Geum.ru

Stephen King "Talisman"

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   41

рухнула на ровный, утрамбованный песок, расколов надвое ничего не

подозревавшего гигантского морского моллюска. Джек увидел его

внутренности, - гору сырого мяса, бьющуюся в судорогах... или же это была

игра воображения?

"Не хочу этого видеть".

Но до того, как он смог отвернуться, желтый, цепкий клюв чайки

схватил мясо и поглотил его. У Джека засосало под ложечкой. Мысленно он

услышал, как рвется живая плоть, подобно вскрику от боли.

Он вновь попытался отвернуться от вздымаемых порывами ветра волн - и

не смог. Чайка подавилась и выплюнула остатки грязно-розового мяса, затем

вновь заглотнула его, и через секунду под пристальным взглядом ее черных

глаз Джек постиг ужасную правду: умирают отцы, умирают матери, умирают

дяди, даже если они окончили Йельский университет и в своих

трехсотдолларовых костюмах выглядели такими же непоколебимыми, как стены

банка. Возможно, дети тоже умирают... и в этом, наверное, ужасная правда

жизни.

- Эй, - произнес Джек, не замечая, что произносит вслух свои мысли. -

Эй, дайте мне передохнуть!..

Чайка застыла на мгновение, буравя его глазами, но тут же возобновила

свои ужасные игры с останками моллюска. "Что-нибудь хочешь, Джек? Судороги

еще не прекратились! Боже мой, невозможно поверить, что это смерть!"

Мощный желтый клюв вновь и вновь заглатывал и выплевывал кусок мяса.

Кыш-ш-ш-ш - огрызнулась птица и взмыла в серое сентябрьское небо.

Мальчику вновь показалось, что она смотрит на него, как оглядывают

комнату, только войдя в нее - без всякой цели. А глаза... он знал эти

глаза.

Внезапно ему захотелось увидеть глаза матери - ее темно-синие глаза.

Он не помнил, когда еще с таким нетерпением хотел увидеть ее - с тех пор,

как был очень маленьким. Баю-бай, запело у него в голове голосом матери, и

этим "_ч_т_о_-_т_о_" _б_ы_л _г_о_л_о_с _в_е_т_р_а_. "Баю-бай, засыпай.

Баю-баюшки-баю, не ложися на краю. Твой папаша бросил нас, он уехал

слушать джаз!" Чертов джаз! Укачивая Джека, мать курила одну сигарету за

другой, не отрывая глаз от сценария - голубые страницы, он помнил это ее

выражение: голубые страницы.

"Баю-бай, Джекки, все кругом спят! Я люблю тебя, Джекки. Ш-ш-ис...

спи. Баюшки-баю".

На него смотрела чайка.

Внезапно Джека охватил ужас, сдавив горло железным обручем: он

увидел, что _ч_а_й_к_а _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о _с_м_о_т_р_и_т _н_а

н_е_г_о_. Эти черные глаза (_ч_ь_и _о_н_и_?_) _р_а_с_с_м_а_т_р_и_в_а_л_и

его. И он знал этот взгляд.

Кусок сырого мяса все еще торчал из клюва, но чайка тут же

окончательно проглотила его.

Джек повернулся и побежал, запрокинув голову и глотая горячие соленые

слезы. Тапочки увязали в песке, и его единственным желанием было убежать

как можно дальше от пристального взгляда, весь день преследующего его.

Двенадцатилетний одинокий Джек Сойер мчался к гостинице, забыв о

Смотрителе, слезы и ветер заглушали его крик, а он все пытался кричать:

нет, нет, нет!


Джек остановился на пригорке и перевел дыхание. Разгоряченный и

потный, он присел на скамейку, предназначенную для пришедших сюда

стариков, и убрал волосы со лба. "Возьми себя в руки. Капитан не должен

покидать свой корабль".

Мальчик улыбнулся и действительно почувствовал себя лучше. Отсюда, с

пятидесятифутовой высоты, все выглядело иначе. Возможно, виноват был

барометр, показывающий перепад давления или еще что-либо в этом роде. То,

что случилось с дядей Томми, - ужасно, но с этим можно смириться. Так

говорила и мама. Дядя Морган в этот раз появился со своим известием

несколько поздно, но вообще-то дядя Морган _в_с_е_г_д_а_ приносит вред.

А мама... Она, конечно, самое главное!

