Geum.ru

Владимир Рубцов

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   ...   21   22   23   24   25   26   27   28   29
ЧАРЛИ


Чарли. Так зовут пегого соседского бультерьера с сайгачьим носом и зубами крокодила. Он вечно бегает вдоль забора из сетки-рабицы и злобно лает на прохожих. А ещё он время от времени роет, делает подкоп, так сказать, в надежде выбраться когда-нибудь из своей зоны и тогда уж непременно перекусать своими страшными зубами всех, кто ему встретится и кому в этот знаменательный день точно не повезёт. Очень сильно не повезёт. Но пока ещё день собачьей свободы не наступил и Чарли остаётся лишь облаивать всех кого ни попадя – торопливых прохожих, надоедливых мух, пёстрокрылых бабочек и, конечно же, Серёжку, который мало того каждый день ходит мимо Чарли в школу, но ещё осмеливается показывать ему язык и корчить отвратительные рожи. Серёжку Чарли не любил особенно и в своём собачьем воображении готовил ему самую изысканную месть – вцепиться намертво в его маленькие яйца или разорвать в клочья его ехидное личико, тем самым, превратив его в отвратительную кровавую рожу, чтобы раз и навсегда отучить маленького балбеса строить самые гнусные на свете гримасы ему – самому Чарли!

Конец свободного августа каким-то незаметным образом превратился в суетное первое сентября. Разгульная свобода сменилась для школьников монотонной занятостью со всеми этими уроками, повторениями пройденного, домашними работами. Для Серёжки, ученика шестого класса «Б», как и для большинства обычных ребят, за исключением нескольких очкастых зубрил, начало школьных занятий означало не больше не меньше, чем лишение так полюбившейся и ставшей привычной за месяцы летних каникул свободы. Поэтому в этот противоречивый переходный период между вольной волей и обязаловкой уроков Серёжка чувствовал себя особенно неважно, и назойливая досада то и дело запускала в его детскую душу свои противные остренькие кошачьи коготки. Именно кошачьи, противные и острые как новенькие рыболовные крючки. Другими словами на душе у Серёжки скребли кошки, и он ничего не мог с этим поделать. Разве что стать ещё противней для злобного кобеля-бультерьера, который то и дело носился вдоль своей сетчатой ограды, яростно облаивая прохожих. Но особое внимание бультерьер, имя которому, как знали все в округе, Чарли, уделял именно Серёжке, потому что и Серёжка в свою очередь не обделял брехливого кобеля своим интересом, ежедневно строя тому самые отвратительные рожи, на которые только был способен изощрённый разум непоседливого подростка. А уж со скребущими кошками на душе гримасы Серёжки, адресованные Чарли «на бис», оказывали на примитивный разум бойцовского пса особенно взрывное воздействие, что приводило его в состояние неописуемой клокочущей ярости с пеной у рта и ужасающим утробным рычанием. Но легкомысленный Серёжка, состроив Чарли очередную серию отвратительных гримас и почувствовав себя немного лучше, быстро пробегал вдоль ограды, за которой в бессильном бешенстве метался Чарли, сворачивал в сторону частных гаражей и удалялся по направлению к ненавистной в ещё тёплые и солнечные сентябрьские дни школе. Как зверски ненавидел Чарли эту удаляющуюся, трясущуюся от смеха над НИМ тонкую мальчишескую фигурку со школьным рюкзачком через правое плечо. КАК жаждал он справедливого возмездия, знал, наверное, один лишь Собачий Бог, к которому обозлённый насмерть пёс обращался, моля о справедливом отмщении. А ещё Чарли копал, копал и копал позади большой пышной клумбы георгинов «Екатерина Великая», в надежде когда-нибудь всё же обрести свободу и тогда уже вдоволь посмеяться самому и посмеяться последним…

