Валерий гаевский крымским горам

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 16

Ты о чем? – спрашивает Игорь.
Не знаю. Никак не пойму, что ему мешает…
Кому?
Ящерице.

Мы лежим в просторной гостевой палатке поверх груды спальников, жжем свечу, курим. Игорь слушает мои излияния. Честно сказать, ему это удается с трудом. Поодаль от нас костер, и там толпа распевает: «…на меня надвигается по стене таракан…». Ветра нет. Комендант – натура спокойная, и на него это «надвигается» каждый сезон. На нас с Игорем надвигается исключительно один комар. Междометия его вполне честны: «Взы-зы-зу-зу». «Взываю к крови» – это так переводится, по-моему.

Приют стоит в лощине прямо посередине леса. Маскировочная экзотика: горы, тропинки зигзагами, высоченные деревья… Игорь рассказывает, что тут до сих пор находят тайники с оружием и боеприпасами. Партизанские места. Я вспоминаю: «Не лети над местами бранными, черна ворона не тронь», – это тоже в мой адрес. И все же как ни посягнуть?

Так я не понял, ты о чем?
Игорь, я глупый человек, я решил, что от меня все открестились. Теперь мы вдвоем, мне легко и трудно.
Почему?
Потому что надо стараться быть понятным другому, надо объясняться, объяснять себя… я пытаюсь, но ведь я это там пытаюсь – в городе, а здесь, на другой планете…

У костра тем временем, устроив скамейки из сухих стволов бука, сидит человек пятнадцать «туров». «Бросили они кости» еще с вечера, устраивались, готовили ужин, собирали дрова, галдели, покушались на гостевую палатку, инструктор их гонял раз пять за водой, мыли посуду, потом часа на два позаползали в «вигвамы» «откинуть ноги»; парней всего четверо, остальные, понятно, – «цветник»; говорят все об одном, об инструкторе: какой он строгий, любящий и неустрашимый Воин Природы, какой певческий в нем погибает дар, как безжалостно он эксплуатирует их хрупкие плечи и все остальное, не менее хрупкое; разговоры перемежаются гремящими котелками, перебежками от палатки к палатке, вспышками смеха, переодеваниями то в легкое, то в теплое, жалобами на бесконечные неудобства и сведением надуманных счетов. Мы с Игорем единодушно признаем, что эмансипация – последний и неодолимый враг родовой общины и что инструктор, пусть и молодец, и на дуде игрец, но не жрец! Пусть и хлещет он свой крепкий, с душицей, чай, но вот сосновой пыльцы в душу не принимает, и в какой стороне Сириус в июне светит – не знает… а то бы он сию эмансипацию одной левой!

После десяти лагерь оживает. Комендант, по просьбе инструктора, подвешивает огромную чугунную сковородку на кухне и бьет хорошим поленом в этот гонг-импровиз раз восемь кряду. Позднее вече. Инструктор дает команду затертым и покладистым парням углубиться в чащу и притащить из оной «сухих горелок» для костра и веселья. Остальным, ухмыляясь и поглаживая легендарно ушибленное колено, сообщает, что завтра всех поднимет с первым прихлопнутым комаром. Тут чей-то неразборчивый голосок с задних рядов обещает Воину Природы хоть до самого утра отгонять злосчастных вредителей, а другой неразборчивый голосок спрашивает: «А вы споете, Сашенька, про таракана, как обещались?». Сашенька эту песню ненавидит так, как если бы у него на лбу имелась татуировка в виде пронзенного кровоточащего сердца или еще более отвратительная надпись с таким отвратительным содержанием и на таком отвратительном для этого месте!.. Но что поделаешь? Популярность требует жертв. Сашенька расплывается радостной улыбкой медузы Горгоны. Цветник каменеет от восторга. Тут в связи с общими приготовлениями интерес к гостевой палатке удваивается. Трижды нас перепутывают с соседями и единожды, на полном скаку, врываются с криком: «Держите его, девочки!». Обнаружив ошибку, но при этом внимательно изучая лучиком фонарика апартаменты, стриженное существо в штормовке до колен и, что гораздо неожиданней, с золотистыми тенями на веках, извиняется: «Вы тут не видели кошку? Тут кошка на приют пришла. Комендант сказал поймать и накормить». Чтобы быть последовательным, я спрашиваю, возлежа: «А сколько ему?». «Кому?» – удивляется. «Да кошке вашей, сколько ему?» «Что “сколько”?» «Лет», – говорю я. «Да нет, вы шутите, а я серьезно». «И мы серьезно». «Хорошо, а если я скажу, что ему тридцать два…» «Старовата» – констатирую я с горечью. «Кто старовата?» – ищет безболезненный способ перевести разговор. «Кот этот, “старовата”?» «Тю! – говорит она. – Странный какой-то!» – недовольная, гасит фонарик. Уходит.

