Измененья Времён
| Вид материала | Документы |
СодержаниеПоиски собеседника Фаулзовы «Wormholes» |
- Библиотека Т. О. Г, 2810.75kb.
- Хроника первых четырех Валуа, 1400.3kb.
- Литература по курсу «История России с древнейших времен до начала XIX в.» Учебники, 72.51kb.
- Библиотека Т. О. Г, 2433.62kb.
- Сравнительная характеристика времен в английском и русском языках (диплом), 19.85kb.
- Европейский парламент в ракурсе проекта конституции для европы – дефицит демократии?, 381.82kb.
- История России с древнейших времен до наших дней в вопросах и ответах, 10053.95kb.
- Лекции по Истории и методологии биологии Основная литература: История биология (с древнейших, 1128.78kb.
- Искусство родовспоможения или акушерство имеет древние истоки. Еще со времен первобытнообщинного, 292.56kb.
- Искусство родовспоможения или акушерство имеет древние истоки. Еще со времен первобытнообщинного, 837.49kb.
Поиски собеседника
Лермонтов? Набоков? Честерфильд? Алиса? Толстой? На что откликнется нынче душа моя, в этот странно-ветренный, почти весениий, и всё ж зимний день? Нет, никто из… Кажется, мне по-прежнему нужен собеседник (интеллектуальный, ироничный, но, в общем-то, доброжелательный) или – очаровательная собеседница, хотя б и воображаемая16, чтоб вспыхнули искорки интереса, любопытства, желания – вспоминать – неслучившееся, или случившееся - не так, с волшебным отсветом, оттенком уже нынешней сказошности… Впрочем, в беседе17 и эти желанья, и случайные откровенья, и игры (со словами и в слова) потом исчезают, выпав из эмоционального контекста, оставляя – если не опустошённость, то (в лучшем случае!) смешливое удовольствие воспоминания18. Здесь же - всё чуть иное19, мгновенное желание сотворения сказки, бывшее реальным вот только что, сейчас уже потускнело, и я уже не так отчётливо вижу…о как. Оказывается, продолжение – сказошное, и уже было в «Поисках». Что ж, кому интересно, как трансформируется текст (post factum20) - могут сравнить.
Вопросы веры, как и вопросы крови21 - пожалуй, самые запутанные вопросы на свете. Тут вам и «верую, quia absurdum»22, и наивная светлая вера в сказку, и – непереубедимое безверье, что тоже – вера.
Но… вот во что бы мне поверить – сейчас?
Пока – лишь в то, что в один прекрасный (а быть может грустный) день – меня уже не будет23, а солнышко будет всё так же светить над моими любимыми дачностями, и – ничего не изменится в этом мире, ничегошеньки в нём не останется – от меня нынешнего. Хотелось бы, конечно, поверить, что когда-нибудь, кто-нибудь24 отыщет текст Со-творенья, и оживит на несколько мгновений мою душу. Но…вероятность этого так исчезающе мала25 в лабиринтах времени (того самого времени, с которым у меня такие сложные отношения здесь)26, что её можно не принимать в расчёт, и текст этот постепенно станет тонуть в песках и волнах времени, размываемый энтропией вселенной. И лишь в редкие, редкие мгновенья солнешности – на белом свете и на душе – верю я, что выплеснут эти волны влажную перламутровую раковину27 текста в ладонь какой то ещё неведомой мне читательницы. А уж сможет ли она отыскать там жемчужины для ожерелья смысла – Бог весть. Ведь для этого нужно28, чтобы строй и лад29 души моей30 (то есть текста) – совпали, преломились и отразились, словно луч когерентного света31, со-творяющий (словно б из ничего) трёхмерную картинку-голограмму - в новой, многомерной картинке-реальности… Но тут же моя личная математика подсказывает, что шансов на это вовсе нет, и всё же - я делаю всё, что могу, а там уж… «Плюх!» - сказала бутылка, и Пятачок понял, что он сделал для собственного спасения всё, что мог, а дальше, остальное, всё должен сделать Кто-то другой. Но вот как раз в этого другого (другую) я и не верую нынче. Вовсе.
Фаулзовы «Wormholes»
Как, чем передать то дивное ощущенье не-одиночества, когда вдруг находишь у Фаулза или Мамардашвили что-нибудь совсем-совсем созвучное32? Или ещё приманошней33 – за чуть отстранёнными их рассужденьями вдруг увидеть, почувствовать – то же мученье (сладостное или безысходное) которым мучаешься сам. Ведь «сколько ни рассуждай о концах и началах»34 - прошлый, двадцатый век сформировал-таки некую целостную ценностно-литературную парадигму35 - общую, пожалуй, для всего культурного пространства. НКЧТ ли тому виною, или мензура Зоилии36, да только остался в ней, в этой парадигме – ряд авторов, тем, текстов и постулатов, ставших – не просто краеугольными камнями, но – столпами и фундаментом сознания современного (порою даж вовсе и не читающего) читателя.
