Предисловие от редакторов

Вид материала

Документы

Содержание В. М. Хайтов Еще о бороде Юннатская станция И. П. Бояров Как он это делал

Подобный материал:

• Предисловие редакторов русского издания, 732.37kb.
• Результаты опроса среди руководителей компаний, главных редакторов сми и влиятельных, 203.27kb.
• От редакторов русского издания, 12579.28kb.
• Содержание предисловие  3 Введение, 2760.07kb.
• От редакторов, 6704.84kb.
• Выступление Л. С. Макарона на встрече руководителей печатных сми, 137.05kb.
• Томас Гэд предисловие Ричарда Брэнсона 4d брэндинг, 3576.37kb.
• Электронная библиотека студента Православного Гуманитарного Университета, 3857.93kb.
• Объем программы и занимаемое место на диске Системные требования, 127.06kb.
• Е. А. Стребелева предисловие,, 1788.12kb.

В. М. Хайтов ⁴⁸

Еще о бороде

Ходит много историй о том, как Шеф появился без бороды. Сколько раз он менял свою внешность сказать трудно, но вот в 1987 году на Ряжкове, он сбрил бороду в последний раз это точно.

Был банный день, а дети, как это заведено, всегда мылись на Ряжкове после начальства. Поэтому, покинутые Шефом, мы расслаблялись и, как это часто бывает, расслабились слишком. Короче, не сделали ничего из того, что должны были сделать. Далее в положенное время мы отправляемся получать банное удовольствие и каким-то неведомым образом попадаем в баню, не встретив Шефа. После отведенных на помывку полутора часов мы расслабленные и разомлевшие возвращаемся на кормокухню.

Там уже идет обед, и мы радостно садимся за стол трапезничать. А за столом сидит какой-то незнакомый мужик (по виду - ну чисто А. М. Городницкий) и зло так на нас смотрит. Ну, бывает на Ряжкове всякое, приезжают разные люди, в том числе нередко с нами за стол садятся. Едим. И тут этот незнакомец на чистом шефском начинает объяснять нам, что мы, мягко говоря, неправы. Работа не сделана, лаборатория в полном беспорядке, ну и т.д. Мы выпадаем в осадок. С одной стороны, трясутся поджилки, так как шефский голос кого угодно напугает, тем более за дело, а с другой стороны, совершенно невозможно удержаться от неуместного веселья от наблюдаемого несоответствия облика и голоса. В общем, запомнился этот случай хорошо.

Без бороды Шеф ходил около пяти месяцев. Жаловался, что стало холодно, но регулярно брился. И брился он до зимней экспедиции, в которой он бороду проиграл. Точнее проиграл ее отсутствие. Не помню уж, в чем было дело, но разгорелся у нас спор о чем-то и спорили в основном Маринка Вильнер и Шеф. Ставкой в споре была американка. Шеф проиграл, а Маринка загадала, чтобы борода вернулась на место. Так все вернулось на круги своя.

Юннатская станция

И. П. Бояров ⁴⁹

Как он это делал

Мое знакомство с Евгением Александровичем Нинбургом произошло в 1975 году при тяжелых для него, как я теперь понимаю, обстоятельствах. Он вынужден был покинуть школу-интернат, где проработал шесть лет, где водил экспедиции и, естественно, оброс учениками и хозяйством. 235 школа, куда он пришел преподавать биологию и где я тогда учился, была вполне обычной, снабженной стандартным количеством болванов – как учеников, так и учителей. Правда, судя по обрывкам разговоров, которые мы слышали, часть преподавателей относилась к нему с большим уважением. Дети, способные к умственным усилиям, тоже его выделяли. Кстати, это вообще было характерно: мои знакомые, видевшие Шефа один-два раза в жизни, оказывается, хорошо его запоминали – ощущали, значит, масштаб личности.

Конечно, он организовал в новой школе «юннатский кружок» (в кавычках потому, что Е.А. не любил оба этих слова, чувствовал, должно быть, в них что-то самодеятельное и пионерское, а «юннатами» так даже ругался). Он сходил с ребятами в зимнюю экспедицию, но без меня – биология тогда (как и сейчас) была далека от моих интересов, хотя слушать его уроки было довольно любопытно. Но летом, вернувшись из трудового лагеря, я узнал, что «ваш биолог везет детей на Белое море». И решил попроситься – вдруг возьмет?

А ему было некуда деваться, правда, понял я это уже потом. Как и то, что вообще непросто было решиться на эти экспедиции. Ведь он начинал на пустом месте, не было ничего, кроме опыта. Детей минимум, знал он их в лучшем случае год, биологическая подготовка слабая или, как у меня, отсутствует. Второй руководитель – вовсе не биолог, а физик, Александр Иванович Филиппович, – правда, педагог, чудесный человек и обладатель отличных полевых навыков. Но, видимо, опасение пропустить сезон наблюдений перевесило, и Шеф впрягся.

