейских стран, также несколько отличается от американской. Несмотря на то, что Италия принимала участие в кампании осуждения вторжения СССР в Афганистан, она не сочла возможным (как этого требовало правительство США), воспользоваться афганским вопросом для бойкота СССР. Выступая за создание нейтрального Афганистана, правительство Италии заявляло, что кризис носил периферийный характер.
Италия высказывалась за проведение на Кипре межобщинных переговоров под эгидой Генерального секретаря ООН. Вместе с тем Рим противился «ненужной интернационализации» кипрской проблемы, выступив против предложения СССР о созыве в рамках ООН международной конференции по Кипру.
В связи с конфликтами резко обострившимися в различных субрегионах Африканского континента1 во второй половине 1970-х гг. Италия приняла участие в разработке декларации девяти европейский стран, которые высказались за независимость всех государств этого континента и за урегулирование всех спорных вопросов в Африке без вмешательства извне. Италия выступила против любого увеличения военных арсеналов конфликтующих сторон, которое, по ее мнению, вело бы к дальнейшей эскалации конфликта и, следовательно, все больше затрудняло бы деятельность ОАЕ.
В программном заявлении правительства Дж. Спадолини отмечалось, что «Италия будет по-прежнему поддерживать все инициативы, направленные на мирное урегулирование проблем Африканского Рога при уважении положений Устава ООН и Устава ОАЕ, не ослабляя в то же время усилий по расширению отношений с Сомали».
В последнее время итальянское правительство выражает беспокойство по поводу сближения между Эфиопией и Ливией, результатом которого стал разрыв дипломатических отношений между Сомали и Ливией. Эритрейский вопрос, по мнению итальянского правительства, должен быть решен путем переговоров в рамках африканских государств без вмешательства извне на основе резолюции ООН 1959 г., которая предусматривала вхождение Эритреи в состав Эфиопии на правах автономии.
В целом попытка Италии выступить в роли посредника между Сомали и Эфиопией не дала практических результатов. По признанию самих же итальянцев, эту роль наиболее успешно может выполнить Организация африканского единства, которая «является наиболее подходящим форумом для содействия стабильности континента и для урегулирования споров без опасного вмешательства извне».
В 1977 г. итальянское правительство выразило озабоченность в связи с обострением напряженности в Западной Сахаре и растущим военным присутствием Франции в зоне Магриба. По мнению итальянского правительства, необходимо справедливое решение проблемы Западной Сахары и эффективное проведение ее деколонизации без вмешательства извне. Это последнее замечание, на которое все время делают упор правящие круги Италии, относится главным образом к политике вмешательства Франции в африканские конфликты, в частности, в Западной Сахаре и в Заире.
Правительство Италии вынуждено сочетать свои чисто прагматические цели в развивающихся странах с обязательствами в НАТО, которые нередко вступают в противоречия; оно должно учитывать и реакцию конфликтующих сторон, и свою популярность в развивающемся мире. Множество различных целей, преследуемых Римом в конфликтных ситуациях, нередко приводит его к дипломатическим поражениям, к принятию запоздалых решений.
С началом конфликта в Косово Италия, пытавшаяся приостановить нескончаемый поток беженцев, в том числе военно-полицейскими мерами, склонялась скорее принять сторону косовских албанцев. Итальянская печать акцентировала внимание общественности на "ответственности СРЮ за отсутствие компромисса" и на действиях югославской полиции несравнимо больше, чем на террористических акциях албанских сепаратистов из Освободительной армии Косово1. Вместе с другими западноевропейским странами - членами Контактной группы Италия поддержала принятое под нажимом США решение об использовании военной силы против СРЮ в целях давления на сербскую сторону.
Тем не менее, заинтересованность в скорейшем мирном урегулировании и стремление сохранить единство действий с остальными членами Контактной группы способствовали формированию более сбалансированного подхода Италии к решению проблемы Косово. Это особенно ощущалось сразу после прихода к власти в 1998 г. левоцентристского правительства Массимо Д’Алема, который, в отличие от своего предшественника Романо Проди, на первых порах старался избегать чересчур обязывающих заявлений насчет предоставления баз на территории Италии для авиации НАТО в случае ее атак на СРЮ. В итальянских СМИ развернулась кампания, обвиняющая США в вооружении боевиков ОАК за счет средств не только американского или германского происхождения, но и действующих на территории Италии мафиозных структур албанских эмигрантов, получаемых, в частности, путем торговли наркотиками2.
