Предисловие от редакторов

Вид материала

Документы

Содержание А. В. Яловецкий Вспоминая о лучшем времени

Подобный материал:

• Предисловие редакторов русского издания, 732.37kb.
• Результаты опроса среди руководителей компаний, главных редакторов сми и влиятельных, 203.27kb.
• От редакторов русского издания, 12579.28kb.
• Содержание предисловие  3 Введение, 2760.07kb.
• От редакторов, 6704.84kb.
• Выступление Л. С. Макарона на встрече руководителей печатных сми, 137.05kb.
• Томас Гэд предисловие Ричарда Брэнсона 4d брэндинг, 3576.37kb.
• Электронная библиотека студента Православного Гуманитарного Университета, 3857.93kb.
• Объем программы и занимаемое место на диске Системные требования, 127.06kb.
• Е. А. Стребелева предисловие,, 1788.12kb.

А. В. Яловецкий⁵¹

Вспоминая о лучшем времени

Мое знакомство с Шефом началось в октябре 1987 года. Редкий случай: Шеф как раз переживал «безбородый» период, проспорил бороду и ходил «нагишом». Был хороший октябрь, еще было тепло и светило солнышко.

А я как раз стоял перед выбором: где продолжать свое знакомство с биологией. До ЛЭМБа я ходил в кружок микроскопии при биостанции Выборгского Дворца пионеров. Одновременно учительница по биологии свела меня со своей однокашницей из ЗИНа, а та порекомендовала ЛЭМБ. Лаборатория тогда располагалась на биостанции при Дворце им. Васи Алексеева, что в Автово. Добирался я туда с севера города долго, но не мучительно, просто побегать пришлось по округе. Но, наконец, добрался. Захожу на станцию, иду, как предварительно рассказали, на второй этаж и вижу: под подвешенным к потолку спасательным кругом в шкафу ковыряется мужичок – Шеф. Я к нему: так, мол, и так, рекомендовали, если можно еще записаться, то пустите и т.д. Он слушает и как-то странно за подбородок… нет, не хватается, а как бы пытается ухватиться, но руку не доносит и, словно себя одергивает, руку возвращает. Это потом я узнал, что Шеф без бороды, все равно что голый.

Ну, он послушал мои блеяния, позвал Маринку Вильнер, чтобы она мне экскурсию по музею провела. «Потом», - говорит, - «приходите вниз, как раз чай будет готов». Для меня это было несколько неожиданно. Надо сказать, что в 87-м, равно как и в три следующих года, в стране наблюдался недостаток всего. Советский Союз начал умирать, не было ни еды, ни питья, ни сигарет, ни книг. Одни толстые журналы, где начали печатать Солженицына, Аксенова, Искандера и других. Народ питался духовной пищей, активно обсуждал обстановку в мире и думал, где бы раздобыть чего поесть. Так вот, чай на станции, как известно, не просто перерыв в работе или горячий напиток, это – ритуал, где происходит…. Чего только не происходило за чаем! И вот в конце 80-х этот ритуал приобрел особенный сакральный смысл, потому как дети, отправляемые за чаем, должны были вернуться не просто с чаем, сахаром, колбасой и булкой. Они (обычно двое, но иногда и в одиночку) должны были вернуться в удобоваримое время, то есть на походы по местным магазинам отводилось не больше часа. Потом могла случиться шефская икра…. Иначе говоря, пришел с чаем (со щитом) – прошел инициацию, без чая (на щите) – шефская икра.

Да, так вот. «Чай», - говорит, - «пить приходите». После экскурсии (комплимент Маринке) состоялся чай, где я начал постигать особенности Лаборатории. Не кружка, не клуба, а именно научного подразделения. Мне все было внове: и научные дискуссии, легко переходящие в политические споры (Жень Саныч меня сразу сразил, в мой первый же день, отпустив по поводу Горбачева и КПСС что-то такое запредельно запрещенное, что я даже не понял насколько), и серьезность подхода к обучению, без сюсюканья и в то же время без менторства поживших. Либеральность Лаборатории вообще и взглядов на происходящее в стране по версии Шефа в частности – одно из моих первых и самых сильных ощущений наступавшей юности (по сравнению с искренне пионерскими взглядами из детства).

