Предисловие от редакторов

Вид материала

Документы

Содержание В. М. Хайтов Как я попал Предыстория первая. Первая встреча Предыстория вторая. Трудовой десант Предыстория третья. Цетология Собственно история моего прихода в Лабораторию. Ошибочка вышла...

Подобный материал:

• Предисловие редакторов русского издания, 732.37kb.
• Результаты опроса среди руководителей компаний, главных редакторов сми и влиятельных, 203.27kb.
• От редакторов русского издания, 12579.28kb.
• Содержание предисловие  3 Введение, 2760.07kb.
• От редакторов, 6704.84kb.
• Выступление Л. С. Макарона на встрече руководителей печатных сми, 137.05kb.
• Томас Гэд предисловие Ричарда Брэнсона 4d брэндинг, 3576.37kb.
• Электронная библиотека студента Православного Гуманитарного Университета, 3857.93kb.
• Объем программы и занимаемое место на диске Системные требования, 127.06kb.
• Е. А. Стребелева предисловие,, 1788.12kb.

В. М. Хайтов

Как я попал

В бурной истории Лаборатории, которой руководил Е. А. Нинбург, юннатская станция стала, пожалуй, самым тихим местом. Здесь Шеф проработал 17 лет. Спокойная обстановка, большая свобода педагогической «провинции», все это позволило окончательно сформироваться той научно-педагогической парадигме, которая зародилась в сорок пятом интернате. Поскольку станция находилась на отшибе, это не был центральный Дворец пионеров, то в Лабораторию приходили в основном люди мотивированные, интересующиеся биологией. Это в значительной степени способствовало процветанию ЛЭМБ не просто как кружка, но как настоящей научной единицы. Для тех же, кто приходил на станцию, Лаборатория становилась настоящим домом, уютным и интересным.

Было это в уже далеком 1986 году. В январе месяце. Именно тогда я пришел на Юннатскую станцию при доме пионеров имени Васи Алексеева. Однако началось мое грехопадение значительно раньше.

Предыстория первая. Первая встреча

Когда я закончил пятый класс (было это году эдак в восемьдесят четвертом) отправили меня родители на дачу. Помню, что скукота там была жуткая. Ну, с рогаткой погуляешь. Взорвешь где-нибудь что-нибудь. Короче, тоска. Одна отрада - пруд недалеко был и я ходил туда рыбу ловить, а заодно и на всяких букашек поглядеть. Не знаю уж, как родители пронюхали про то, что я на живность всякую люблю смотреть, но решили они мне подарить книжку про этих самых букашек. Тут надо сказать, что у меня есть одна дурацкая черта. Если мне дарят какую-то книгу или я сам ее покупаю, то прочту я эту книжку совсем не сразу. Может даже через несколько лет. В общем, оставил я этот подарок на даче и временно забыл о нем. Так каникулы и закончились - в тоске и разного рода террористических актах.

На следующий год меня вновь отправили на дачу. Развлекательная программа там не изменилась. И вот однажды лежу я на диванчике, книжку какую-то читаю. Вдруг чувствую, что-то ползает по ноге. Хлопнул я по тому месту, где это нечто сидело, а оно возьми да ужаль меня. Но зверушка тоже пострадала и попала в мои цепкие пальцы. И тут я вспомнил о той самой книжке, которую мне подарили родители. Взял ее с полки и открыл страничку, где были рисунки всяких насекомых. Долго глядел на них и понял, что меня, наверное, укусил носатый бембекс. Было там такое животное изображено. Теперь я понимаю, что конечно же я неправильно определил насекомое. Но мне так понравилось это название... НОСАТЫЙ БЕМБЕКС! А там еще были интересные слова ЗЕБРИНА, МАЙКА и т.п.

Заинтересовавшись подобными словами, я начал более внимательно всматриваться в картинки и читать текст. Совершенно меня покорили способы ловли животных, описанные там. Я тут же загорелся идеей сделать сачок. Сачок, правда, у меня не вышел. Но я придумал прибор для ловли каких-то жуков, которые быстро плавали по поверхности воды. Когда же в тексте я дошел до методики надувания гусениц, то понял, что мне совершенно необходимо надуть какую-нибудь гусеницу. Правда, они мне почему-то не попадались. Но, зато, книжка эта стала для меня настольной, без нее я уже никуда не ездил. А называлась она "Юным зоологам". А одним из авторов был, в соответствии со всеми мистическими закономерностями, Е. А. Нинбург.

Предыстория вторая. Трудовой десант

В тот же самый год, когда я закончил шестой класс, я был сослан в городской пионерский лагерь. Был такой метод избавления родителей от заботы о детях в летний период. В этом лагере надо было играть, веселиться, жрать, гулять ... короче заниматься всем тем, что составляет культурный досуг среднестатистического пионера. Эти занятия были основными. Правда была в том лагере одна замечательная педагогическая технология. Когда вся лагерная гопота окончательно вставала на уши, педагоги ее энергию переводили в другое русло. Они устраивали трудовой десант. И вот однажды они решили десантировать нас на территорию какого-то странного места, располагавшегося недалеко от станции метро Автово.

