Владимир Рубцов

Вид материала

Рассказ

Содержание Лиса эмеда

Подобный материал:

• Шестнадцатая серия, 450.3kb.
• Реферат Гель Scarfade форма полисилоксанового геля для нанесения на кожу зарегистрированный, 93.76kb.
• В. В. Рубцов 2010 г, 1197.77kb.
• Программа москва, 23-25 ноября 2011 года В. В. Рубцов (председатель) ректор Московского, 523.84kb.
• Конкурс "Знай и люби родной Владимир" «владимир и владимирцы в великой отечественной, 41.68kb.
• Владимир Маканин. Голоса, 855.51kb.
• В. И. Вернадский – книги и статьи Вернадский, Владимир Иванович. Дневники, 77.32kb.
• Константинов Владимир Андреевич, 59.72kb.
• Тема: Николай Рубцов, 54.7kb.
• Г. С. Батыгин лекции по методологии социологических исследований учебник, 2024.49kb.

ЛИСА ЭМЕДА


Поезд Саратов-Берлин отправляется всегда вовремя, как будто всероссийская расхлябанность отдаёт дань немецкой пунктуальности. Вагоны все как на подбор. Ещё бы, ведь нельзя же опозориться перед заграницей отсутствием полноценной вентиляции, пыльными ковриками и оставляющими желать только лучшего вагонными туалетами. Здесь всё как надо или почти всё.

Пассажиры этого поезда самые разные. Порой, видя людей на перроне, с трудом можно предположить, что типичный русский «Ваня» едет на каникулы в Берлин к своей бабушке! Но ведь едут и ещё как, и с каким размахом едут. В таких случаях как палочка-выручалочка быстро, с риском кессонной болезни мозга всплывает из подсознания давнее, ставшее уже привычным выражение «обрусевший немец». Но возможно ли обрусеть до такой степени, чтобы быть неотличимым от русского?! Я даже не знаю.

Ну да Бог с ними, русским немцами или онемеченными русскими, ведь речь в этом рассказе пойдёт не столько о них, сколько об удивительном случае из жизни, о котором мне, как пассажиру поезда, посчастливилось узнать, и о котором я спешу известить вас, мои немногие читатели, ибо случай этот архиинтересен и до сих пор не поддаётся никакому объяснению со стороны здравого разума.

Итак, я пассажир поезда Саратов-Берлин, еду в одну из передовых германских клиник по обмену опытом. Следовательно, я врач и моё здравое суждение об окружающей действительности весьма сложно поколебать всякими там штучками из разряда паранормальных или околонаучных. Но в результате необычайного и в то же время внушающего всяческого доверия рассказа моего соседа по купе мнение моё об устройстве мироздания и всё-таки свершающихся в подлунном мире удивительных событиях было решительным образом пересмотрено вплоть до... Пересмотр этот ещё окончательно не состоялся, но, как мне думается, я вплотную приблизился к той запретной черте, за которой меня ожидает умопомрачение или блаженный переход на более высокий уровень сознания, который не чужд ничему чудесному и постоянно свершающемуся, если хотя бы единственный раз обрести способность не пробегать, наглухо закрыв глаза, мимо сверхъестественного, а принимать в нём живое, самое непосредственное участие.

Кстати, о пунктуальности. Я подоспел к поезду весь взмыленный всего за пять минут до отправления, как раз в тот момент, когда проводник вагона, покинув свой проверочный пост у дверей, вошёл внутрь, чтобы начать процедуру неминуемого изгнания с подвластной ему территории всех беспечно медлительных, излишне засидевшихся и даже надоедливых провожающих. «До отправления поезда осталось пя-я-ять минут! Просьба провожающим покинуть ваго-о-он!» - с этими словами удаляющегося проводника я, запыхавшийся и взмокший, наконец, ступил ногой на спасительную территорию вагонного тамбура. Всё! Все суетные переживания о возможном и непростительном опоздании остались позади, в совсем ещё недавнем прошлом. Но крылатое чувство победы над цейтнотом неожиданно омрачилось устремившейся мне навстречу, беспощадной как волна цунами толпе провожающих. Если бы я в последний момент чудом не успел протиснуться в дальний, глухой конец тамбура, то безжалостный поток провожающих неминуемо смыл бы меня обратно на перрон и даже втоптал в асфальт, не почувствовав никакого дискомфорта. Разве что какая-нибудь девица или даже две споткнулись бы своими неимоверно длинными, стильными каблучками о моё бесчувственное тело. Тогда можно было бы смело ставить крест на возможной заграничной аспирантуре и, несомненно, радужных для меня перспективах. Но этого не произошло и слава Богу!

Переждав смертоносный поток провожающих, я смело вышел из своего укрытия и уже неторопливой походкой победителя стал продвигаться к своему купе. Моё место, как я знал по билету, располагалось на верхней полке, а значит, по негласному закону проводников, уже должно было быть застелено и готово для его непосредственного применения, чего я собственно и хотел с самого начала – улечься и забыться, как можно дольше, беззаботным сном. Но наивным моим мечтам не суждено было сбыться и, как увидит в последующем читатель, к лучшему. Иначе я никогда бы не узнал эту загадочную историю и не смог бы поделиться ею с вами.

Миновав опасность физического уничтожения толпой провожающих, я, как уже было сказано, неторопливо направился к своему купе, держа в правой руке единственный, но очень для меня ценный чемодан. В нём было всё необходимое для дальней дороги, кроме билета, паспортов и денег, которые я держал в карманах брюк и пиджака. Абсолютно беспрепятственно приблизившись к своей цели, я обнаружил, что нужное мне купе наглухо закрыто, а напротив, беззаботно облокотившись о поручни, стоит небольшого роста, пожилой, но всё ещё стройный и с виду довольно крепкий господин благородной наружности. Он сразу чем-то привлёк моё внимание, которое, как вы увидите в последствии, уже не отрывалось от него до самого момента нашей разлуки.

Подойдя к купе, я в растерянности остановился и, не найдя ничего лучшего, вежливо поздоровался с пожилым господином, а затем деликатно спросил, не знает ли он, почему купе закрыто.

• Конечно знаю, молодой человек, - беззаботно и даже меланхолично ответил мне пожилой господин. Голос его звучал с едва уловимым немецким акцентом. - Там сейчас, увы, переодеваются женщины.
  
