Синдром glamoura
| Вид материала | Документы |
- 18. 2, 266.92kb.
- Синдром Дауна, 790.28kb.
- Текст взят с психологического сайта, 2936.49kb.
- Пневмопати и, 57.44kb.
- План лекционных занятий Лечебный факультет 2009-2010 учебный год, 18.95kb.
- Синдром эмоционального выгорания, 28.65kb.
- Синдром хронической усталости – одна из самых загадочных болезней, 80.31kb.
- Лекция по общей хирургии. Тема: кровотечения. Синдром двс, 72.6kb.
- Синдром хронической усталости, 29.06kb.
- Метаболический синдром (синдром Х) «болезнь цивилизации», 159.83kb.
- Теперь он присылает мне смски с завидным постоянством, с регулярностью два раза в день, я даже начала их ждать.
- А что Вадим? Он знает?
- Меня это не заботит, если бы он хоть сколько-то мной интересовался, то, возможно, уже бы заметил. Но ему абсолютно плевать на меня, он всецело поглощен свой жизнью, своими планами, своими поездками, любовниками и любовницами. Моя жизнь – это бестолковая трата времени черт знает на что. Наши с Вадимом жизненные пути пролегают параллельно, не пересекаясь ни в одной точке, кроме, пожалуй, общего бара и кухни.
- Мне кажется, он в тебя влюблен, я чувствую.
- Кто? Вадим?
- Да нет, этот Андрей. Все-таки, я немножко мужчина, и точно знаю, на такие пируэты способны только влюбленные самцы, - с улыбкой произнес Витя, нетерпеливо ворочаясь на больничной койке. Последние несколько часов он был подсоединен к капельнице. Накануне Карамзин попросил меня составить ему компанию, пока он будет отбывать свой ежедневный больничный церемониал. Я не могла отказать в такой мелочи, в результате, мы все утро провели за сплетнями и болтовней.
- Меня пугает эта таинственность, зачем он говорит дурацкими загадками? Он ничего конкретного не предлагает, не объясняет, не обещает, за исключением того, что «скоро все будет очень хорошо». Если честно, меня раздражает неопределенность, непонимание того, чего я хочу от этих отношений, и главное, есть ли они вообще, эти отношения.
- Отношения определенно есть, только ты чего-то не знаешь. Я думаю, скоро нам откроется вся подноготная «Темного рыцаря».
- Лучше бы он оказался светлым рыцарем, - рассмеялась я.
- Светлые не так интересны, - с улыбкой заметил Витя.
- Я знаю, что ты не тот человек, которому уместно жаловаться, но я так устала. Мне тягостно находиться в доме, где я вынуждена жить, меня тошнит от мысли, что мне нужно туда возвращаться, я готова шляться где угодно, только бы не идти домой! Мой круг общения – пустоголовые куры, зацикленные на салонах красоты, тряпках и силиконе, да мажоры-наркоманы! Кому объяснить, в какой я западне, еще и оказаться в ней по собственной глупости!
Витя несколько секунд смотрел в одну точку, машинально поглаживая меня по руке.
- Как тебе кажется, эта история с той убитой девицей улеглась в памяти участников? Может быть, об этом все давно забыли, и ты сможешь спокойно отделаться от Вадима.
- Я сомневаюсь, дорогой мой. Срок давности преступлений истекает через двадцать лет, а не через три месяца. Сейчас все спокойно: Вадим держит меня на крючке, эти сволочи вообще не в курсе, что я что-то знаю, поэтому такая тишь да гладь. Стоит мне начать шевелиться, как все тут же всплывет на поверхность, и я окажусь в опасности. Мне становится очень страшно, когда я думаю об этом. Я загнала себя в золотую клетку на несколько лет. Еще, иногда я думаю, что Вадим наврал, когда пообещал развестись со мной через два года. Боюсь, что по прошествии двух лет, он никуда меня не отпустит.
- Так не может продолжаться, от тебя скоро останутся одни глаза и кости. Ты хоть что-то ешь?
- Да ем я, ем! Не превращайся в мамашу. Моя худоба – это все нервы.
- Расскажи обо всем своему новому поклоннику. Вдруг он поможет, - предложил Витя.
- Да ну, перестань, чем сможет мне помочь этот окрыленный романтик, стихотворение посвятит?
- Может, ты преувеличиваешь, и все не так ужасно. Но ведь что-то хорошее с тобой произошло за последнее время?
- Хорошее? Дай подумать. Да, пожалуй, хорошее произошло – я взяла автограф у Патрисии Каас и Тома Джонса на частной вечеринке у какого-то банкира.
- Перестань! Я серьезно!
- Я тоже серьезно. Витя, поверь мне, весь этот чертов блеск, за ним ведь ничего нет, одна пустота. Словно картонный кукольный домик со стенами, окрашенными в яркие цвета, только с одной стороны, пластмассовое счастье под стеклянным колпаком. С виду роскошная штука, на практике - все зыбко. Зачем иметь сто одно платье, если ты в каждом из них себя ненавидишь?
- Не знаю, я не ношу платья! – прыснул Витя.
- Иди к черту!
Мы рассмеялись. Карамзин всегда умел разрядить обстановку.
- Кирюша, не знаю, чем тебе помочь. Ты всегда можешь мне пожаловаться, не стесняйся моего плачевного состояния. Врачи говорят, что лечение новым канадским препаратом дает какие-то результаты, так что сколько-то я еще протяну.
- Не говори так, ты будешь жить долго.
- Несомненно, как скажешь, любовь моя.
Витя обнял меня левой рукой и прижал к себе, в правую руку была воткнута капельница.
- После твоих процедур поедим мороженого, - предложила я.
- Мне не особенно можно злоупотреблять мороженым, а то схвачу воспаление легких.
Мое сердце сжалось. Здоровье стремительно покидало моего друга. И, как это ни страшно, я тоже ничем не могла ему помочь.
- Значит, поедим взбитых сливок, они похожи на мороженое, только теплые.
- Договорились, - улыбнулся Витя.
Я смотрела в окно больничной палаты, из которого открывался вид на унылый внутренний двор. Дворник усердно собирал опавшие желтые листья металлическим веником. На давно некрашеной скамейке сидели две древние седые бабушки, кутаясь в одинаковые серые оренбургские шали, судя по количеству дыр, сильно изъеденные молью.
- Друг, ну где же человек бывает счастлив? Раньше я была не счастлива, теперь еще более не счастлива, и кто вообще счастлив?