С ней ничего не должно случиться, - думал Джек, сидя на скамейке и

вытряхивая из тапочек песок. С ней не должно ничего произойти, хотя,

конечно, это _в_о_з_м_о_ж_н_о_. Прежде всего, никто не возьмется

утверждать, что она больна раком. Верно? Конечно. Если бы она была больна,

то не взяла бы его сюда. Скорей всего, они поехали бы в Швейцарию, где она

принимала бы лечебные ванны или что-нибудь в этом роде. Именно так она и

поступила бы. Так, может быть...

Низкий, безлико-шепчущий звук проник в его сознание. Он осмотрелся и

глаза его полезли на лоб. Песок возле его левого тапочка начал шевелиться.

Маленькие белые песчинки завертелись, образуя круг диаметром с палец. В

центре этого круга песок внезапно опустился, образовав ямку шириной около

двух дюймов. Края ямки находились в непрестанном движении - по кругу, по

кругу, так что зарябило в глазах.

"Так не бывает, - внушал себе Джек, а сердце, казалось, сейчас

выскочит из его груди. Участилось дыхание. - Так не бывает, это мираж, или

краб, или..."

Но ни краб, ни мираж тут ни при чем - это было ясно, как Божий день.

Песок закрутился еще быстрее, звук усилился, наводя Джека на мысль о

статическом электричестве, опыты с которым он проводил прошлым летом.

Однако больше всего звук напоминал долгий и тягостный вздох, последний

вздох умирающего.

Все больше песка приходило в движение. Затем возникла воронка,

напоминающая туннель в Ад. Она то появлялась, то исчезала, появлялась,

исчезала - и опять появлялась. Чем шире становилась воронка, тем

отчетливее по ее краям проступали буквы: С, потом СО, потом СОЧНЫЕ ФРУКТЫ,

прочитал он.

Песок завертелся быстрее, еще быстрее, с невероятной скоростью.

"А-а-а-а-а-х-х-х-х-х-х-х", - усилился. Джек завороженно смотрел на него;

мальчика сковал страх. Песок раскрывался, как большой темный глаз: это был

глаз чайки, уронившей добычу и теперь выискивающей ее.

"А-а-а-а-а-х-х-х-х-х-х", - шептал песок умирающим голосом. Это был не плод

воображения, как очень хотелось бы Джеку; голос существовал на самом деле.

"Его вставная челюсть выпала, Джек, когда ДИКОЕ ДИТЯ сбило его, она

выпала, - хлоп - и все. Йельский университет или нет, но когда ДИКОЕ ДИТЯ

собьет тебя и выбьет твою вставную челюсть - тебе конец. И твоей матери -

тоже конец".

Джек вновь побежал не оглядываясь. Он откидывал волосы со лба, и в

широко распахнутых глазах пульсировал страх.


Джек быстро проскочил веранду гостиницы. Здесь обстановка явно не

располагала к беготне. В холле было тихо, как в библиотеке; серый свет

струился сквозь высокие окна, освещая потертые ковры. Джек прошел мимо

конторки и столкнулся с внимательным взглядом дневного клерка. Клерк не

сказал ни слова, однако уголки его рта дрогнули в молчаливом неодобрении.

Этому мальчишке еще бы вздумалось бегать в церкви! Огромным усилием воли

Джек заставил себя спокойно подойти к лифту. Он нажал кнопку, спиной

ощущая, как клерк буравит его взглядом. "Этот человек улыбнулся только раз

за все время - когда узнал мою мать", - промелькнуло в сознании Джека. Да

и та улыбка была лишь данью вежливости.

- Я думаю, каким нужно быть старым, чтобы помнить Лили Кэвэней, -

сказала мать Джеку, когда они остались в номере одни. Еще не так давно ее

узнавали все - ведь за двадцать лет она снялась в пятидесяти картинах. Ее

называли "Королевой кинематографа", сама же она шутила - "милашка из

мотеля". Шоферы такси, горничные, официанты - все они мечтали получить ее

автограф! Сейчас все это ушло в прошлое.

Джек переминался с ноги на ногу, ожидая лифта, а в ушах у него звенел

голос, доносящийся из воронки в песке. На мгновение он увидел Томаса

Вудбайна, милого важного дядю Томми Вудбайна, одного из своих опекунов -

нерушимого, как каменная стена, и все-таки погибшего на бульваре Ла

Синега, чья вставная челюсть валялась в двадцати футах от тела. Он вновь

нажал кнопку.