В тот день, который Серёжка запомнит благодаря обретённому в одночасье заиканию на всю оставшуюся жизнь, всё началось как обычно. Сначала мама несколько раз по-хорошему, терпеливо будила своего единственного и ненаглядного сыночка, чтобы тот не проспал в школу. Но через полчаса терпение мамы улетучилось, и она, бесцеремонно откинув мягкое одеяло, сбрызнула тёпленького дремотного Серёжку прохладной водой из распылителя, которым пользовалась, когда гладила бельё. Процедура пробуждения оказалось достаточно эффективной и уже через полминуты Серёжка усердно чистил зубы в ванной, подгоняемый нарочито сердитым маминым голосом, и думал лишь об одном: как увильнуть от завтрака, на который мама неизменно подавала противную овсяную, более противную рисовую или препротивную манную кашу. В тот день на завтрак была как раз манная каша, и разум Серёжки работал с утроенной интенсивностью, ища спасительный выход. Но судьба на этот раз оказалась благосклонной к Серёжке, потому что, когда он уже одетый, с видом приговорённого на смерть прошёл в кухню и сел за стол, на котором одиноко возвышалась тарелка с белой, в противных мелких мурашках кашей, вдруг зазвонил спасительный телефон. Мама пошла ответить на звонок и, о чудо, на проводе оказалась замечательная тётя Лена. Почему замечательная? Да потому, что мама с тётей Леной всегда говорит с удовольствием и подолгу. Во-первых, с удовольствием, а это значит, что у мамы после разговора будет хорошее настроение, и она не будет сильно сердиться на Серёжку за то, что он не съел кашу. Во-вторых, подолгу, следовательно, он успеет незаметно улизнуть в школу, не попавшись маме на глаза и не выдав себя своим лукавым видом. Итак, всё устроилось как нельзя лучше. Серёжка встал на цыпочках из-за стола, подкрался к буфету, где хранились сладости, бесшумно приоткрыл дверцу, стянул оттуда супербатончик «Сникерса», сунул его в карман брюк и был таков.

Оказавшись на улице, Серёжка поправил на плече съехавший от стремительного бега по лестнице школьный рюкзак, вдохнул полной мальчишеской грудью ещё не успевший пропитаться выхлопными газами утренний воздух и улыбнулся. Всё складывалось как нельзя лучше – противная манная каша осталась в дураках на кухонном столе, а левая рука, запущенная в брючный карман бережно, ласково поглаживала скользкую оболочку соблазнительного «Сникерса». Уж куда лучше, чем манная каша! Не долго думая, Серёжка достал шоколадный батончик, надорвал обёртку, откусил порядочный кусочек и стал с наслаждением медленно пережёвывать лакомство. Так он и отправился в школу с рюкзачком на правом плече и с быстро убавляющимся «Сникерсом» в левой руке. Он шёл и, несмотря на перспективу полдня провести на скучных школьных уроках, был почти счастлив. Но счастье, как подсказывает нам вековая человеческая мудрость, никогда не бывает долгим. У Серёжки этим утром счастливых минут было ровно столько, сколько ему потребовалось, чтобы преодолеть половину школьного пути и съесть ровно половину «Сникерса». После этого наступило то, что раз и навсегда оставило в жизни Серёжки свой неизгладимый след. И перстом судьбы, оставившим в душе озорного мальчишки поистине незабываемый отпечаток, был ни кто иной, как Чарли.

Вот Чарли одиноко стоит посреди дороги, по которой к нему беспечно приближается его кровный враг – рассеянно улыбающийся, смакующий какую-то сладость Серёжка. Чарли уже успел распугать случайных прохожих и поджидал своего врага в гордом одиночестве, приняв боевую стойку. В его поросячьих глазах медленно разгорались огоньки гнева, чтобы скоро, совсем скоро превратиться в бушующее пламя адской ярости. Расстояние между ними сокращается медленно, потому что в школу Серёжка сегодня, впрочем, как и всегда, совсем не торопится, а Чарли стоит как вкопанный, со страшной улыбкой оскала, предвкушая долгожданную сладкую месть. Когда между ним и замечтавшимся Серёжкой остаётся не более двух метров, Чарли издаёт предостерегающее утробное рычание, предназначенное для того, чтобы враг лишь обнаружил его и впервые ужаснулся. Да, впервые, потому что это только начало и ужасаться врагу придётся ещё много, очень много, бесконечно много раз. Уж об этом Чарли, будьте уверены, сумеет позаботиться в день своей долгожданной свободы, обретённой нескончаемыми стараниями за грядкой георгинов. В день своего ослепительного триумфа над поверженным, порванным в кровавые клочья, в слезах и соплях молящим о пощаде врагом. Своим чутким носом Чарли с наслаждением уловил, как сквозь грубый, разящий запах заморской сладости начал просачиваться запах страха, нет неописуемого ужаса его ненавистного врага, которого из мира безоблачной фантазии грубо ниспроверг в реальность не предвещающий ничего хорошего злобный собачий рык.