- Человек счастлив там, где его любят и где любит он, все остальное – хрень собачья. И еще, счастье - состояние фрагментарное, а не перманентное, приходит от случая к случаю.
- Друг, это классическая и давно устаревшая версия, другие есть?
- Других нет, а классика всегда в моде, особенно, клетка и продольная полоска.
- Иди к черту!
- Сама иди, заметь, в первый раз я стерпел твое хамство! Ты чего, мне казалось, тебе нравится полоска, - продолжал ерничать Витька.
- Ну тебя, мне нравится поперечная.
- Поперечная полоска постепенно тоже становится классикой, - деловым тоном заметил Витя.
- Отстань!
- Как скажешь.
- Мечтаю о полосатом диване на свою кухню в бабушкину квартиру.
- Диван – лучше в клетку, - в Витиных глазах заплясали чертики, и он громко рассмеялся.
Я улеглась на кровати рядом с Витей и положила голову ему на плечо. Так мы пролежали молча около получаса.
***
- Чем занимаешься? – бодрый голос Дины, со всей очевидностью предрекал веселый вечер и ночь.
- Ничем особенным, - промычала я. Если честно, я стирала руками, но не могу же я признаться в таком злодействе девице от Gucci! Gucci и ручная стирка носков – несовместимы, как пальмы и Рейкьявик. Зачем я стирала, спросите Вы, а может и не спросите, а я все равно скажу: потому что у меня появилась огромная потребность сделать хоть что-то полезное. Кстати, за последнюю неделю, я пожертвовала пять тысяч долларов со своего счета, точнее, со счета Вадима, на нужды детского дома, а еще стала кормить дворовых собак два раза в день, и теперь вот решила носки постирать. Со всей ответственностью могу заявить, что неделя прошла не бездарно.
- Какие планы на вечер?
В переводе с языка Дины это означало следующее: может, закатимся в клуб с ребятами с ночевкой?
Если честно, мне не особенно хотелось куда-то выдвигаться, но сегодня вечером должен был вернуться Вадим, и оставаться дома хотелось еще меньше.
- Никаких особенных планов, я в твоем распоряжении на сто процентов! Готова к подвигам, можно сказать.
- Вот и отлично! Клуб «Рубироид» в десять.
Мне показалось, что я ослышалась.
- Дина, а ты не ошибаешься? Рубироид – это материал, из которого делают крыши домов, подумай хорошо, вряд ли так могли «ночник» назвать.
У Дины вообще было плохо с памятью, и, как следствие, с именами и названиями. В трубке повисла пауза, Дина чем-то активно шуршала.
- А, да, ты права, клуб называется «Рубикон». Там будут Валера с Ритой и вся остальная банда.
Откровенно говоря, я не особенно помнила, кто такие Валера с Ритой, а уж про «остальную банду» и говорить нечего.
- Отлично, уже собираюсь - бодро отозвалась я, как будто перспектива встречи с этими неизвестными мне людьми действительно меня обрадовала. Вообще, за последнее время я отлично научилась лицемерить и врать. Скажу больше, я уже перестала отличать ложь от правды.
Прошла целая неделя с момента получения мной последнего смс сообщения от Андрея. Он куда-то пропал, я ему тоже не писала, опасаясь демонстрировать привязанность, еще из страха показаться влюбленной дурой. Наверное, он передумал или ему подвернулась другая, более интересный объект для изучения и покорения. У меня снова было плохо на душе, но так как я уже привыкла к подавленному состоянию, не особенно удивилась его возвращению. Ведь хорошие вещи случаются редко и почему они должны происходить именно со мной, в конце концов, ничего хорошего для Вселенной я не сделала. Но из-за того, что в душе успела зародиться слабая надежда на что-то хорошее, хоронить эту самую надежду было вдвойне болезненно. Наверное, это можно было сравнить с выкидышем долгожданного ребенка.
Ну, сколько можно о грустном? Давайте ни о чем! Как в старом еврейском анекдоте.
Я надела очень короткое платье на бретельках, черное с розовым – отличное сочетание и розовые лодочки на очень высоких каблуках. Короче говоря, весь мой внешний вид кричал о том, что я претендую на победу в номинации «Мисс Эпатаж». Это все из-за того, что я в очередной раз почувствовала себя преданной и разочарованной, мне снова сделали больно. В такие моменты хочется стать плохой и безразличной, чтобы все было нипочем. Что ни говорите, а в очередной раз хоронить надежду на любовь всегда больно.
****
Вечер обещал стать незабываемым. «Незабываемым» на языке клубно зацикленных отморозков означает «стандартно насыщенным». Ночное заведение «Рубикон», в принципе мало, чем отличалось от своих братьев: хороший ди-джей, виртуозные бармены, мягкие диваны и много кокаина.
Ребята из компании Дины показались мне знакомыми, мы с ними уже веселились однажды, хотя где и когда вспомнить не удавалось. Я машинально улыбалась, не испытывая никакой радости, что-то пила, много говорила, потом сидела на коленях у симпатичного парня, лицо которого тоже казалось мне смутно знакомым, после чего мы пошли в женский туалет и он угостил меня порошком.
Потом мы еще что-то пили, и еще порошок, снова порошок, опять порошок. Парня, кажется, звали Игорем, похоже, он был знакомым Дины, а может, и нет. Он сказал, что ему нравится мое платье, потому что оно очень короткое. Потом мы занимались сексом на заднем сидении его автомобиля, и снова порошок. Нам было весело, мы все время смеялись. Потом я оказалась у него дома, мы снова занимались сексом везде: на кровати, на полу, на столе.
Через несколько часов мой друг отключился прямо на ковре, а я лежала и плакала навзрыд, как маленькая. В последний раз я так плакала в третьем классе, когда мне поставили двойку по литературе, за то, что я подсказывала подружке. Но я ведь знала все ответы на отлично, а мне поставили двойку, это же так несправедливо! Из носа непрерывно текла кровь, несколько капель упало на пушистый светлый ковер моего очередного друга. Я увидела себя со стороны: поломанная кукла с растрепанными волосами, и черными тенями под глазами из-за размазанного макияжа.
Ну, надо же! Это уже не двойка по литературе, это жизнь, жизнь просыпается сквозь пальцы. Необратимый процесс морального разложения и физического распада. Зачем я сейчас об этом думаю? Нельзя об это думать, иначе с ума сойду. Изо рта потекла тоненькая струйка крови, я случайно прокусила губу. Мне так больно, меня тошнит. Я потрогала за руку моего друга, но он ничего не почувствовал.
