Муратов н е р е а л ь н о е к и н офантазии взбунтовавшегося киномана
| Вид материала | Документы |
Содержание"С самого дна" СССР, 1989, 0.15, реж. Евгений Кондратьев, пространство короткого метра "Тёмный лес" |
- В. Е. Кузьмин, Е. Н. Муратов, А. Г. Артеменко, Е. В. Варламова, 15.2kb.
- Дата рождения 12. 05. 1986г, 42.19kb.
- Национальный Инвестиционный Совет (нис) общественное объединение, образованное в мае, 4911.31kb.
- Национальный Инвестиционный Совет (нис) общественное объединение, образованное в мае, 2448.69kb.
- Важней всего погода в доме, 555.61kb.
- Владимир Соловьев. Чтения о богочеловечестве, 3836.58kb.
- Муратов Сергей Александрович пристрастная камера учебное пособие, 2722.25kb.
"С САМОГО ДНА"
Россия, 2002, 0.20, реж. Борис Казаков, реверанс в сторону экзистенциализма
Всего-то нужно было немного: несколько дней отдыха, пару раз нормально выспаться, а он гнал и гнал себя, как будто не понимал, чем всё это может закончиться.
У него опять глюки? А, может быть, они и не заканчивались: впереди шёл раскачивающийся из стороны в сторону школьник - весь засыпанный снегом, с головы до ног. Снег лежал толстым слоем на ранце, на шапке с опущенными ушами, на плечах и на капюшоне куртки. Но ведь снега не было несколько дней. Значит, школьник попал сюда из прошлой, метельной недели, а сам он жил сразу в двух этих неделях, совмещая их в себе, как наложенные друг на друга кальки?
Это его не радовало, но и не удивляло. Он черпал уже с самого дна своей души, за пределом своих душевных и психических возможностей. Черпак скрёб по переплетённым, вывернутым наружу нервам, которые болезненно ходили ходуном от каждого прикосновения.
Он прибавил шаг и снова догнал школьника. Прошла-то всего одна минуту, а ранец был весь в ручьях-потёках оттаявшего снега, словно на улице было плюс двадцать.
Дальше - хуже: навстречу ему медленно брёл пионер в синих шортах и в белой рубашке. В немёрзнущем мальчике он узнал своего друга из пионерлагеря под Геленджиком, толстенького, рыхлого Пашу. На его загорелых руках он отчетливо различил белёсые разводы морской соли. Было видно: тот хорошо сегодня накупался, от души. Со стыдом он вспомнил, что к концу смены тихо ненавидел и искренне жалел Пашу за его амёбность и полную, ступорную безотзывчивость.
Что же еще приготовила его беспощадная память?
Где же ты, доктор? Я жду тебя.
"Гражданин, конечная, Юго-Западная", - строгая, далекая как паровозный дым, дежурная по станции не сильно, но настойчиво трясла его за плечо.
Торможённо-заспанный от вышел наверх, в утренний, автовокзально-торгашеский бесприют.
Его Внуковский самолет только в двенадцать - ему некуда было спешить.
"ТАПОЧКИ"
СССР, 1989, 0.15, реж. Евгений Кондратьев, пространство короткого метра
Пожалуй, начнём.
Без тапочек он не мог представить свою жизнь. Старые, стёртые на подошве почти до дыр, превратившиеся из серых в грязно-чёрные, они шлёпали, волочились под ним из квартиры на лестничную площадку, впитывая в себя дешёвый сигаретный дым и его надсадный, старческий кашель. Тапочки обычно были полусонными и вялыми и преображались только тогда, когда хозяин бойко спускался (откуда вдруг взялась такая прыть!) на этаж ниже, заслышав открывшуюся дверь и учуяв соседей, с которыми можно поболтать и посплетничать (и которые, бедняги, не знали, куда деваться от привязчивого старика).
Да, не впечатляет, давай-ка еще разок.
Эти тапочки были почти патрицианскими. Ярко-оранжевые, с зелёными бубончиками, они стояли в прихожей на самом видном месте, привлекая к себе внимание. Собственная значимость распирала их, когда расфуфыренная, с приклеенной на лицо улыбкой хозяйка выходила встречать гостей. Таких воспоминаний хватало надолго. Недоумение и досада снедали их, когда озабоченная хозяйка запросто и буднично выходила в них на холодную лоджию, чтобы развесить постиранное белье. Они, наверняка, морщили бы свои носы (если бы они у них были) от этой простецкой, плебейской процедуры - и ожидали новых гостей.
Что-то совсем без нерва.
Тапочки стали его неотъемлемой частью и самой необходимой вещью. Они были вездеходами, Дерсу Узала его домашней жизни. С толстой кожаной подошвой, с теплым искусственным мехом - они, хотя бы отчасти, защищали, предохраняли его от разрухи, которая царила в его душе, жизни и квартире.
От бетонного пола с ненастеленным паркетом, который уже несколько лет был аккуратно уложен в соседней, нежилой комнате, от девушек, которые приходили к нему с едой и пожеланиями спокойной ночи, когда он не работал по нескольку месяцев, от гордыни, которая развела его с женой-красавицей и разлучила с дочерью, от непомерной любви к себе, которая превратила пространство вокруг в пустыню и холод, от волком-вой-одиночества, от которого нет лекарства, а лишь одно радикальное и надёжное средство - пуляпетлятопор.
Вот так всегда, начинаешь за здравие, а заканчиваешь за упокой.
"ТЁМНЫЙ ЛЕС"
Франция, 2004, 1.15, реж. Сильвэн Шомэ, саспенс-анимэ-фантазия
Древоломом трескучим налетел пьяный, взбесившийся ветер. Он хватал и тискал верхушки деревьев, как грубый, беспардонный ухажер, которому не хватает ни терпения, ни ума сделать всё хитрее и приятнее.
Из чащобы на опушку стали выползать какие-то инфернальные гады с перевернутыми, перекособоченными рожами, которые то каменели изломанным уродством, то растекались мерзким киселем тошнотности.
Презентация омерзительных монстров была пока лишена определенности поступков, но отвращала именно своим бездеятельным бредом.
Каждое чудище красовалось, или точнее сказать, юродствовало само по себе. Их разобщенность, отсутствие общей идеи вызывала нервический смешок, в котором веселья было ни на грамм, зато смущенно дёргался лазерный лучик сканирующего рассудка.
Порывистый ветер принуждал уродищ цепляться за корни деревьев своими лапами-руками-клешнями-ластами, заставляя крепкие деревья жалобно и сердито скрипеть, а трухляков сыпуче дрожать в предверии летального исхода.
Дневной, серый сумрак уже грунтовал воздух грядущим беспределом - как разъярённый художник, с остервенением замазывающий неудавшееся полотно.
Еще недавно свистяще-поющий, выводящий трели лес с вынужденной неохотой натягивал на себя раболепно-хамскую личину гламурно-олигофренического подонка, который и дразнит своих настоящих хозяев, и бесстыже перед ними пресмыкается.