Серёжка в неописуемом ужасе застыл перед нежданно обретшим свободу Чарли, как в чёрной пародии на детскую игру «море замри». Густые, коротко остриженные сивые волосы Серёжки встали дыбом, кожа вмиг покрылась неисчислимыми зябкими мурашками, которые быстро сменила прохладная роса липкого пота. Правая ладонь насмерть перепуганного мальчишки судорожно вцепилась в лямки рюкзачка, а левая превратила оставшуюся половинку «Сникерса» в сладкое шоколадно-ореховое месиво. Серёжка был парализован жутким видом грозно оскалившегося и злобно рычащего бультерьера. Того самого, которого он изо дня в день беспечно, из пустого озорства выводил из себя своими безобразными, обидными гримасами. Говорят, что в момент смертельной опасности в сознании человека с ураганной скоростью проносится вся его жизнь. Быть может это действительно так, но из каждого правила бывают исключения. Вот и в случае с Серёжкой, в его сознание бурным потоком устремились яркие, красочные образы, но не всей его жизни, а лишь тех её моментов, в которые он дразнил Чарли. Нескончаемый поток отвратительных гримас затопил сознание Серёжки, он отчетливо, раз за разом видел себя кривляющегося как бы со стороны и неминуемо переживал то, что должен был испытывать и наверняка испытывал лишённый свободы, одинокий озлобленный пёс, мечущийся в бессильной ярости за крепкой проволочной решёткой. Это был сущий ад! Поток возмутительных образов и зашкаливающая за отметку дикого ужаса эмоция страха, наконец, сокрушили в мозгу плотину парализующего бездействия, и Серёжка почувствовал, как в промежности вдруг забил тёплый ключ, и по левой ноге, быстро пропитывая штанину, побежал ручеёк моча, образуя между ног желтовато-прозрачную лужицу. Это прискорбное событие вывело Серёжку из состояния паралича. Он инстинктивно сунул остатки «Сникерса» в левый карман брюк, сбросил с себя на асфальт рюкзачок и стремительно побежал прочь от страшной фигуры Чарли в спасительный проход между рядами гаражей. В воздухе в том месте, где только что стоял Серёжка, буквально разило запахом страха и мочи, который, хрюкая от удовольствия, с наслаждением вдыхал своим чутким сайгачьим носом Чарли. Нет, он не торопился сразу же броситься вслед за улепётывающим во всю прыть врагом, ибо знал, что деться тому, в принципе, некуда.

Изрядно насладившись запахом страха, Чарли медленно развернулся и лёгкой рысью устремился вслед за врагом. «Всё ещё впереди, маленький гадёныш! Теперь узнаешь, как безнаказанно изводить Чарли, узнаешь всё до конца, до последней капельки крови!» Так думал Чарли, подбегая к кирпичной гаражной стене с выщерблинами и уступами, по которым непоседливые мальчишки забирались на крыши бесконечных рядов частных гаражей, чем часто навлекали на себя нецензурную ругань взрослых. Но Чарли не зря упорно, изо дня в день тренировался за проволочной стеной своей зоны, высоко подпрыгивая и намертво впиваясь своими крокодильими зубами в автомобильную покрышку, которую заботливый хозяин привязал парашютной стропой к перекладине турника. Нет, совсем не зря. Поэтому он без особого труда вскарабкался на кирпичную стену, а оттуда грациозно прыгнул на гаражную крышу. Он чувствовал и знал, где прячется его враг. Вот он, белый как мел от ужаса, забрался на вершину самой высокой керамической вентиляционной трубы, торчащей примерно посередине ряда гаражных крыш, оплёл её как удав своими тощими, мокрыми от предательской мочи ногами и намертво вцепился руками в крепёжные скобы флюгарки. Но спасительной ли высоты труба, на которую поставил свою последнюю в борьбе за жизнь ставку маленький засранец? Для Чарли определённо нет, потому что Чарли прыгает высоко, а кусает больно и глубоко, очень больно и губительно глубоко, чтобы прокусить пульсирующие в ногах артерии, по которым бешеным потоком циркулирует перенасыщенная адреналином алая кровь жертвы.