Сильный порыв ветра распахнул окно и сорвал тонкую ажурную занавеску. В комнату ворвался влажный холодный воздух. Мне стало так холодно, может, я умираю? Я не чувствую свои пальцы ног, меня тошнит. Не могу поднять голову, она такая тяжелая. Все плывет, становится так красиво. Хочу, чтобы всегда было так красиво. Это рай или просто не качественная видеопленка? Кино без звука. Люблю кино без звука, оно наивное. Кто-то трогает меня за руку и что-то кричит, ну зачем вы кричите? Мне так больно, холодно, больно, холодно, больно. Замолчите! Я не могу больше этого слышать! Трудно шевелить губами, они такие сухие, как же попросить замолчать этих людей? Что они делают? Не трогайте меня! Меня рвет. Ну ладно, трогайте, если Вам так угодно. Я все равно не могу пошевелиться, все мышцы сковало. Яркий свет. Может это действительно рай? Значит скоро чистилище? Какой-то седой человек с бородой, это Бог? Жаль, что раньше я в Него не верила, теперь как оправдаюсь? Белая лестница, столько дверей. Что я здесь делаю? Куда мне нужно зайти? Где указатели? Почему никого нет? Где же все? Да это же мой школьный двор, а вот и я, с чешским малиновым рюкзаком. Я плачу? Не плачь, это же ерунда. Услышь меня! Двойки всем ставят, забудь. У меня кровь из носа, почему тушь размазана? Почему я накрашена, мне же девять лет, или сколько? Я сижу на качелях, легко раскачиваюсь, отталкиваясь ногой о землю. Мне хочется летать! Остановись! Ты можешь разбиться. Раскачиваюсь все сильнее, соскальзываю с качели и падаю на землю, мое лицо в крови, мне больно, мне холодно, очень тошнит, внутри все болит. Ну, где же все? Кто-то трясет меня за плечи. Оставьте меня, мне и так плохо, все болит. Простите меня! Больше не хочу. Хватит. Сколько одежды, сколько обуви! Какой огромный шкаф! Это все мое? Какой восторг! Все в грязи, почему вся одежда такая грязная? Больше не могу, больно, внутри все болит, ноги мерзнут, укройте меня! Дайте одеяло! Роскошный синий автомобиль с бежевым салоном, да он же мой! Я лечу на огромной скорости, меня никому не догнать. Сильнее давлю на педаль газа, картинки за окном превратились в сплошную разноцветную ленту… красиво. Так красиво! Мне очень холодно. Почему я в одном нижнем белье? Где моя одежда и обувь? Белая простынь… пустая кровать рядом. Я еду на огромной скорости. На пассажирском сидении валяется выпуск журнала Glamour, черная шелковая сумочка Dior на золотой цепочке и рядом чешский малиновый рюкзак с утятами. Откуда он здесь? Я ходила с ним в школу, когда была маленькой. Темно… Так темно, свет удаляется, превращается в белую точку, больше нет холода и боли, ничего не чувствую… конец.
Глава 28
Потрескавшийся потолок, грязно-желтые стены, старая деревянная дверь, многократно окрашенная белой краской, треснувший умывальник, сломанная прикроватная тумбочка и стул без спинки. Я лежала под простыней, одетая в рваную больничную пижаму. Рядом стояла застеленная кровать с подушкой-парусником.
В палате был полумрак. Я не могла определить, сколько сейчас времени – то ли светает, то ли смеркается. Что я здесь делала? Темно…
- Ты могла умереть, тебя еле спасли, - послышался знакомый голос, - я принес твою одежду.
Я открыла глаза, и увидела Андрея.
- Что ты здесь делаешь? – предложение далось мне с огромным трудом. Голосовые связки ослабли и болели от каждого мизерного напряжения.
- Вопрос лучше поставить иначе: что ты здесь делаешь?
Андрей присел на предмет, некогда напоминавший стул, и закурил. Я отвернулась к окну, оно оказалось очень грязным. За окном становилось темнее, значит, смеркалось, пронеслось у меня в голове. На фоне серого неба проносилась стая ворон. Черные птицы громко каркали, кружа над соседним домом. Мне не хотелось ни о чем думать – лень. Зачем он сюда пришел? Что ему нужно? Мне холодно, почему меня не укрыли одеялом?
- Вадим попросил забрать тебя, - снова послышался голос Андрея.
- Вадим? Зачем?
- Не хочет, чтобы в прессу просочилось, - Андрей глубоко затянулся сигаретой, длинный кончик пепла отвалился и упал на старый больничный линолеум.
- М-м-м-м, это весомая причина. Я не хочу никуда идти. Оставьте меня в покое.
Андрей подошел к окну и выбросил недокуренную сигарету.
- Кира, потерпи еще немного, я прошу.
Я перевела взгляд на Андрея, это движение тоже далось с трудом. У меня не было сил задавать вопросы или строить гипотезы. Я просто хотела оказаться нигде и прямо сейчас. На узкий подоконник моей палаты приземлилась ворона и застучала длинным клювом в треснувшее стекло. Я закрыла глаза. Какой сегодня день недели?
- Сколько я здесь нахожусь?- последнее предложение я произнесла шепотом.
- Около недели, - Андрей заламывал себе руки и выглядел виноватым.
- Долго, а почему Вадим решил забрать меня только сейчас?
- Раньше врачи не разрешали, а теперь опасность для жизни миновала, слава Богу.
- Опасность миновала, говоришь? Это, наверное, хорошо, - я прикрыла глаза, они стали уставать от слабого света настенного светильника.
- Я помогу тебе одеться, мы поедем домой.
- Домой? Куда домой?
- К Вадиму. Его сейчас нет, но он нанял тебе сиделку, она будет помогать.
- Сиделку… Нанял сиделку. Будет помогать, - зачем-то повторила я.
Андрей помог мне одеться, закутал в зеленый плед и повел прочь из палаты. На этаже, возле лифта седая старая баба в грязном рваном халате махала шваброй и смотрела на меня с ненавистью.
- Умирать она вздумала. Ишь, ты подумай, несчастные какие! – ворчала баба себе под нос, - пожила бы с мое в однокомнатной квартире всемером, на зарплату уборщицы, - посмотрела бы на нее.
Андрей завел меня в лифт и закутал плотнее в плед.
- Не обращай на нее внимания, просто старая злобная тетка.
- Я не обращаю, мне все равно.
Андрей обнял меня и крепко прижал к себе.
- Прости меня. Скоро все наладится.
- Хорошо, как скажешь, - отозвалась я с полным безразличием.
