Измененья Времён
| Вид материала | Документы |
СодержаниеСочетанье цветов «… любоваться, переживая, со-переживая, удовольствуясь и делясь» Единственность мгновенья Измеренья прошедшего |
- Библиотека Т. О. Г, 2810.75kb.
- Хроника первых четырех Валуа, 1400.3kb.
- Литература по курсу «История России с древнейших времен до начала XIX в.» Учебники, 72.51kb.
- Библиотека Т. О. Г, 2433.62kb.
- Сравнительная характеристика времен в английском и русском языках (диплом), 19.85kb.
- Европейский парламент в ракурсе проекта конституции для европы – дефицит демократии?, 381.82kb.
- История России с древнейших времен до наших дней в вопросах и ответах, 10053.95kb.
- Лекции по Истории и методологии биологии Основная литература: История биология (с древнейших, 1128.78kb.
- Искусство родовспоможения или акушерство имеет древние истоки. Еще со времен первобытнообщинного, 292.56kb.
- Искусство родовспоможения или акушерство имеет древние истоки. Еще со времен первобытнообщинного, 837.49kb.
Сочетанье цветовВсё когда-нибудь кончается, и низко стелется туманый дым по предсумеречному, облачному и чуть попрохладневшему саду. А день – и утро – были солнешные, жаркие, хоть и обещали грозу отдалёнными громовыми раскатами… В такие дни, вечерами – дивно пахнет таволга, а лилии – почему-то почти нет. И сочетанье – белых, мреющих, чуть матово-молочных размывов таволги – с матовым же, но густым, чуть отливающим в красноту, бордо астильб – ах… И проступает, и наступает тишина, и какая-то странная ясность – словно появляются прорехи149 во времени, в которых оно останавливает своё теченье, давая разглядеть нечто, что было и будет – вне нас и без нас. Так, словно из вечной мелькающей суеты разноцветных стеклышек – желаний, намерений, сожалений – мы, подобно набоковскому «я» глядимся в обычное, прозрачное окошко, оставляя вокруг себя (и на своём лице – для стороннего наблюдателя) – арлекинистые пятна цветных витражей150… И Арлекин на каких-то часах качает головою в раздвоенном колпаке, в такт – тик-так, тик-так, его «лицо дневное – ещё бледней…»151 - но я почти не помню его одежек в той сказке, где его представленье с Пьеро было прервано бородатым Карабасом-Барабасом, выглянувшим из-за кулис… Неужто – то же сочетанье матово-белого и отливающего краснотою бордо? Поймал себя вдруг на мысли, что едва ль найдётся на этом свете читатель или читательница, которой было б интересно всё это читать. И, знаете, мне конечно жаль, но… всё равно. Даж если когда-нибудь, кто-то, хоть кто-нибудь152, пусть и случайно, уловит здесь эхо, отголоски, иного, своего пламени, чуда воскрешенья всё равно не будет153, и это даже несмотря на то, что в подлунном мире такое количество пиитов154 поразвелось, ужас просто… Впрочем, у большинства это, к счастью, возрастное. А если – если всё ж текст этот когда-нибудь оживёт, воскреснет? Но нет, нет – слишком низко стелется дым155 по предсумеречному саду, и… всё когда-нибудь кончается, даже вот такое неясное, размытое, туманное предвосхищенье – несбывающегося – исчезает, размываясь вовсе, уступая место чётким очертаньям безнадёжного, безвременного пониманья. Но… но – сочетанье цветов? Истомно-сонноеИстомно, истомлённо, безнадёжно, невоплотимо в тексте – моими чуть прозрачнеющими в сумерки словами. Полусонные виденья, сно-виденья, рыцари, замки, закаты. Причём – скорее в геральдически-музейном обрамленьи нынче – витражей, картин, оружья156. Звон доспехов, что сливается с ощущеньем неудобства, и воспоминанием о том, что автор – всё ж не Тихий157, а за витражами – нет прохладного прибалтийского ветерка. А что же есть? Истомное, истомлённое ожидание текста… и сна – на сонном краю воспоминаний158. «… любоваться, переживая, со-переживая, удовольствуясь и делясь»Кто не глядел сквозь прищуренные ресницы – в светлом, солнечно-облачном мареве – на гудящий – в вышине–в вышине! крестик самолёта, нарушающий на мгновенье привычное