И экономисты, интерпретируя особенности развития капитализма в современной России, прибегают к распространенным на Западе методологическим подходам теориям К

Вид материала

Документы

Содержание Россия как «долгое время сама по себе мир-экономика» Капитализм на службе у государства Капитализм под «стеклянным колпаком» Капитализм и другие формы экономической жизни Рыночная экономика

Подобный материал:

• Федеральное агентство по образованию, 11241.28kb.
• А. М. Горького кафедра новой и новейшей истории программа курса, 176.08kb.
• Из истории изучения электросвязи в Российской империи Высоков М. С., кандидат исторических, 482.94kb.
• Тема: «Российская империя в xix-начале XX вв» Цель, 38.04kb.
• Программы   Наименование дисциплины: «Социология молодежи», 92.46kb.
• Доклад посвящён анализу мифологем, связанных с формированием постиндустриального общества,, 100.13kb.
• Форума по возобновляемой энергетике на Северо-западе России Даты, 81.1kb.
• Ii международная научно-практическая конференция «Экономические науки в России, 15.97kb.
• О. В. Гаман-Голутвина Политическая система современной России и роль молодежных организаций, 1842.42kb.
• Особенности развития современной системы образования во франции: проблемы и способы, 379.56kb.

Хакимов Григорий Анатольевич,

аспирант Института философии РАН


К вопросу о характере развития современного российского капитализма

Многие отечественные социальные теоретики, политологи и экономисты, интерпретируя особенности развития капитализма в современной России, прибегают к распространенным на Западе методологическим подходам – теориям К. Маркса и М. Вебера. Используя марксову модель, исследователи выявляют отличия между генезисом капитализма на Западе и развитием его современного российского варианта: подчеркивается неравномерный характер его динамики (переход от социализма к капитализму), отсутствие первоначального накопления капитала, наличие пережитков феодальных отношений, отсутствие классового антагонизма между буржуазией и пролетариатом, неосуществимость промышленной (технологической) революции и другие. Применяя веберовский подход, обществоведы констатируют отсутствие в постсоветской России протестантской этики, свободного предпринимательства, индивидуализма, трудового аскетизма, умеренности в потреблении, формирующих «дух» капитализма.

Эти две классические модели часто рассматриваются как идеальные типы капитализма, которым должны соответствовать незападные пути развития, в том числе и российская модель. На наш взгляд, наиболее адекватно характер развития современного российского капитализма раскрывает подход известного французского историка Ф. Броделя (1902 – 1985 гг.). Многотомные исследования Броделя с трудом поддаются теоретическому обоснованию, поскольку историк изучал конкретные факты экономической истории позднего средневековья и начала раннего нового времени. Метод Броделя может быть помещен между широко распространенными сегодня миросистемным, цивилизационным и институциональным подходами к исследованию динамики капитализма. С одной стороны, Бродель обращает внимание на миросистемные и глобальные факторы генезиса капитализма, поскольку изученные им различные «миры-экономики» выступают своеобразными географическими регионами, способствующими развитию торговли на дальние расстояния и складыванию мировой капиталистической системы. В то же время, Бродель придает особое значение цивилизационной и институциональной специфике европейского мира-экономики, в рамках которого зарождается классическая модель капиталистических отношений. В работах Броделя не встречается концептуального определения капитализма, оно скорее носит метафорический характер. Тем не менее, нам представляется необходимым выявить ряд броделевских характеристик капитализма, которые открывают новую перспективу анализа российской модели капиталистического развития.


Россия как «долгое время сама по себе мир-экономика»

Капитализм, согласно Ф. Броделю, возникает внутри европейского мира-экономики, т.е. отдельного региона обладающего определенной цивилизационной, институциональной, политической и социокультурной спецификой. Уже в период позднего Средневековья (XIII – XV вв.), или, согласно Броделю, во время «долгого XVI века» (1350 – 1640) наметилась тенденция генезиса капиталистических отношений в городах-государствах Италии и Нидерландов. Капитализм на Западе был порожден несколькими вековыми тенденциями. Произошло расширение мирового рынка в результате торговли на дальние расстояния, осуществляемой итальянскими городами-государствами. Крестовые походы, а позднее Великие географические открытия способствовали притоку капитала в Европу и формированию мирового колониального хозяйства. Осуществлялось первоначальное накопление капитала в финансовой, промышленной и торговой сферах. Началось огораживание сельскохозяйственных земель, разорвавшее общинные узы и превращавшее крестьян в земельных собственников («аграрный индивидуализм»). Складывающиеся национальные государства способствовали развитию капитализма, предоставляя правовые и социальные гарантии участникам экономической жизни. Во многом этим тенденциям способствовала европейская цивилизационная специфика: выгодное географическое положение обеспечивало активность торговых и военных путей (сначала в Средиземноморье, затем в Атлантике), развивалась городская культура, ускорялась социальная мобильность, укреплялись традиции гражданственности, рационализма, ценности автономности, свободы и индивидуальности, зарождалась предпринимательская этика.