Главный вопрос, волновавший итальянцев, которые чувствуют моральную ответственность не только за будущее Косово, но и за решение "албанского вопроса" в целом, состоял в том, что предпримет руководство их страны и Запад в целом после применения военных мер к СРЮ. Общественное мнение Италии было обеспокоено тем, что страна "окажется вынужденной вступить в войну против Югославии (Сербии и Черногории) на фланге западного союза без того, чтобы кто-либо по обе стороны Атлантики имел ясное представление о целях и последствиях беспрецедентной военной интервенции в Европе за вторую половину XX в."1.
Главный редактор авторитетного итальянского журнала "Limes in piu’" Лучо Караччойо заявил, что ОАК, организующая военные акции в Косово, объективно заинтересована в обострении обстановки, стремясь спровоцировать ракетно-бомбовые удары НАТО по СРЮ и ввод натовских войск в край, чтобы поставить затем не только Белград, но и все международное сообщество перед свершившимся фактом отделения "Республики Косово" от Сербии и последующего создания Великой Албании. "Я не верю в возможность стабильного решения для Косово вне проекта, охватывающего постюгославское пространство и все Балканы. Знаем ли мы уже, что хотят сделать Запад и Европа, включая Италию, в этом регионе? Серию протекторатов (Босния, Албания, Сербия и т. д.)? Ничейную территорию? Банду авторитарных государств, рай для мафии?.. Необходим созыв международной конференции по Балканам, на которой Запад и Россия играли бы решающую роль. Иначе сербские и албанские националисты подготовят более или менее стабильное решение, основанное на разделе территории края", - предупреждал Л. Караччойо2.
Сознавая ограниченность своих возможностей существенно повлиять на ход событий и стремясь сохранить взаимодействие с партнерами по Контактной группе - прежде всего с США и странами ЕС, Италия настойчиво старается найти оптимальный подход к косовской проблеме, который надолго стабилизировал бы регион, составной частью которого она себя считает. Отсюда активные поиски оригинальных решений, примиряющих различные, а порой и противоположные интересы враждующих сторон.
Весьма важен для итальянской внешней политики коренной поворот в позиции Ватикана по югославскому кризису. В условиях, когда католические народы бывшей Югославии - хорваты и словенцы - давно "вышли из игры", папа Иоанн Павел II резко изменил прежние подходы римской курии к "югокризису", открыто выступив в пользу политического решения косовской проблемы и призвав, хотя и безуспешно, США и НАТО прекратить бомбардировки СРЮ.
II.3. Нынешние политические задачи Италии в НАТО
На рубеже XX-XXI веков мир вступил в один из самых сложных и противоречивых периодов своей истории, характеризующихся крайней неопределенностью перспектив развития геополитической обстановки и ожиданием перемен во всей системе мироустройства.
На протяжении последнего десятилетия восприятие системы европейской безопасности претерпевало быстрые и существенные изменения. Их характер позволяет говорить о том, что ведущие страны Запада, формируя политику НАТО, в значительно большей степени исходили из стремления максимально использовать в своих интересах возможности, которые представились прежде всего в связи с распадом СССР.
В то же время на первые роли в общеевропейской политике начинает выходить Североатлантический альянс с его натоцентристской моделью общеевропейской безопасности, в основе которой лежит принцип «обеспечения неделимой безопасности всех его членов», но отнюдь не всей Европы. При этом стратегическими целями этой политики являются:
• построение натоцентристской модели общеевропейской безопасности, в которой ОБСЕ отведена роль политического придатка НАТО;
• распространение военно-политического влияния Североатлантического альянса на всю евроатлантическую зону и ее периферию;
• установление нового миропорядка, в котором роль главного центра силы отводится этому военно-политическому блоку, а единоличным лидером станут Соёдиненные Штаты, тогда как все прочие общеевропейские, региональные или субрегиональные организации должны будут играть в лучшем случае роль «младшего партнера»1.
