Ссамой гиблой каторги можно бежать. Из тюремного каменного мешка можно выползти наружу на свет Божий

Вид материалаКнига

Содержание


380 стимо для подобных систем и возможно только при
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   40
не было видно. Но стоит только вы-

374

ползти на крышу... и они сразу поймут: куда, как, с какой скоростью бежать. Вот только минут пять отдыха, только пять!

— И все же я ни хрена не пойму, — задавал все один и тот же вопрос Образина, — ну зачем они свою малину спалили, зачем всех под корень? Какой такой смысл?!

Крузя сопел и не отвечал.

Наверху что-то гремело, звенело, лязгало — наверное, ветра гуляли по разодранным крышам. Хук сидел и ду­мал — ну вот выберутся они из этого ада, ежели Бог по­может, подадутся в леса и пустыни, уйдут от карателей... а дальше? Обратно на заправщик? Опять беспробудная, кошмарная жизнь в глуши, в вечном похмелье и муках? Куда ему еще приткнуться! Дороги назад, в Дальний По­иск, нету, его списали полностью и безоговорочно, да и здоровьишко уже не то. Афродита — единственное его пристанище на Земле-матушке — с Крузиной помощью отбыла в миры иные, а точнее, в саму преисподнюю, больше ее нигде и не примут. В Гугову банду податься? В Европе, небось, уже шмон навели, второй раз Гугу не по­везет, нечего и надеяться. Так и плутать по жизни непри­каянным одиночкой?! Так и мытариться?!

Хук тяжко и горестно вздохнул. Ладно, жизнь сама покажет — куда и как.

— Хорош дрыхнуть, — он толкнул Крузю в плечо.

Тот проснулся. В короткой и смутной дреме ему при­виделся зеленый садик и розовый домик в садике — это еще с детства осталось, это все грезы. Крузя знал, что в природе не существует никаких домиков с садиками, в природе есть войны, боль, унижение, драки, похмелье и тягомотина в промежутках, больше ничего! И потому он покорно встал. Надо было выползать на крышу.

Оба знали, что крыши Форума предназначены для прогулок, обзоров — не всех пускали, конечно, но те, ко­му повезло, могли насладиться прекрасным зрелищем с заоблачной высоты. Был еще центральный шпиль. Он торчал метров на пятьдесят вверх, и в нем располагались какие-то особые службы. Но туда лезть не было никакого резона. Шесть огромных крыш-площадок шести крыль­ев — они на одной из них — что еще надо, чтобы увидать во всей нынешней красоте подлый и проклятый Богом Нью-Вашингтон, а заодно и половину света?!

От неожиданно яркого и синего неба, от проглянув­шего сквозь мразь солнца заломило глаза. Фильтры за-

375

мутили забрала шлемов. Первым выполз из большой и широкой двери Крузя. За ним Хук. Они ползли, чтобы не привлечь к себе внимания случайных свидетелей их вы­сотной прогулки, они знали, тут можно ожидать вся­кого...

Но такого они не ожидали.

Теперь становилось ясным, что это вовсе не ветра гре­мели и лязгали наверху. Совсем не ветра!

Хук привалился спиной к двери. Поднял руку, чтобы вытереть внезапно выступившую испарину. Ударился о броню шлема. Вздохнул тяжко.

Поначалу они увидали лишь пятнистые спины кара­телей, множество спин. Потом до ушей донесся дикий, нечеловеческий визг, стенания, вопли, ругательства, хрип, плач — такие страшные звуки могли извергать лишь обреченные существа, потерявшие от смертного ужаса человеческий образ, обезумевшие.

Хук приподнялся.

Теперь он видел лучше. Площадка была велика — це­лая площадь, на которой можно запросто разместить на стоянку тысячу бронеходов. За спиной, чуть поодаль тор­чал вверх огромный и толстый шпиль с узорчато-круг­лыми, непроницаемыми окнами. А впереди... каратели гнали к самому краю крыши большую толпу, тысячи три-четыре перепуганных, избитых, растрепанных и орущих людей.