По мнению Ф. Броделя, в отличие от открытой международным экономическим связям западноевропейской экономики, Россия является «долгое время самой по себе мир-экономикой». В России же «долгий XVI век» сильно затянулся, что было обусловлено её географической удаленностью от развивающегося Запада. Как подчеркивает Бродель, первые русские города были похожи на «открытые города» античности, «они не были закрытыми сообществами представляющими привилегии только своим гражданам, какими являлись города средневекового Запада»¹. Ситуация изменилась, когда центр Руси переместился в Москву, которая сосредоточила вокруг себя замкнутый экономический регион, удаленный от побережья и торговых путей. Историк отмечал, что Российское государство до XVIII века имело тенденцию организовываться в стороне от Европы как самостоятельный мир-экономика со своей собственной сетью связей. Торговые отношения с Югом и Востоком были по объему большими, чем с Европой. Запад требовал от России лишь сырьё (конопля, лён, смола, корабельные мачты) и продовольствие (хлеб, соленая рыба), снабжал её предметами роскоши и чеканной монетой. Напротив, Восток покупал у неё готовые изделия: кожевенное сырье, пушнину, скобяной товар, железные изделия, оружие, воск, мед, продовольственные товары, реэкспортируемые европейские изделия. Сам же Восток поставлял России красящие вещества, снабжал её предметами роскоши, но также и тканями по низкой цене, шелком и хлопком².

Причины российской «квазиавтономии» Бродель видел не в отстраненности Европы от России (ганзейский союз активно торговал с новгородскими купцами), а в том, что внутренние факторы развития самой страны мешали ей расставить внешнеэкономические приоритеты. Среди этих факторов можно выделить следующие: недостаточная плотность населения, обширная территория, «многотрудное и без конца возобновляющееся установление её внутреннего равновесия», всемогущество государства не поощряло внешнюю торговлю и способствовало развитию контрабанды, ужесточение крепостничества, незначительная роль городов (за исключением крупных торговых портов и столиц) и другие.

Бродель подчеркивал, что в России феодальный строй закрепился именно тогда, когда на Западе он уже начал разрушаться. В период с XV по ХХ вв. европеизация страны усилилась, но затрагивала при этом лишь небольшую часть населения: дворянство, крупных землевладельцев, интеллигенцию, политиков. Развитие капиталистического уклада в России XVII – XIX вв. сопровождалось усилением крепостничества и шло по «прусскому» пути на базе помещичьего хозяйства. Пережитки феодализма (помещичье землевладение, малоземелье крестьян и т.д.) просуществовали в России до начала ХХ века и во многом явилось причиной революции 1917 года. Но и после революции, и в результате последовавшей за ней коллективизации «в России крестьянин так и не получил долговременного статуса полноценного землевладельца». По мнению Броделя, в Советском Союзе сложился социализм авторитарного типа или, по К. Марксу, «казарменный социализм». Строительство социализма в стране историк называл «драмой слаборазвитости» и определял его как «выбранный государством способ быстрого, невзирая на человеческие жертвы, прохождения этапов промышленного развития в отсталой аграрной стране». Все эти вековые тенденции обусловили сырьевой характер российской экономики по отношению к Западу, но именно такое положение обеспечило России возможность осуществить шаги в сторону частичной модернизации. Бродель справедливо отмечает противоречивую двойственность российской модернизации: «современность перед лицом Европы и реакционное Средневековье внутри страны»³.