Я же, явившись в лаборантскую кабинета биологии и объявив присутствующим о своем желании принять участие в экспедиции, услышал первый вопрос: «Что ты будешь делать, если тебе на ногу упадет шлюпка?» и смех. Вот как раз про шлюпки я кое-что знал, поэтому быстро ответил: «Посмотрю, кто уронил», имея в виду, что сами они не падают. Смех усилился, и после комментария «Весьма спокойный молодой человек…» я понял, что принят.

Кажется важным отметить, что, посидев немного с будущими коллегами за чаем, я ощутил, что говорю с ними на одном языке. Буквально: в разговорах с большинством своих одноклассников я выучился упрощать речь, иначе они меня не понимали. А тут и шутки, и цитаты, и речевые конструкции воспринимались обеими сторонами легко. Что, конечно, радовало.

Первые дни в экспедиции запомнилось мне лучше из-за необычности происходящего, – потом-то все воспринималось как должное. Для начала удивило отношение Шефа: как к взрослым ответственным людям. В моем рюкзаке лежала одежда, броды и казенный спальник, вес показался мне несерьезным. Я сказал об этом Е.А., и он выдал мне свою библиотеку, после чего просто так подняться с рюкзаком оказалось невозможно – я лежа вдевался в лямки, перекатывался на живот, подбирал под себя руки и ноги и тогда уже вставал. Разумеется, попросить забрать книги было неприлично, но и Шеф, хотя и видел, наверно, мои акробатические упражнения, не делал попыток меня пожалеть и облегчить груз – к моему полному удовольствию. А что: взялся тащить – тащи.

Из Кандалакши сразу на Ряжков мы не попали – штормило – и начальство нашло нам работу: перетаскивать какие-то доски. Но важно было, что за это экспедиции заплатили. Думаю, большинство школьников впервые делали что-то, имеющее рублевый эквивалент. Ощущение, если кто забыл, очень приятное.

Там же, в Кандалакше, среди растопки мне попалась книжка с названием «Программа КПСС». Я подошел с ней к Шефу и предложил повесить на гвоздь в туалете. Мне, малолетнему придурку, не пришло в голову, что это похоже на провокацию, что у него могут быть серьезные неприятности, если я сболтну про это в неподходящем месте. Что он про меня знал? Только то, что я в прошедшем году сидел на его уроках, один из примерно трехсот. Я же просто ощущал, что нормальный человек не мог относиться к нашей власти без презрения, и решил удачно пошутить.

Е.А. выразился в том смысле, что перед тем использованием, которое я имел в виду, неплохо бы документ этот прочитать, и что умные люди не ограничиваются обложкой, когда хотят что-то понять. Я, несколько сконфузившись, внял совету и прочитал. О! О-о-о! Многие, наверное, уже этого не знают – там партия обещала, и даже, кажется, торжественно клялась, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Причем содержались конкретные даты, часть из которых уже прошла, и конкретные результаты, которых не было! То есть вполне антисоветский текст, являющейся при этом главной книгой советской власти! Мое уважение к Шефу возросло безмерно.

Ну вот, наконец, корабль и Ряжков. Даже странно, как много там оказалось для нас впервые. Конечно, это Белое море, запоминающиеся навсегда картины северной природы, незаходящее солнце. Но не только.

Дежурить по кухне и всему остальному Шеф назначал непременно разнополую пару, именуя должность юноши «кухонный мужик». При этом выяснилось, что учиться готовить даже простейшую еду нужно не только мне, но и кое-кому из девушек. К примеру, одна из них регулярно продувала макароны, утверждая, что так они вкуснее получаются. Но научиться установить и поддерживать правильные отношения с партнером по дежурству – противоположного пола – было, пожалуй, еще сложнее и важнее.

Находилось место для применения ума. Не знаю, как сейчас, но тогда воду на кухню таскали из ручья ведрами. Е.А. удивился, но не стал возражать, когда мы придумали возить туда на лодке фляги, поднимать их выше по ручью, наполнять и так же, «морским путем» привозить обратно. Слышал, что этим изобретением пользовались и потом.

Конечно, Шеф присматривался к нам и старался дать каждому подходящую для него работу, но ведь не всегда это было возможно. О, эта «разборка дночерпательных станций»! Как было мне скучно (однако работать с определителем я научился). Впрочем, и тут были приятные моменты. Это при мне Е.А. внимательно рассмотрел вытащенный одной из девушек из простоквашницы коричневый катышек и на ее вопрос «Что это?» громко ответил «Дерьмо-с, сударыня!» А потом еще рассказал, что такой вот рыбий кал где-то и кем-то фиксировался с этикеткой «коричневое, не опознано».