— Ну-у, гады! — просипел Хук. И приподнял ствол лучемета.

— Спокойно, — остудил его Крузя.

Карателей было больше сотни. Они работали сноро­висто и умело — шли реденькой шеренгой во всю шири­ну площадки и время от времени то один из них, то дру­гой давал самым малым под ноги — металл раскалялся, стоять на нем становилось невозможно, и толпа отступа­ла, пятилась, давя задних, тех, что должны были первы­ми полететь вниз с полуторамильной высотищи. Эти за­дние не хотели умирать, они рвались по головам вперед, били, пинали передних, рвали их за волосы, раздирали ногтями лица, пытались ужами проползти под ногами, но получали удары и пинки от таких же обреченных, ора­ли и рыдали.

Каратели шли молча.

Какая-то женщина, голая, тощая, избитая в кровь, вся сплошной синяк, выбилась вдруг из толпы, завизжала

376

перекошенным рваным ртом, завизжала животным виз­гом, упала плашмя на покрытие, обожглась, заорала еще громче и рванулась влево, пытаясь обежать цепь, вы­рваться — но тут же подброшенная выстрелом, изломан­но вскинулась, замерла на миг и полетела с крыши. Сте­нания и крики в толпе стали громче, надрывнее. Каждый из обреченных уже видел, ощущал, как он сам падает, па­дает, падает.

На это огромное стадо, приговоренное к закланию, было невозможно смотреть.

— Пусти! — Хук вырвал ствол. — Поступай как хо­чешь, а я пойду!

— Ты просто спятил! Их больше сотни!

— Плевать! Они нас принимают за своих! Надо по­дойти ближе! — Хук кричал в открытое забрало. И Крузя слышал его. Но в шлемофонах вдруг проскрипело:

— Кто такие? Личные номера? Быстро!

Хук не отвечал. Но шел вперед. Он знал, сразу эти га­ды в них, одетых в форменные скафы, стрелять не будут. Надо выиграть время.

. Еще четверо из толпы попытались избежать страш­ной участи, рванули вперед, прямо на шеренгу, отчаянно крича и ругаясь. И все четверо головешками повалились к ногам наступающих.

У кого-то не выдержали нервы и с душераздирающим ором он сам прыгнул вниз. Хук даже не понял — мужчи­на, женщина, юноша... нет, это было просто животное, без пола, без возраста, обезумевшее от страха животное. Тол­па шарахнулась вправо, раздались вопли задавленных, струйкой вытекла из-под ног кровь — теперь Хук видел и это. Две женщины с переломанными ребрами упали на колени, потом плашмя, вытягивая руки ладонями впе­ред, с мольбами о прощении и пощаде поползли к ногам карателей — вспыхнули свечками, замерли, обугленные, страшные, скрюченные.

— Отвечать немедленно! Ваши номера?! Хук закивал, приветственно помахал рукой. Не по­могло. Отделившаяся фигурка в сером шла ему навстре­чу с поднятым лучеметом. Сержант. А может, и лейте­нант. Это он командует тут. Ничего, все будет нормально. Хук сделал еще три шага вперед, потом резко отскочил левее, вскинул лучемет и срезал фигурку. Упал, замер, давая возможность Крузе издали врезать по шеренге.

377

Теперь в толпе заревели все, это был дикий, звериный хор, поющий последнюю и страшную песню смерти.

Хук успел увернуться от четырех выстрелов. Перека­тился, затаился за черной будочкой. Лишь через миг вы­сунулся. Прямо к нему бежали шестеро. Человек двенад­цать из шеренги валялись в разных позах на крыше. Но остальные неумолимо надвигались на беснующуюся тол­пу. И уже летели вниз, истошно голося, первые несчаст­ные, сброшенные самой толпой, ее отступлением, дав­кой.

Крузя отчаянно матерился и бил из лучемета.

Упали еще четверо в скафах, потом еще трое, двое... И только тогда шеренга остановилась. Каратели бросились врассыпную — кто влево, кто вправо. Они не видели ук­рывшегося за дверями Крузю, они не понимали, что itpo-исходит, но они не хотели умирать.