Нарочито медленно, вразвалку, оскалившись и свесив набок язык, Чарли подходит к основанию трубы, на вершину которой, спасаясь от него, вскарабкался Серёжка. Дойдя до цели, Чарли сел на задние лапы и, задрав морду, окинул свою юного недруга притворно сочувствующим, обрекающим на медленные страдания взглядом, затем весь подобрался, напружинился, прыгнул с места высоко вверх, лязгнул зубами и оторвал клочок материи от самого края штанины Серёжки. Приземлившись, Чарли принялся с яростным рычанием терзать клочок штанины. Вдоволь натешившись и нагнав, по его мнению, ещё больше страха на подлеца-мальчишку, Чарли прыгнул во второй раз и достал своими губительными челюстями край кармана, в котором по случайному, а может быть и нет, стечению обстоятельств нашла свой последний приют мешанина из остатка «Сникерса». И вот ещё один клочок материи зажат в пасти Чарли, а он ещё раз демонстрирует трясущемуся от неподдельного ужаса мальчишке, что того ожидает в ближайшем будущем. В самом ближайшем будущем, ближе некуда.

И тут Чарли совершил роковую ошибку, о которой будет сокрушаться до конца своей собачьей жизни. Он решил сделать паузу, как большой артист перед финальной репликой в спектакле, поэтому взял и разлёгся у подножия трубы, подставив тёплым лучам утреннего солнца свой бело-коричневый бок. Он лежал и часто хрипло дышал в предвкушении своего следующего прыжка, когда в его зубах должен будет оказаться уже не презренный клочок одежды, а тёплый кровавой кусок ещё живой плоти врага.

Чарли лежал и выжидал, а тем временем солнце продолжало припекать. Его тёплые лучи согревали не только пегий бок Чарли, но и надорванный карман Серёжки, в котором таяли остатки шоколадно-орехового батончика. Таяли и пропитывали своей сладостью ткань кармана, образовывая на его поверхности ароматное липкое пятно.

Многие знают, а если нет, то в скором времени обязательно узнают, что осенние осы необычайно агрессивны и чрезвычайно чувствительны ко всякого рода сладостям – варенью, сиропу, мёду и тому подобному. На счастье Серёжки растаявший шоколадный батончик, пропитавший его карман, не был исключением. И вот, пока Чарли, развалившись и даже задремав, выжидал внизу подходящий момент для своей смертоносной атаки, у липкого от сладости кармана затравленного мальчишки одна за другой закружили около дюжины ос. Осы испытывали интерес исключительно к сладкому, не обращая никакого внимания собственно на мальчика, который как будто сросся с трубой в полной неподвижности.

Хищные осы, увлечённые сладким, проявляли непростительную беспечность к окружающей действительности, а зря. На всякого мудреца, как говорится, довольно простоты, а на одного хищника, как правило, приходится другой. А в нашей истории, приближающейся к своей развязке, такой хищник на счастье Серёжки, действительно нашёлся. Очевидно, судьба, сполна наказав сорванца за его безумные проделки, решила, в конце концов, протянуть руку помощи и послала его. Кого? Да его, одинокого, бороздящего бескрайние просторы осеннего неба шершня – грозу ос. И не только, как оказалось ос. Не только.

Дальнейшие события развивались уже стремительно. Шершень, заметивший ос, описал вокруг Серёжки широкую дугу и стал пикировать, гудя как тяжёлый бомбардировщик, целясь в самую гущу одурманенных сладостью ос. В этот самый момент Чарли стукнуло в голову, наконец, исполнить свой коронный прыжок, что он и сделал, устремившись вверх навстречу нежданной беде. В самом конце прыжка Чарли всё же почувствовал что-то неладное, это и спасло Серёжку от неминуемого увечья, а может и того хуже. Заметив ос, Чарли в самый последний момент принял запоздалое решение ретироваться и даже не разомкнул свои страшные челюсти. Но это его не спасло, потому что своей безобразно длинной мордой он вклинился аккурат между беспечными осами и атакующим их голодным шершнем. Шершень на всём лету врезался в нос Чарли, но не отскочил от него, нет, а застрял своей глазастой головой прямо в собачьей ноздре. Чарли приземлился на землю вместе с шершнем в носу. В самый момент касания когтистыми собачьими лапами поверхности гаражной крыши шершень, разозлённый досадным вмешательством пса в свои охотничьи дела, безжалостно вонзил в нос Чарли своё огромное жало и выпустил в самоё ранимое место любой собаки всю скопленную за ночь и неудачное утро порцию яда.