Но вот «горелки» притащены из леса, сложено кострище-пепелище, заварен для Сашеньки и всех желающих чай по прозвищу «долгопляс», эмансипированный цветник очаровывается маленьким узорчатым ковриком, на котором по-турецки восседает Воин Природы и, склонив голову к самым струнам, играет, точно расплетает пряжу удивительно проворными пальцами, покачиваясь в такт музыке. Пряжа, звонкая, завивает побеги пламени, дымом уносится вверх и красный отблеск, живой, по лицам плывет, по лицам, испуганным внутренней тишиной и равновесием, вдруг возникшим!.. Никто не желает от Сашеньки, от прямодушного и веселого Сашеньки, такого начала, никто не верит в такое начало. Они почти в панике, они требуют «Надвигающегося таракана», они не хотят, не желают, чтобы костер превращался в растение у них на глазах. Они кричат, улюлюкают, бесятся. Их веселье необузданно, зловеще, ему никто не может противостоять… и прервав свою удивительную, странную прелюдию, инструктор страшным голосом начинает петь:

На меня надвигается по стене таракан,

Ну и пусть надвигается, у меня есть капкан,

Нажимаю на кнопочку – таракан в западне…

Мы выбираемся из палатки как чумные.

Что за идиотство, Гай?
Погоди…

Меня неудержимо влечет туда.

Две причудливые косматые тени вокруг огня. Две девицы, вырядившись ведьмами, в тряпье на полуголом теле, исполняют танец надвигающегося таракана. Коменданту завязаны глаза желтым платком, он вытолкнут на арену и пытается поймать ускользающие тени. Сашеньку зажали со всех сторон; выпучив глаза, он сидит на своем узорчатом коврике, бешено колотит по струнам и орет уже неразличимые слова песни.

Что ты там говорил насчет родовой общины? – спрашивает Игорь.

Кто-то хватает нас за руки и заводит в круг, кто-то завязывает нам глаза.

Голос предводительницы:

А, вы – затворники! Слишком вы оба затворились. Не вздумайте сдергивать повязки и не свалитесь в костер. Награда за пойманную ведьму – поцелуй.
Игорь, – кричу я, – ты где?
Здесь.
Какова награда?
Не знаю. Я думаю, что целовать нас будут все-таки ведьмы.
Само собой. Ты же видишь, сколько их собралось.
Подожди, дай осмотрюсь… нет, Гай, ничего не вижу.
Эй, а ну не разговаривайте, вы мешаете нашему муэдзину!

«Муэдзин» уже сорвал голос и ударился в инструментальный джаз-рок. Кто-то охает мне в самое ухо и отбегает. Справа горячо, в горле першит от дыма. Хохот…

Эй, не спали подошвы!
Игорь, ты где?
Здесь.
По-моему, это совсем не та игра, тебе не кажется?
Кажется… Нас хотят зажарить!
Нет, у них для этой цели комендант, он самый достойный, хотя и жестковат, наверное… Кстати, где он сам?

Голос в стороне:

Я здесь, мужики. Я сдался. Эти подруги на вашей совести.