Все последующее развитие подтверждает целеустремленную именно в этом направлении деятельность Североатлантического союза. Сюда, в частности, относятся:
• последовательно выдерживаемый курс на расширение блока за счет приема в него новых членов, в том числе из стран Восточной Европы и бывших республик СССР;
• образование по инициативе НАТО Совета Евроатлантического партнерства и направляемая альянсом деятельность этой организации;
• реализация программы «Партнерство ради мира», в которую втянуты все страны евроатлантического региона;
• кардинальный пересмотр стратегической концепции блока;
• расширение территориальных рамок его военной деятельности далеко за границы блока и, соответственно, расширение спектра решаемых задач, в том числе с применением военной силы, оправдывающих вмешательство альянса во внутренние дела суверенных государств на основании собственных решений.
Сюда же можно отнести смешение «хельсинкских корзин», прежде всего военной и гуманитарной, одним из итогов которого стало появление на свет нынешней, приспособленной для экспансионистских целей блока, теории «гуманитарных интервенций» как одного из несущих элементов нового миропорядка, который намереваются установить Соединенные Штаты и НАТО.
А начиная с 1999 года — с агрессии НАТО против Югославии и юбилейного вашингтонского саммита Североатлантического альянса — в истории Европы начался новый этап. Происходит переход от системы безопасности, основы которой были заложены хельсинкским Заключительным актом и разработаны в основополагающих документах ОБСЕ, к безопасности, характеризующейся доминированием Североатлантического союза и стоящего за ним Вашингтона во всех сферах общеевропейского развития и определяющем влиянии на национальную политику многих евроатлантических государств, забвением или умышленным нарушением многих принципов Хельсинки, принижением роли ОБСЕ.
Частью этого процесса является Балканский кризис, с самого начала показавший к чему может привести Европу эта новая модель европейской безопасности, особенно в условиях, когда блок НАТО, уже нарастивший свой военный потенциал до беспрецедентных размеров и продолжающий поглощать все новые страны, их территории и вооруженные силы, буквально «опьянен» своей военной и политической мощью и чувством безнаказанности за любые свои силовые действия. Следовательно, можно сказать, что модель безопасности, реализуемая на этом этапе на евроатлантическом пространстве, характеризуется следующими основными чертами:
1. Кардинальным пересмотром хельсинкских принципов суверенитета, неприменения силы или угрозы силой, территориальной целостности государств, невмешательства во внутренние дела или пренебрежением этими принципами. Примером этого служит тот факт, что США и их ближайшие союзники в Западной Европе присвоили себе право вмешиваться во внутренние дела суверенных государств по собственному усмотрению без санкции ООН, что и отражено в стратегической концепции альянса 1999 года. Причем вмешиваться не только в случаях, действительно грозящих гуманитарной катастрофой. Они посчитали себя вправе открыто решать даже кадровые вопросы в высших эшелонах власти суверенных государств. Например, вмешиваться в избирательный процесс в этих государствах, как это было на выборах в Югославии в 2000 году.
2. Переделом границ как способом решения проблем безопасности и средством прекращения конфликтов.
По сути говоря, фундаментальный принцип Хельсинки — нерушимость границ, сложившихся в Европе после Второй мировой войны — был подорван еще в начале 90-х годов с исчезновением с карты Европы ряда государств — подписантов Заключительного акта в Хельсинки — ГДР, СФРЮ, Чехословакии, Советского Союза. Это создало массу территориальных проблем, которые уже сказываются во взаимоотношениях между государствами. А в той модели безопасности, которая стала внедряться усилиями НАТО, передел границ уже фактически используется как одно из средств прекращения конфликтов (в Боснии и Герцеговине, Косово и др.).
Более того, если, к примеру, затяжной балканский конфликт yгрожает «благополучной» части Европы, то, по мнению «натоцентристов», можно разделить враждующие стороны государственными границами, применив таким образом старое римское правило «разделяй и властвуй» в новых условиях.
3. Неадекватно широкими масштабами применения военной силы или угрозы силой.
События последних лет, особенно на Балканах, показали, что военная сила альянса применяется уже не для решения чисто оборонительных задач, как это декларировалось ранее, ибо угроза нападения для НАТО практически равна нулю, а для решения задач иного характера, как это было в Югославии. Значительно расширился при этом и спектр ситуаций, в которых блоком может быть применена сила или угроза силой.
4. Существенной неравномерностью реальных условий безопасности государств.
На высшем уровне располагаются Соединенные Штаты, а на низшем — Балканы. Остальные находятся где-то посередине, в том числе и страны Западной Европы — «старые» члены НАТО.
