Муратов н е р е а л ь н о е к и н офантазии взбунтовавшегося киномана
| Вид материала | Документы |
Содержание"Серенький волчок" "Смятые листы" Литва, 2004, 1.46, реж. Кристионас Вилджиунас, монологический провал |
- В. Е. Кузьмин, Е. Н. Муратов, А. Г. Артеменко, Е. В. Варламова, 15.2kb.
- Дата рождения 12. 05. 1986г, 42.19kb.
- Национальный Инвестиционный Совет (нис) общественное объединение, образованное в мае, 4911.31kb.
- Национальный Инвестиционный Совет (нис) общественное объединение, образованное в мае, 2448.69kb.
- Важней всего погода в доме, 555.61kb.
- Владимир Соловьев. Чтения о богочеловечестве, 3836.58kb.
- Муратов Сергей Александрович пристрастная камера учебное пособие, 2722.25kb.
"СЕРЕНЬКИЙ ВОЛЧОК"
Россия, 2005, 2.05, реж. Николай Лебедев, в ролях: Павел Деревянко, Наталья Курдюбова, Даниил Страхов, Мария Леонова, Наталья Выжлова, Николай Молочков, Татьяна Новик
Жевал, глотал и давился - жевал, глотал и снова давился.
Волчок, волчара, волчище - зачем ты привел этого бедного, дикого зверя? Уж не затем ли, чтобы он прогрыз, изорвал твой бок в клочья мяса и вен и добрался наконец к серой, удушливой мантии, которая саваном покрыла твою омертвевшую душу.
Что ты предлагаешь ему после сладкой и теплой плоти, которая хрустит у него на зубах, - скопище миллиардов погибших клеток?
Липкий, мерзкий каучук этой мантии делает бессильными и смешными его идеальные для умерщвления клыки, расслабляет панической слабостью бесподобные челюсти-тиски.
Сильные лапы зверя всё еще мнут и коробят болотную трясину потерявшего форму савана, который готов накрыть безразличным спокойствием смерти любого, кто к нему прикоснётся.
Намокшие, повисшие неровными ошмётками лохмотья шерсти, с налипшими потёками прорвавшегося жёлто-бурого гноя, больные, измученные неотвратимой безысходностью глаза - жалкое зрелище приготовленного к закланию санитара леса, единственного существа, вызывающего сострадание, - в мире разорванных и разрушенных людей.
"СМЯТЫЕ ЛИСТЫ"
Латвия, 2005, 0.15, реж. Инезе Клавэ, закольцованный аудио-видео перформанс
Предлагаю замечательный способ залачить ваши нервы: придать им блеск и сухость застывшего лака, сжать их в бесчувственный и онемевший клубок, остановить нескончаемую сукровицу, зашорить остекленевшие глаза - вбить, втоптать воющую боль внутрь, так глубоко, что вы сами её потеряете.
Чистый лист заполняется еще живыми словами, которые не понимают, что они приговорены, что намыленная петля уже накинута на их тонкие, хрупкие шейки.
А что, если устроить отличный фейерверк - вспыхнувшей, разорвавшейся ненависти? Вы думали, что эта ненависть выброшена и горит вне вас в беззвёздном небе, а она возвращается к вам чёрными жирными пятнами сажи, которые невозможно ни смыть, ни отчистить.
Что вы горячитесь - фейерверк еще не начинался!
Лист бумаги перемещается обречённой сиротой на чужой стол - для беспощадного и высокого суда, не признающего моратория на высшую меру.
Рукой, лишённой и доли сочувствия, шагреневая кожа листа сжимается, хрустит, жухнет - и летит пружинящим мячиком в корзину: незабываемый, искромётный момент.
И вот уже острый приступ ненависти к себе заглатывает вас, как жадная рыба глотает наживленный крючок - без разбора, без отступления, без возврата к прежней любви к себе, пресной, скучной и безвольной. Не торопитесь: дайте этой ненависти пропитать вас насквозь - она вернется к вам неоднократно.
Эта ненависть к себе будет тлеть в вас как законсервированный атомный реактор, который будет подпитывать вас потом, в самые тяжелые минуты - негасимым ядерным огнём.
В его радиационную топку будут брошены и остальные листы: с вашими припухшими, молящими глазами, сдавленные наслаждающимся пыткой инквизитором.
Это несерьезно: надо успевать - и смеяться над собой до того, как станет хохотать над вами раскачивающаяся от брошенной бумаги глупая корзина. Впрочем, вопрос, кто из вас двоих глупее, вы или корзина, остаётся открытым.
И не спешите закрывать его - фейерверк только-только начинается.
"СПЛИН"
Литва, 2004, 1.46, реж. Кристионас Вилджиунас, монологический провал
Что-то нынче ничего не клеилось: со стола упали небольшие листочки чистой бумаги и, как назло, застряли между плинтусом и стеной. Согнувшись в три погибели, Бронюс полез под стол и стал выковыривать несчастные бумажки из узкой щели. Он мог бы вполне обойтись и без них, но что-то заставляло его продолжить свои неловкие и малопродуктивные попытки. Он скрёб короткостриженными ногтями стенку и всё никак не мог подцепить краюшек листочка, отчего впадал в еще более глубокое уныние, которое преследовало его с самого утра.
Бронюс привык всё делать основательно, и эта основательность частенько подводила его, выставляя его перед собой в каком-то смешном и несерьёзном виде. Но азарт уже овладел им и настойчиво подталкивал к тому, чтобы разобраться в истоках сегодняшней хандры. Как всегда, к его великому сожалению, голая и неприятная правда была для него важнее, чем душевный покой и радужная безмятежность.
Лишь бронезащитное имя и прибалтийский темперамент неторопливой раскачки уберегали его, хотя бы частично, от резких падений в пропасть таких сомнений, которые разрушали любую решимость и уверенность в себе.
Всё началось с сине-фиолетового сна, отполированными стальными листами перекрывавшего ему путь к другим морфейным персонажам, которые как-то уж очень легко обходились и без него. Бронюса это обидно задевало: он не привык лезть к другим со своей персоной, но отсутствие внимания и интереса с их стороны воспринимал как наказание и реанимацию своего скрытого изгойства.
Ушатом холодной воды на него вдруг выплеснулось вчерашнее воспоминание, которое заставило его съёжиться и похолодеть. Он так ясно увидел со стороны свою нелепую, если не сказать, глупую оплошность, что не знал, куда деваться от стыда. Все, кто был свидетелем этой оплошности, не проронили ни слова, щадя его самолюбие. И только теперь он оценил их деликатность и был им безмерно благодарен за поддержку.
Бронюс уже давно никому не делал зла намеренно, но так выходило, что от его поступков и мыслей страдали другие, особенно те, кому он никогда бы не хотел приносить несчастий.
Это было наивно и неправдоподобно, но он верил, чта найдет тот единственный путь, на котором страдания и несчастья будут сведены к такому минимуму, которые, кроме его оголённой души, никто и не заметит.