Кстати, кое-что из биологических знаний оказалось потом полезным в жизни. Так, я запомнил, что «приобретенные изменения не наследуются», и это позволило экономить время при чтении статей о биологических сенсациях. Полученные представления о популяциях, экосистемах и дарвинизме помогли составить обоснованное мнение про «Лох-Несское чудовище», «реликтового гоминоида» и «альтернативные теории эволюции». И вообще понять, что такое наука.

Но главным, конечно, было ощущение своей незаменимости, когда в шесть утра и дальше до полуночи, независимо от погоды, измеряешь температуру воды и воздуха, или когда, сидя с биноклем на мысе, считаешь птиц, пересекающих воображаемую линию «до левой оконечности вон того острова», а сменщик сопит тут же в спальнике свои честные два часа. И ты понимаешь, что это нужно не только для науки, но для команды, экспедиции, которую тут представляешь ты и только ты.

Следствием был такой, например, эпизод. Проработав в нашей школе год, Шеф ушел на юннатскую станцию на улице Кронштадтская, я иногда к нему туда заходил, случалось, помогал, чем мог. Оканчивая школу, я узнал, что очередная экспедиция отправляется точно в тот вечер, когда у нас выпускной. Понимая, что лишних рук при погрузке не бывает, я ушел от напивавшихся одноклассников на станцию. Кстати, нас, выпускников там оказалось несколько. И вот, в то время как мои сверстники по всей стране ощущали свою ненужность, мы чувствовали свою полезность человечеству в целом и конкретным приятным нам людям в частности.

Позднее, когда я учился в институте, мне позвонили и рассказали, что на станцию пришли местные гопники, избили зоолога Дмитрия Викторовича Сабунаева и пообещали зайти завтра, окончательно со всеми разобраться. Назавтра я с несколькими друзьями прибыл защищать Шефа. Куда там! Сбежавшихся «по тревоге» было столько, что они не поместились в двухэтажном здании и гуляли вокруг. Еще бы: ученики, друзья учеников… Думаю, если подонки и подходили, то увидев такое количество народа, предпочли исчезнуть без следа.

Следствием ясного мышления было умение Шефа четко и весьма остроумно формулировать свои мысли. Мне очень нравилась фраза о том, что «мужчины и женщины должны быть не равны, а равноправны». Сказанное про обязательное среднее образование «любая идея, помноженная на 250 миллионов, превращается в идиотизм» имеет гораздо более широкое применение (упомянутое число – тогдашнее население нашей тогдашней страны).

Часто это было не только забавно, но и полезно. Так, одной из наших девушек, секретарю комсомольской организации школы, пришлось отчитываться в бортжурнале за некую самостоятельную работу, и она несколько раз применила выражение «и многие другие». Шеф прокомментировал: «Когда человеку нечего сказать, он пишет «и многие другие». Это есть дурная манера школьных комсомольских секретарей». Я запомнил, и сам этим выражением не пользуюсь.

Естественно, мы повторяли Шефовские шутки, словечки и даже любимые междометия и ругательства. И сейчас его ученика случается опознать по фигурам речи.

Всем известны розыгрыши и мистификации Шефа, из которых самая долгая (и, на мой взгляд, чрезвычайно удачная) – Большой зеленый камнеед. Но однажды в экспедиции ему не удалось меня разыграть, причем исключительно по причине моего глубокого биологического невежества. Е.А. подозвал меня к микроскопу. По его замыслу, я должен был увидеть там какую-то известную, но невозможную на Белом море водоросль. Однако о ее существовании я даже не подозревал, зато, честно и старательно вглядываясь, заметил, что изображение покачивается. Чтобы узнать, откуда взялись волны в чашке Петри, я полез к объективу, и все понял – объекта не было, а была отраженная зеркальцем микроскопа сосна, росшая за окном и колеблемая ветром. Знающие люди говорили, что действительно очень похоже, и был бы я биологом, непременно бы попался.

***

Увы, я не педагог и не психолог, и не понимаю основного – как Шеф это делал. А понять очень хочется, наверное, в этом и есть главный смысл воспоминаний.

Могу только повторить слова других людей, что он был для меня как второй отец – и по влиянию на формирование личности, и по авторитету, и по моему к нему отношению. При этом не думаю, что он как-то особенно выделял меня из сотен своих учеников. Но как он этого добивался? Как у него получалось, что мы уезжали в экспедицию детьми, а возвращались почти взрослыми?

Может быть, главным было уважение, доверие и полезная, производительная работа – именно то, чего нет в школе, и чего, как оказалось, там так остро не хватает.

К сожалению, у меня получилось написать не столько про Евгения Александровича, сколько про самого себя. Неудивительно, учитывая, какое место он занимал в моей жизни. До сих пор не верится, что его нет. Кстати, с этим связана еще одна проблема. Очень хотелось избежать умильно-пафосного тона некролога, заметив который, читатель сразу начинает делить написанное пополам. Но ведь «Шеф велик» мы говорили о вполне живом человеке и не чувствовали в этом никакого преувеличения.