Я был новичком и стал посещать занятия по зоологии и экологии. Опять же, все было абсолютно непохожим на то, что преподавали, вернее, как преподавали в школе. Я ведь именно поэтому искренне полагаю, что Шеф сыграл очень серьезную роль в моем воспитании, в восприятии окружающего мира, в создании основ моего мировосприятия. Получается, второй родитель…

Но, поскольку я был абсолютно правильным пионером, надо было выбирать между станцией в Автово (домой я приезжал где-то к 22.00, что откровенно беспокоило родителей) и станцией на Поклонной Горе (гораздо ближе к дому). На занятия, которые проходили в музее, мы таскали сцепки. Это такие скамейки со спинками по 4 сиденья. Вещь громоздкая, тяжелая. В общем, в процессе подготовки к одному из занятий мы такой сцепкой разнесли одну витринку в музее. Реакция Шефа была сами знаете какой. Войдя в залу и (естественно) для начала подтянув штаны и, вытянув рот в узкую плотно сжатую полоску, он начал: «Дети!... Вашу мать, дети!» Потом резко развернулся и ушел. Я не случайно упомянул о всеобщем дефиците в стране, поскольку тогда стекла на замену не было. Вообще. Можно было предлагать деньги, обегать полгорода. Не было стекла, увы…. Поэтому и реакция Шефа была столь сильной, что он даже не стал метать икру, просто ругнулся и ушел к Сабунаеву. Вместо Шефа в музей прибежал Вадим, который быстро-быстро стал бегать и тихо, сквозь зубы, руководить процессом растаскивания сцепок обратно в актовый зал и, после, плавного выпроваживания новичков со станции со словами: «Сегодня занятий не будет, приходите завтра». Причина отсутствия занятий была столь очевидной, что мы рассосались очень быстро.

Так вот, передо мной стоял выбор, где же продолжать занятия. Накануне на Выборгской биостанции я сварил сенной отвар для разведения инфузории-туфельки и наблюдения за ней в микроскоп. На следующий день я пришел посмотреть как дела с инфузорией и выяснил, что наши колбы с отваром кто-то вскипятил еще раз, а поскольку на вид отвар стал похож на плохо заваренный чай, уборщица все содержимое вылила, а колбы свалила в таз, вероятно предполагая помыть их потом. В общем, об инфузориях не было и речи. Я посчитал это знаком свыше и решил продолжить штудии в ЛЭМБе. К тому же, мы уже перезнакомились к тому времени друг с дружкой, новички со старшими (прошел где-то месяц с моего знакомства с Лабораторией), и мне в Лаборатории действительно становилось все интереснее. А! И еще! У Жень Саныча почти отросла борода, и он стал похож на настоящего Шефа, а это тоже сыграло немаловажную роль в окончательном выборе места дальнейшего обучения.

Конечно, не могу не поделиться воспоминаниями о подготовке к летней экспедиции 1988-го года. На Ящеру уже все съездили, уже почти все поняли, что в полевых условиях действительно можно жить в палатке (а не проводить кое-как ночь или дождь), действительно можно разжигать костер и в дождь и даже готовить на нем еду для всех (а не пионерскую картошку). Я уже понял, что мыть котел в ручье очень неприятно, но мыть плохо – еще хуже (есть опыт наставлений от Шефа), в общем, после собрания лаборатории по поводу экспедиции, стали к ней готовиться. Конечно, для каждого первая летняя – это самая-самая экспедиция. Не буду оспаривать, поскольку и без споров давно понятно, что самой интересной и насыщенной событиями и научным материалом экспедицией признана летняя экспедиция 1988 года. Поделюсь отдельными особо запомнившимися событиями, связанными с Жень Санычем.

Ну, прежде всего подготовка. В условиях тотального дефицита мы везли с собой даже картошку (причем Шеф настаивал, что она должна быть мелкая, тогда дольше сохраняется). Пожалуй, первый и единственный раз в пожарный бассейн перед главным зданием на станции, налили воду, причем достаточно для того, чтобы мы в этом бассейне барахтались, пытаясь научиться пользоваться спасательными жилетами. Нам было очень весело, правда временами веселье портил Шеф, который орал, чтоб мы вместо «сексамайства» учились пользоваться жилетами.