5. Созданием своеобразных протекторатов, таких как Босния и Герцеговина, Косово на территории СФРЮ.
6. Наличием «ползучих» разделительных границ, вызванных расширением НАТО в восточном направлении.
Эти границы делят евроатлантическое пространство на зоны не только с существенно различными уровнями безопасности, но и резко различающимися совокупностями угроз. Малые государства, оказавшиеся по ту сторону границ, всеми силами стремятся попасть под крыло НАТО.
Стратегическая концепция НАТО-991 выдвигает далеко идущие военно-политические установки деятельности союза в предстоящие годы и предлагает некие особые международно-правовые параметры.
Как показывает анализ документа, это достигается тем, что положения Концепции-99 затрагивают не только Договор 1949 года, на котором основывается функционирование альянса, — Североатлантический пакт (ныне все чаще называемый Вашингтонским договором), но и de facto вносят в него немалые коррективы, а главное, во многом посягают на сложившийся на протяжении более чем полстолетия международный правопорядок и его договорную основу, воплощенные прежде всего в Уставе ООН.
Многие положения Концепции-99 — это попытка обоснования предпринятых НАТО военных мер на Балканах и возведения возможности подобных действий в правило, в некую новую модель политики и практики альянса, а в целом — притязания на особую роль и место НАТО в системе современного международного правопорядка.
По замыслу разработчиков Концепции-99, вооруженным силам альянса придается еще более важное значение, чем ранее: «Идет процесс становления новой Европы, и при этом развертывается структура евроатлантической безопасности, в которой НАТО предстоит играть главную роль»1. Тем самым, Североатлантический блок претендует на то, чтобы быть основой безопасности на континенте, где уже функционирует Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе, а составители Концепции-99, обходя эту общеевропейскую структуру, расширяют границы для военной активности НАТО.
Рассмотрение Концепции-99 показывает, что вопрос о расширении пространственной сферы действия НАТО в ней прямо не ставится. Однако из ряда ее положений следует, что географическое расширение деятельности и влияния блока за пределы региона, обозначенного в Вашингтонском договоре, как «Североатлантический регион к северу от Тропика Рака», предусматривается.
Так, ссылаясь на то, что Вашингтонским договором предусмотрено отражение нападения на территорию государств-участников «откуда бы оно ни исходило», авторы Концепции-99 утверждают, что «соображения безопасности альянса требуют рассмотрения этого вопроса во всемирном масштабе». Поэтому вооруженные силы альянса будут выполнять его обязательства по коллективной обороне и «проведению операций в кризисных ситуациях», возникающих иногда «вдали от районов их обычного расположения, в том числе за пределами территорий стран НАТО»2.
Намерение НАТО бороться с распространением ОМУ особенно ясно свидетельствует о намерении альянса осуществлять свои действия и в других регионах. Об этом говорится в разделе 56 Концепции-99: «Оборонительная деятельность альянса, направленная против рисков и потенциальных угроз распространения ядерного, химического и бактериологического оружия, должна и далее совершенствоваться, в том числе благодаря работам по противоракетной обороне. Так как силы НАТО могут быть привлечены к действиям за пределами границ союза, соответствующие средства, имеющиеся в распоряжении этих сил, должны быть гибкими, мобильными, способными к быстрому развертыванию и живучими»1.
Присвоение права действовать вне рамок ст. 5 Вашингтонского договора, как это следует из Стратегической концепции-99, нарушает принцип неприменения силы и приводит к деформированию института самообороны. Концепция-99 трактует полномочия НАТО на применение вооруженной силы против других государств так, словно постулаты международного и общеевропейского правопорядка находятся в состоянии отмирания или накануне упразднения. Например, действия альянса в случае вооруженного нападения предусматриваются ст. 5 и ст. 6 Вашингтонского договора, но, как записано в Концепции-99, альянс привержен некоему широкому подходу к проблеме безопасности, одним из проявлений которого является «эффективное реагирование на кризисные ситуации», «в том числе путем осуществления операций, не предусмотренных статьей 5».
Иначе говоря, речь идет о применении военных мер, не имеющих ничего общего с самообороной или санкциями по Уставу ООН. На проведение таких операций в документе делается едва ли не больший акцент, чем непосредственно на оборону от реального нападения. Операции, не предусмотренные ст. 5, «могут оказаться такими же насущно необходимыми, как решение некоторых задач в области коллективной обороны», подчеркивается в документе.