На мгновение толпа замерла. Потом взорвалась ре­вом восторга. Тут же смолкла. И начала медленно отсту­пать от края крыши.

— Ну слава Богу, — прошептал Хук Образина. Он был насквозь мокрый — весь в ледяном поту. Он скорее со­гласился бы сам сдохнуть здесь, чем далее наблюдать страшную картину.

И тут сзади диким треском затрещал пулемет, счетве­ренный, Хук сразу распознал, крупнокалиберный. Очере­ди ударили в передних, отбросили их назад, к краю кры­ши, снова погнали на смерть, теперь уже вместе с некото­рыми растерявшимися карателями. Стрельба была ди­кой, беспощадной. Все решилось в две минуты. Лишь три десятка распластанных тел остались на краю крыши. Еще какое-то время не смолкал угасающий истериче­ский визг сорвавшихся. Потом наступила тишина.

Хук повернулся.

И снова ударил пулемет. Теперь фн бил прямо по не­му. Это был конец. Хук обогнул будку и спрятался с дру­гой стороны, подставляя спину растерявшимся карате­лям.

Он не заметил подлетевшей из кровавых небес тени.

Он не услышал свиста снаряда.

Он лишь увидел, как медленно, будто в старинном ки­но, вылетают из основания шпиля огромные блоки, кам­ни, кирпичи... как рушится сам пятидесятиметровый ко­лоссальный шпиль, грозя всех погрести под своими об­ломками.

378

Только после этого стало тихо. И Хук обернулся. Прямо на крышу, на распластанные мертвые тела, на обломки шпиля, в крошево, пепел, гарь и дым стальной крутобокой птицей, выдвинувшей из острых плеч шаро­образную голову, спускался ощетинившийся десятками боевых ракет и снарядов, излучателями и дельта-шипа­ми, могучий и огромный армейский бронеход с золоти­сто-черно-белым российским флагом на сверкающем боку.

— Ваш муж переведен в тюрьму для особо опасных преступников, мадам, — вежливо улыбнулся Таёке слу­жащий департамента наказаний и казней Сообщества, — не беспокойтесь, через полтора часа его казнят на элект­рическом стуле. В таких делах длительного судопроиз­водства не требуется, всё и так ясно.

— Ясно? — Таёка тоже улыбнулась вихлявому, усато­му пуэрториканцу, улыбнулась еще вежливее. — Мне ни­чего не ясно! Вы знаете, что творится сейчас в Штатах и во всем Сообществе? Возможно ли в такое время, когда льется кровь миллионов людей, без суда казнить еще од­ного?

— Вы правы, — глуповато ответил служащий, — сей­час всякое возможно. Решение принято. Обжалованию не подлежит.

— Где эта тюрьма?

— Разглашению не подлежит.

— Где эта тюрьма?! — зашипела Таёка. И стальными своими пальчиками ухватила усатого за нос

Тот в мгновение стал багровым, застонал от боли, умоляюще завращал глазами. Боль была непереносимой.

— Я не буду больше повторять вопроса! Усатый движением умирающего подтолкнул к ней пластиковую карточку. И вдруг обвис, потерял сознание.

Ну и ладно!

Таёка быстро выбежала из бункера. Это был единст­венный в Штатах отдел госдепа, который еще работал, ей просто повезло, и сюда успела поступить информа­ция. Это тоже везение. Значит, он проходит просто по уголовной статье, за бандитский налет... нет, всех бандюг без разбору амнистировали, и за прежние преступления, и за будущие, всех — они сейчас по обе стороны: и гра­бят, насилуют, жгут, и убивают, истребляют насильни­ков — кого куда судьба забросила. Но почему же тогда ее

379

Дила Бронкса хотят казнить?! Значит, есть за что! Таёка была мудра и спокойна.

У самого люка бота ее чуть не сцапали, сработала сиг­нализация или усатый очухался — теперь неважно, пле­вать!