• Почему же увы? – весело ответил я. - Ведь женщины – это же здорово! По крайней мере, с ними не придётся скучать всю неблизкую дорогу. Они как, симпатичные?
  
• Их двое, мать и дочь. Да, они довольно симпатичные, а может быть даже красивые. Но вместе с тем эти две женщины особенные и я смею просить вас быть с ними предельно осторожным! – С этими словами он хитро подмигнул мне и склонил голову набок, как лукавый попугай, наблюдая за моей реакцией на его неожиданные слова.
  
• Что вы имеете в виду? – спросил я, не зная, что же можно спросить ещё.
  
• Во-первых, то, что обе они рыжие, – продолжил свою загадочную речь пожилой господин. - А во-вторых, я с высоты своих прожитых лет, могу с абсолютной уверенностью судить и даже поспорить, что вы ничего не слышали о древнегреческом мудреце Эмеде.
  
• Это какой ещё Эмед? – С глупым видом спросил я. – Я знаю лишь Эзопа, но никакого Эмеда припомнить что-то не могу.
  
• А тут, собственно, бесполезно что-либо припоминать, ибо и припоминать нечего, - продолжил наш таинственный разговор седовласый господин. – Об Эмеде знали и знают лишь очень немногие люди на земле и вам, молодой человек, сегодня, благодаря двум нашим рыжеволосым спутницам, выпал редкий шанс узнать весьма удивительную, но вместе с тем правдивую историю о Лисе Эмеда, изложенную из первых уст.
  

С этими словами мой попутчик улыбнулся, что несколько разрядило начавшую было сгущаться в моей душе атмосферу недоверия, и коротко представился:

• Меня зовут Константин Макарович Голиков. Я профессор истории, специалист по Восточной Пруссии, куда собственно и направляюсь в городок N, чтобы, наконец, завершить одно многолетнее и крайне любопытное исследование.
  
• Владимир Розанов, врач. Еду в одну из Берлинских клиник по обмену опытом. – Коротко отрапортовал я.
  

После этого в воздухе между нами ненадолго повисла неуютно-молчаливая пауза, которую, тихо откашлявшись, первым нарушил мой пожилой собеседник.

• Прошу меня покорнейше простить, Владимир, за то, что начал разговор с вами с загадок. Но через некоторое время вы поймёте, что действовал я исключительно в ваших интересах и мне, собственно, не оставалось ничего другого. Пока ситуация с нашими попутчицами под моим полным контролем, но мне непременно надо подробно проинструктировать вас, как правильно вести себя с такими женщинами.
  
• А что в них такого особенного, что требует контролировать ситуацию, да и вообще вот так с бухты-барахты изучать какие-то там премудрые правила поведения? – довольно вызывающе и с явным недоверием спросил я.
  
• Дорогой Владимир, - по-прежнему спокойно и нисколько не обидевшись на мой дерзкий тон продолжил наш странный разговор Константин Макарович. – Мне абсолютно понятны ваши недоумение и недоверие в сложившейся ситуации, но, ради Бога, умоляю вас выслушать меня в более подходящей обстановке. После этого вам всё станет понятно и вы сможете распорядиться своей судьбой так, как пожелаете. Я буду ждать вас в вагоне-ресторане, а пока дам лишь один совет: когда дверь купе откроется и вы встретитесь с нашими рыжеволосыми спутницами, не смотрите подолгу им в глаза и не оставайтесь с ними в закрытом купе.
  

Окончательно сбитый с толку, я молча уставился на Константина Макаровича. Первой на ум пришла мысль, что мне страшно не повезло и почти всю долгую дорогу до Берлина придётся провести в сомнительной компании сумасшедшего. Но в то же самое время откуда-то из потаённых глубин подсознания раздавался тихий шёпот призрачной надежды на необычайное приключение, который, как это нередко и с переменным успехом случается, заглушил здравый голос осознанного разума и направил мою судьбу в сторону неведомого.

Мы всё ещё стояли с Константином Макаровичем в узком проходе вагона и молча глядели друг на друга, как к нашему купе неслышной поступью подошёл проводник, чтобы проверить билеты. Мой таинственный собеседник первым покончил с формальностями и, высказав надежду, что в скором времени я сумею составить ему компанию за обедом, решительной поступью направился в сторону вагона-ресторана. Я же, несколько сбитый с толку весьма странным началом моего первого в жизни путешествия за границу, в рассеянности протянул проводнику билет и паспорт, продолжая размышлять над словами предупреждения моего случайного спутника, которые относились к двум беззащитным, по моему разумению, женщинам, от которых меня все еще продолжала отделять закрытая наглухо ламинированная дверь купе.

Тем временем проводник, закончив изучать мой паспорт и билет, удовлетворительно кивнул и потерял ко мне всякий интерес. Он бесцеремонно постучал в закрытую дверь купе и монотонным, но требовательным голосом произнёс свою дежурную фразу: «Проверка билетов! Откройте, пожалуйста!». Эти слова оказали на дверь поистине магическое действие, потому что она, щёлкнув замком, медленно поползла в сторону и перед моим взором, наконец, предстало то маломерное пространство, которому суждено было стать моим пристанищем на время почти трёхдневного путешествия. Как только дверь открылась, проводник, тёмноволосый грузный мужчина с несколько одутловатым лицом, немедленно шагнул внутрь и практически закрыл своей могучей спиной в форменной рубашке всё поле зрения. Я невольно стал выглядывать из-за его спины, стараясь разглядеть таинственных пассажирок, о которых таким необычным образом предупредил меня мой недавний знакомый Константин Макарович. Ну вот проводник присел, занятый своими билетами, а мне, в конце концов, удалось как следует рассмотреть моих соседок по купе. Видя их обоих рядом, без всякого сомнения можно было утверждать, что они близкие родственницы – мать и дочь или родные сёстры. Но большая разница в возрасте, всё же склонила моё мнение в пользу того, что передо мной именно мать и дочь. Обе они, как и говорил Константин Макарович, имели рыжие волосы, уложенные в простые, но пышно-элегантные причёски типа «каре». Со второй характеристикой историка, прозвучавшей как «довольно симпатичные», я решительным образом не мог согласиться, ибо был по-настоящему поражён их яркой природной красотой. Розовато-белая кожа и идеальные пропорции лиц, естественно-нежный румянец, ямочки на щеках, большие, широко расставленные глаза и обаятельные улыбки, при которых обнажалась жемчужная белизна зубов – всё это подействовало на меня магическим образом, и я уже был готов стать поклонником и кавалером этих красавиц до самого конца поездки. Не стану проявлять неуместную нескромность и описывать достопримечательности безукоризненных фигур этих женщин. Скажу лишь, что даже в Саратове, признанной родине длинноногих красавиц, нечасто встретишь такие фигуры, которые притягивают взгляд мужчины, как магнитом, заставляют оборачиваться на улице и провожать удаляющееся женское совершенство, пока оно, грациозно покачивая бёдрами, не скроется вдали и тем самым не оборвёт волшебную невидимую нить приятного наваждения.