теченье и тишину летнего дня, тому будет непонятно это маленькое удовольствие… Удовольствоваться малым159 - исчезнувшим на мгновенье в одном из лилово-прозрачных колокольчиковых граммофонов шмелём (тут же, за этим, упавшим с цветка сиреневого клевера), солнечно-рыжим оттенком беличьего хвоста (сама белка чем-то занята на ёлке), беспорядочно порхающими над цветами белыми бабочками, стремительно-блестящими звуками стрекоз, отдалённым и близким птичьм пеньем… Это не то Пастернаковское, бьющее через край наслажденье, не читки требующего с актёра (участника, наблюдателя) но – полной гибели всерьёз, нет. Это – более спокойное, изнеженное, избалованное и лелеемое удовольствие. Набоковские исследования пятнушек на бабочковых крыльях недоступно моему пониманью, но любоваться чудесами их мимикрии – задирающая нос и хвост бабочка со сложенными крыльями – точь-в точь еловый отросток! – это всё ж не мешает. Пожалуй – любоваться, переживая, со-переживая, удовольствуясь и делясь160 – нечто вроде философии161… Единственность мгновеньяКак обаятельно – для тех, кто понимает, мгновенье снимка, злодейства162, лицедейства – сохранённое – во имя и для. Для тех, кто понимает. Сколько ни рассматривай старинных снимков, групповых портретов163 - без одухотворяющего их знанья или воображенья (второе, пожалуй, даже более действенно) невозможно увидеть их главную, потаённую сущность – индивидуальность, единственность, мгновенную и вечную неповторимость их мирощущенья, отражённую в их взгляде на мир, и нашем – на них. Впрочем, всё то же относится и к прочим предметам материального мира, даже и – текстам… Измеренья прошедшегоИ – прохладный летний ветерок (прохладный в сравнении с жарким летним днём, ещё более разогревающимся, когда недолгие белые облачка уходят от солнца) перелистывает страницы лежащей на низком164 столике книги, и – страницы жизни, полнящейся воспоминаньями. Занятно, что пытаться расположить во времени самые ранние детские воспоминанья и впечатленья можно лишь ориентируясь на вторичные приметы – места, где всё это могло происходить165, и столь же вторичное, позднейшее знанье – когда… Но вот, например, уютно-последовательно расположить (хотя… зачем? а, наверное, всё ж для ощущенья какой-то внутренней гармонии, лада) летние детсадовские воспоминанья, (которое из них случилось – раньше) задача малореальная. То166 ли, в котором Аркашка Кузнецов (с ума сойти…даже фамилию подсказала Мнемозина!) так дивно нарисовал акварелью берёзу, что стояла на берегу речки, у края большой поляны – когда мы шли купаться, что она была лучше настоящей; то ли, когда все боялись страшного комара - «малярии» (безобидной, на самом-то деле «караморы»); то ли, в котором мы были одержимы поветрием строительства шалашей в глубине таинственного, прохладного леса… А быть может, иное, когда «уж мыслил я побег»167 с детсадовским приятелем (которого вовсе не помню, вот странно) – за счёт старинного клада, который мы рассчитывали найти в усадьбе, где был санаторий… А ведь была в этом, пусть и наивном детском расчёте – некая логика, правда? Действительно, не было у меня, как у Набокова, момента озаренья, вспышки сознанья, когда оно вдруг раскрывается, вбирая себя – и окружающее, понимая, что и когда, а были лишь яркие картинки-ощущенья, которые, ежели их тихонечко поисследовать, вдруг начинают приобретать объёмность, и вот уже мы можем выйти на баллюстраду этой усадьбы (возможно, достроенной другими, более поздними временами, но…) с осыпавшейся жёлто-белой штукатуркой, кой-где поросшей травой, или заглянуть в тот укромный, потайной уголок шалаша, где хранились тогдашние наши «драгоценности» (а вот что за?... увы – насмешница-Мнемозина тут не желает подсказывать), хотя и сами эти воспоминанья не менее драгоценны для меня168, потому что придают некое иное измеренье – прошедшему, и, как ни странно – настоящему, в котором прохладный ветерок пролистывает… |