Кто-то резко толкает меня в спину и отпрыгивает. Я оборачиваюсь и бегу несколько шагов, загребаю красно-желто-черное хихикающее ничто. Так продолжается минут десять.

Холодно, холодно! – кричат вокруг.
Горячо, горячо…

Голос предводительницы:

Без подсказок! Внимание – все молчат! Успокойте Сашеньку и несите ведро с водой. Сейчас наши затворники потеряют все ориентиры.
Тс-с! Тс-с! – слышится кругом.
Игорь, ты где?
Здесь.
Они залили костер!
А вот я ее сейчас! – голос Игоря уносится неведомо куда.

Кругом тишина. Дым и треск оскорбленных угольев. Сколько прошло времени? Иду на треск. Сажусь по примеру Сашеньки и поднимаю руки вверх.

Сдался! – говорю я.

Молчание. Ни звука. Кто-то подходит ко мне, становится на колени и мягко обнимает. Женщина. Волосы распущены. Запах мяты и дыма. Стаскивает повязку. Несколько секунд я ничего не вижу, кроме белых и черных кругов. Ну вот, кажется… Костер чахнет, кругом лес. Поляна пустая. Метрах в пяти стоит Женя Логин, а рядом держит меня за руку, печально улыбается мне Майя. Я даже не удивляюсь, я говорю:

Не пойму, ребята, когда же прошел Ветер?

***

Женя еще на подходе к приюту услышал эти вопли. Шли они со стороны речки. Перескочили мостик, бросили вещи и туда, к костру… играют в «панаса», но странно: те двое в чаду, в дыму, в повязках, и неизвестно, за кем бегают, а эти, онемевшие, гримасничают, показывают друг другу «тс-с» и гуськом в одну из палаток.

Нас никто не заметил, Гай, честное слово, никто. Они были как под гипнозом, я даже подумала: кому тут завязали глаза?! Ты прости, я тебя не сразу узнала…
Подшутили, – говорю с отболевшей досадой, – может быть, им видней!
Им бедней, – поправляет Майя.

Мы идем, не спеша, освещая темную просеку тропы. Ночь прозрачна, как минерал. Все тени в ней. Ночь тепла. Тепло на кончиках пальцев завихряется спиральками…

Гай!
Да.
А ты бы хотел, чтоб тебя поцеловала какая-нибудь из ведьм?
Нет.
Почему?
Потому, что это ненастоящие ведьмы.
А какие?
Предстоящие! – выпаливаю я.

Она смеется.

Это в смысле, что кому-то еще предстоит?.. Слава Богу, о себе я такого сказать не могу… ну, хотя, если продолжить… давай, я буду не ведьмой, а пифией.
Достаточно того, что ты Майя.
Ты думаешь?
Вполне. Я думаю, что вы оба, ты и твой дядя, сбежали со страниц каких-то затерянных свитков.
Ничего подобного, – возражает она самым категоричным тоном, – с наскальных рисунков.
Ах да, – говорю я, – извини, забыл…
Не извиню!

Она находит мою руку в темноте и быстро увлекает вверх. Дорога по склону забирает все круче, но вот лес обрывается. Полночь давно позади. Приют внизу, в оправе двух речек застыл… он-то не знает, какие события творит лунный свет, погребший его там и оживший здесь, в двух шагах, в километре…

Что есть, когда горизонт читается по взгляду вверх? Эти склоны, отроги, гребни и хребты – края чаши. Бессмысленная чаша, если не стоит перед кем-то и кто-то не взирает на нее, не наполняет ее… ночью, пусть ночью, но и звуком, и светом! Вот она – чашка чая, стоящая перед сидящим и играющим свою прелюдию Сашенькой, вот она – вечная ингаляция человека, сидящего на вершине! Зеркало, которое, ОТРАЖАЯ, говорит: «Тс-с! Давай помолчим».