Я даже не заметил, как проводник вышел из купе и молчаливо стоял перед открытой дверью, поражённый красотой моих спутниц. Несколько секунд женщины смотрели на меня, сидя по обеим сторонам столика, затем старшая из них, по-видимому поняла истинную причину моей нерешительности и приятным грудным голосом сказала:

• Ну что же вы, молодой человек, так и будете стоять в коридоре? По-моему, вам всё-таки придётся к нам войти и занять ваше место, если вы не хотите простоять с чемоданом в руке всю дорогу до самого Берлина.
  
• Я да, конечно же, сейчас, - промямлил я в ответ, но так и не сделал шаг вперёд, не зная, что же это на меня в самом деле нашло.
  
• Да заходите же, наконец, - сказала со смехом старшая, а младшая продолжала молча смотреть мне прямо в глаза. – Пожалуйста, заходите, ведь мы же вас не укусим! – При этом женщины переглянулись и вполне невинно улыбнулись друг другу.
  

Наконец, я решился войти и, неожиданно споткнувшись, едва не упал на младшую из женщин. Причиной этой досадной неловкости было то, что я не отрываясь смотрел на очаровательных красавиц. Оступился я в тот самый момент, когда две женщины с улыбкой переглянулись. Это несколько отрезвило меня и заставило краем глаза уловить некий, как мне показалось, скрытый смысл этой сцены. Я мысленно стал проклинать себя за обидный конфуз, но в тот же самый момент из потаённой глубины подсознания стал пробиваться едва различимый звон тревожного колокольчика, который в моей жизни неизменно возникал при наличии ещё незримой, но вполне реальной опасности.

• Ради Бога, п-п-прошу п-п-рощения, - сказал я, заикаясь, в своё оправдание и медленно присел на самый краешек сиденья рядом с очаровательной девушкой, продолжая таращиться на неё, как очумелый.
  
• Нам, конечно же, придётся вас простить, если вы больше не станете повторять попытку сразу же, при первой встрече прыгнуть в объятия к незнакомой молодой даме, - слегка насмешливым голосом ответила всё та же старшая женщина, а затем уже вполне мирно продолжила, - Давайте знакомиться. Меня зовут Маргарита Ивановна, а мою дочь – Тереза. Мы едем погостить к родственникам в Восточную Пруссию.
  
• Меня зовут Владимир, я врач, еду в Берлин по обмену опытом, - с трудом вымолвил я, волнуясь, как на экзамене. – Очень приятно, что судьба преподнесла мне поистине прекрасный сюрприз в виде столь очаровательных спутниц, в обществе которых мне посчастливилось провести ближайшие несколько дней. – Эти игривые слова вылетели из меня сами собой, и я почувствовал, как мои уши и щёки быстро начала заливать жаркая краснота стыдливого румянца.
  
• О, благодарим за комплемент! Он такой простой и в то же время изысканный, что мы принимаем его всей душой, – весело и нисколько не смутившись ответила Маргарита Ивановна. Затем она обратилась к своей дочери и в голосе её едва заметно прозвучал менторский тон. - Что же ты, Тереза, всё молчишь? С твоей стороны было бы крайне невежливо не поблагодарить Владимира за столь тёплые и изысканные слова, которые в наше время доводится слышать, увы нечасто, даже весьма привлекательным женщинам.
  

Тереза чуть натянуто улыбнулась, затем слегка склонила голову в благодарном поклоне и нежно-бархатным, чарующим голосом, проникающим в самую глубину сердца, поблагодарила меня за любезность:

• Весьма мило, Владимир, при нашей первой встрече услышать от вас столь прекрасные слова. Они вселяют надежду на то, что компания с таким галантным молодым человеком, как вы, приятно скрасит унылое однообразие дорожных дней.
  

От этих слов красавицы Терезы моё душевное смятение, как ни странно, немного улеглось, и я почувствовал в застоявшемся воздухе купе едва уловимый аромат какого-то неизвестного мне благовония, который, как мне показалось, придавал женской красоте поистине чарующее влияние. Оно окутывало душу приятным теплом и наводило на вполне определённые, волнующие сердце мысли. В этот самый миг во второй раз за считанные минуты с момента знакомства с очаровательными спутницами в моей душе по-прежнему тихо, но уже более явственно раздался тревожный звон колокольчика.

Подчиняясь внутреннему зову и неожиданно вспомнив предостережение Константина Макаровича, я сердечно поблагодарил Терезу и Маргариту Ивановну за тёплые слова, но попросил их извинить меня за вынужденное отсутствие в течение ближайшего часа, сославшись на то, что у меня заранее был запланирован деловой обед с коллегами в вагоне-ресторане. Моё заявление нисколько не испортило настроение этим весьма необычным, как я уже начинал догадываться, дамам. Пожелав мне приятного аппетита, каждая из них занялась своим нехитрым делом – читать книгу и смотреть в окно. Положив свой чемодан на полку, я ещё раз извинился, покинул купе и медленно, отрешённо предаваясь размышлениям над недавними событиями, направился в вагон-ресторан, где меня должен был дожидаться Константин Макарович.

Войдя в полупустой вагон-ресторан, я сразу же заметил профессора, который сидел за столиком, застеленным белоснежной скатертью, почти в центре вагона по правую руку от прохода. Заметив как я вошёл, он приветливо помахал мне рукой, тем самым пригласив составить ему компанию. Сев за столик напротив Константина Макаровича, я почувствовал, что чарующее впечатление от встречи с нашими спутницами стало постепенно рассеиваться и ко мне начала возвращаться трезвость мышления. Прояснившееся сознание моё тут же уловило, что за столом рядом со мной и профессором стоят лишь пустые тарелки, а в центре, как ось колеса событий, возвышается длинная узкая бутылка полусладкого белого муската. Дождавшись моего вопросительного и вполне прояснившегося взгляда, Константин Макарович, скромно улыбаясь, сказал:

• Ну что же, Владимир, вы оказались достаточно благоразумным, чтобы прислушаться к совету старика. Обещаю, что после моего откровенного рассказа вам всё станет ясно. Но сперва давайте выпьем по фужеру лёгкого вина, которое не ударяет сильно в голову и обладает ещё одним великолепным свойством.
  