И вот виденные вами попытки – одухотворения, сохранения реального существования (пусть даже и post-factum), которыми, собственно, и диктовались со-творенье и поиски – и есть попытка найти себя, своё место в этой системе… А её особенности таковы, что переклички, пере-сеченья, повторенья, эхо, тени, подходы с разных сторон, да, собственно, присутствие самого ищущего - является необходимым (но не всегда достатошным) условием для поисков решения, которое и само-то не всегда существует…37.
Впрочем, как раз мне нету дела до существованья этого решенья, потому что моё бедное бытиё – уже отражается, как в сотне зеркалец-фасеток стрекозьего глаза – в глазах принцессы Теруэль, в ехидстве всезнайки М., да нежности той, ради которой и38… И если где-то, когда-то - цветные ли узоры на стеклах, тихий ли вечереющий снег, или звон неслышных серебряных колокольчиков, или оттенок небес – вдруг найдёт отклик в чьей-то душе, создавая иную, ту самую, объёмную теперь картинку – что ж… дивно, дивно, дивно…
Сказошности
«Ты будешь первым джинном, который станет жить в кувшине» - сказал Алладин39, и тут же вспомнились «вазы» Мамардашвили40, и взгляд упал на привезённые из сказошной, которой, быть может, и нет на свете вовсе – Эллады, с Крита (вполне сувенирные, впрочем) кувшины-вазы, уводящие, тем не менее, к сказкам и мифам, к дельфинам и Миносу, и в лабиринты, и (почему-то) к Брейгелю41. Наверное, это как раз одна из таких ваз, в которой… Да и само вышедшее из древности этих вазочек словечко «Вифлеем», не менее сказочное, уже немыслимо без пастернаковской «Рождественской Звезды»42, Блоковских светлых царей43, и многого, многого другого, что стало – литературным воплощеньем наивной легенды, в чём-то подобной, наверное, легенде об Ала-ад-дине44…
Или вот ещё тема45 : сказочность ранних Стругацких, их мироощущение. И что получается из этого светлого мира полудня – потом… «Что остаётся – от сказки – потом, после того, как её рассказали?…»46
И вправду – что? Ну, это смотря какая сказка…и (добавлю) с каким настроением она была рассказана когда-то… Почему, например, история о том, как буря однажды перевесила вывески47 оставляет светлое чувство существованья сказошного и уютного корлевства, в котором всё было так, как положено, по сказошному, и только буря… Или – совсем иные Уайльдовские или Гофмановские сказки, оставляющие – вовсе, вовсе непохожие ощущенья и размышленья…
«…левый поворот…что он нам несёт? Пропасть или взлёт?...»48
«Выйдя из дверей лавки, Фёдор повернул налево»49 - и Мамардашвили спрашивает нас:
«а почему именно налево? Ведь это не имеет никакого смысла»50. Но именно психологизм этой топологической структуры и даёт единственно возможный ответ: именно налево, потому что автор, бывший в то мгновенье Фёдором, просто не мог повернуть направо, а повернул – налево – там, в воображаемом пространстве своего творчества… И это принципиально важно, потому что, поверни он направо – рухнуло, развалилось бы как карточный домик, предначертанное, предназначенное ему автором пространство51… Что, впрочем, вовсе не означает, что он не попал бы (возможно) в иное, с уже другими внутренними законами существованье, быть может, ещё более занимательное, захватывающее, манящее, но – иное. А пока - «выйдя из дверей лавки, Фёдор повернул налево»… нет, мне всё ж придётся посмотреть именно это место в «Даре», потому что, кажется, воспоминанье обмануло меня – с лукавством, свойственным иногда Мнемозине.
О, Мнемозина… очередной интеллектуальный пир – первые два тома из собрания Борхеса. Открытия ранее не читанного, или уже забывшегося, но как же близки мне некоторые из его ощущений… «Если бы не был уверен, что всегда найдутся треклятые предшественники, которые всё на свете придумали раньше нас»52, и ладно бы – придумали что-то конкретное в области мыслей, сюжетов и ощущений (это оставляет лишь щекочущее чувство соответствия, совпаденья, каких особенно много в случаях Борхеса, Набоков, Мамардашвили), но и в области того, как. И это очень жаль, несмотря на то, что теорией литературных построений вообще (и своих – в частности) я займусь (если займусь вообще), пожалуй, лишь на старости лет. Ведь это - то самое как – к которому, с разных, пожалуй, сторон, пришли, к примеру, Борхес и Стругацкие, позволяя читателю пополнять своим, сокровенным содержанием лакуны текста53. Это то Самое КАК, то ноу-хау, которое мне так хотелось бы считать своим, когда б не…треклятые предшественники, да…(см. примечанье о Борхесе и Сервантесе).
«Тому разительный пример»54 можно привести в тех же Борхесовых «His end and his beginning» - «Сам ужас развёрся перед ним, во всей небывалости и блеске». Что за ужас, какой именно? О, а уж это только ваше, читатель или читательница, ибо ужас – он у каждого свой – от того, маленького, сморщенного, сидящего на задворках подсознания55, до того всепоглощающего ужаса56, который… впрочем, что я – вы ж всё знаете сами…
Занятно, эти заметки – словно записки на полях – сюжет в них словно б давно позабыт или потерян, однако я всё же надеюсь, что вы позволите автору (коли взбредёт ему на ум такая прихоть) – вернуться?