Философия Сергея Борисовича Крымского неслучайно встречает настоящий успех среди студентов Киево-Могилянской Академии и других университетов лекции

Вид материалаЛекции

Содержание


Константин Сигов
Подобный материал:
София как этос: герменевтика С. Б. Крымского


«Неслучайно Коперник в своем трактате «Об обращениях небесных сфер» одним из аргументов в пользу гелиоцентризма выдвигает соображение о том, что солнцу как источнику света приличествует занимать центральное место»1

Сергей Крымский


«Целую вечность не опускающая своих воздетых рук Оранта есть поистине “Воевода” для своих людей, самоотверженно принимающая на себя воинский труд заступничества за них, как Моисей принимал на себя бремя своего народа»2.


Сергей Аверинцев


Философия Сергея Борисовича Крымского неслучайно встречает настоящий успех среди студентов Киево-Могилянской Академии и других университетов (лекции как правило оканчиваются аплодисментами). Студенты реагируют не на интеллектуальную «звезду», а на щедрое солнечное начало киевского мудреца – живое свидетельство в пользу гелиоцентризма Коперника. Свидетельство весьма редкое в наши темные времена, последние романтики ХХ века говорили о «новом средневековье». Исторический контекст этой философии – глубинный кризис цивилизации, которая сделала планету заложницей атомных станций и «вышла в космос», но закрыла для человека выход из «пещеры» (См.: Платон. Держава. – Кн. 7).

«Здесь обнаруживается, - констатирует С.Б. Крымский, - трагедия технико-инстументального использования разума согласно догмам классического рационализма, ориентированного на то, чтобы «мыслить не страдая»3. Канва страдания меняет ткань мысли, делает ее негладкой, неровной, узловатой. Не риторика, не навыки профессионального логика характеризуют поздние труды С.Б. Крымского; его диагноз эпохи сближается со Львом Шестовым: «Платону вряд ли понадобилось хоть одно слово изменить в своей притче о пещере. Его тоска, его тревога, его предчувствия не нашли бы себе ответа в нашем знании. Мир «в свете» наших «положительных» наук остался бы для него, как и был, мрачным и страшным подземельем, а мы связанными по рукам и ногам узниками»4.

Критика «классической рациональности» и поиски рациональности «неклассической» были, как известно ключевой темой М.К.Мамардашвили, Э.Ю.Соловьева и других представителей поколения, уходившего в 60-80-е годы от Маркса и Гегеля к Канту и Декарту. С.Б. Крымский качественно расширяет горизонты этих поисков. Он утверждает: «Сам смысл термина «просвещение» оказывается совместимым со смыслом «просветления». Неоплатонизм и Агеопагитика разрабатывают идею просветления телесности духовным светом, выдвигают принцип озарения как основной познавательной способности»5.

Ареопагитики и Каппадокийская школа служат источниками углубленного осмысления понятий «свет» и просвещение (не суженного инструментально-технической призмой XVIII-XX ст.6).

Философская инициатива С.Б. Крымского вновь связывает «киевский круг» с той «неразрывной философией», о которой недавно напомнил Х. Яннарас7. На этом пути С.Б. Крымский актуализирует «архетип» солнца правды, о котором говорил Сковорода: «сонце есть архетипос сиречь первоначальна и главна фигура», «сонце есть храм и чертог вечного» – «око вселенныя»8.

Полвека философский путь С.Б. Крымского развертывается, согласно его высказыванию «под сигнатурой Софии». Своих учеников, слушателей, гостей Киева он неутомимо приводит под своды собора св. Софии, чтобы поделиться не только впечатляющими знаниями о знаменитых мозаиках и фресках, но и подлинным любомудрием – любовию к софийному началу жизни «удерживающему нас в бытии и свете над пропастью небытия». Нужно было видеть как Сергей Борисович недавно излагал Полю Рикёру свою гемоневтику мозаик, подражая жесту Оранты. Воздев руки горé, киевский философ свидетельствовал философу из Парижа о том молитвенном усилии, которое согласно уроку Моисея сдерживает натиск разрушительных сил. Физика этого долгого жеста передавала лучше переводчика метафизику сопротивления здесь и сейчас разгулу хаоса, руины, аномии... София как этос: этическая ответственность и обязанность укоренены в местопребывании воплощенной Премудрости.

Вышеописанный жест философа указывает на суть его философской антропологии, а не на внешние ее черты. Для экзистенциальной мысли 60-70-х годов важным моментом стало «прямостояние». Оно выражало нетривиальную и в наши угнетенные дни истину о естественном, прямом положении человеческого позвоночника: вертикаль как простейшая геометрическая форма достоинства.

На первый взгляд понятие «прямостояние» ограничивалось определением положения позвоночника, умалчивая о положении рук.

Здесь уместно вспомнить этимологию греческого слова, ключевого для выработки понятия личность — «ипостась», hypostasis: опора, подставка.

Оранта, «нерушимая стена» стала поддерживающим «ипостастным» символом для поколения С.С. Аверинцева и С. Б. Крымского9.

«Империя времен упадка» добивалась не только того, чтобы человек падал духом, чтобы у него «опускались руки». Важным фактором промывания мозгов была редукция основных слов употребительного словаря. Многозначные смыслы слова сводились к найпростейшему, «горизонтальному».