С этими словами профессор церемонно, но ловко наполнил фужеры золотисто-прозрачным вином и провозгласил тост:

• Давайте выпьем за мать науки – истину, с частицей которой вам сегодня доведётся познакомиться!
  
• Что ж, за истину я всегда готов выпить, - поддержал я Константина Макаровича. – К тому же, как говорили древние, in vino veritas, - пошутил я.
  

Осушив за истину бокалы до дна, мы бегло просмотрели небогатое вагонное меню, остановились на жареной форели с картофелем фри, бутербродах с красной икрой и вырёном языке, после чего, ожидая заказ, продолжили нашу беседу.

• Позвольте мне вас спросить, профессор, - я сделал шутливое ударение на слове «профессор», так как оказавшееся довольно вкусным белое вино слегка ударило мне в голову. – О каком таком неизвестном мне свойстве вина вы имели честь говорить, провозглашая тост за истину?
  
• О свойстве очищать мозг от сладострастного дурмана, который могут насылать на мужчин некоторые редкостные женщины. – Совершенно серьёзным тоном ответил профессор и продолжил всё так же серьёзно. – При этом женщины могут быть несимпатичными и даже откровенно некрасивыми, но выделяемый их телом едва уловимый запах способен настолько разгорячить кровь мужчин, что они начинают терять голову от нестерпимой похоти. Признайтесь, ведь как только вы вошли в ресторан, вы были, как это говорится, не совсем в своей тарелке. Подумайте, какова причина такой резкой перемены вашего психического состояния всего за десять минут с того момента, как я пригласил вас составить мне компанию?
  
• Согласен, на меня произвели впечатление наши спутницы, но они же настоящие красавицы и я, как мужчина неравнодушный к женским прелестям, был, честно признаться, под сильным впечатлением от их красоты, - довольно умело, как мне показалось, парировал я прозрачный намёк профессора.
  
• Ах вот оно что! Значит всему причиной, по-вашему, исключительно женская красота, - сказал профессор, хитро улыбнувшись, как будто подловил студента на грубой ошибке. – Тогда взгляните на наших спутниц ещё раз, но только внимательно, чтобы ваше суждение об их красоте было окончательным и бесповоротным. – С этими словами Константин Макарович вынул из внутреннего кармана своего пиджака несколько фотографий и положил на стол передо мной.
  

Фотографии были сделаны профессионально, но сразу было видно, что съёмка выполнена скрытой камерой. На фотографиях я без труда узнал Маргариту Ивановну и Терезу, НО… Вот именно НО заглавными буквами, потому что с фотографий на меня взирали хоть и довольно симпатичные, но далеко не ангельской красоты лица, которые не более двадцати минут назад заставили меня испытывать благоговейный трепет. На самом же деле лица как лица, таких в Саратове много, так как мой город издавна славится обилием симпатичных и красивых женщин. В замешательстве я подумал, что если бы повстречал моих спутниц на улице, то удостоил бы их лишь мимолётного взгляда. Почему же тогда в купе я был буквально обескуражен, сбит с толку и, грех признаться, почти влюблён в Терезу? Все эти невесёлые мысли стали затоплять сушу моего обеспокоенного разума, но тут на помощь снова пришёл профессор.

• Ну-с, молодой человек, что вы теперь скажете, выяснив о внешности ваших красавиц некоторые дополнительные подробности? – В голосе профессора прибавилось теплоты и шутливых ноток, но от этого он не перестал быть серьёзным. – Как вы успели заметить, они довольно симпатичные, но не божественно прекрасные. И вы конечно же знаете, почему они казались вам столь красивыми и достойными всяческого обожания, ведь вы же врач. Ну-ка, напрягите вашу память и вспомните элементарную физиологию животных.
  
• К чему это вы клоните, Константин Макарович? – Возмутился я. – Уж не думаете ли вы, что всему причиной феромоны, привлекающие кобелей к суке в течке?! Я что же, по-вашему, примитивный кобель, а они заурядные суки? Нет, дорогой профессор, у людей на первом месте стоят чувства, прекрасные образы, способность влюбляться и любить, а не…
  
• Ну-с, тогда влюбитесь в них снова прямо сейчас, потрудитесь-ка вызвать в памяти их визуальные образы, глядя на эти вот фотографии! – Сердито перебил меня профессор. – А я, с вашего позволения, полюбуюсь, как это у вас получится.
  

Ошарашенный неожиданным ходом событий, я сидел молча и тупо просматривал фотографии моих спутниц, в которых, как ни старался, уже не находил и десятой доли той чарующей привлекательности, которой я был околдован при нашей первой встрече в купе. Где уж тут влюбиться, к тому же под пристальным, насупленным взглядом Константина Макаровича. Ощущая душой мою беспомощность профессор несколько смягчился и сказал в надежде немного приободрить меня:

• Обычные женщины не могут насылать наваждение с помощью феромонов, так как эта способность у людей практически утрачена. А вот Лисы Эмеда могут, и это их главное оружие! Есть и другая возможность бессознательно привязать к себе мужчину – «чёрная анима» или «роковая женщина», о которой, я надеюсь, вы читали в трудах по аналитической психологии Карла Юнга. Но Лиса Эмеда – это не виртуальный психический комплекс, а реальное существо и противостоять ему можно лишь в реальном мире. Лучший способ избавиться от похотливого дурмана феромонов – выпить лёгкого белого вина, молекулы которого вытесняет молекулы феромонов из соответствующих рецепторов мозга. Это сейчас я могу всё объяснить правильным научным языком, но почти пятьдесят лет назад, будучи наивным юношей, я с Божьей помощью сумел пойти наперекор своей судьбе. Тогда несколько глотков белого вина спасли мне жизнь. Возьмите себя в руки, наберитесь терпения и скоро узнаете обо всём. А пока думайте лучше о еде, которую нам скоро уже должны принести.
  