Пару раз мы ходили на Базу, за продуктами. Их (продуктов) было не так много, да и не особо изобильными они были по разнообразию, но впечатлений хватило (огромные холодильники, темные залы и грузовики, въезжающие прямо на склад, новые впечатления, они самые сильные)…

Пошив красного паруса для карбаса (потом его прозвали Велигером, хотя три экспедиции он был просто Карбас), вшивание люверсов и украшение паруса силуэтом какой-то полихеты (нереис?) – романтика! Починка спальников, палаток, подсчет фонариков, батареек к ним. Разыскивание бродов, роканов (три правила пользованием рокана, думаю, помнят все) ⁵². Опять же (передаю мои личные впечатления) диву даешься: как с кучкой детей, при отсутствии нормального финансирования, при всеобщей разрухе, человек был полон такого энтузиазма, чтобы все организовать и уехать на два с лишним месяца на Белое море. Не просто поиграть в туриста-экстремала, а вести настоящую научную и преподавательскую деятельность – и так тридцать лет! «Вау!» - как говорят нынешние дошкольники.

Высадившись в Кеми, мы провели два дня на берегу, так как до Соловков судов не было. Спали в школе – Шеф каким-то чудом нашел общий педагогический язык с местным препсоставом и нас пустили ночевать. Соловки… 1988-й год. Конечно, нашлось время все облазить. Знакомство с Соловецким заповедником вообще и с Черенковым и Зайчиками в частности. Долгая губа, ежедневные прогулки туда и обратно, иногда с Шефом в компании – одни из самых счастливых дней. Жень Саныч, неиссякаемый на многочисленные истории, мог говорить об одном и том же так, что каждый раз получалось интересно. Переезд в Кандалакшу, ночевка под кровом местного, недавно приехавшего в приход батюшки с матушкой (отмечали как раз тысячелетие крещения Руси) – Шеф получил памятный значок и таскал его еще потом очень долго⁵³. Ну, конечно, Ряжков, Виталич, правила хождения по мосткам, Южная Губа, Куричек, кольцевание гаг. Не описываю все в подробностях, поскольку и так все знают, о чем идет речь, да и воспоминаний у каждого на отдельную книжку «Как я провел лето». Речь не только об этом.

До сих пор в семье, если вижу стакан или чашку с жидкостью, и он не подписан – выливаю. И семья знает, что связываться со мной по этому поводу бесполезно (лучше убрать чашку от меня подальше). До сих пор с опаской делаю фотографии в поле (даже если это отпуск): не оставляет мысль, что все пленки надо сдать Шефу. Шмотки в багажнике автомобиля фиксирую двойным рифовым узлом, а экология – до сих пор наука, а не расхожий термин из средств массовой информации. Семья называет эти проявления нинбургскими штучками (супруга проходила у Шефа летнюю практику в Универе и знакома с ним) и, честно сказать, мне это чертовски приятно.

Может сложиться впечатление, что преподавательская и научная деятельность в Лаборатории велась «постольку-поскольку», но это не так. Удивительно, но одновременно с занятиями в классе и в поле нас приобщали к научной деятельности, но не торжественно и чинно, а исподволь, без истерик и пафоса. Это я осознал позже. Повторюсь, для меня абсолютно все было внове. Я никогда не встречал до этого людей, даже отдаленно напоминавших Шефа, и вдруг, словно дверцу в стене открыли, и я попал в параллельный мир. Отсюда и запомнились не детали (хотя и их много), а общее состояние в течение четырех лет, что я провел в лаборатории, словно ожидание чего-то, к чему нас Шеф готовил, но не называл к чему. Я уверен, он готовил нас к жизни, со всеми ее радостями и печалями. Отсюда и любовь к Шефу, нельзя ведь не любить родителей, которые вводили тебя в жизнь, объясняли не что есть добро и зло, черное и белое, а учили способам анализировать и отличать одно от другого, примеряя все на себя.

Кто-то на 25-летии Лаборатории сказал, что из воспитанников Лаборатории не вышло негодяев и это одна из самых больших заслуг Шефа. Добавить тут нечего, верно сказано, хотя нескромно судить о самом себе в таком ракурсе. Пожалуй, тот факт, что тысячи людей, что попали в круг света, исходивший от Шефа, несут в себе его частичку и, уверен, пронесут всю жизнь, говорит о многом. Мы все из одной семьи, от одного родителя, Учителя.