Невозможно в полной мере описать то, что произошло с Чарли после того, как его ужалил и улетел прочь разозлённый шершень. Казалось, что всё зло, клокотавшее внутри Чарли, вдруг собралось в один мощный вулкан и взорвалось в его носу, а затем стало стремительно растекаться по всей морде потоками раскалённой лавы, обжигая чувствительные нервные окончания и причиняя ни с чем не сравнимую боль. БОЛЬ с большой буквы! Сводящую с ума БОЛЬ! БОЛЬ, способную довести до самоубийства! Но псы не кончают жизнь самоубийством. Почти обезумев от невообразимой боли, Чарли с трудом собрал воедино остатки своего угасающего разума и взмолился Собачьему Богу: «Пошли собаке собачью смерть!». Но смерть не пришла, а тот кошмар, в который Чарли ввергла неимоверная боль, был гораздо хуже и страшнее смерти. Намного хуже и немыслимо страшнее.

Всё ещё трясущийся и бледный от страха Серёжка после странного, нерезультативного прыжка бультерьера вдруг услышал, как ему показалось, вой пожарной сирены. Вслед за этим он заметил, что между гаражами и забором из сетки-рабицы, за которым обитал Чарли, стремительно промелькнула белая молния. И всё. После этого Серёжка с опаской посмотрел вниз и с огромным облегчением понял, что Чарли нигде поблизости не видно, а значит, все его злоключения остались позади. Вконец обессиливший он соскользнул по трубе вниз, повалился навзничь на крышу сарая и потерял сознание. Через некоторое время он очнулся и медленно сел, стараясь припомнить, что же с ним такое произошло. Его левая рука зачем-то полезла в карман брюк и вляпалась в какую-то неприятную жижу. Вынув из кармана руку и приблизив ладонь к глазам, Серёжка понял, что это остатки растаявшего «Сникерса». Глупо улыбаясь, он попытался произнести: «С-с-с-с… С-с-с-с-ни… С-с-с-с-ни-к-к-керс-с-с». С ужасом Серёжка осознал, что почему-то стал заикаться и, взглянув на уже подсохшие, но всё ещё влажные от мочи, изорванные брюки вдруг вспомнил всё, что с ним приключилось в это злополучное утро.

Когда Серёжка в тот день приплёлся, в конце концов, домой, он глядел на окружающих остекленевшими, как у зомби, глазами и отвечал на все вопросы обезумевшей от горя матери одним единственным словом: «Ч-ч-ч-ч-арли. Ч-ч-ч-ч-арли. Ч-ч-ч-ч-арли…». Позже его словарный запас и пошатнувшиеся от пережитого ужаса умственные способности всё-таки в полной мере восстановились. Правда, не обошлось без серьёзного вмешательства детских психиатров, но это уже отнюдь не забавные подробности. Заикание, к большому сожалению, исцелению так и не поддалось, осталось на память, так сказать. А ещё у когда-то весёлого, а теперь всё чаще хмурого Серёжки навсегда остался страх перед собаками, любыми собаками, даже карликовыми пинчерами. Страх на всю оставшуюся жизнь.

Вы хотите знать, чем же закончился тот злосчастный день свободы для Чарли? Ну что ж, пожалуйста. Хозяева нашли его только под вечер, вернувшись домой после работы. Задняя половина туловища Чарли так и осталась с наружной стороны забора, потому что пёс был уже не в силах протиснуться полностью через узкий подкоп. Заплывшие глаза, неимоверно распухшие нос, голова и верхняя часть туловища Чарли были наполовину зарыты в рыхлую сыроватую землю. Он был в беспамятстве, тело его то и дело сотрясали судороги, а его дыхание было очень частым и поверхностным. Ветеринарам насилу удалось спасли Чарли жизнь. После того злопамятного дня он больше никогда в жизни самостоятельно не покидал своего двора, огороженного забором из сетки-рабицы, даже когда входная калитка по рассеянности хозяев порой бывала открыта. А по осени при малейшем звуке, услышанном им во дворе и напоминающим осиное жужжание, Чарли стремительно срывался с места и с судорожной быстротой зарывал свой нос в рыхлую сыроватую землю позади грядки розовых георгинов, которые по праву носили подобающее их величественному виду название «Екатерина великая».