Не найдя ничего лучшего, я сдался на милость профессора. В момент моей стыдливой капитуляции официант, как по мановению волшебной палочки, принёс наш заказ и аппетитный аромат жареной форели несколько улучшил моё настроение. Мы вновь наполнили фужеры вином и, улыбаясь, выпили за здравие. После этого мы всерьёз занялись едой, думая каждый о своём. Не знаю, о чём в этот момент думал Константин Макарович. Я же думал лишь об одном – поскорее услышать таинственный рассказ профессора и приобщиться к его тайне.

Никогда заранее не знаешь, что может сразу заинтересовать человека и превратить его в покорного слушателя, неотрывно впитывающего поток речи в своё сознание. Этот удивительный процесс подобен переливанию живительной крови в постоянно расширяющееся и углубляющееся русло интригующего любопытства, порождённого иногда всего лишь несколькими предложениями или даже фразами, от которых как от искры разгорается и начинает бушевать неистовое пламя всепоглощающего интереса, утолить которое способен только рассказчик. На короткое время слушатель и рассказчик превращаются в единое целое, будто от этого зависит сама жизнь. Да, действительно зависит – жизнь рассказа. И от того насколько интересной окажется эта недолгая жизнь, зависит количество её перевоплощений в сознании слушателей. Да…

Для меня искрой, от которой по-настоящему разгорелось моё недюжинное любопытство, было самое начало рассказа Константина Макаровича:

• Зачастую я сам себя ловлю на мысли, что всё случившееся со мной в далёкой юности есть всего лишь плод моего бурного воображения. Хотелось бы в это верить, но, увы, что было, то было и не в моих силах повернуть всё вспять. – Начал свой рассказ профессор, отрешённо глядя куда-то в призрачную даль. – Почти сразу же после войны, в начале 1946 года мы с матерью перебрались в Восточную Пруссию в провинциальный городок N, где мой отец, кадровый офицер, остался служить в городской комендатуре. В службе его для меня не было ничего интересного, поэтому я не стану её касаться, как не буду отвлекаться и на описание моих ныне покойных родителей, так как это не имеет никакого отношения к тому, что со мной приключилось. Скажу лишь, что люди они были добрые, скромные, но прагматичные и к тому же коммунисты-атеисты. Поэтому всё происходящее в мире они оценивали исключительно с материалистических позиций трезвого разума и не имели ни малейшей склонности верить даже в самые малые чудеса. Всего этого в ту пору нельзя было сказать обо мне – пятнадцатилетнем мальчишке, в голове которого царила гремучая смесь веселья, задора, безобидного озорства и пылкого воображения. Все тогда радовались окончанию тяжелейшей в истории человечества мировой войны и бесконечно строили планы на непременно светлое будущее. Здесь как раз и находило повсеместное применение, а зачастую и поощрение со стороны взрослых богатое воображение наивной юности, граничащее с запредельной фантазией. Все мы, послевоенные мальчишки и девчонки, хотели построить новый, нерушимый, вечный мир, в котором больше никогда бы не было войны, и все люди были бы счастливы. Да, юношеский максимализм воистину не знает границ, а полёт фантазии может занести и, поверьте мне, порой заносит в такие дали, откуда уже невозможно вернуться прежним.
  

На минуту мой собеседник умолк, облокотившись о стол и опершись подбородком на сцепленные замком кисти. В это время его взгляд был настолько отрешённым, что я даже подумал, не впал ли он в какой-либо транс. Но внезапно Константин Макарович быстро откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и живо заговорил, устремив на меня сверкающий взгляд. Его яркая художественная речь буквально завораживала, с каждой новой фразой он всё дальше и дальше увлекал моё сознание в своё удивительное прошлое. С этой минуты я слушал его, не смея перебить, до самого конца рассказа.

Несмотря на строгие нравы того времени, наш класс был смешанным и состоял из двадцати семи девушек и юношей пятнадцати-шестнадцати лет. В основном это были немцы и русские, хотя были также две польские девочки и пара лихих украинских парубков. Класс был на редкость дружным, в нём на пару царили деловитость и здоровый энтузиазм, хотя и не без приправы юношеского озорства. Но на то она и шальная юность, а не деловитая зрелость. Немецкий язык преподавался наравне с русским, и мы быстро его осваивали в исконной языковой среде. К концу первого года обучения мы уже бегло изъяснялись с немцами на их языке, а порой даже щеголяли знанием идиом, чем заслуживали улыбчивое одобрение или угрюмое негодование со стороны местного населения в зависимости от сокровенного смысла фраз. Словом всё шло своим чередом: взрослые строили мир, мы учились, чтобы продолжать его строить, а также не забывали дружить, ссориться и, конечно же, влюбляться. Быстротечная юность неумолимо несла наши чистые чувства на рифы первой любви, о которые, увы, разбиваются даже самые пылкие сердца. Моё сердце не стало исключением и тоже потерпело крушение, о котором мне предстоит думать и переживать всю оставшуюся жизнь. Имя моей первой и единственной любви было поразительно. Я до сих пор вспоминаю о нём с нежностью и одновременно с содроганием. Это имя Габриэль, Габи.

Начался уже второй учебный год, когда в конце сентября Габи неожиданно появилась в нашем классе как маленькое солнце, потому что она была одновременно ослепительно рыжей и прекрасной. Огненно-рыжие волосы, собранные позади в длинный хвост, и едва уловимый лукавый взгляд очаровательных зелёных глаз, всё это сразу же породило в головах всех нас одну единственную кличку для новой ученицы – Лисичка. После того, как наша учительница немецкого языка Эльза Генриховна представила новую ученицу классу, она предложила Габриэль занять любое свободное место за партой. Лисичка скромно поблагодарила учительницу за любезность, после чего медленно пошла между первым и вторым рядом парт, где было три свободных места. Выражение её лица было одновременно виноватым и отрешённым, когда она миновала ряды и не заняла ни одного из трёх свободных мест. Эльза Генриховна, как и весь класс, почему-то сохраняли полное молчание, пока Габриэль выбирала себе место. Вот она уже обогнула средний ряд сзади и двинулась между вторым и третьим рядом, где оставалось два свободных места. Одно из них по воле судьбы было рядом со мной, и я молился про себя, чтобы она выбрала именно его. Не оборачиваясь, я прислушивался к шагам Габриэль, так как сидел в середине третьего ряда. Но вот едва уловимое колебание воздуха подсказало мне, что она приблизилась ко мне и остановилась. Не выдержав более, я оглянулся и посмотрел на неё снизу вверх. Поймав мой откровенно вопрошающий взгляд, она едва улыбнулась и, как мне показалась, чуть глубже вдохнула воздух, слегка расширив ноздри. После этого её улыбка стала откровенной и она, наконец, скромно спросила меня:

• Можно я сяду рядом с тобой?
  