Она втиснулась в мембрану. И сразу дала ход. Боевой десантный бот взмыл под облака. Ей снова повезло. Еще неделю назад на таком боте ее просто-напросто сбили бы при подлете к старушке Земле. А сейчас кавардак, бес­предел, творится чего-то несусветное!

Ну, поехали!

Она сунула карточку в приемник бортового «мозга». Через двенадцать минут они зависли над огромной, бескрайней льдиной. Таёка включила прозрачность, ог­ляделась и ей стало холодно — льды, заснеженные вер­шины айсбергов, метет метель — это видно и отсюда, хо­лод, бр-р-р! Она поежилась. Неужто Дил где-то здесь?

— Казематы прямо под нами. Глубина — минус сто сорок, третий блок, — доложил «мозг».

Он там?

—Там.

Бортовые щупы работали отменно. Но Таёка все же дала сигнал на капсулу. Полчаса дела не решают. А бере­женого Бог бережет.

— Крайне мало времени для выполнения задачи! — забеспокоился «мозг».

— Не возникай! — поставила его на свое место Таёка. Задача у нее была одна — вызволить муженька из зато­чения, устроить ему нахлобучку хорошую и быстро на Дубль-Биг-4. Там еще две капсулы охраны — это сто­процентная надежность, они запросто переживут любой Апокалипсис. Только бы его не казнили досрочно.

—У нас крайне мало времени! — стоял на своем «мозг». I,

— Капсула на подлете. Чего ты мне нервы портишь?! Откуда исходит угроза, снизу?! «Мозг» ответил прямо:

— Угроза исходит сверху.

— Бред какой-то! — Таёка рассмеялась. Это был нерв­ный смех.

— Внизу работают все системы. Кроме системы про­тивовоздушной защиты, радары ничего не показывают. Но нет сомнений, что система выведена из режима го­товности преднамеренно. Это очень странно. Это недопу-

380

стимо для подобных систем и возможно только при пе­реходе на новые типы защиты.

— Тогда надо идти вниз, не терять ни минуты! Капсу­ла нас прикроет, она рядом. Даю команду! — Таёка села в кресло мыслеуправления.

— Угроза исходит сверху! — стоял на своем «мозг». — Оставаясь здесь, мы рискуем целостностью бота и вашей жизнью. Это запрещено!

— Что непосредственно угрожает нам? — Таёка спро­сила в лоб. Она не верила, что кто-то осмелится напасть на них сверху, с этого чистого и серого неба, тем более, из Космоса.

— Данные обрабатываются, анализируются. Ответ бу­дет готов через полторы минуты.

— Тогда вниз!

Приказы обсуждению не подлежат.

Прямо на глазах льды под ботом потемнели, вспучи­лись, стены пара взвились вверх. Машина стала медлен­но опускаться. Сто сорок метров — пустяки! Таёка была абсолютно уверена в победе. Долго выжидать нельзя, а капсула как раз подойдет и зависнет над ними, вот без нее было бы опасно, очень опасно!

Они пробурили тридцать метров льда, вошли в скаль­ную породу. Нет, на это смотреть было невозможно. Таё­ка отключила прозрачность.

— Только не перепутай! — напомнила она «мозгу».

— Саркофаг номер двести восемнадцать дробь икс, — подтвердил тот. — Казнь через тридцать восемь минут.

Так повелось уже давно — осужденных пихали в сар­кофаги, перемещали с места на место. А уж перед казня­ми и тем более их вытаскивали лишь за секунды до при­ведения приговора в действие: прямо из гроба на элект­рический стул, потом обратно в тот же гроб — и на хране­ние, авось, пригодятся для исследователей природы кри­миногенное™ хомо сапиенса.

Бот пробил толщу базальта. И с шипом опустился в центровом зале.

— Андроидов за борт! — приказала Таёка нервно.

— Уже давно за бортом, — доложил «мозг», — ведут поиск. Сопротивления не оказывается. Это очень стран­но. — Он вдруг умолк, щелкнул противно. И заговорил быстрее, суше: — Угроза сверху. Данные обработаны. Прямо над нами на высоте семисот миль находится рос­сийский космокрейсер глубинного подавления. Удар мо-

381

жег быть нанесен в любую секунду. Предупреждаю, надо немедленно выходить. Чрезвычайно опасно! Чрезвычай­но опасно!!!