На протяжении многовековой истории Россия развивалась как периферийное государство мировой капиталистической системы. Она не была способна «догнать» Запад, поскольку все попытки российской модернизации проводились в чрезвычайных обстоятельствах и поэтому приводили к авторитаризму и укреплению государственного аппарата, что не могло благоприятствовать здоровому развитию и закреплению достигнутых успехов. «Россия обретала западные формы, не становясь частью Запада». Вековой проблемой России была не «отсталость», а её периферийное положение в мир-системе капитализма. Такое положение нельзя преодолеть за счет осуществления «рывка», т.к. это может привести к возникновению новых опасностей и противоречий, нужны качественные преобразования⁴. Свидетельством непонимания этой ситуации могут служить исторические неудачи «догоняющих» модернизаций. Попытки применить тактику «догоняющей» модернизации во времена правления Петра I, Екатерины II, Александра II, незавершенные реформы Витте и Столыпина, сталинская индустриализация были направлены лишь на «военно-бюрократическую моденизацию» и выявили слабость аппарата управления.

По определению известного ученика и последователя Ф. Броделя, крупнейшего социолога И. Валлерстайна, Россия представляет собой «полупериферийного военного гиганта, у которого, однако, было хронически слабое «сердце» и случались закупорки в "сосудах" бюрократического управления»⁵. Своё уязвимое экономическое положение российское государство компенсировало политически. Так было и во время существования СССР. Как полагают И. Валлерстайн и его сторонник К. Чейз-Данн, с экономической точки зрения социалистические страны были частью современной миросистемы и составляли её полупериферию, активно участвуя в капиталистическом разделении труда⁶. В политическом же плане Советский Союз превратился в идейного лидера стран полупериферии и периферии, в альтернативный идеологический (а не экономический) центр миросистемы.

Зависимость от траектории предшествующего исторического развития, или того, что экономисты назвали «эффектом колеи» («path dependence»), к сожалению, не была преодолена в постсоветской России. Напротив, после распада СССР не произошло «великой трансформации» (по К. Поланьи) государственной экономики в частную, а наблюдается «великая инволюция» (согласно М. Буравому), которую можно определить как «процесс, ведущий к усыханию, сегментации и ослаблению жизнедеятельности исторической системы вместо реального изменения её организации»⁷. Другими словами, произошла не трансформация традиционных форм социально-экономической структуры, но их адаптация и приспособление к новым рыночным условиям. Именно поэтому проникновение капитализма в страну не способствует её модернизации, а, напротив, делает её зависимой от центра миросистемы, поддерживает её периферийный статус-кво. Россия по-прежнему идет своим «самобытным» и «уникальным» путем, так и не преодолевая свойственные ей антимодернизационные вековые тенденции.


Капитализм на службе у государства

В своих исследованиях Бродель показывает, что на начальном этапе развития «капитализм торжествует лишь тогда, когда идентифицирует себя с государством, когда сам становится государством». Как отмечает историк, в итальянских городах-государствах власть принадлежала денежной элите, в Голландии XVII в. регенты-аристократы управляли страной по указаниям дельцов, негоциантов и крупных финансистов, в Англии после революции 1688 г. власть оказалась в ситуации подобной голландской. Во Франции после июльской революции 1830 г. буржуазия надежно берет власть в свои руки⁸. В России после событий 1991 г. сложилась похожая ситуация, но в силу цивилизационной специфики нашей страны методы государственного регулирования экономики резко отличались от западных практик.

Неолиберальная «шоковая терапия» начала 1990-х гг. предусматривала, что рынок заработает сам, а потому не создавала институциональных условий для его функционирования. В результате имущество бывших советских промышленных и сельскохозяйственных предприятий было разделено посредниками по средствам обмена, бартера, сделок. Бывшая советская государственная собственность и ресурсы оказались в руках незначительного меньшинства – банкиров, торговцев сырьем, коррумпированных чиновников из числа бывшей партийной номенклатуры. В итоге такой «номенклатурной приватизации» власть и собственность оказались в руках прежних бюрократов. С одной стороны, это обеспечило бескровность «антикоммунистической революции», придало ей «бархатный» оттенок, но с другой – не способствовало появлению гражданского общества и развитию демократии, закрыло доступ на рынок основной массе граждан и усилило социальное расслоение. Российский переход к рынку характеризуется не ростом производительности труда и не созданием новых (отличных от социалистических) форм производства, но появлением в результате краха командной экономики «перераспределительного вакуума». Её характерными чертами являются: отсутствие горизонтальных связей и осуществление связей через «верх»; отсутствие обратной связи – все импульсы в системе идут исключительно сверху вниз. Снизу вверх идет лишь прибавочный продукт. В свою очередь это способствует минимизации степеней свободы, ведет к жесткости, ригидности системы, к её окостенению⁹. Остаточные принципы перераспределительной системы не создают возможностей для главного условия российской модернизации – интеграции демократии, предоставляющей равные права, и социально-экономической несправедливости капитализма в «демократический капитализм».