• Конечно! – поспешно и радостно выпалил я, после чего мы оба вопросительно взглянули на Эльзу Генриховну.
  
• Конечно, Габриэль, садись рядом с Костей, если ты так хочешь. - Ответила наша замечательная учительница.
  

После того, как Габи села, Эльза Генриховна продолжила, как ни в чём не бывало:

• Новая тема нашего сегодняшнего урока – спряжение глаголов в настоящем и прошедшем времени. Достаньте ваши тетради и приготовьтесь записывать.
  

Вот так всё и началось между Габи и мной. Когда это рыжее солнышко село рядом, я впервые в жизни подумал, что Бог есть, и сейчас Он милостив ко мне. Со временем я понял, что Габриэль села рядом со мной не просто так. Тогда я был неимоверно далёк от полного понимания всех причин её решения, но был по-настоящему счастлив, что самая красивая девочка в классе выбрала себе в друзья именно меня.

В последующие несколько месяцев я буквально боготворил Габриэль, встречал её по дороге в школу, провожал домой, носил её портфель, радовался одному лишь виду этого фантастически притягательного существа. Я, конечно же, сразу по уши влюбился в неё, хотя и не догадывался, сколько боли и страха принесёт мне в самом недалёком будущем эта моя настоящая первая любовь.

В классе над нами с Габи часто незлобно подшучивали, дразнили «женихом и невестой», отпускали и другие безобидные шуточки, но мы нисколько не обижались на наших однокашников. Не смотря ни на что, мы были счастливы рядом друг с другом, а всё остальное не имело дня нас никакого значения. Наше взаимная симпатия ограждала нас от всяческих примитивных нападок и хранила наше, увы, неизбежное будущее.

Никогда не забуду новогодний бал 1947 года. Габи была очаровательной в костюме лисы. Она постоянно шутила, отпускала всяческие остроты и была душой нашей юношеской компании. К этому времени все одноклассники полюбили Габи за её острый ум и незлобливый нрав. Я был этому несказанно рад, так как поначалу мои друзья почему-то не очень жаловали Габриэль. Но в ту волшебную новогоднюю ночь все неприятности, казалось, остались позади, и наш класс навеки принял Габи в свои нерушимые дружеские объятия. Она шутила, радовалась, веселилась наравне со всеми, но во всём океане новогоднего веселья для неё существовал лишь один притягательный остров. Этим островом был я. Мы смеялись, шутили, танцевали и ощущали себя единственными во Вселенной. Мы были влюблены друг в друга. Мы сладко целовались в темноте укромных мест и наслаждались этим. Мы истинно любили друг друга и этим всё было сказано.

После новогоднего бала и зимних каникул никто из нашего класса не относился к Габриэль с прежним предубеждением. Все раз и навсегда приняли ту истину, что Габи и я, в конце концов, поженимся и всегда будем вместе. Я и Габи были очень рады такому ходу событий, поскольку изрядно устали от всеобщих шуток и предубеждений. Это был тот рубеж, за которым последовало нечто, не поддающееся и поныне здравому объяснению.

Незаметно наступила весна с её ароматами, поцелуями и призрачными надеждами. На дворе стоял конец апреля, когда Габриэль с неожиданной для неё серьёзностью спросила:

• Костя, скажи мне откровенно: ты готов ради меня на всё!?
  
• Конечно! – абсолютно не задумываясь и не осознавая, о чем, собственно, может идти речь, ответил я.
  
• Я тебя серьёзно спрашиваю, Костя! – Неожиданно взрослым голосом продолжила наш разговор Габриэль.
  
• Я готов, Габи, только скажи мне, ради Бога, к чему надо приготовиться?! – шутливо продолжил я наш разговор.
  
• К смерти! – резко ответила Габриэль, после чего закрыла ладонями лицо и зарыдала.
  
• Ты что, с ума сошла?! – Только и нашёлся я, что ответить. – О смерти нам ещё думать ой как рано, ведь у нас всё ещё только начинается.
  
• Начинается, но не только, - загадочно отвечала Габи. – Пообещай мне, что всегда будешь со мной, когда я буду нуждаться в тебе.
  
• Конечно! - Не задумываясь, ослеплённый любовью отвечал я. – Я всегда буду с тобой, что бы ни случилось.
  
• Пожалуйста, Костя, помни о том, что ты сейчас сказал! – С чувством сказала Габи. – От этого зависит наше будущее.
  
• Я всё понимаю и люблю тебя. Всё будет хорошо. – Были мои последние слова.
  
• Я тоже люблю тебя! – Ответила Габи и подарила мне такой поцелуй, который я не забуду до конца своих дней.
  

После такого признания наши объятия не знали себе равных, а наши чувства вознеслись на Небеса.

Всё произошло в полнолунную Вальпургиеву Ночь, когда по преданию на горе Монблан собирается вся Нечисть Европы. Коммунизм - это новомодная Нечисть, истребить которую не легче самых застарелых предрассудков. Со всей присущей мне смелостью и данными от Бога полномочиями я провозглашаю:

• Нет ничего окончательного в Мире, всё лишь только начинается в нашей молодой Вселенной! Всё, что непонятно нынешним жителям планеты Земля, служит одной лишь цели – показать, насколько загадочен и непредсказуем может быть этот Мир.
  

В Вальпургиеву ночь мы с Габи шли рука об руку по дороге к её дому, который стоял на границе с лесом на расстоянии приблизительно трёх километров от нашего городка. Каждый день Габи проделывала путь в девять километров: четыре с половиной километра по пути в школу и столько же обратно до дома. Это было настоящее испытание на пути знаний, но испытание на пути чудес оказалось намного существенней.

