Валентина осеева динка 1-2 динка динка прощается с детством валентина осеева динка динка 1
| Вид материала | Документы |
СодержаниеВасин друг Держи вора! Карающая рука Карающая рука |
- Валентина Осеева, 149.45kb.
- Япредлагаю провести конкурс на лучшего знатока истории возникновения Дня Святого Валентина., 57.46kb.
- Тенетилова Валентина Сергеевна доцент кафедры технологии и предпринимательства Вид, 105.73kb.
- Абрамова Валентина Михайлівна, 246.09kb.
- В. Осеева отомстила, 171.1kb.
- Семченко Валентина Федоровна, г. Омск. Предмет: Алгебра Класс: 8 Раздел : «Квадратные, 123.28kb.
- Читаем летом! 1 класс, 7.58kb.
- Валентина Георгиевича Мичурина. Цель конкурс, 881.88kb.
- Валентина Георгиевича Мичурина. Цель конкурс, 880.67kb.
- Антонова Валентина Викторовна г. Горно-Алтайск 2008 г. Развитие творческих способностей, 365.12kb.
ВАСИН ДРУГ
Вася, топая мокрыми ботинками, вбежал в коридор.
- Ох и ливень! Я весь промок до нитки. У вас все дома?
- Старшие дома, а Динки нет, - спокойно ответил Леня.
- Как нет? На дворе черт знает что делается! Надо бежать за ней, а то
простудится!
- Не простудится! - засмеялся Леня. - Она сейчас на седьмом небе! Небось
сняла свои башмаки и вот шлепает по лужам! И даже не чихнет ни разу!
Как бы в подтверждение его слов на лестницу вбежала Динка... Волосы ее
расплелись и висели мокрыми прядями на груди и на спине, с платья текли
ручьи; она держала в руках туфли и, шлепая босиком, оставляла на полу
целые лужи.
- Я русалка! Я русалка! - дурачилась она. - Лень! Дай мне из кухни большую
деревянную ложку, я пущу ее по ручью. Принеси скорей, а то Маруся будет
ругаться!
Леня побежал за ложкой, но Вася остановил его:
- Ты с ума сошел! Уложи ее в кровать, она же вся мокрая, простудится! Но
Динка все-таки схватила ложку и убежала.
- Ничего мне не сделается! Сами смотрите не простудитесь! - крикнула она,
исчезая за дверью.
И ей действительно ничего не сделалось, зато промокший насквозь Вася
серьезно заболел.
На другой день он не пришел на урок, а после обеда явился молодой рабочий,
близкий друг Васи, который жил с ним в одной комнате.
- Я Иван, - просто сказал он, - товарищ Василия. Он просил передать на
завтра уроки и сказать, что малость приболел, жар у него, всю ночь
горел... - Иван застенчиво улыбнулся: - Хозяйка ругается - боится, ну как
помрет. Человек он безродный, кому хоронить...
Вечером Леня с Мариной перевезли Васю к себе. Мышка уступила свою комнату.
У Васи оказалось воспаление легких. Он лежал в спокойной беленькой
комнатке, около него по очереди сменялись все "арсенята", и Васе казалось,
что никогда еще в его жизни не было таких теплых счастливых дней.
Васина болезнь ввела в дом Арсеньевых нового знакомого. Иван приходил
запросто навестить товарища; держался он непринужденно, и только иногда в
разговоре смущенная улыбка выдавала его застенчивость. Мышка и Динка
встречали Ивана радостными возгласами:
- Здравствуйте, здравствуйте! Васе сегодня лучше! Как-то пригласив Ивана
пить чай, Марина узнала от него; что после смерти отца Иван остался с
матерью и старшим братом Николаем. Жили они тогда в Петербурге. Николай,
как и отец, работал на Путиловском заводе. Похоронив отца, мать уехала с
Иваном к своей родне в Киев; Николай не захотел бросить свой завод и
остался в Петербурге. В Киев Иван встретился с Васей.
- Он у нас угол снимал, грамоте меня учил, а потом, как мать умерла, мы с
ним поселились вдвоем у хозяйки, там и живем. Летом думаю съездить к
брату, может, на Путиловский завод устроюсь. Брат зовет, - степенно, не
спеша рассказывал Иван.
Марина жадно расспрашивала про настроение рабочих, вспоминала девятьсот
пятый год, свою воскресную школу, спрашивала про рабочие кружки... Много
ли собирается народу?
- Да, собирается народ охотно, только ведь сами знаете, слежка за: нашим
братом... Но все же умудряемся. Вон Василий иногда брошюрку какую
почитает... А то один раз Николай на отпуск приехал, много чего
интересного порассказал...
Подружились. Марина обещала обязательно побывать в кружке... После
разговора с Иваном она ожила и вскоре писала брату письмо:
"Наконец-то я опять вхожу в русло; все время чувствовала себя оторванной
от главного дела, но сейчас уже готовлюсь к докладу, подробнее при
встрече... Скоро ли ты вырвешься к нам? Динка уже отпущена на каникулы;
Алина и Мышка готовятся к экзаменам... Хотя бы все эти волнения были уже
позади..."