Чтобы максимально расширить возможности военных мер вне рамок ст. 5 Вашингтонского договора, их конкретные основания прописаны в Концепции-99 настолько в общем плане и неопределенно, что к числу рисков для безопасности и стабильности в евроатлантическом регионе и вокруг него отнесены и региональные кризисы «на периферии альянса», а также «этническая и религиозная вражда, территориальные споры, неадекватные или неудачные попытки реформ, нарушения прав человека и распад государств»1.
Таким образом, все аномальные явления, свойственные переходному периоду — от биполярной системы к новой модели международных отношений, — трактуются в Концепции-99 как факторы, могущие обусловить военно-силовое реагирование со стороны НАТО. Конкретных поводов для развязывания войны в Концепции-99 указано множество. Например, утверждается, что «интересам безопасности союза может угрожать более широкий крут явлений, в том числе терроризм, саботаж и организованная преступность, а также перебои в поставке жизненно важных ресурсов»2, «неконтролирусмое перемещение огромных масс людей, особенно в результате вооруженных конфликтов». Существенный акцент делается на то, что массовые нарушения прав человека и надвигающаяся при этом гуманитарная катастрофа являются чуть ли не императивным основанием для военного вмешательства НАТО. А это уже — «гуманитарная интервенция».
Проведенный анализ Концепции-99 показывает: можно констатировать рождение «новой НАТО», то есть организации, не ограничивающейся вопросами коллективной обороны национальных территорий, а претендующей на нечто большее, чем региональная структура. Следует добавить, что в Стратегической концепции-99 не признается, как это было ранее, что НАТО продолжает оставаться региональной организацией. НАТО как бы переросла рамки региональной организации и становится военно-политической организацией глобального масштаба, предназначенной для продвижения военной силой принципов пюбализации по американскому варианту.
Очевидна и тенденция США на упрочение своей руководящей роли в НАТО, сохранение своего доминирования на европейском континенте.
Таким образом, мы наблюдаем в Европе постепенную замену принципов, заложенных в хельсинкском Заключительном акте 1975 года, на принципы, закрепленные в новой стратегической концепции альянса 1999 года, основная цель которой — построение натоцентристской модели безопасности.
Что же касается политических задач итальянских правящих кругов в рамках НАТО, то они определяются основными целями и направлениями внешней политики Италии, сформулированными после Второй мировой войны.
Выше уже отмечалось, что в послевоенные годы почти по всем вопросам, которые непосредственно касались интересов Италии, итальянские правящие круги всякий раз занимали такую же позицию, какую занимали и США.
Однако уже в конце 1980-х гг. Италия начала предпринимать политические шаги, направленные на преодоление биполярной логики в Европе. Главным образом это проявилось в итальянской политике на Балканах и в Центральной Европе, и было связано с активизацией итало-югославских контактов в конце 1980-х гг. и первым проектом «Адриатической инициативы», а также оформлением региональной группы государств, которая затем получила название «Центрально-Европейская инициатива» (Италия, СФРЮ, Венгрия, Австрия). Эта политика получила соответствующее идеологическое и экспертное обоснование. К примеру, Джанни де Микелис (тогдашний министр иностранных дел) выдвинул концепцию преодоления «барьера границ» (barriera di frontiera) как лейтмотива итальянской внешней политики в тот период1, что должно было привести к слому Ялтинско-Потсдамских правил игры.
В сентябре 1989 г. Дж. Де Микелис, выступая в комиссии по иностранным делам Палаты депутатов итальянского парламента, выдвинул две возможных концепции «послеялтинского» развития Европы. Одна из них заключалась в том, чтобы Запад целенаправленно начал бы интегрировать страны Восточной Европы в свои структуры. Если же этим не заниматься, то тогда, по мнению Де Микелиса, в действие вступала бы обратная логика: Восток начал бы интегрировать и поглощать страны Запада.