Примерно в девять вечера 30 апреля 1947 года мы с Габи оказались у неё дома – в добротной бревенчатой хате, расположенной на самой границе между обжитыми землями городка N и глухим лесом. Дома у Габи никого не было. По её словам, мама ушла с ночёвкой в гости к своей сестре в селение, расположенное в пятнадцати километрах севернее от нашего города. Таким образом, в ночь с 30 апреля на 1 мая 1947 года мы оставались в её доме одни и могли делать всё, что нам заблагорассудится. В голову пришло немногое, но самое важное – мы занялись любовью.

Как волнителен, сладок и трепетен миг первой близости между юношей и девушкой! Для нас обоих ЭТО было впервые, мы страшно волновались, но, в конце концов, всё было сделано. Я никогда не забуду её короткий вскрик и глубокий вздох, когда я лишил её невинности. Это было НЕЧТО, так как после этого единственного раза я больше никогда не был ни с одной женщиной. Я пребывал на седьмом небе от счастья, разум мой отказывался верить в случившееся, но тело помнило всё. Я непрерывно прижимал к себе и нежно гладил обнажённую и трепещущую Габриэль. В какой-то момент я почувствовал, что трепет её тела перешёл в настоящую дрожь. С трудом высвободившись из моих крепких объятий, Габи сказала, что ей нужно на какое-то время отлучиться, чтобы уладить свои только что возникшие женские проблемы. Неохотно я подчинился и позволил ей выйти в соседнюю комнату. В голове моей царил полный беспорядок из-за только что случившейся, первой в жизни интимной близости. Воздух вокруг был наполнен каким-то неведомым мне тонким ароматом, которому я тогда не придал никакого значения.

Поначалу я лежал на кровати чуть в стороне от небольшого кровавого пятна невинности, расплывшегося на простыне, снова и снова переживал произошедшее и даже строил планы на будущее. От смелых мыслей моё только что опавшее мужское достоинство вновь гордо подняло свою маленькую голову и требовало очередного удовлетворения. Я с нетерпением ждал Габи, но она почему-то всё медлила с возвращением. С большой неохотой я поднялся с кровати и в темноте, на ощупь стал искать свои вещи, среди которых меня в первую очередь интересовала лётная кожаная куртка, которую совсем недавно раздобыл для меня отец. Во внутреннем кармане куртки я спрятал маленькую карманную фляжку американского производства, в которую по самое горлышко налил полусладкого белого мускатного вина. Поначалу я полагал выпить это вино «для храбрости», чего не потребовалось, но сейчас мне было просто необходимо что-то предпринять, чтобы как-то справиться с нахлынувшими на меня чувствами. Наконец куртка была найдена, а вино, его было не больше стакана, выпито несколькими большими глотками. По мере того, как ароматная пьянящая жидкость стала всасываться в кровь, моё одурманенное любовью сознание начало проясняться. Неожиданно для себя я понял, что Габи отсутствует слишком долго, и это меня насторожило. Подождав её возвращения ещё немного, я стал медленно одеваться. Одевшись полностью, включая коричневую кожаную куртку, я крадучись подошёл к двери и медленно, стараясь не скрипеть, отворил её наполовину. В абсолютно пустой гостиной горел свет, и я смело вошёл в неё, плотно притворив дверь. Моё внимание привлёк открытый лаз в погреб, расположенный прямо под домом. Я подошёл к нему и заглянул вниз. Внизу горел свет, были видны ряды деревянных полок, заполненные банками с солениями и вместительный дубовый ларь с картошкой. До сих пор не знаю, почему мне захотелось спуститься в погреб, но я спустился и принялся осматривать его более тщательно. Присмотревшись хорошенько, я заметил рядом с ларем большое отверстие в земле, напоминающее вход в нору. Приблизившись к отверстию, я ощутил слабое дуновение воздуха, что свидетельствовало о связи отверстия с внешним миром. Поначалу я подумал, что это отверстие служит для вентиляции погреба, но это была моя последняя мысль перед чередой лихорадочных событий, о которых я по сей день вспоминаю с дрожью.

Увлечённый загадочным отверстием в земле, я не сразу заметил, что снаружи, в комнате за мной кто-то наблюдает. Вполне осознав этот факт, я окликнул Габи, но не получил никакого ответа. Наоборот, вокруг царила полная тишина, которое нарушало лишь чьё-то тихое дыхание и едва уловимые шорохи. Немного испугавшись, я некоторое время безуспешно продолжал звать Габи. Я находился вблизи от входа в «нору», как я впоследствии окрестил земляной ход, когда свет в погребе внезапно потух, и меня окружила непроглядная тьма. Как только погреб и я погрузились во мрак, я абсолютно отчётливо услышал чьё-то сопение и лёгкий шорох, как будто кто-то невидимый ощупывал ногой ступени лестницы, чтобы спуститься вниз. Вмиг меня сковал тошнотворный ужас, мыли метались в голове почти без всякого толку, но всё-таки одна из них зазвонила в моём сознании тревожным колоколом: «Бежать!!!». Но куда можно было бежать из небольшого погреба?! Только в нору. Не раздумывая больше, я встал перед отверстием на четвереньки и протиснулся в узкий земляной ход, который позволял продвигаться по нему ползком. Я старался ползти изо всех сил, но продвигался медленно, к тому же в кромешной темноте. О том, что меня ждало впереди, я нисколько не задумывался, а всецело охваченный паникой и движимый инстинктом самосохранения судорожно старался ползти всё дальше и дальше. Преодолев метров десять, я с ужасом услышал, что таинственное нечто также заползло в нору и преследует меня. Это утроило мои силы, я отчаянно работал руками и ногами, стараясь как можно быстрее продвигаться вперёд по подземному лазу. Нечто также старалось, сопело и шуршало позади меня. Не знаю точно, какой длины был подземный лаз, только вскоре я ощутил дуновение свежего воздуха, что свидетельствовало о близком выходе наружу. Таинственное существо позади меня тоже почувствовало это и прибавило ходу. О Боже, никогда я не забуду тот миг, когда всё-таки решился посмотреть на своего преследователя! Подтянув колени к животу и причудливо изогнув шею, я достал из кармана трофейную зажигалку и высек огонь. То, что я увидел всего в двух метрах позади себя, преследует меня в ночных кошмарах всю мою жизнь! В тусклом свете огонька зажигалки я разглядел огромную оскаленную лисью морду и сверкающие зелёные глаза, пристально, почти по-человечьи глядевшие на меня. Что-то неуловимо знакомое было во взгляде этого монстра, но тогда, во власти паники я не сумел полностью всё осознать и расставить все точки над «i». Увидев своего преследователя, я издал истошный вопль и пулей устремился наружу. Моя новая кожаная куртка сильно мешала, и я не задумываясь освободился от неё, оставив позади в ходе. Это моё пожертвование оказалось спасительным для меня, так как монстр запутался в оставленной мной куртке, что сильно замедлило его продвижение. Наконец в лицо мне ударил свежий воздух, руки мои коснулись прошлогодней листвы и я выполз наружу из подземного лаза. Лишь мгновение я стоял на четвереньках перед выходом из норы, после чего вскочил на ноги и пустился бежать в свете полной Луны по лесной тропинке. Тропинка вскоре вывела меня на дорогу, рядом с которой стоял дом Габриэль. Сориентировавшись почти подсознательно, я, что есть сил, побежал по направлению к городку.