Не в траву, а в высокую, золотящуюся рябь, лагуну заступаем мы с дороги. Ветер катает по волнам невидимый шар, легкий. Сверчки неугомонны. Они как эхо теплой, чуть ветреной живой тишины. Их язык естественней и древней нашего, он – целый каскад расточительно ярких междометий! Я рассказываю Майе, что сотворил страшную глупость днем: заставил дерево уступить мне дорогу, – я рассказываю, как странно ходить вокруг огня с завязанными глазами, рассказываю о старике, о его сне, об Игоре, примчавшемся на всех парах защищать меня. Все точно сговорились преподносить мне сюрпризы, вот и ты тоже… Майя, милая, о чем я? Разве о лагуне трав, разве о том, что нет ничего прекрасней, чем смешать запах тела твоего с запахом ковыля, осоки, шафрана!.. сплетать узоры прикосновений, говорить… Впечатлять прошлую память прошлой минутой, жизнью?! Зачем? Есть ветер, что взметнул твои волосы, и они опадают и запутываются в стволиках злаков, я целую тебя с упоенным безумием! Ты – след частицы, оперенной вихрем энергии, тепла, любви… Нас нет! Мы – светящаяся точка, бесконечно приближающаяся к дну чаши… Тяжесть, тяжесть, Майя, ты слышишь, будто и впрямь трясут детской погремушкой со свинцовой дробью… Шум явственно доносится со стороны лагеря. Алое зарево маячит сквозь волнистые заросли леса. Похоже, эти люди опять зажгли костер и продолжают состязание с мраком. Нам нечего там делать, разве что танцевать на углях босыми ногами, но и этого не надо. Разве что тогда зрителями будем мы, а у нас – ночь ясна. Ты дрожишь? Ты вслушиваешься в детскую погремушку? Кто вычисляет нас, кто рыщет, кто здесь ползает на чешуйчатом вековечном брюхе… кто здесь?

Ослепительно яркая вспышка парализует все вокруг. Черная нахохлившаяся фигура появляется вдруг перед нами, отшатывается в сторону, огромными, стремительными прыжками несется к дороге, в лес…

Алое зарево в лагере утихает.

Ящерица! – только и успеваю я сказать. – Скорей!..

Он даже не оборачивается – чиркает об землю как птица по волнам. До чего легок, птица так не легка! Мы вскакиваем и, едва преодолев шок, бежим следом. Еще одна темная фигура показывается на дороге внизу, за ней еще… Игорь и Женя. Бегут тяжело, ЗАГНАЛИ ДЫХАНИЕ. Я делаю Майе знак остановиться. Ребята, увидев нас, тоже останавливаются. Еще несколько секунд, и лес поглощает беззвучную тень. Майя кажется мне очень спокойной, поправляет волосы, схватывает их под заколку. Когда на это обращать внимание?

Послушай, – говорю я раздражаясь, – ты нарочно?
Что нарочно?
Ну это… По-твоему, ничего не случилось?
Случилось. А тебя кто-то перепугал?
Что ты хочешь сказать?

Игорь кричит еще издалека:

Гай!.. Фу, черт, нет, это просто праздник какой-то! Живые?
Живые.

Подходят к нам, головами трясут как сумасшедшие и отплевываются. Игорь садится прямо на дорогу. Женя переводит дух – плюхается рядом.

Ты слушай, – Игорь не похож сам на себя, – я бы никогда не поверил, что он мог так!
Ушел, – говорю я, – пулей ушел. Что на приюте творится?
Потушат, – Женя достает сигареты, протягивает мне и Игорю. – Без нас потушат.
Пожар?!