Двери лифта раскрылись, Андрей повел меня к своей машине и усадил на пассажирское сиденье. Первые легкие снежинки, падающие из темно-серых туч, неспешно ложились на асфальт и сразу таяли. Я высунула руку в окно и несколько белоснежных льдинок упали на мою ладонь, окропив кожу приятной влагой. Я провела влажной рукой по сухой коже лица и ощутила нечто похожее на радость.
До моего сознания откуда-то издалека донесся звук заведенного двигателя, автомобиль неслышно тронулся с места, я задремала.
Через две недели, проведенных мной в полусознательном состоянии, я, проснувшись в полвторого, решила вдохнуть свежего морозного воздуха, и попытаться вернуться к жизни. Приталенная бежевая дубленка, клетчатый шарф, черный берет и коричневые замшевые сапоги придали мне сходство с французской студенткой художественной академии. Серый оттенок кожи и круги под глазами добавляли сходства с представительницами богемной интеллигенции, из тех, что мало едят, много пьют, много курят, и верят в свою гениальность, не смотря ни на что.
По пути в парк я закурила, но одна единственная затяжка чуть было не свалила меня с ног, я немедленно выбросила сигарету. В голове стало мутно, на душе, как обычно – скверно. В моем положении было одно очевидное преимущество: трудно было чувствовать себя хуже, чем чувствовала себя я, следовательно, я достигла предела плохого самоощущения и бояться больше нечего.
Небо было серым, именно того, классического серого оттенка, с описания которого любили начинать свои романы английские классики. Я присела на обледеневшую скамейку, мне стало холодно, но мне было все равно. Мимо парковой зоны иногда проезжали автомобили, нарушая звенящую тишину, и прерывая мой внутренний диалог с собой. Иногда мое внимание привлекал шелест сухих листьев, безжизненно висящих на облысевших деревьях, иногда – лай собак, и еще каких-то редких звуков, идентифицировать которые мне не удавалось.
Напротив меня, метрах в пятидесяти, стояла красная палатка, с логотипом «Coca Cola», из которой доносился чудесный аромат сваренного кофе. Я порылась в карманах и нашла тридцать рублей мелочью. Этого должно было хватить на кофе в парке. Еще несколько мгновений я сидела и наблюдала за людьми, которые покупали кофе, и отходили от палатки с одноразовыми стаканчиками в руках, от которых исходил ароматный пар. Продавщица кофе на секунду представилась мне доброй феей, раздающей любовь и тепло. В этом было что-то обыденно-волшебное, а может, мое сознание все еще было замутнено от недавнего приключения, чуть было не стоившего мне жизни. Какой-то розовощекий ребенок в красной вязаной шапочке сосредоточенно сосал оранжевый леденец на палочке, позади шли его родители, они поедали хот-доги и пили колу, отец семейства одной рукой держал поводок, на котором бодро вышагивала собака типично американской породы. По всей видимости, день был выходным, может суббота? Настоящая семейная идиллия, пронеслось в моей голове циничное замечание. Мне захотелось отвернуться, и я отвернулась. Я поймала себя на мысли, что не знаю, какой сегодня день недели, и мне все равно. Ощущение абсолютной бесполезности и ненужности позволяло полностью оторваться от общественной жизни, следовательно, следить за числами календаря и днями недели, тоже необходимым не представлялось.
Я вдохнула влажный, очень холодный воздух полной грудью и на секунду прикрыла глаза. Этот глоток воздуха был чистым, и это было единственное чистое во мне. Он был чем-то девственно-прекрасным и настоящим. Может сходить в церковь, пронеслось в моей голове. Да ну, что я скажу Господу, он однозначно будет мной не доволен. Мысль отпала сама собой.
- Замерзаете? – донеслось откуда-то из реальности. Я подняла голову, прищурившись из-за яркого солнечного света, и встретилась взглядом с симпатичным мужчиной, на вид, лет тридцати трех. Он улыбался как-то очень открыто, по-доброму и протягивал руку для приветствия.
- Егор, так меня зовут, - парень зачем-то решил пояснить, что Егор – это имя, а не сорт сосисок или винограда, забавно.
- Кира, - я тоже протянула руку, и наши вязаные перчатки жарко поздоровались.
- Я вот тут собаку выгуливаю. По субботам мы с Шилой всегда здесь прогуливаемся часа два.
- С Шилой?
- Так зовут мою собаку.
- А-а.
Стоит отметить, парень совершенно точно обладал шармом и обаянием. Нет, красавцем его назвать трудно, но что-то в нем определенно было. Четко очерченные губы, нос с горбинкой, выразительные серо-голубые глаза, рост выше среднего, спортивное телосложение. Волос было не видно, факт наличия или отсутствия шевелюры скрывался под серой вязаной шапкой с логотипом Puma.
- Вы тоже любите здесь бывать?
- Я? Да нет, не очень, просто выбралась прогуляться. Надоело дома стены рассматривать.
- Ах, ты моя хорошая! Иди ко мне, - я удивленно посмотрела на парня. Оказывается, сказанное было адресовано огромной собаке породы доберман, которая деловито уселась в двух метрах от нас и, кажется, не собиралась слушаться хозяина и с места не двигалась.
- Моя Шила, - представил мне свою собаку новый знакомый.
- Очень приятно, - отозвалась я.
- Шила, гулять, - молодой человек сделал какой-то неопределенный жест рукой, после чего собаки и след простыл.
- Вы дрессировщик собак?
- Кто, я? Да нет, просто заядлый собачник. Моя жена не разделяла моей любви к собакам. Бывшая жена, - быстро добавил Егор, нарочито внимательно всматриваясь вдаль. Я поняла, что он просто прячет глаза, не желая развивать им же поднятую тему.
- Я подумываю кофе выпить, не желаете составить мне компанию? – я решила свести разговор к нейтральной, ни к чему не обязывающей болтовне.
- Хорошая мысль, не откажусь от горячего, сегодня как-то зябко.
Мы подошли к киоску с кофе, Егор предложил угостить, я не стала отказываться, тем более, мне было приятно его внимание и небольшая забота.
- А чем Вы в жизни занимаетесь, чем-то связанным с модой?
Я решила, что он шутит, или пытается беззлобно меня подколоть.
- С чего Вы взяли?
- Да ни с чего, просто мне почему-то так показалось.
- Нет, модой я интересуюсь исключительно в потребительских целях. По образованию я журналист, сейчас не работаю.