Как бежал я совсем не помню, помню лишь, что пришёл в себя перед дверью в нашу квартиру, куда истерично колотил обеими руками. Открыл отец, не говоря ни слова впустил меня и быстро захлопнул дверь. Мой бледно-взъерошенный, испуганный вид произвёл на отца должное впечатление. Вскоре подбежала мама, побледнела, глядя на меня, всплеснула руками и тихо осела на табурет в прихожей. Я молча прижался к отцу. Меня всего колотило, а отец нежно гладил меня по голове, и всё время повторял одну и ту же фразу: «Всё хорошо, сынок. Ты уже дома».

Примерно полчаса я не мог вымолвить ни слова, а потом сказал мою первую и единственную ложь родителям, что в лесу по пути от дома Габриэль за мной погнались волки. До сих пор не знаю, поверили мне родители или нет, но с дополнительными расспросами никогда не приставали, за что я был им искренне благодарен.

Два последующих дня первого и второго мая я провёл дома, сказавшись больным, а когда третьего мая появился в школе, то узнал, что Габриэль больше у нас не учится. Эльза Генриховна рассказала мне, что приходила мать Габи и сообщила, что они с дочерью вынуждены срочно уехать в Лейпциг по причине получения наследства. Никто кроме меня не знал истинной причины их спешного отъезда, да оно и к лучшему.

Все последующие года я посвятил изучению истории, в частности истории исчезнувших цивилизаций. Нетрудно догадаться, что меня особенно интересовали лисы. О лисах я прочёл массу литературы, начиная с примитивных натуралистических очерков и кончая высшим духовным символизмом. Из многочисленных материалов о лисах я, в частности, узнал, что в Японии лиса символизировала коварство и способность перевоплощения. Но этот факт, конечно же, не мог полностью объяснить приключившегося со мной таинственного события. Я неустанно продолжал поиски и, в конце концов, моё упорство было вознаграждено. В одной частной библиотеке в Афинах меня почему-то привлёк труд малоизвестного древнегреческого мудреца Эмеда, посвящённый оборотням. В копии древнего пергамента я чудом наткнулся на главу «О лисах», где автором сообщалось о создании им человека-лисы. Одному Господу известно, как и, главное, зачем Эмед создал этого монстра, но я, наконец, узнал то, что не давало мне покоя долгие годы. Оказывается, Лиса Эмеда поначалу рождается человеком и обязательно женщиной. После потери невинности она впервые в жизни превращается в фантастического зверя – огромную лису, которая обязательно должна вкусить крови своего возлюбленного, чтобы обрести способность вновь превратиться в человека. Если этого не произойдёт, оборотень обречён навсегда носить личину зверя. Далее говорилось о способности этих тварей одурманивать мужчин благодаря выделению паров специальной субстанции, вызывающей сладострастие, а также называлось средство, способное нейтрализовать это пагубное воздействие – полусладкое белое виноградное вино. Прочтя пергамент, я надолго задумался о своей горестной судьбе. Сидя в тихом пустынном зале библиотеки, я мысленно вернулся к событиям той роковой ночи моей навеки ускользнувшей юности, и солоновато-горячие слёзы обжигали моё лицо. Я осознал, что с самой первой минуты нашей встречи по-настоящему полюбил и до сих пор люблю Габриэль, и какая-то часть моего разума отказывается верить в то, что она – Лиса Эмеда. В рукописи не говорилось, что Лиса Эмеда обязательно должна убить своего возлюбленного. Было сказано лишь то, что она должна обязательно вкусить его крови, чтобы вновь стать человеком. Габи отдала мне первую кровь своей невинности, быть может, от меня требовалось не более этого?! С тех пор этот вопрос неустанно мучает меня и в своей просвещённой душе я не нахожу на него ответа. Мало того, я до сих пор боюсь получить на этот вопрос исчерпывающий ответ.

Внезапно Константин Макарович умолк, а его отрешённо-задумчивый взгляд свидетельствовал о том, что разум его витает где-то в невиданных далях. Через некоторое время он извинился и попросил меня никогда и никому не рассказывать о нашей доверительной беседе. После этого мы расплатились с официантом и отправились в купе к нашим спутницам.

После удивительного и весьма поучительного рассказа Константина Макаровича я на протяжении всего пути до Берлина держался с нашими спутницами подчёркнуто вежливо и на некоторой дистанции, чем вызвал их искреннее недоумение. Ежедневно я обедал в вагоне-ресторане и обязательно заказывал пару фужеров мускатного вина. Вино, как и говорил Константин Макарович, действовало безотказно, и я больше ни разу не стал жертвой опасных чар наших спутниц.

Маргарита Ивановна с Терезой, а также Константин Макарович сошли на одной ничем не примечательной станции, расположенной примерно в ста двадцати километрах от Берлина. Больше я их никогда не видел. Оставшись в купе один, я в очередной раз постарался переосмыслить события последних дней, найти рациональное объяснение всему случившемуся с Константином Макаровичем, но в голове ничего путного не складывалось, и я бросил эту затею. Глядя на мелькающий за окном лес, я неожиданно и лишь на мгновение увидел крупную лисицу, сидящую вблизи берёзового пня. Это мимолётное видение заставило ожить в моей памяти прекрасный образ Терезы, а в голове моей ненадолго ожил голос Маргариты Ивановны, одновременно приглашающий и укоряющий: «Пожалуйста, заходите, ведь мы же вас не укусим!»