Место это было огорожено высоким каменным забором. За забором располагалось небольшое трехэтажное здание. Когда нас всех пригнали на территорию этого заведения, каждому была вручена лопата или грабли и был выделен фронт работ. Надо было что-то копать. Ну, вы сами понимаете, что делали там дети, то есть мы, в течение двух часов трудового десанта. Если бы нас подержали еще часик, то следующую предысторию можно было бы не рассказывать. Потому что десант разнес бы это учреждение вместе с забором. И не узнал бы я тогда, что так я впервые побывал на Юннатской станции.

Предыстория третья. Цетология

В этот период моим любимым произведением стала книжка Фореста Вуда "Морские млекопитающие и человек". И вычитал я там, что китами занимается наука ЦЕТОЛОГИЯ (от корня цет - кит). Я начал страстно искать всяческие издания про китов и, естественно, однажды зашел в школьную библиотеку.

- Дайте, - говорю - книжку по цетологии.

- По цитологии? - спрашивает библиотекарша.

- Да, - отвечаю - по цетологии.

До урока оставались считанные минуты и я, схватив книжки по цитологии, даже не взглянув на них, рванул на занятия. Придя домой, достал книги и обалдел. Вместо историй про китов и дельфинов мне подсунули одну книжку про клетки, а другую - про бактерий. Сначала я просто отказался их читать, хотел пойти в библиотеку скандалить, но потом как-то втянулся и с удовольствием эти книжки освоил. Особенно мне понравилась "Занимательная микробиология".

А тут еще мне родители на день рождения подарили микроскоп "Аналит". В общем, я окончательно решил, что стану заниматься цитологией. Придя к этому решению, я прилип к своему учителю биологии, с вопросом, где есть кружок, занимающийся цитологией. Он почесал репу и посоветовал сходить на юннатскую станцию. И тут я вспомнил, что там уже однажды побывал во время трудового десанта. Ну что ж, куда идти понятно, и я поехал на Юннатскую станцию на ул. Кронштадскую д. 7-а.

Собственно история моего прихода в Лабораторию. Ошибочка вышла...

1986 год. На станцию я пришел вечером - около пяти. Январь, помню, вьюжный был. Захожу в вестибюль. Отряхиваюсь. Подходит вахтер и спрашивает, чего, мол, хочу. Я пробежался по расписанию занятий кружков и (о чудо!) вижу, что есть кружок под названием “Биология клетки”, под руководством некоего Цвеленева. Я говорю вахтеру:

- Хочу записаться в кружок “Биологии клетки”.

- Э, братец, - отвечает старичок-вахтер - приходи через неделю, сегодня занятий нет.

И тут выползло мое природное упрямство. Если уж я пришел, то надо довести дело до конца - записаться в какой-нибудь кружок. “А какие кружки работают?” - спрашиваю. Выяснилось, что сегодня по интересовавшему меня вопросу не работает ни один. Но я решил заглянуть наобум в первый попавшийся. Поднимаюсь на второй этаж, иду по коридору и заглядываю в единственную открытую дверь, что располагалась в конце коридора, перед пожарной лестницей. Захожу. Там сидит человек, внешность которого один к одному соответствует моим представлениям о том, как должен выглядеть профессор. Борода, седая шевелюра. Ну, думаю, он и есть - ПРОФЕССОР. Рядом с ним сидела худощавая горбоносая девчонка в серенькой жилетке.

- А нельзя ли к вам записаться? - спрашиваю.

- Можно конечно, - отвечает профессор, - сейчас мы Ленку возьмем за жабры и отправим музей показывать.

Эта самая девчонка немного поворчала, чего это, дескать, ее дергают постоянно, но взяла ключ, и мы поднялись на третий этаж - в музей. И там я понял, что все..., мне здесь уже нравится. После экскурсии по музею мы спустились обратно и мне сказали, что я должен заполнить анкету.

Пока искали бланк анкеты, я имел достаточно времени для знакомства с помещением, в которое я попал.

Слева от двери стояла большая стеклянная витрина, в которой лежали какие-то сушеные животные. Я сидел за столом, рядом с которым стоял термостат. Настоящий термостат! О котором я читал в книжках. Рядом с этим чудом был стол, на котором располагались обычные чашки, блюдца и чайные ложки. Сразу напротив двери стоял шкаф, весь обклеенный фотографиями. На фотографиях было море, люди, лодки под парусами. За шкафом располагались столы, на которых стояли МИКРОСКОПЫ! А на маленьком столике грудились пробирки с резиновыми пробками, в которых были какие-то непонятные организмы. Три пробирки стояли в настоящей ЧАШКЕ ПЕТРИ (иметь ее для опытов было мечтой всей моей жизни)! Рядом лежала записка: “Проверить, что это такое или выкинуть”. Неподалеку было мусорное ведро, до краев заполненное пробирками с крышками. В ведре была записка “Женька, разберись со своими ручейниками!” Вот это организация! Настоящие пробирки выкидывают.

Наконец-то бланк был найден и я заполнил анкету. Вот так, случайно (?), я и попал в Лабораторию.