Мне почему-то стало неудобно признаваться Егору в том, что я замужем. Да и вообще, говорить о себе мне не хотелось, в моей жизни не было ничего такого, чем стоило бы гордиться.
- До недавнего времени я работала копирайтером.
- Какое-то непонятное заграничное слово, по-русски это что означает?
- Писала тексты и слоганы для рекламных роликов и тому подобному. Собственно, даже руководила отделом в рекламном агентстве.
Надо же, только сейчас я поняла, что это хорошо звучит, почему я раньше так не думала?
- Не может быть, стало быть, Вы тоже писатель?
- Да ну, «писатель» - слишком громко сказано. Так пописывала тексты. А Вы? Чем вы на жизнь промышляете?
- А я – писатель. Пишу о проблемах своего поколения. Егор Заречный, может, слышали?
- К сожалению, нет. Но теперь обязательно куплю что-нибудь из Вашего. Как называется Ваша последняя книга? Начну с конца.
Егор улыбнулся.
- Я бы не хотел, чтобы Вы читали. Мне кажется, по моим книгам нельзя составить объективного представления об авторе. В них много вымышленного и напыщенного. Я совсем не такой.
- А какой Вы?
Егор задумался.
- Не знаю, предлагаю окружающим судить о себе. Взгляд со стороны всегда объективнее. Но с моими персонажами у меня определенно мало общего. Я пишу то, что продается.
Я размешала сахар в стаканчике, облизала пластмассовую палочку и сделала маленький глоток терпкой обжигающей жидкости. Мне стало очень хорошо, захотелось зажмуриться от удовольствия. Пошел снег, я почувствовала, как несколько снежинок упало мне на нос и моментально растаяли. Егор смотрел на меня молча, слегка улыбаясь.
- У Вас что-то произошло, в Вас ощущается какая-то надломленность. Я, конечно, мало Вас знаю, но у меня создается впечатление, что Вы не всегда такая, как сейчас. Не удивляйтесь, это профессиональная привычка наблюдать за людьми и делать выводы. Так, что, я не ошибся?
От его замечания по моему телу прошел озноб. Мне совершенно определенно не хотелось обсуждать меня и события моей жизни с посторонним человеком.
- У Вас создалось ложное впечатление, я такая же, как обычно.
Я постаралась улыбнуться как можно искреннее и шире в подтверждение своих слов. Новый знакомый внимательно посмотрел на меня, никак не комментируя мой ответ.
- Знаете, мы с Вами так хорошо поболтали, если захотите повторить – можем созвониться и договориться еще раз попить кофе в парке.
С этими словами Егор достал сотовый телефон.
- Продиктуйте свой номер, я Вам позвоню, и Вы запишите мой номер. Когда Вам будет удобно созвониться?
- Мне? Да, собственно, в любое время, по большей части, я свободна.
- Вот и отлично.
Мы обменялись телефонами, после чего Егор подозвал свою собаку и помахал мне рукой на прощание, я помахала ему в ответ. Когда новый знакомый оставил меня наедине с собой, я ощутила очень сильную головную боль и слабость. Нужно было возвращаться домой. Точнее, в то место, где мне приходилось жить. Сейчас я могла мечтать только о постели и тишине. Я не знала, хочу ли, чтобы Егор мне позвонил или не хочу. Вообще, я стала бояться мужчин, даже самые приятные и симпатичные не вызывали у меня доверия. Я опасалась нового предательства или самообмана, дурацких иллюзий, заранее обреченных на провал. Мне хотелось спрятаться от всех, никого не видеть, ни с кем не разговаривать. А вдруг, я и в этом себя обманываю? Чего же все-таки я хочу? Что мне нужно понять, чтобы начать хотеть правильных вещей, и что есть правильные вещи?
***
- Где Вы были все утро? Мне оставили инструкции касательно Вашего распорядка дня. Выходить из дома Вы будете только в моем сопровождении. Ваш муж озабочен Вашим состоянием и опасается усугубления.
Моя сиделка Глафира Ксенофонтовна имела большое сходство с надзирательницей из фашистского лагеря для евреев. Огромный рост, грубые черты лица, мужской голос, мужская обувь. Именно такого персонажа не хватало в моей жизни для полного и абсолютного счастья. Теперь все мои действия и передвижения должны были быть санкционированы вот этой бабой из дурацкого фильма про немцев.
- Как долго Вы собираетесь за мной следить? – мне не хотелось спорить или ругаться, вообще-то, мне было плевать на эту тетку, но для вида следовало продемонстрировать возмущение.
- До тех пор, пока Вам не станет лучше, и Вы начнете отвечать за свои поступки.
- Хм, интересно, а кто Вам сказал, что я за них не отвечаю? – я прошла в комнату прямо в обуви, бросила дубленку на диван, уселась в кресло, и с наглым видом закинула обе ноги на подлокотник.
- Ваш муж сказал мне, что Вы пытались покончить жизнь самоубийством и Вас еле спасли.
Она что, собиралась меня связать или запереть в ванной?
- Вам сообщили неверную информацию, никаких попыток самоубийства я не совершала. Просто немного с порошком в клубе перебрала, не стоит беспокоиться, отдыхайте, - я закурила. На этот раз сигарета пришлась кстати, - и что, позвольте спросить, будет входить в Ваши обязанности, пока мы с Вами будем переживать вынужденное соседство?
Тетке явно становилось не по себе, а я получала удовольствие от ее смущения и неудобства.
- Интересно, как Вы планируете установить, что мое состояние нормализировалось, Вы врач?
- Нет, я медсестра и профессиональная сиделка.
Я затянулась сигаретой и отвернулась к окну. На улице пошел сильный снег, это было приятно и мило. Все деревья моментально приоделись в белые шубки, а соседний дом стал напоминать декорацию из голландской сказки.
- Идите к черту, Вы мне не нужны. Ваше присутствие неуместно, - я сделала последнюю затяжку сигаретой и с силой раздавила окурок в пепельнице, - я иду спать, а Вы убирайтесь из этого дома, надеюсь, я понятно выражаюсь.
Я встала, прошла в спальню и заперлась. Мне безумно хотелось повысить себе настроение небольшой порцией кокаина, совсем небольшой, но у меня не было ни грамма, Вадим, а может, эта тетка, забрали из моего ящика в столе все запасы любимой дури. Слава Богу, был еще бар.