Согласно мнению известного американского экономиста Дж. К. Гелбрейта, для западного «демократического капитализма» главным принципом является способность к такому экономическому росту, при котором число людей, чей жизненный уровень повышается благодаря «свободе рынка», превосходит число тех, чьё благосостояние зависит от политико-государственных корректировок «рыночной игры»¹⁰. В России же при отсутствии «демократического капитализма» развился, используя термин М. Вебера, паразитический «архаический капитализм» – «капитализм ростовщиков, военных поставщиков, откупщиков должностей и налогов, крупных торговых предпринимателей и финансовых магнатов»¹¹. Такой капитализм в России действует с разрешения государства и в его собственных интересах. Развивающийся государственный «архаический капитализм» является препятствием на пути к «демократическому капитализму», т.к. не способствует одобрению большинством населения капитализма и неотъемлемых от него видов неравенства, угнетения и зависимости. Такой капитализм не создает социальных условий для развития демократии. В свою очередь, демократия, дающая волеизъявление обедневшему большинству, неизбежно опрокинет капитализм. В этих условиях необходим компромисс между капитализмом и демократией, который должен быть предложен государством. Пока же государство в России не создает условий для появления этого компромисса: оно не способствует ни образованию связи между уровнем дохода на душу населения с жизнеспособностью демократии (необходимое условие, согласно А. Пшеворскому), ни отождествлению демократии с правопорядком и реализацией социальных прав граждан.

На Западе компромисс между капитализмом и демократией был найден именно с помощью государства через инкорпорацию общественных сил в процесс модернизации¹². Российское же государство не создает условий для мобилизации общества в целом. В ельцинскую эпоху мы наблюдали конкуренцию олигархов, которая создавала видимость рыночной экономики и имитацию демократии. Путинский режим ознаменовал собой возобновление традиционной для российской истории «тенденции к монологизации власти» (термин А.С. Ахиезера). В течение короткого периода роль основных акторов в экономической и политической жизни страны перешла к представителям силовых ведомств, бюрократии и объединяющей их вертикали власти. Другими словами, если в 1990-е гг. наблюдалась неформальная приватизация власти в интересах бизнеса («бизнесмен победил чиновника»), то в 2000-е гг. имел место неформальный захват бизнеса и подчинение его интересам ведомств («чиновник победил бизнесмена»)¹³. Укреплению позиции власти в экономической сфере способствовала быстрая приватизация госсектора, которая происходила в ущерб наращиванию малого частного сектора. Образовалась «власть-собственность» или «приватизированная собственность», создавшая компании с преимущественно государственными активами («Газпром», РАО «ЕЭС», «Норильский никель», «Алмазы России» и др.). Нынешний правящий слой бюрократии продолжает укреплять свои позиции собственника в стратегических отраслях экономики с помощью применения силового захвата и судебных процедур («дело ЮКОСа»), путем покупки ранее приватизированных активов (Сибнефть, ОАО АвтоВАЗ), через создание огромных государственных корпораций («Росатом», «Рособоронэкспорт», «Ростехнология», «Роснанотех» и др.)¹⁴.

Следует обратить внимание на тот факт, что в начале 1990-х гг. неолиберальные реформаторы пытались создать конкурентный капитализм, в котором новое государство, играло бы роль «ночного сторожа». Подобный случай был отмечен Броделем. Историк писал о «незавершенном государстве», каким ему представлялись средневековые города-государства, ещё не оформившиеся в классическую форму национальных государств. Именно незавершенные государства, к коим можно отнести и постсоветскую Россию, вынуждены, говоря словами Броделя, «влача жалкое существование» обращаться за помощью к буржуазному классу¹⁵. Нищее государство, таким образом, объективно заинтересовано в развитии капиталистических отношений. Номенклатурная приватизация в России привела к тому, что бюрократия использовала собственность ослабевшего государства в целях личного обогащения. Сформировался олигархический капитализм, для которого было характерно укрупнение компаний, доминирование крупных иностранных компаний на российском рынке, вывоз капиталов за границу, появление неформальной экономики, развитие спекулятивно-финансового капитала и торгово-потребительского сектора, поддержание сырьевого (зависимого) характера экономики, экстенсивное развитие трофейной экономики, игнорирование научно-технического прогресса.