Сейчас, пройдя под руководством Евгения Александровича путь от юнната до кандидата наук, приняв от него руководство Лабораторией, я, анализируя свое становление и как педагога и как практикующего биолога, совершенно отчетливо вижу те ключевые узлы, которые были заложены школой Нинбурга.

Однажды произошла такая забавная сцена. После одной из конференций, как водится, был организован банкет. Перед его началом я беседовал со своим однокашником по Лаборатории, который уже давно руководит отдельной исследовательской группой. Он отказался пойти расслабляться. На вопрос почему, он дал ответ, которому я совершенно не удивился. Он сказал, что у него еще не набит в компьютер материал за этот год… Вот она школа! Научный материал, который собирает группа, не просто ценен, он бесценен. Чувство ответственности за коллективный продукт – это то главное, что оставил в нас Евгений Александрович. На этом всегда стояла и, надеюсь, будет стоять Лаборатория.

Масса воспоминаний детства связана с тем, как Шеф и меня, и других школьников отчитывал (а кто его знал лично, помнит, что нрава он был крутого) за плохо написанный бланк дночерпательной пробы. Один такой бланк нам пришлось переписывать двенадцать раз. Все расчеты, которые мы проводили (тогда еще на калькуляторах), он требовал повторять до двух совпадающих значений. Это было залогом правильности полученных величин. Сейчас есть компьютеры, но я с удовольствием вижу наших учеников, которые с величайшей тщательностью по два раза проверяют те исходные данные, которые попадают в файлы. До сих пор не могу без содрогания смотреть на горы материала, записей, баночек и т.п., которые громоздятся на рабочих столах моих коллег. Шеф всегда требовал от нас, чтобы все было заинвентаризировано и задокументировано так, как положено, а не так как захотелось. Тысячи фиксаций, сотни полевых дневников и архивных папок он требовал хранить в соответствии с каталогами, номерами и адресами, за порядком которых он неизменно следил. Школьником меня это злило и возмущало. Сейчас я понимаю, что без этого никак.

Особо хочется отметить то, как Шеф ставил нам научный язык. Еще учась в школе, мы должны были, в обязательном порядке, результаты своих работ оформлять в виде текстов. Само по себе это не было его ноу-хау - подобной деятельностью занималось большое количество юннатских кружков. Однако Евгений Александрович придерживался мнения, что эти тексты должны иметь формат нормальной научной статьи, практически готовой к публикации. Нигде и никогда (и уж тем более в школе) я столько не писал и не переписывал, как при оформлении своих детских исследовательских работ! В десятках и сотнях исписанных листов, разрезанных и переклеенных, постепенно появлялось нечто, что ты сам начинал понимать. Когда же появлялось это нечто, Шеф садился за пишущую машинку, сажал тебя рядом с собой и начинал работать с текстом. Часто, когда текст был особо неудобоваримым, он говорил: «Ты, наверное, хотел сказать…». Далее он переводил твою фразу на нормальный русский язык. По сути дела все наши первые исследовательские работы были написаны в соавторстве с Шефом. И вот это было его настоящим ноу-хау. Позже, сам став учителем, я понял, насколько это действенный метод – не бросать школьника (или студента) на произвол судьбы (плохо написал, зато самостоятельно), а совместно с ним довести продукт до ума. Только благодаря совместной доработке текстов, наблюдениям за тем, как из набора корявых фраз рождается мастерское предложение (а писал Шеф очень хорошо), у меня выработался вкус к писанию, я понял, что это не обязанность, а удовольствие. Более того, Шефское воспитание привело к тому, что для меня (и думаю для многих его выпускников, продолжающих работать в науке) научный текст видится не набором сухих предложений, но своеобразным литературным произведением, читать которое не только интересно, но и приятно. И эти усилия по выработке у нас вкуса к научному языку вернулись Евгению Александровичу сторицей. Я помню, как у него горели глаза, когда он работал с редактором его «Экологии», который был тоже выпускником ЛЭМБ. Шеф тогда сказал, что для учителя нет ничего более приятного, чем наблюдения за учениками которые его превзошли.

А сколько нам приходилось выслушивать по поводу плохо написанной этикетки в фиксации… Эта почти маниакальная тщательность позволила ученикам Евгения Александровича добиться успехов не только в науке но и в других сферах деятельности. На одном из сборов выпускников ЛЭМБ успешная бизнес-леди сказала, что своим успехом в работе она обязана тому, что ее в свое время научили писать этикетки.

Все, кто принимал участие в экспедициях, организованных Шефом, помнят энергию его действий и силу его слова. До сих пор для многих руководящими принципами остаются его правила: «если не я, то кто же» и «если нет работы, то ты плохо смотришь». Те, кто прошел школу Нинбурга, получили не просто профессию (он никогда не стремился сделать из нас ученых, хотя многие стали биологами), они получили четкий ориентир в жизни, некий стержень, который поддерживает жизненный путь.

Он был разный. Он мог быть веселым и радушным. Мог часами рассказывать байки, от которых все развешивали уши. Мог крепко выпить. Мог в ярости наорать. Однако никогда, никогда он не был неинтересным. В веселье и гневе в нем чувствовалась Личность, от которой нельзя (да и не хотелось) оторваться.