Французский бурбон с колой – неплохая альтернатива любимому кокаину. Коричневая жидкость благородного оттенка согревала душу. Через четверть часа, я почувствовала себя уверенно, и все горести жизни отошли на второй план. Теперь меня занимали планы на вечер больше, чем планы на всю дальнейшую жизнь. Нет, скажу точнее, планы на вечер занимали меня куда больше, чем парниковый эффект, глобальное потепление, политическая ситуация в стране и в мире, и мой собственный завтрашний день. Приятное знакомство с Егором, почему-то оставило неприятный осадок. Я заранее обвиняла его в предательстве, невнимании, безразличии. Егор был ни в чем не виноват, мне просто больше не хотелось верить.
Мне позвонил Витя, поинтересоваться, как у меня обстоят дела. Ему ничего не было известно о моем кокаиновом отравлении, а я не хотела ничего рассказывать своему другу, своему единственному настоящему другу. А вдруг, он от меня отвернется и больше не захочет со мной общаться? Впервые за все время его болезни я не спросила о его самочувствии. Мне было по-настоящему все равно, и вообще не хотелось ни с кем разговаривать. Только я и французский бурбон. Ну, может еще МТV, махровый халат и планы на вечер. Может выдернуть Дину и каких-нибудь ее знакомых в «Моцарт», говорят, неплохое заведение. Отличная кухня, VIP-тусовка, круглосуточное обслуживание. Идея начинала мне нравиться.
Мои размышления прервал телефонный звонок. Я вздрогнула, услышав знакомую мелодию. Звонил Вадим. Его тон разговора не предвещал благоприятного развития событий.
- Ну что, оклемалась? Надеюсь, больше таких выходок не будет, мне это очень не понравилось. Я планирую урезать твое содержание, больше никакого свободного распоряжения кредитной картой, только самое необходимое.
- Я…
- Замолчи! Я не советуюсь с тобой, я ставлю тебя в известность. Мне не подходит жена, которая на себя руки накладывает, такая жена меня компрометирует, а мне это совершенно ненужно. Мне казалось, мы обо всем договорились. Я надеюсь, тебе хватит одной недели, чтобы оклематься от своих привычных загулов, мы едем в Штаты к губернатору Оклахомы. Это важно, ты должна быть в форме.
Этими словами Вадим закончил телефонный монолог, в который мне не удалось вставить даже междометие. Я с грустью смотрела на свою гардеробную, полную дизайнерских шедевров. Внезапно, меня вырвало, прямо на ковер. Тошнота наступила так внезапно, что я не успела сориентироваться и добежать к раковине. Я немного подумала и прополоскала рот бурбоном, проглотив пару глотков. Сильное жжение в горле вызвало повторную рвоту. Кто бы мне сказал, что я буду блевать французским бурбоном на персидский ковер – ни за что бы не поверила. Из глаз потекли слезы, а тело содрогнулось от гортанного смеха.
- Кира, откройте, немедленно откройте двери!
Моя сиделка пришла в волнение, и пыталась выбить двери своим исполинским бюстом. Меня не волновали ее переживания, я даже не думала пошевелиться с места.
- Кира, что Вы там делаете? Я сейчас вызову скорую помощь.
Интересно, подумала я, а что сделает Вадим, если я не оклемаюсь за неделю до поездки в Штаты? Может, заменит меня новой женой или просто убьет меня за ненадобностью, или запрет на чердаке до скончания дней?
- Кира, откройте!
Большая тетка орала во все горло, налегая на двери всем весом. Я прекратила смеяться, истерика отступила, теперь я тупо смотрела на двери, которые готовились сорваться с петель под напором моей тяжелой сиделки.
- Немедленно откройте! – доносилось через дверь.
Внезапно, ожил мой телефон.
- Кирюша, приезжай, пожалуйста. Очень прошу, - прошептала Ира в телефонную трубку. Я едва различила Ирины слова, тетка за дверью орала все громче.
- Что с тобой? Что случилось? Я сейчас буду, только не отключайся, объясни толком, тебе плохо?
Ира не отвечала. Я посмотрела на трубку сотового телефона, она погасла. Ира отключилась и больше не слышала меня. В душу закрались нехорошие предчувствия. Я переступила через лужу своей блевотины на ковре, и пошла к двери. Ручка двери расшаталась и легко поддалась от нажима моей руки. Я распахнула двери. Глафира Ксенофонтовна стояла вся в мыле, ее красное лицо напоминало задницу обезьяны.
- Что Вы себе позволяете? Да как Вы мо…
- Послушайте, меня там вырвало, уберите. Я скоро буду.
- Вы никуда не пойдете.
- Да что Вы?
Я схватила дубленку, сумку, ключи от машины и выбежала из квартиры. Тетка погналась за мной, она оббегала меня спереди и пыталась преградить дорогу. Я просто обходила ее стороной и следовала к лифту.
- Я позвоню Вашему мужу, он Вам покажет. Хорошо бы морду в кровь разбил, чтобы неповадно было, другого ты не заслуживаешь, избалованная сучка. В роскоши она утопает и все ей мало.
- Можете уже звонить. Не теряйте времени на бессмысленную физкультуру и примитивные тексты, звоните, чем раньше – тем лучше.
С этими словами я зашла в лифт, двери за мной закрылись.
Я неслась к Ирке на скорости сто километров в час, рискуя разбиться, я знала, с ней произойдет что-то ужасное, если уже не произошло. Мелкий налипающий снег, который сыпал как из ведра всю вторую половину дня, сделал асфальт проезжей части лучшим плацдармом для автокатастрофы. Меня заносило, зимняя резина не справлялась со снегом и скоростью. Снег налипал на лобовое стекло, понижая видимость в три раза. Только бы успеть вовремя к Ире, стучало в моей голове, только бы успеть. Наконец, показался первый дом Нахимовских новостроек, здесь жила Ира последние четыре года в четырехкомнатной квартире, площадью сто пятьдесят квадратов.
Я поднялась на пятый этаж бегом по лестнице, от страха и нетерпения не смогла дождаться лифт. Он, как назло, стоял на последнем этаже. Несколько раз позвонила в двери, но ответа не последовало, мне никто не открывал. Я позвонила еще два раза, снова тишина.
Я потрогала дверную ручку, дверь поддалась и открылась. Оказывается, она не была заперта на ключ.
- Ира, я приехала, - громко произнесла я, ответа снова не последовало. – Ира, ты где?
Свет горел во всей квартире, но подруга не отзывалась.
- Ир, ты где, это я, Кира.
Я ходила по огромной пустой квартире из комнаты в комнату. Мне никто не отвечал. Наконец, я наткнулась на что-то большое и мягкое. Сначала я решила, что это пуфик, но, разглядев предмет, лежащий на полу, я вскрикнула, «предметом» оказалась Ира. Она свернулась калачиком прямо на полу, сжавшись всем телом.