С_к_о_р_е_е _ж_е_!

Потом ему померещилось кое-что похуже: его мать, поддерживаемая двумя

невозмутимыми мужчинами под руки, садилась в ожидавшую ее машину. Внезапно

Джеку захотелось в туалет. Он стал колотить в кнопку всей ладонью, и

невзрачный человек за конторкой издал удивленный возглас. Джек сдавил

другой рукой некое место пониже живота, чтобы уменьшить давление мочевого

пузыря. До его слуха донесся звук опускающегося лифта. Мальчик закрыл

глаза и плотно сжал коленки. Его мать выглядела неуверенной в себе,

растерянной и смущенной, а мужчины заталкивали ее в машину. Но Джек знал,

что это происходило не на самом деле: это были воспоминания - часть одного

из снов - и это происходило не с матерью, а с ним самим.

Когда раздвижные двери лифта сомкнулись за его спиной, он взглянул на

свое отражение в запыленном зеркале. Эта сцена семилетней давности вновь

овладела его сознанием, и он увидел желтые глаза одного из мужчин,

почувствовал на себе руку другого, тяжелую и бездушную...

Это невозможно - сон наяву! Он не видит глаза мужчин, меняющиеся от

голубого к желтому; его мать красива и добра к нему; бояться нечего; никто

не умирает; и только чайка представляет опасность для моллюска. Джек

закрыл глаза, и лифт начал подниматься.

Эта штука из песка смеялась над ним.

Двери лифта раскрылись, и Джек вышел. Он миновал закрытые шахты

других лифтов, повернул налево и помчался по коридору к своей комнате.

Здесь его бег выглядел менее неуместно. Они занимали номера 407 и 408 -

две спальни, маленькую кухню и гостиную с видом на океан. Его мать

раздобыла где-то цветы, расставила их в вазы, рядом поставила маленькие

фотографии в рамочках.

Джек в пять лет, Джек в одиннадцать лет, Джек, еще младенец, на руках

у отца. Его отец, Филипп Сойер, за рулем старой развалюхи, вместе с

Морганом Слоутом едущий в Калифорнию. В те времена они были настолько

бедны, что часто ночевали в машине.

Джек распахнул дверь гостиной в номере 408 и позвал: "Мама! Мамочка!"

Его встретили цветы и улыбающиеся фотографии, но ответа не

последовало. "МАМА!" Сзади захлопнулась дверь. Джек почувствовал холодок

внизу живота. Он выскочил из гостиной в большую спальню справа. "МАМ!"

Другая ваза с высокими яркими цветами. Пустая постель выглядела, как

насмешка. На столике батарея пузырьков и бутылочек с витаминами и всякой

всячиной. Джек обернулся. В окне спальни мелькали какие-то тени.

Двое мужчин из автомобиля - ни их самих, ни машину Джек описать бы не

смог, - и они тащат его мать...

- Мама, - заорал он.

- Я тебя слышу, сынок, - донесся до него из двери ванной голос

матери. - Что стряслось?

- Ох, - выдохнул он, и почувствовал, как все тело расслабляется. -

Ох, извини! Я не мог понять, где ты...

- Принимаю ванну, - рассмеялась она. - Готовлюсь к ужину. Надеюсь,

возражений нет?

Джек понял, что ему незачем идти в ванную. Он упал в одно из

расшатанных кресел и с облегчением смежил веки.

С ней все в порядке.

"ПОКА все в порядке", - прошептал приглушенный голос, и он вновь

увидел воронку в песке.


В семи или в восьми милях по прибрежному шоссе, как раз около

универсального магазина Хэмптони, они нашли ресторанчик под названием

"Царство омаров". У Джека осталось сумбурное впечатление от прошедшего дня

- он уже начал забывать о случившемся. События на пляже оставили лишь

слабый отпечаток в его памяти. Официант в красном пиджаке с желтой

эмблемой на спине, изображающей омара, проводил их к столику у длинного

узкого окна.

- Мадам желает выпить? - У официанта было каменное выражение лица

уроженца Новой Англии, и Джек, взглянув на свой спортивный костюм и

отлично сшитое выходное платье матери (от Хальсона) сквозь призму этих

водянисто-голубых глаз, почувствовал, как в нем закипает бешенство. "Мама,

если ты на самом деле не больна, какого дьявола мы здесь делаем? Это же

кошмарное место! Этою безумие! О, Боже!"