В то же время, Бродель не исключал того факта, что сильное государство может содействовать экономическому росту. В этой связи тенденция развития России последнего десятилетия (с начала 2000-х гг.) свидетельствует об укреплении «государственного капитализма» и означает значительное вмешательство государства в экономику, усиление административного перераспределения ресурсов, ограничение свободы предпринимательства, развитие ограниченного круга производственных отраслей (сырьевой, оборонно-промышленной, энергетической). Поэтому провозглашенный курс на модернизацию пока поддерживается только лишь государственными монополиями и представителями крупного бизнеса при отчуждении основной части общества, проводится так называемая «верхушечная модернизация» страны.

Как видим, две обозначенные формы генезиса российского капитализма осуществляются с помощью «слабого» или «сильного» государства, не изменяя социального климата в стране. В схеме же Броделя, капитализм может развиться лишь в случае его поддержки со стороны общества. Это проявлялось в том, что в Европе, в отличие от стран Востока и России, общество, определенным образом иерархизованное, благоприятствовало долговечности генеалогических линий и постоянному накоплению, увеличению наследуемого имущества, свободному заключению выгодных союзов и социальному возвышению¹⁶. В соответствие с броделевской схемой, российский капитализм развивается «сверху», посредством и с помощью государства, которое, в отличие от его западноевропейского аналога, не создает институциональных условий для проникновения капитализма в общественные отношения.

Таким образом, в российских реалиях наибольшее подтверждение находит тезис Броделя о ведущей роли государства на начальном этапе развития капитализма. В постсоветский период в России возникло «государство-корпорация» (термин А.И. Фурсова), которое стало действовать в качестве административно-экономического комплекса, имеющего распределительные функции, осуществляющего экспортную торговлю сырьем и энергоресурсами, монополизирующего ведущие отрасли экономики. Такая форма российского государства позволяет выполнять ещё одну важную функцию капитализма – поддерживать его монополистический характер, поскольку, согласно Броделю, в отличие от рыночной экономики, «капитализм всегда был монополистическим, поскольку капиталы и кредиты всегда были самым надежным средством выхода на внешний рынок и его завоевания»¹⁷. Слабое развитие рыночной конкуренции внутри страны и монополистический характер российской экономики подтверждает данное положение Броделя.


Капитализм под «стеклянным колпаком»

Инволюционная тактика современного российского государства не приводит к возникновению в стране классового общества, а ставит капитализм на службу интересам привилегированного меньшинства. Броделевский капитализм также не изобретает социальных иерархий, как не изобретает ни рынка, ни потребления. В работах Броделя всегда подчеркивается «конъюнктурная гибкость», «эклектичность» капитализма, а также его способность к неограниченным изменениям и адаптации¹⁸. Другими словами, капитализм использует готовые социальные иерархии, постепенно приспосабливая их к своим интересам. Появление капитализма в постсоветской России не означало немедленной модернизации социально-экономической и политической жизни страны. На базе советского «административного ресурса» (бывшие «красные директора», представители номенклатуры, комсомола) сформировалась характерная для архаического капитализма «бюрократическая буржуазия» – паразитический класс, занимающийся подражательством и посредничеством, ведущий торг за государственное перераспределение. Как подчеркивает М. Буравой, если на Западе буржуазия зависит от пролетариата и предоставляет ему мощные рычаги давления в борьбе за условия труда, соцобеспечение, организацию профсоюзов, то в России олигархия остается вдалеке от производства и не связана с производительными возможностями рабочего класса, который, поэтому, и теряет рычаги давления¹⁹. Это приводит к росту дешевой и неквалифицированной рабочей силы, не способствует развитию распространенной в странах Западной Европы, Японии и США трудовой демократии, «капитализма служащих», «демократии на рабочем месте», акционерных обществ работников. Слабость российских институтов гражданского общества (профсоюзов, среднего класса, правозащитных организаций) не способствует развитию демократического капитализма, но, напротив, усиливает социальное неравенство и поляризует общество. Именно поэтому у большинства людей в нашей стране капитализм до сих пор отождествляется со спекуляцией, незаконной коммерческой деятельностью «новых русских», бартерными сделками, коррупцией, олигархией и т.д.