- Кирюша, - еле слышно прошептала подруга, - я не сразу поняла, он меня отравил, теперь уже поздно. Он хотел развод, я не давала, ему нужно было делить имущество, - голос Иры слабел с каждой секундой, - и вот он прислал ко мне убийц… наемников. Они пришли под видом курьеров. Сам он в командировке... уехал. Сволочь. Они все сделали так филигранно, - Ирины губы были белыми и сухими, она едва открывала рот, чтобы произнести следующее слово.
- Вызови скорую помощь, может, они еще успеют что-то сделать.
- Я…я сейчас… конечно, подожди, держись. Я сейчас…
Я продиктовала Ирин адрес тетке с бесцветным голосом из службы скорой помощи. На том конце мне пообещали приехать в течение двадцати минут. Я понимала, что у Иры нет двадцати минут, а может, и пяти. У нее начались судороги и приступы болей в животе, изо рта пошла пена, ее вырвало, она сильно закашлялась.
- Знаешь, я так глупо прожила жизнь, так мало, - Ира шептала совсем тихо, силы покидали ее с каждой секундой. Я присела на коленки, чтобы слышать ее.
- У меня ведь даже друзей никогда не было, я так хотела быть круче всех, и вот, я всех обошла, оказалась… оказалась впереди, да так, что рядом больше никого не было, пришла на финиш первая, меня никто не смог догнать. Так страшно… что же я наделала? Обними меня, хорошо? Так холодно…
Я гладила Иру по голове, она тихонько всхлипывала и хрипела, больше не могла говорить. Мне так хотелось заплакать, зарыдать, закричать, но не получалось выдавить даже маленькой слезинки, я была абсолютно опустошена, неотрывно смотрела на Ирин портрет в полный рост, висящий на стене гостиной комнаты. На портрете Ира стояла с гордо поднятой головой в роскошном темно-синем платье с глубоким декольте от Valentino. Она хвасталась, что этот портрет когда-то заказал Миша, ее муж, Никасу Сафронову.
Сейчас ее некогда гордая голова покоилась на моих коленях, я гладила ее по волосам. Ира больше не говорила, не кашляла и… не дышала. Она умерла.
Я сидела с остывающей Ирой на руках и раскачивалась из стороны в сторону. Ее волосы совсем запутались, лицо, запачканное рвотой и пеной, приобрело какой-то землистый оттенок, остекленевший взгляд смотрел в небытие. Я провела рукой по векам подруги и закрыла ей глаза. В мгновение ока Ира стала неузнаваемой. Говорят, что смерть меняет внешность человека в первые мгновения.
Скорая помощь приехала через двенадцать минут… констатировать факт Ириной смерти.
Теперь мне было безразлично, что сделает со мной Вадим. Только что я наблюдала один из вариантов развития наших дальнейших отношений. Он просто убьет меня, как убил Ирку ее благоверный, только чтобы не делить с ней имущество.
Я легла на кровати в спальне и свернулась калачиком. В огромной Ириной квартире, где больше никогда не будет самой Иры, отчетливо пахло смертью.
В памяти всплывали студенческие годы, наши с Ирой посиделки на кухне, мечты, общие компании, пикники с вином и бутербродами. Вот мы получили дипломы, выпускной вечер, мы сильно напились, нас провожали ребята. Не любовники – просто друзья. Никто еще не был богат, были только мечты, мечты о красивой жизни, большие амбиции, хорошие оценки в университете, первые предложения по работе.
Я заплакала. Наконец, появились слезы, принесшие облегчение. Я рыдала и кричала, из-за боли в груди я начала задыхаться, не могла сделать вдох. Каждый глоток воздуха давался с неимоверным трудом. К чему мы пришли? Когда мы ошиблись? Что сделали не так? Ира, прожившая всего двадцать восемь лет, последние пять из которых, были абсолютно пустыми, незначительными, ненастоящими. Только вещи, предметы, дорогие и не очень. Так вот оно какое, гламурное счастье!
Меня ожидала аналогичная развязка, у меня были все шансы последовать за подругой на тот свет, тем более, я была свидетелем преступления, а не просто вредной супругой, не дающей развод. Я лежала на кровати и всматривалась в темноту за окном. Надо же, какая темная ночь, ни единой звезды, ни луны, ни горящих поблизости фонарей. Все погрузилось во мрак. Деваться больше некуда.
Мне стало жалко родителей, которые все еще ждали внуков от моего брака с Вадимом, они ведь ничего не знали, я даже не смогу с ними попрощаться. Так захотелось обнять маму и папу. Снова очутиться в детстве, возле новогодней елки, или в школе за первой партой, или на нашей даче в Зареченске, куда мы каждую осень ездили собирать грибы, а может, в университете, вместе с Иркой, или на работе, на дурацком собрании. Так хотелось в прошлое, в какое угодно прошлое, только бы убежать из настоящего. Из этой квартиры, где холод сквозил из всех щелей, и куда вернется Ирин убийца, совершенно безнаказанно. Из квартиры Вадима, ставшей моей тюрьмой.
Внезапно пискнул мой сотовый. Пришло смс сообщение от Бриджит Нево. Я так удивилась, что даже на секунду отвлеклась от ужасных мыслей. Текст сообщения поверг меня в еще большее изумление, приятельница писала: «Кира, не возвращайтесь домой, уезжайте на несколько дней к друзьям или родителям, Вас не должно быть рядом с Вадимом хотя бы пару суток. Все объяснения – позже, не задавайте вопросов, не связывайтесь с Вадимом по телефону, все объяснит Андре при встрече. Всего Вам наилучшего, надеюсь на скорую встречу».
Я тупо смотрела на табло телефона, снова и снова перечитывая текст сообщения. Какое ей было до меня дело, что все это могло означать? Через несколько минут пришло еще одно сообщение, на этот раз от Андрея: «Кира, не возвращайся домой, все объясню позже, просто поверь и не задавай вопросов, скоро все тебе объясню. Андрей». Да что, черт возьми, происходит? Что за тайны? Испытывать судьбу в очередной раз желания не возникло, поэтому я решила переночевать у Вити, то есть у себя дома. Витя очень обрадовался моему звонку и с энтузиазмом отреагировал на мое желание приехать в гости.