— Заткнись, подлец! — простонала Таёка, мертвой хваткой сжимая подлокотники. — Без Дила мы отсюда не

уйдем!

' — У нас нет защиты от крейсерской атаки! Чрезвы­чайно опасно!

— Гдеандроиды?!

Таёка была готова сама бежать в эти проклятые лаби­ринты, отыскивать своего ненаглядного, пропащего му­жа. Она не верила, что русским зачем-то понадобится бомбить льдины, эту тюрьму, спрятанную под антаркти­ческим покровом. Зачем?! Но «мозг» не мог врать! Крей­сер — это не капсула. Их зря не подгоняют так близко. Что-то готовится, а она влезла. Она сама виновата.

Таёка стрелой вылетела из кресла. Пробила три мемб­раны. Выскочила наружу. Эти тупые андроиды! Разве они способны что-то найти?!

На бегу она вскинула бронебой, вышибла округлую дверь с буквой «лямбда» посредине. Ворвалась внутрь. Два малайца в синей форменке шарахнулись по сторо­нам. Это не то! Дальше! Она прожгла стену, сунулась в дыру. И наотмашь, без приветствий и предупреждений, ударила по голове какого-то типа в белом. Тот отлетел к стене, упал.

— Где двести восемнадцатый?! — заорала она во все горло.

И долбанула прикладом сверху.

Человек в белом подполз к экранам, защелкал пальца­ми по клавиатуре. И Таёка своими глазами увидала рас­крывающийся саркофаг... и черное, измученное, искрив­ленное лицо своего мужа — это был Дил Бронкс. Его под­возили к «электрическому стулу», который лишь по при­вычке называли «стулом». На самом еле это был такой же саркофаг, только побольше, совсем прозрачный — там и творилась лютая и медленная казнь.

— Остановить! — закричала она еще громче. Но человек только руками развел.

— Автоматический, неподконтрольный и неуправляе­мый процесс, — прохрипел он.

И получил еще один удар — последний в своей гнус­ной жизни.

Таёка не знала, куда бежать, что делать. Она готова

382

была в щепки разнести эту тюрьму, поубивать тут всех — от простых надзирателей до палачей. Дил! Ее любимый, единственный Дил! Через минуту от него останется лишь мумия. Нет! Это невозможно! Она убьет себя тут же, на месте!

Прозрачный саркофаг приближался. Сейчас должен был произойти переход тела. И тогда... И тогда в камеру смерти ворвались один за другим оба андроида. В по­следний миг один из них успел втиснуться между двумя саркофагами, развести их. Другой обрушил на что-то не­видимое бронебой. И сразу стало темно.

Назад! Немедленно назад!

Когда Таёка влетела в бот, Дил Бронкс и оба андроида уже лежали в приемном отсеке. Она согнулась над ним, прошептала в лицо:

— Любимый!

— Таёка? — недоуменно прохрипел Дил. И открыл один глаз. Он был налит кровью. Второй оказался не лучше.

— Они тебя били?!

— Били! — сознался Бронкс.

— Ничего, плохо били, — сквозь рыдания прошептала Таёка, — я еще добавлю!

Она неожиданно сильным рывком взвалила мужа на себя, перенесла в рубку. Опустила.

— Наверх!

— Мы уже давно идем наверх, — ответил «мозг». И мрачно добавил: — Глубинная атака.

— Врешь!

«Мозг» промолчал. Он готовился исчезнуть навсегда в небытии.

— Ничего, пронесет, — успела шепнуть Таёка, прижи­мая к себе Дила Бронкса.

Не пронесло. Стена багрового огня поглотила бот, за­вертела его словно щепку в волнах водопада, швырнула в ад. Но еще прежде умирающий бортовой «мозг», послед­ним, предсмертным усилием успел выбросить на недо­сягаемую высоту, выбросить аварийной катапультой черный шар, в котором прижавшись друг к другу, сидели полуживые люди — Таёка и Дил Бронксы.