Снова Игорь:

Не знаю, Гай, ничего не знаю. Загорелась палатка с этими, будь они так! Сашенька сидел там с гаремом… Он мне потом рассказал, как это было… Среди ночи выскочили они из палатки, обалдевшие, и орут: «Держите фотографа!». Пока сообразили, что им нужно скорей к реке за водой и будить коменданта, палатка – факел! Весь лагерь на дыбы. Комендант спит беспробудно. Подняли его. Он как увидел, к рации бросился. Женя его отговорил… Я схватил пожарный крюк и обгоревшее полотнище сдергивать. Соседние палатки в метре. Ведра нашли. Комендант баб этих, полутрезвых, пинками в цепочку построил, а Сашеньке чуть морду не набил. Я их разнял, потом Сашеньку за шиворот и в сторону отволок, он мне тогда все рассказал… Они там анекдотами забавлялись и вообще, делились между собой, сколько, он не помнит, в общем, постучали к ним… Можно, дескать, к вам? Отчего ж нельзя?.. И тут заходит: из под темного капюшона очки как щель амбразуры, весь в проводах… «Внимание!» – говорит и фотовспышку свою размером с банную шайку поднимает как огромный зеркальный глаз… щелк, и вся палатка, все стены и потолок в огне! Вот история. Бросились мы с Женей вас искать, нигде нет. Что делать? Тогда решили, что надо по дороге.
Да уж, по дороге, пропади он пропадом! Все как тогда, Гай, со мной. Надо брать людей и прочесывать лес.
Сейчас?
А когда? Я чувствую, он тут недалеко окопался, небось ночует где-нибудь в палатке.
Необязательно, – возражаю я, – но ты прав.

Мы курим молча минуты две. Ветер катает по «волнам» невидимый шар. Алое зарево в долине погасло. Реликтовый фон. Майя поочередно смотрит на каждого из нас. Что-то непроизвольно включается во мне… вот этот самый реликтовый фон, несущийся сверху, столкнувший меня с ней тогда на улице и оттолкнувший здесь. Почему оттолкнувший? Я выхожу из вод этого Океана совсем непохожим на то существо, каким был прежде, выхожу и удивляюсь, удивляюсь, но излечить страх в тех, кто еще остается в толщах, в глубинах сумрачных, не могу. Скажи мне, кем ты был, и я скажу, кто ты. Ты был гусеницей, значит, ты – кокон!

Майя говорит:

Вы хотите сделать совсем не то, вы ничего не поняли… Ящерица не мог перепутать палатки – он отомстил.
Кому?
Им.
За что?
За игру, за насмешку, за костер, залитый водой, за вас! Он не враг вам, он страж… он страж своей идеи. Вы тоже стражи, и вы не всех к ней подпускаете, правда? Так и он. Он не вредит вам.
Прости, Майя, – Женя уже сдавил свою потаенную пружину, – ты так его защищаешь! Ты ведь не знаешь, что он наслаждается чужим страхом.
Глупости! Страхом наслаждаешься ты, если считаешь себя жертвой.
Постойте, что такое? – нервно бросает Игорь. – Этот человек был у меня дома. Он не шутил, он, наверное, мог бы кого-нибудь убить в подтверждение своей искренности!
О Господи! – Майя вздрагивает. – Что ты говоришь, о чем ты! Какая искренность в желании убить?
Но подожди, насколько я слышал, он украл и изуродовал несколько картин твоего дяди, он мог бы, наверное, отправить на тот свет Логина, в машине, а здесь, в ПАЛАТКЕ, могли сгореть люди – это что, теперь так защищают идею? Может, нам всем здесь друг друга перебить, делать нечего! Что молчишь, Гай?
Я не молчу… Интересно, если Ящерица такой уж поджигатель, то ведь не все трюки ему удаются, может, и удаются только в отношении некоторого зла…
Ах… ты, философ, делать нечего! – Игорь вскочил с места. – Я всегда говорил… еще когда ты мне про алмазы пудрил… Что за идея такая, черт возьми, в чем ее суть? Что за клады вы сторожите в наших несчастных горах!
Майя, – говорю я спокойно, – а в самом деле, в чем идея нашего друга Ящерицы?
И тебе тоже хочется шутить!.. Ну хорошо… Я не знаю точный смысл… мне дядя рассказывал. Давным-давно он придумал одну фантазию: вроде бы над Караби есть такое место, и там – целый город невидимый, или страна, или… он фантазировал… Моору. Это что-то из авестийских преданий. Ведь есть же русский Китеж, есть Атлантида…
Так ты решила, что Ящерица оттуда? – спрашивает Женя и быстро-быстро трет себе лоб, стискивая при этом зубы.
Нет, я решила… я решила, что он «туда»! – говорит Майя.