Следуя логике Броделя, капитализм на ранних этапах своей динамики не охватывает все общество целиком, а создает своеобразный «стеклянный колпак», не позволяющий экономическим акторам полноправно участвовать в капиталистической игре. Капиталист для Броделя, в отличие от подхода К. Маркса, не является представителем класса буржуазии, он скорее близок предпринимателю-новатору Й. Шумпетера, как «человек прометеевского типа», «бог из машины», противостоящий инертности масс. Различные категории акторов экономической деятельности, – мелкие торговцы, купцы, промышленники, негоцианты, лавочники, ростовщики, крестьяне, – достигают классового положения и попадают под капиталистический «стеклянный колпак» в зависимости от успеха их предприятия. Бродель доказывает, что капитализм становится результатом деятельности капиталистов, а не капиталисты являются продуктами капитализма.

Доминирование в России административного ресурса в экономике и недостаточное развитие правового регулирования рыночных отношений только укрепляют броделевский «стеклянный колпак». Чтобы его «разбить», по мнению известного экономиста Э. де Сото, «необходимы правовые институты и политическая воля, которые позволили бы создать систему частной собственности, доступную для бедных слоев населения»²⁰. Пока подобные практики в России слабо реализуются. Напротив, в сохраняющейся от советского периода редистрибутивной системе сфера снабжения и распределения представляет собой не «поле», а довольно редкую «сеть» снабженческих каналов. Реализовать свои деньги индивид может в случае «подключения» к одному из них. Без этого «всеобщий эквивалент стоимости» не работает. В лучшем случае он может служить лишь для приобретения предметов самой первой необходимости²¹. Без подобного «подключения» весьма трудно осуществлять какие-либо экономические операции. Существование редистрибутивной системы создает новый институт «власти-собственности» и способствует отчуждению российских граждан от капиталистических отношений.

Не удивительно, что в России продолжают существовать огромные слои внекапиталистических форм хозяйственной жизни. Резкая поляризация постсоветского общества привела к маргинализации экономически активного населения страны и его пауперизации. После распада СССР отнюдь не все люди нашли эффективные способы адаптации в новых условиях. По данным социологов, число так называемых «прогрессивных адаптантов» в 1990-е гг. не превышало 1/5 часть населения. Подавляющая же часть населения относилась к числу «регрессивных адаптантов» (30 – 60%) и «регрессивных неадаптантов» (20 – 50 %)²². Эти слои общества стали ориентировались на внекапиталистические и докапиталистические экономические отношения. Как справедливо подчеркивает Р.М. Нуреев, «новые неформальные отношения не были отношениями чисто рыночного свойства, они несли на себе социокультурный отпечаток предшествующего развития»²³. Российская экономическая ментальность не претерпела изменений, она по-прежнему характеризуется коммунальностью, общинностью и рассматривает человека как часть целого, препятствуя выделению индивида как автономного агента. Низкий уровень существующего в России социального и человеческого капитала (и его основных компонентов – доверия, ответственности, участия, терпимости, солидарности) явно препятствует инновационному развитию страны.

Помещение государством капиталистического сектора под «стеклянный колпак» также приводит к появлению весьма опасной тенденции нарастания социального цинизма у экономически активных групп граждан. Многие бизнесмены становятся уверенными в том, что окружены враждебными, эгоистичными и властными институтами, а потому считают бесполезным служить на благо общества и, более того, сами превращают свои предприятия в подобия этих институтов. Представительства иностранных компаний тем более не заинтересованы ни в инвестировании российских предприятий, ни в переносе производственных программ и высоких информационных технологий на территорию России. Все это препятствует развитию в стране общественного богатства, возникновение которого возможно только в том случае, если развитие каждого сопутствует развитию всех. В этическом смысле российский предприниматель пока не превращается в «экономического человека» или, говоря словами Адама Смита, «разумного эгоиста», сочетающего эгоистическую природу с альтруистическими чувствами, которые на практике способствуют не только индивидуальной наживе, но и приводят к общественной выгоде.