Шар поднялся выше облаков, когда его стал нагонять вторичный кроваво-черный смерч, всесжигающий язык глубинного удара. Шар уже прекратил движение, гото­вый рухнуть в ад преисподней. Но вынырнувшая из-за

383

туч капсула мягко, будто ребенка, вобрала его в свое чре-во и взмыла вверх.

Светлана смотрела на себя в зеркало. Нет, ничего не изменилось, точно такая же как и была, ну прическу сме­нила, ну форму бровей, а все остальное прежнее. Она до­тронулась пальцами до щеки, провела вниз, потом ущип­нула себя за подбородок. Все без обмана.

Прошло столько времени, а она никак не могла пове­рить, что вновь обрела плоть. Там она была бесплотной, там она была тенью. В Осевом. Или все только примере­щилось, пригрезилось? Нет! Она все помнила... но вспо­минать не хотела, боялась — призраки, белый туман, страшные и тягостные мысли, вечная разлука и корот­кие, почти сказочные явления Ивана — то ли было, то ли нет. Тогда ей казалось — только бы вернуться, каж­дый день станет праздником, раем на земле, только бы увидеть настоящее солнце, зеленую траву, де­ревья, живых людей, Ивана... больше ничего и не на­до, ходить ежеутренне в Храм, свечи ставить да молить­ся под образами. Но вот она здесь, и все по-прежнему, будто и не уходила в мир теней, и праздник что-то уж слишком быстро пролетел, и снова все буднично, серо. И тревожно.

Да, именно тревожно. Самые счастливые деньки уш­ли. А были они в подземной психушке, рядом с Иваном. Сколько их было — пять, шесть? Она точно не помнила. Она жила им. И собою. Она ловила каждое ощущение, самое малое и слабое, она любила и упивалась любовью. Он принадлежал только ей. А она — ему.

А сейчас он принадлежит всем — России, Земле, чело­вечеству. Он далеко, очень далеко. И не докричаться... хо­тя вон он, сидит напротив, в кожаном темно-коричневом кресле на гнутых и массивных резных лапах. Сидит и смотрит — в пустоту, ни во что!

— Иван! — тихо позвала она. Он не откликнулся.

— Иван?!

— Ты что-то сказала? — Он встрепенулся, словно раз­буженный.

— Я видела вчера, как смыло Австралию. Ее просто смыло гигантской волной...

— Я тоже видел это, — сказал Иван сурово, будто да­вая понять, что разговор закончен.

384

— Но там были миллионы людей, — возразила Свет­лана.

— Они переждали в убежищах. Многие поднялись в воздух, так что не переживай, мы предупредили за два часа, и они успели!

— Но все дома, вещи, даже собак, кошек... я все видела, их унесло в огромном водовороте! — Голос у Светланы дрожал. — Огромными льдинами разбивало вдрызг 'зда­ния, подвесные дороги, машины летели как осенняя лис­тва. Там все смыло!

Иван поморщился, отвернулся. Светлана преувеличи­вает — цунами прокатило только по побережью, на две­сти миль вглубь материка, не больше. Они сделали, что смогли. Он пошел против самого себя, он умерил заряд, и теперь в гигантской воронке сгинул антарктический подземный дворец, но инкубаторы с проклятой нечистью остались целы. Он пожалел людей и он сыграл на руку выродкам, теперь концы в воду — тайная ложа Синклита ушла, дворца как не бывало. Ну и что дальше?! Надо быть безжалостным, надо было бить в полную мощь! Да, по­гибли бы миллионы невинных. Но так их погибнет в сот­ни, в тысячи раз больше. Смыло Австралию! Бабий вздор. Вот когда начнется, тогда все вспомнят, все скажут спасибо, еще и упрекнут, мол, слишком жалостливый был. А ежели ничего не начнется? Ну, вдруг?!

Иван уставился на Светлану.

— Ты просто устала. Тебе надо отдохнуть.

— Нам обоим надо отдохнуть! Иван улыбнулся.

— Мне это удастся сделать только