Типичным примером редукции значений слова – употребительнейшего и в бытовом и в философском языке – является пример «правды». Опрокидывание ее разнообразных «прямостоящих» (вертикальных) значений на газетную плоскость и ниже по наклонной анализирует А.Малахов в интересной статье «Зваба правдошуканства»10. Феноменологический анализ утраты «правдой» своих смыслов опубликован в сборнике, который открывает работа М.В. Поповича «Жест як характеристика дискурсу» Парадигматический «жест» С.Б. Крымского, его речевой акт (speаch act) для сообщества киевских любомудров не случайно связан с высокой покровительницей философии. Метадискурсивная опора, «ипостась» его словаря потому и проявляется так ярко в лекциях, в сократической «майевтике» правдолюбия.

Дискуссия о «софиологии» в ХХ веке бедствиями войн, революций, эмиграции была оттеснена в слишком отвлеченный план, оторвана от какого-либо контакта с практической философией. Философская интуиция Софии исходно вдохновлялась во многом, по свидетельству Сергея Булгакова, созерцанием киевских мозаик, но уже константинопольскую Св. Софию он увидел глазами изгнанника-беженца, а далее парижский спор о софиологии во многом был поляризован далекими от философии обстоятельствами судьбы политэмигрантов. Как недавно отметил Антуан Аржаковский «непонимании» софийной интуиции южан сказалось еще и конкретное отличие от жизненно-перцитивного опыта у таких потербуржцев-северян как Вл. Лосский.

Увы, спор о правде в том же столетии и по тем же причинам склонился в противоположную, прагматико-политическую крайность и большой спекулятивной жатвы не принёс.

На этом фоне возвращение на рубеже ХХІ века к осмыслению конкретных реалий истории иконографии, филологии, теологии, философии в работах С.С. Аверинцева, собранных в томе «София-Логос. Словарь», открывает новый горизонт и широкое поле для исследований. Знаменательна и перемена историко-философской перспективы, на которой настаивает Аверинцев при обсуждении обширнейшего наследия Вл. Соловьева: «Право, стоило бы нам чуть меньше говорить, in bonam partem или in malam partem, о соловьевском видении Премудрости Божией, и чуть больше – о его же видении Божией Правды, о его взгляде из глубин мистического узрения на проблемы социальной справедливости11». Отметим в этой связи, какое важное место в рассуждениях С.Б. Крымского по поводу «сквозных, стержневых ценностей человечества» занимает Правда.

Отметим и этическую позицию философа настойчиво связывающего «пандемию зла» в текущей истории со стиранием фундаментального различия между правдой и кривдой. И если верен тезис о том, что подспудной, имплицидной темой всей философии С.Б. Крымского является мысль «под сигнатурой Правды», то выскажем и надежду на то, что эксплицитной разработкой этой темы мыслитель скоро всех нас порадует.

Прошла эпоха, когда «сциентизм» оказывал сопротивление официальной идеологии и красноречивым индикатором этой опозиции была лакуна, молчание вместо статьи Правда в «Философской энциклопедии»12.

Но теперь, для достойного заполнения этой лакуны нужна не отдельная словарная статья, а обширный философский труд и обновление наших словарей и библиотек. Полдела было нарушить молчание, - настоящий размах дела откроет исполнение второй его половины. Для разума – это шанс приблизится к осмыслению того, практически непостижимого иным путем опыта ХХ века «о поистине неистощимых потенциях человеческого сопротивления инфернальным силам жестокости и смерти»13.

Неутомимая работа в этом неоглядном поле тех, кто вышел как Сергей Борисович Крымский потрудиться раньше нас, вдохновляет продолжить намеченную прежде борозду.


Константин Сигов


1 Крымский С. Б. Философия как путь человечности и надежды. – К.:Курс, 2000. – С 127.

2 Аверинцев С.С. София-Логос. Словать. – К.: Дух и Лирета, 1999. – С. 233.

3 Крымский С. Б. Философия как путь человечности и надежды. – К.:Курс, 2000. – С 133.

4 Там же. – С. 36.

5 Там же. – С. 127.

6 Ср. ст. Метафизика света // Аверинцев С.С. София-Логос. Словарь. – К.: Дух і Літера, 2000. – С. 133-134

7 См.: Х. Янарас. Нерозривна філософія. – К.:Основи, 2000. – С. 159-172, 288-289

8 Цит. по: С. Б. Кримський. Культурні архетипи Києва // Київські обрії: Історико-філософські нариси. К.: Стилос, 1997. – С. 9-10.

9 В последние годы С.Б. Крымский много пишет о «метаистории», которая «переводит «горизонталь» стрелы времени в «вертикаль» ценностных свершений» - см.: Крымский С. Б. Философия как путь, С. 285.


10 Малахов В. А. Зваба ошуканства // Філософсько-антропологічні студії 2000: Європейський вектор та основні цінності укр. гуманістики. – К.: Стилос, 2000. – С. 175-181; пор.: там же. –Сігов К.Б. Легітимність і правда: До порівняльного аналізу двох концептів. – С.115-122

ср. Там жеЖ Л.Б. Сігов «Легітимність і п. С.115-122

11 Аверинцев С. Два слова об этой книге и ее авторе: [Предисловие] // Патрик де Лобье. Три града: Социальное учение христианства / Пер. с. фр. – СПб., 2000. – С. 6.

12 Философская энциклопедия. – Т.4. – М., 1967.

13 Крымский С. Б. Философия как путь, там же.