Итальянский министр сделал также акцент на том, что завершение холодной войны предоставляло Италии возможности для более активных и самостоятельных действий, для превращения Италии в «протагониста» мировой политики. Де Микелис выделил три географически обусловленных направления для итальянской активности. Первое – «балканско-дунайское», определявшее магистральную линию, вдоль которой планировалось осуществлять итальянское влияние на страны ОВД. Второе – средиземноморское. Третье – т.н. «галльское», воздействие Италии на страны Западной Европы и ЕЭС в целом.1
Важным фактором, повлиявшим на переосмысление итальянской внешней политики в начале 1990-х гг., стало коренное изменение расклада политических сил внутри страны. В период холодной войны главной задачей итальянских правящих кругов было недопущение к власти Итальянской коммунистической партии, второй по популярности у избирателей политической силы. Это приводило к формированию порой достаточно искусственных с идеологической точки зрения правящих коалиций (к примеру, широкая пятипартийная коалиция, находившаяся у власти в 1980-е гг.). Задача сдерживания коммунистов проявлялась и во внешней политике Италии, что наиболее отчетливо выражалось в подчеркнуто проамериканском стратегическом курсе страны.
Этот период серьезных внешнеполитических изменений в стране совпал с эскалацией конфликтов на Балканах, в непосредственной близости от Италии. Поэтому главным элементом итальянской внешней политики Италии называли ее эффективное участие в урегулировании балканского кризиса. Лучо Караччоло в этой связи подчеркивает изменение стратегических приоритетов для Италии после окончания холодной войны. Средиземноморский бассейн перестал рассматриваться как возможный театр военных действий в случае войны между странами НАТО и ОВД; напротив, возросло значение Балкан, как в военном, так и в инфраструктурном плане, что усиливает чувствительность Италии к любым проявлениям нестабильности в регионе.1
Однако в период балканского кризиса у Италии появилось настойчивое желание не только подчеркнуть свою полную и безоговорочную приверженность всем действиям Североатлантического альянса, но и продемонстрировать то, что она участвует во всех инициативах НАТО.
Еще одной характерной чертой европейской политики НАТО, на которой постоянно заостряет свое внимание Италия, стало стремление итальянцев постоянно подчеркивать, что оборонные инициативы, выдвинутые в рамках саммитов Европейского совета в Кельне и Хельсинки в 1999 г., не только были нацелены на сотрудничество с НАТО, но и предназначены функционировать под эгидой НАТО. В этой связи итальянцы стараются всеми силами развеять опасения, что европейская военная активность окажет какое-либо негативное влияние на трансатлантическую солидарность. У Италии есть вполне понятные особые геополитические причины бояться возможного раскола в НАТО. Открытость Италии средиземноморскому миру, уязвимость морских границ страны приводили к тому, что для Италии всегда было первостепенно важным сохранение надежной американской опеки, обеспечивающей ее безопасность в Средиземноморье.
Ключевым в средиземноморской политике Италии стал 1995 год. Это было связано как с активной подготовкой к первой «евросредиземноморской» конференции в Барселоне, состоявшейся в конце года, так и с рядом важных новаций в военно-политической сфере в данном регионе, а также с тем, что при правительстве Л. Дини Италия начала проводить более разностороннюю внешнюю политику и отчасти сместила свои приоритеты от Балкан к Средиземноморью.
В рамках НАТО основным направлением средиземноморской политики Италии являлась борьба с угрозой исламского терроризма. Об опасности исламского терроризма и угрозы бесконтрольного распространения оружия массового уничтожения прямо заявил во время своего визита в Италию в середине февраля 1995 г. тогдашний генеральный секретарь НАТО Вили Класс. Поэтому Италия настойчиво призывала НАТО обратить внимание на юг. Отчасти для воплощения в жизнь этих предложений 8 февраля 1995 г. было принято решение Североатлантического блока начать переговоры с пятью государствами неевропейского Средиземноморья – Египтом, Израилем, Марокко, Тунисом и Мавританией – о проблеме предотвращения угрозы исламского терроризма1.
Поддержанная Италией активизация деятельности НАТО в Средиземноморье проходила на фоне дискуссий о том, насколько значимым для Европы является американское присутствие в регионе. Фактически эта проблема сводилась к тому, чтобы понять, насколько европейцы в состоянии самостоятельно наладить эффективную защиту своих южных побережий.
После длительного подготовительного периода в апреле 1999 года на саммите в Вашингтоне была принята новая стратегическая концепция — как ответ НАТО на принципиально изменившуюся ситуацию в Европе и мире в целом.