- Принесите мне бокал неразбавленного мартини, - сказала она.

Официант приподнял брови.

- Мадам?

- Лед в стакане. Маслина во льду. Охлажденный джин поверх маслины.

Итак, вы можете это подать?

"Мамочка. Боже мой, разве ты не видишь его глаза? Ты кажешься себе

очаровательной, а ему кажется, что ты насмехаешься над ним! Разве ты не

видишь его глаза?"

Нет. Она ничего не видела. И эта ненаблюдательность у нее, которая

так обостренно чувствовала людей, легла еще одним камнем на сердце Джека.

Мать уходила... во всех отношениях.

- Да, мадам.

- Потом, - продолжала она, - вы берете бутылку вермута - любой марки

- и наклоняете ее над стаканом. Потом ставите бутылку на полку и приносите

стакан мне. Понятно?

- Да, мадам. - Водянисто-холодные ново-английские глаза остановились

на его матери, неспособные, казалось, к каким-либо проявлениям чувств. "Мы

одиноки здесь", - подумал Джек, впервые до конца осознав это. _Б_о_ж_е_,

именно _м_ы_.

- Молодой человек?

- Я бы выпил колы, - грустно ответил Джек.

Официант ушел. Лили достала из сумочки пачку сигарет фирмы "Герберт

Тэрритун" (с детства, помнил Джек, она просила: "Достань мне мою Тэрритун

с полки, сынок"), и закурила, выпустив одновременно три струйки дыма.

Еще один камень на его сердце. Два года назад его мать вдруг бросила

курить. Джек с недоверием воспринял это: она курила всегда и скоро закурит

снова. Но нет... Это произошло лишь три месяца назад в нью-йоркском отеле

"Карлтон".

- Ты снова куришь, мама? - спросил он.

- Да, я курю капустные листья, - пошутила она.

- Мне бы этого не хотелось.

- Почему бы тебе не включить телевизор? - перебила она с

несвойственной ей поспешностью; губы матери были плотно сжаты. - Может

быть, как раз показывают кого-нибудь из этих дерьмовых проповедников. Сядь

и смотри, и чувствуй себя их братом во Христе.

- Извини, - выдавил он с трудом.

Тогда это был всего лишь Карлтон. Капустные листья. Но сейчас это

"Тэрритун" - сигареты, где нижняя часть мундштука окрашена под фильтр, но

это не фильтр. Он припомнил, как отец рассказывал кому-то, что курит

"Винстон", а жена - "Черные легкие".

- Тебе что-то померещилось, Джек? - спрашивала она его сейчас, смешно

зажав сигарету между вторым и третьим пальцами правой руки. Он должен был

отважиться и сказать: "Мама, я вижу, ты опять куришь "Тэрритун", - ты

вернулась к старому?"

Ужасная боль пронзила его сердце, и ему захотелось плакать.

- Нет, - ответил он. - Кроме этого места. Оно немного загадочное.

Она огляделась и улыбнулась. Два других официанта - один толстый,

другой худой, - оба в красных пиджаках с желтой эмблемой-омаром на спине,

- стояли у входа в кухню, тихо беседуя. Вельветовые шторы над входом в

обеденный зал отделяли кабинку, где сидели Джек с матерью. Перевернутые

стулья украшали пустые столы. На дальней стене висела готическая гравюра,

которая натолкнула Джека на воспоминание об "Умершем любимом" - фильме с

участием его матери. Она играла молодую, очень богатую женщину, вышедшую

замуж за темную подозрительную личность вопреки воле родителей. Ее

избранник привез ее в большой дом на берегу океана и попытался довести до

безумия. "Умерший любимый" был более или менее типичным для Лили фильмом -

она снялась во многих черно-белых фильмах, где неплохие, но давно забытые

актеры разъезжали в "Фордах", не снимая шляп.

Неоновая надпись над вельветовыми шторами гласила: "Это отделение

закрыто".

- Мрачновато здесь, верно? - спросила она.

- Как в преисподней, - ответил Джек, и она засмеялась своим

заразительным смехом.

- Ох, Джекки, Джекки! - она ласково поправила его чересчур длинные

волосы.

Он отвел ее руку, также улыбаясь (Боже, ее пальцы состояли из кожи и

костей. _О_н_а _п_о_ч_т_и _м_е_р_т_в_а_, _Д_ж_е_к_!..).