Социально-экономическая политика применяет латиноамериканскую модель диспропорционального распределения национального дохода между бедными и богатыми. С одной стороны, государство ориентируется на большинство граждан с низкими доходами и применяет информационные манипуляции для формирования у них ощущения стабильности и легитимности нынешнего правительственного курса. Эту группу прежде всего составляют бюджетники, рядовые военнослужащие, работники сельского хозяйства, пенсионеры. Власть использует «консерватизм бедных», тоскующих по советскому прошлому, не заинтересованных в результатах модернизации и обеспокоенных лишь проблемами выживания. С другой стороны, государство поддерживает небольшой процент капиталистов, которые играют по установленным властью правилам. При этом руководство страны не способствует развитию экономически и политически самостоятельного среднего класса, без которого невозможно осуществлять модернизацию, развивающую рынок и укрепляющую демократию. Такая ситуация социальной дезинтеграции и разобщенности вполне устраивает бюрократическую буржуазию. Интенсивная мобилизация заинтересованных в модернизации слоев будет означать усиление их притязаний на участие в политической системе. Нынешняя власть не решается пойти на подобный «эксперимент», который может привести к потере её монопольного положения. Не случайно, капиталистической в России становиться лишь меритократическая властная элита. Она подавляет конкуренцию, создает «привилегированное общество потребления», не осознавая ответственности за судьбу основной части российского общества, остающейся за бортом капиталистических отношений. Исходя из вышесказанного, можно отметить, что в России реализуется латиноамериканская модель «развития недоразвитости» («development underdevelopment»), рассмотренная социологом А.Г. Франком²⁴. В этом случае национальная элита заинтересована не в развитии, но в сохранении распределительного характера производства и удержании излишка, что мешает экономическому развитию. Современной российской элите легче и эффективнее управлять традиционным обществом, охранять и консервировать выгодную ей политико-экономическую систему, чем предоставлять возможность мобильности потенциально активным группам. Такая система приводит к созданию иллюзии развития и модернизации, способствуя «росту без развития» (В.Л. Иноземцев) или демонстрируя «перманентное состояние замедленного развития» (Д. Лэйн).


Капитализм и другие формы экономической жизни

В своих исследованиях Бродель неоднократно подчеркивал, что капитализм не охватывает все общество целиком, а возникает на вершинных этажах хозяйственной структуры, на нижних ступенях которой находится материальная жизнь и рыночная экономика. К материальной жизни Ф. Бродель, вслед за известным антропологом и экономистом К. Поланьи, относил самодостаточную и замкнутую на себе экономику домохозяйств, неформальные отношения редистрибуции (нерыночного перераспределения) и реципрокации (неформальных взаимных обменов). Именно благодаря активности подобной экономики на уровне повседневности многих российским гражданам удалось выжить в период реформ 1990-х гг. Материальная жизнь в России укрепилась с помощью методов неформальной экономики (коррупция, репетиторство, челночный бизнес, «черный» рынок, семейные связи, использование неквалифицированной рабочей силы и т.д.), ускользающей от гласности, налогов и социальных обязательств.

Ещё одним подтверждением тезиса о наличии большого внекапиталистического сектора материальной жизни в российской экономике является её многоукладность – наряду с современными отраслями значительное место занимают традиционные и архаичные отрасли. Многоукладный характер экономики определяет и специфику модернизации страны. Политолог Б.И. Макаренко выделяет три исторических пласта на территории России: «раннеиндустриальный» (Северный Кавказ, Бурятия, Тува), где сохранились элементы традиционных укладов (аграрная перенаселенность, клановая организация общества, катастрофическое состояние социальной сферы и т.д.); «реиндустриализация» (или «доиндустриализация») включает развитие традиционных отраслей, инфраструктуры (энергетика, железные дороги), освоение новых месторождений и развитие нефтегазовой добывающей промышленности; «вторичная индустриализация» воспроизводит экономику экспортной ориентации и технологически развивает те отрасли, где Россия сохранила свои конкурентные преимущества – нефтегазовую, атомную и оборонную промышленность²⁵. Развитие России сочетает в себе «одновременность неодновременного», а потому её модернизация должна быть многовариантной, учитывая разновременные и географически неравномерные уровни хозяйственной и социальной жизни.