Вот, думаю я, ветер катает по «волнам» невидимый шар, ночь тепла, и лунная беседа при ней, чем не драма? Вполне.

***

Как все это было? От нечего делать я блуждаю в пасмурную погоду по плато, зачем меня понесло туда в сентябре? Странный вопрос, а зачем в августе, в мае понесло, одним словом? Шел, шел и вдруг вообразил себя чуть ли не настройщиком какого-то огромного инструмента, кидаю камешки во все зевы земные и слушаю: тут гулкая нарастающая дробь, тут чавканье звериное, тут мелодичный резонанс, а здесь… они лежат на дне шестиметровой шахты, чистые, словно только что промытые водой. Их россыпь напоминает расклинившийся надвое хвост. Я не могу спуститься к ним, а на следующий день этого колодца не нашел… Что дальше? Я научился считать до пяти, самому себе показывать фокусы и летать ночами над лунными полянами. Кажется, я живу в придуманном мире? Ничуть не бывало. Тогда, кажется, мы все… И это неправда. Когда не хватает веры, мы согласны самообманываться, не хватает самообмана – мы готовы обманывать других, и тут парадокс: обманывая других, мы возвращаем себе веру. Сколько неистины в том, что слово «обман» говорит нам больше о художественном приеме, чем степени и характере воспринятых заблуждений? Кому придет в голову запрещать художественный прием? Сказка – ложь, да в ней намек! Мы не сектанты. Мы просто так полюбили человеческую природу, что она притом сама освобождается до состояния парадокса, до чуда. Практичные люди хвалятся тем, что заточают свои парадоксы в темницы, а ты давно отверг и темницы, и светлицы, и всякое заточение. Вот тайна тайн. А почему? Но кто-то прав – лучше сюжет.

Лучше поскорей оставим приют, оставим весь переполох, все странные обстоятельства случившегося ЧП для заблуждения администрации. До того момента, как совершится наш подъем на Караби, пройдет еще часов пять. Нынче полдень. Удивительно, что мы, оказывается, все знатоки дороги, даже Женя, которого привела Майя, который всегда в таких случаях полагался на полный бак, запасные канистры, прокладки, аккумуляторы, колеса и все такое запасное, – нынче преобразился. Идет впереди, навьючен, как шерп, четок, правда, в руках у него нет, но зато весь путеводный ритуал берет чутьем: то листик, то травинку сорвет и в ладонях растирает, то эту же ладонь над бровями козырьком вскинет, то свистнет, то огогокнет и стоит слушает, сколько раз откликнется эхо, не подражает ли ему посторонний голос. День золотится, плещется, как ребенок в лоханке, страшно занятой, счастливый, нет у него вчерашних и завтрашних игрушек, а все затеи необходимы, даже те, которые называются «жертвы». Но какая радость, если доплывет рыба до своего берега, отнерестится и станет в конце концов той единственной возможной философской рыбой – Белым китом, на котором стоит и дом старика, и эта самая лохань, похожая на деревянную птицу! Господи, какими дряхлыми и неповоротливыми кажутся все прошлые мысли. Просто тайна состоит в том, что мы Плывем, что нам нужны алмазы Караби, и метеориты в виде бутылок с письменами, и техника безопасности по левитации, и Крымская Шамбала, и вся жизнь! Нам нужно это плаванье. Именно это. Сейчас. На высоких широтах, как говорил когда-то Дрейф Смелый… Стоп. Я, кажется, НАЗВАЛ Андрея, нет, я видел его только что! Вон там, справа, по склону Тырке, по маленькой балке, мелькая в зарослях бука, спускался человек, пересекал дорогу, этот участок мы проходили минут пять назад…

Blog

Валерий гаевский крымским горам