- Не трогай меня без разрешения.

- Почему так строго?

Они еще раз улыбнулись друг другу. Джек не помнил, когда бы еще ему

так хотелось плакать или когда бы он так сильно любил ее. Что-то новое

открылось сейчас мальчику... возвращение к "Черным легким" - часть этого.

Принесли напитки. Она легонько коснулась его бокала своим.

- За нас.

- Хорошо.

Они выпили. Официант принес меню. Лили небрежно просмотрела его.

- Что бы вы предложили?

- Рекомендую морской язык.

- Принесите два.

Джек был немного смущен, заказывая за них обоих, но он знал, что мать

хочет именно этого - после ухода официанта он взглянул матери в глаза и

увидел одобрение своему поступку.

Принесли еду. Морской язык с лимоном был горячим и вкусным. Но Лили

едва прикоснулась к содержимому своей тарелки.

- Занятия в школе начались две недели назад, - Джек успел съесть

половину порции. Глядя на большие желтые автобусы с надписью "Районная

школа Аркадии", он почувствовал себя слегка виноватым, хотя причиной этому

были обстоятельства.

Лили выжидающе смотрела на него. Она уже выпила второй бокал, и

официант принес третий.

Джек передернул плечами.

- Подумай, что я имею в виду.

- Ты хочешь в школу?

- Что? Нет! Не здесь.

- Хорошо, - согласилась она. - Потому что у меня нет этих твоих

чертовых справок, а без свидетельства о рождении они тебя в школу не

примут, приятель.

- Не называй меня так, - сказал Джек, но Лили даже не улыбнулась

старой шутке.

"Мальчик, почему ты не в школе?"

Он оглянулся, как будто этот голос прозвучал где-то рядом, а не в его

сознании.

- Что-нибудь не так? - спросила она.

- Нет. Впрочем... в этом чудесном парке, Стране Чудес, есть старый

черный чудак. Славный малый... Он спрашивал, почему я не в школе.

Она выпрямилась. Улыбка пропала с ее лица.

- Что ты ему сказал?

Джек пожал плечами.

- Я сказал, что болен. Помнишь, так было с Ричардом? Доктор сказал

дяде Моргану, что Ричард не должен ходить в школу шесть недель, но может

гулять на улице. - Джек слегка улыбнулся. - Я думаю, ему повезло.

Лили немного расслабилась.

- Я не люблю, когда ты разговариваешь с незнакомыми людьми, Джек.

- Мама, он...

- Мне неважно, _к_т_о_ он. Я не хочу, чтобы ты разговаривал с

незнакомыми людьми.

Джек подумал о чернокожем друге; он представил себе его стальные

волосы, изборожденное морщинами темное лицо; умные, светящиеся глаза. Он

вспомнил их встречи в Аркадии, где не было никого, кроме них, да еще

поодаль два чудака играли в крокет, сохраняя глубокомысленное молчание.

Но сейчас, сидя с матерью в этом ужасном ресторане, - не чернокожий

мужчина, а он сам задал себе вопрос.

Почему я не в школе?

"Все так, как она сказала, сынок. Нет ни справок, ни свидетельства.

Ты думаешь, она захватила сюда твое свидетельство о рождении? Ты так

думаешь? Она слишком торопится, и ты торопишься вместе с нею. Ты..."

- Ты что-нибудь получал от Ричарда? - обронила она, и когда она

закончила фразу, то к нему пришло это, и оно поразило, как удар молнии.

Его руки задрожали, стакан упал со стола и разбился.

"Она почти мертва, Джек".

Голос из песчаной воронки. Он звучал в голове Джека.

Это был голос дяди Моргана. Не возможно, не почти, не как будто. Это

был настоящий голос. Голос отца Ричарда.


По пути домой, в машине, она спросила:

- Что произошло с тобой там, Джек?

- Ничего. Мне почудился последний хит Джейн Круппа.

- Не смейся надо мной, Джекки, - она выглядела усталой и измученной.

Между вторым и третьим пальцами правой руки была зажата сигарета. Она вела

машину очень медленно - чуть больше сорока миль в час - как всегда, когда

выпивала лишнее. Лили сидела прямо, юбка не прикрывала колени, а

подбородок, казалось, нависал над рулевым колесом. На мгновение она стала

похожа на ведьму, и Джек быстро отвернулся.