Рыночная экономика в России, как и в схеме Броделя, занимает отдельный этаж хозяйственной системы и представляет собой «механизмы производства и обмена, связанные с деятельностью людей в сельском хозяйстве, с мастерскими, лавками, биржей, банками, ярмарками и рынками»²⁶. Броделевский рынок не охватывает всей сферы общественных отношений, являясь всего лишь неполной связью между производством и потреблением, средством товарно-денежного обмена, механизмом свободной конкуренции. Уровень рыночной экономики в России резко ограничен неразвитостью внутреннего рынка, монопольным характером российской экономики, а также широкой сферой самодостаточной материальной жизни. Капитализм в понимании Броделя не тождественен рыночной экономике, он представляет собой противорынок («игру не по правилам», «плутовскую игру», иррациональную сферу экономики), ускользающую из национальных границ торговлю на дальние расстояния (в пределах определенного мира-экономики или международную торговлю), финансовые институты и спекуляции, крупные монополии, могущество при соблюдении «баланса сил» с государством. Как справедливо подчеркивает известный ученик Броделя, крупнейший социолог И. Валлерстайн, рыночная экономика – система гласных правил, капитализм – система исключений, он закрыт, непроницаем, всегда в тени. Рынок предсказуем, капитализм – нет. Рыночная экономика – сфера свободы и конкуренции, капитализм – «джунгли, где господствует право сильного», монополизм и стремление к безграничной власти²⁷.

В силу сохранения сырьевой специализации России в мировой капиталистической системе не преодолевается монополистический характер российской экономики. Согласно Броделю, капитализм возникает благодаря рынку, используя рыночную конъюнктуру. В условиях же слабости рыночной экономики в России не происходит продуктивного взаимодействия между рынком и капитализмом. Российский капитализм не взаимодействует «по вертикали» с нижними этажами – рынком и материальной жизнью, он лишь осуществляет «горизонтальное» взаимодействие с государством, находящимся на вершине социально-экономической пирамиды. Можно заключить, что многие постсоветские экономические институты (домохозяйства, фирмы, предприятия, монополии и т.д.) до сих пор демонстрируют нерыночное (семейное, клановое, административное и т.д.) приспособление к капитализму.

Данная специфика российской экономики резко отличает её от китайского варианта модернизации. В Китае, в отличие от России, в рамках сохраняющейся социалистической системы активно развиваются рыночные отношения без трансформации в капитализм. Такой феномен китайской модернизации последователь Ф. Броделя, известный социолог и экономист Дж. Арриги назвал «некапиталистическим рыночным развитием»²⁸. В России же, напротив, рыночная экономика зажата рамками государственного капитализма, имеющего монополистический характер и подавляющего необходимую для рынка конкуренцию.

По Броделю, «капитализм (прошлый и сегодняшний, разумеется, со стадиями более или менее сильной монополизации) не устраняет полностью свободную конкуренцию рыночной экономики, из которой он вышел (и которая его питает); он существует над нею и рядом с нею»²⁹. Капитализм у Броделя сосуществует с рыночной экономикой и материальной жизнью, огромным неэкономическим «гумусным слоем», где вырастают корни рынка. В европейской экономической модели все три слоя переплетены и взаимосвязаны, российская модель, напротив, демонстрирует их автономность и разобщенность.

Принимая во внимание рассмотренные положения методологии Броделя о трехуровневой структуре экономической жизни, следует заметить, что капитализм в России ещё не оформился в социально-экономическую систему, поскольку он полностью исключен из общественных отношений, в рамках которых по-прежнему господствуют докапиталистические и внекапиталистические формы экономической активности.

Экспликация выявленных положений концепции динамики капитализма Ф. Броделя на российскую действительность позволяет констатировать, что в современной России сформировались условия и предпосылки для капиталистического развития. Сходные условия Ф. Бродель выявил в средневековых итальянских городах-государствах, которые он считал первыми «очагами» капитализма. Тем не менее, существуют некоторые отличия траектории современного развития России от броделевской схемы европейской капиталистической динамики. В частности, современный российский капитализм развивается между двумя крайностями – государственной и олигархической формами, не создавая, а зачастую препятствуя социальной мобильности и развитию конкурентной рыночной экономики. Из-за этого российское общество пока не становится капиталистическим, «стеклянный колпак» только укрепляется. Формы хозяйственных отношений (материальная жизнь и рынок) не способствуют формированию капитализма (по логике Броделя), а скорее создают способы социально-экономического отчуждения от капиталистической трансформации. Российский капитализм в рассматриваемой перспективе ещё не приобрел цивилизационную форму, поскольку раскол российского общества не способствует формированию современной социальной структуры. Скорее всего, России потребуется броделевское «время большой длительности», чтобы преодолеть замкнутость её мира-экономики, модернизировать социально-экономическую структуру и войти в число развитых капиталистических стран.