За время моего отсутствия, машина остыла, ее сильно занесло снегом, в салоне было холодно и как-то жутко. Я включила печку и облокотилась на сиденье. Сигарет не было, а так хотелось курить и сделать глоток кофе. У меня закружилась голова, мое физическое состояние было на грани дефолта, я чуть не отключилась. Перед глазами плыла какая-то муть, мысли путались, я почти ничего не соображала. Тряхнув головой, я постаралась вернуть сознание в естественное для него место пребывания. Голова отозвалась резко наступившей мигренью, из носа хлынула кровь. Я утирала нос тыльной стороной ладони, кровотечение не останавливалось, вся рука была залита кровью. На светлой дубленке образовалось несколько бурых пятен, я теряла сознание.
- Тетенька, пожалейте, дайте десятку, очень кушать хочется, - послышался детский мальчишеский голос. Я подняла глаза и увидела уличного мальчишку лет десяти. Он прислонился к боковому стеклу всем телом и смотрел на меня молящими глазами. Я порылась в кармане и нашла завалявшиеся тридцать рублей. Опустив окно, я дала мальчишке несколько монет.
- Вам плохо, тетенька, у Вас кровь.
- Нет, все в порядке, уже проходит. У тебя нет закурить?
Мальчик порылся в кармане, достал смятую сигарету Marlboro и протянул ее мне. Я закрыла глаза и с удовольствием затянулась. Через пару секунд мальчишки и след простыл. Мне становилось лучше, я сфокусировала взгляд на дворниках, усердно расчищавших снег на лобовом стекле. Очень хотелось набрать номер Бриджит и задать ей несколько уточняющих вопросов, а именно, расспросить ее, что за чертовщина происходит. Но я убедила себя быть терпеливой.
Через открытое окно автомобиля в салон врывался ледяной воздух, на щеке оседал мелкий снег и таял, стекая за шиворот тонкого свитера. Приятное ощущение, давно не испытывала таких приятных ощущений.
Я ехала по Московской набережной, яркие огни города отражались в Москве-реке, образуя причудливые рисунки калейдоскопа на водной глади. Зрелище завораживало. На секунду мне показалось, что город раскрывает мне объятия, хочет как-то успокоить и приласкать, являя взору эти сказочные красоты, которых у Москвы немало. Обычно вредная столица казалась мне неимоверно приветливой и доброй в этот вечер злых сюрпризов. В поле моего зрения попал Храм Христа Спасителя. Фундаментальный и убедительный образец славянской архитектуры, в лучшем проявлении. Я снова задумалась, не пойти ли в церковь. В Храм Христа Спасителя не хотелось, слишком пафосный. В последнее время меня тошнило от пафоса. Я решила заехать в маленькую церквушку Святой Прасковьи. Когда-то меня туда приводила моя бабушка. В церкви всегда было тихо и спокойно, именно так должно быть в церкви. Меня ждал неприятный сюрприз: оказалось, церковь была на реставрации. Я решила было уходить, но заметила тусклый огонек в правом крыле прилегающего к церкви здания. Дверь в светлицу, не смотря на холод, была приоткрыта. Я постучала три раза и, не дожидаясь ответа, зашла. За столом сидели несколько человек – по всей видимости, рабочих, осуществлявших реставрацию церкви.
- Здравствуйте, извините, что отвлекаю, - сказала я, - церковь не работает?
Один из парней, сидящих за столом, повернул голову, и приветливо мне улыбнулся:
- Вообще-то не работает, но если Вам срочно – можем впустить.
Второй парень из троих неодобрительно посмотрел на первого, но промолчал, воздержавшись от реплик и комментариев.
- Не то чтобы срочно, просто хотелось зайти.
- Ну, раз захотелось – нужно зайти, - с улыбкой сказал мой собеседник. Возьмите ключ, зайдите через внутреннюю дверь. Потом вернете мне ключи, а то мне вот что сделают, - он провел по горлу ребром кисти руки.
- Конечно, не волнуйтесь, обязательно верну. А где можно взять свечу?
Парень открыл ящик стола, достал коричневую тонкую свечку и протянул ее мне.
- У Вас кровь на одежде, Вы нормально себя чувствуете?
Я забыла, что на мне кровь, должно быть, люди немного испугались.
- Уже все хорошо, не пугайтесь, это из носа, - улыбнулась я.
- Вас проводить? - спросил парень.
- Да нет, сама найду, благодарю Вас.
В церкви было много мусора, строительные леса, мешки с цементом и прочие предметы, присутствующие обычно при ремонте или на стройке. С трудом, по памяти, отыскав икону Святой Прасковьи, я зажгла свечу зажигалкой. Не имея возможности поставить ее куда бы то ни было, я держала зажженную свечу в руках. Горячий воск стекал мне на пальцы и моментально застывал на коже красивыми мелкими капельками. Я молилась за Ирину душу, знаю, что за упокой ставят свечи в специально отведенном месте, но мне всегда казалось, что это простые условности. На душе постепенно становилось легче, по телу растекалось спасительное тепло. Руку согревало пламя тоненькой церковной свечки, из глаз непрерывно текли слезы, в нос попала строительная пыль, я начала икать и чихать.
Молиться, особенно я не умела, просто говорила, что на ум придет. Просила помощи, сознавалась, что во многом виновата сама, просила прощения за чрезмерное тщеславие и амбиции, молила Всевышнего ниспослать мне силы на преодоление всех перипетий, если их вообще суждено преодолеть.
На секунду мне показалось, что я увидела легкое свечение над иконой Прасковьи, но, присмотревшись, поняла, что это просто зрительная галлюцинация.
Поплакав и помолившись, я отдала ключ приветливому, доброму парню, села в автомобиль и завела двигатель. Пришло ощущение того, что все пережитое мной за сегодняшний, вчерашний дни, и вообще, последние две недели события, происходили совсем не сейчас, а когда-то давно, год или два года назад. Я больше не чувствовала сковывающего страха и холода, не металась от неопределенности, не сходила с ума от боли. Как будто мне вкололи анестезию. Никогда прежде мне не было так хорошо в церкви, может быть, раньше я не грешила так сильно и не раскаивалась так искренне.
Мысли вернули меня к размышлениям об Андрее, этот человек был для меня такой же загадкой, как Вадим. Он открыто демонстрировал мне свое расположение, не открывая, при этом, ни одной карты. Последнее его сообщение оставило меня в полном недоумении. Еще мне показалось странным, что Вадим не звонит, меня уже давно нет дома, и эта противная тетка должна была ему позвонить и пожаловаться. Что-то, явно, происходило, или только с ним, или со всеми нами.