Обрадовав Марину своим появлением в их семье, Иван был и невольной
причиной небольшой размолвки между Мариной и Васей.
Однажды Марина сказала:
- Вася! Почему вы никогда не говорили, что у вас есть такой друг? Сколько
времени мы уже знакомы, и вы ни разу не привели к нам Ивана.
Вася не умел кривить душой. Облокотясь на подушку, он сморщил давно не
бритое, колючее, как у ежа, лицо и, нахмурившись, сказал:
- Если хотите правду, то вначале ваша семья не производила на меня
солидного впечатления.
- Несолидное впечатление? - удивленно переспросила Марина. - Что это
значит?
- Ну, как бы вам объяснить? Какая-то интеллигентская расхлябанность,
эдакая барская благотворительность по отношению к Леониду... Марина
вспыхнула:
- Барская благотворительность?
- Погодите, погодите! Это же было вначале. Сейчас я уже во всем
разобрался... И я сам завидую Леониду. Но вы спрашиваете, и я отвечаю. Для
меня идеал - это простая, честная рабочая семья. Я и детей своих
воспитывал бы гораздо проще. А ваши девчонки ревучие, нервные...
- Ревучие, нервные... - с горечью повторила Марина. - Что ж делать,
Вася... У них было тяжелое детство.
Марина повернулась и хотела уйти, но Вася не дал ей уйти.
- Марина Леонидовна! Простите меня, окаянного... Я ж вас всех люблю!
Примите меня в вашу семью хоть каким-нибудь сводным братом; я теперь без
вашей семьи еще больше сирота, чем был...
- Мы вас уже приняли, Вася, но еще не раз мы поспорим и поругаемся с
вами... Надо глубже смотреть на вещи, - грустно сказала Марина.
- Вс„! Вс„! - кричал Вася. - Я сам себе не прощу, что так думал!..
- Вот что значит поверхностно судить о людях, - каялся потом Вася,
рассказывая Л„не об этом разговоре. - И как я мог так думать? Ведь Марина
Леонидовна отдала революции все, что имела: и лучшие молодые годы, и
любимого мужа, и себя, и своих детей... А я еще смел упрекать ее, что они
нервные... - мучился Вася.
Глава, восемнадцатая
ЗОНА
В столовой звенели чашки. Динка села на кровать и прислушалась. Мышка и
Алина поспешно допивали чай, они торопились в гимназию. Для них наступили
страдные дни перед экзаменами.
"А мне уже не надо в гимназию!" - с торжеством подумала Динка и, вспомнив
мамин "подарок", набросила платье и побежала в столовую. Алина и Мышка уже
ушли. Леня занижался в своей комнате, Марина убирала со стола.
- Умойся, Диночка, и вымой чашки! Я очень тороплюсь, - сказала она, вешая
на спинку стула чайное полотенце.
- Я сейчас... Подожди одну минутку, мамочка! Ты ведь еще не сказала, где
мне можно гулять.
- Ой, Динка! Ну что же ты в последнюю минуту? Я могу опоздать на службу!
- Ну, мамочка, у меня весь день пропадет! - взмолилась Динка. - Ты только
назови улицы... Ну, что тебе стоит! - Ну хорошо! Мы уже с тобой
говорили... Я разрешаю тебе гулять по Владимирской до сквера и по
Кузнечной на бульваре. И вс„! Вс„! Вс„, Дина!
Мать решительно вышла из комнаты, но Динка побежала за ней:
- Мамочка, а по Бибиковскому бульвару... Там же самое интересное, там
памятник...
- Ну, Дина, - натягивая пальто и наскоро припудривая перед зеркалом нос,
говорила Марина. - Если ты начнешь обходить все памятники... - Да не все,
а только на Бибиковском...
- Ну хорошо... Только не вздумай самовольно расширять зону своих прогулок,
- торопливо спускаясь с лестницы, сказала Марина.
- Нет, нет, мамочка, я не вздумаю... А что это такое - зона? -
перегнувшись с площадки лестницы, спросила Динка.
- Некогда, некогда... Потом объясню, - махнула рукой Марина.
Дверь хлопнула. Динка, подскакивая на одной ножке, побежала одеваться.
Настроение у нее было светлое, праздничное. Еще бы! Наверно, в первый раз
в жизни она шла гулять не тайком, не украдкой, а с полного разрешения
мамы. Динка присела перед комодом и, переворошив нижний ящик, вытащила
платья сестер. Ей хотелось надеть что-нибудь посолиднее и подлиннее. Мышка
была выше ростом, но она все еще носила платья до колен, поэтому Динка
вырядилась в голубенькое, с оборочками платье Алины. Посмотрев на себя в
зеркало, она осталась очень довольна. Платье доходило ей почти до
щиколоток, а пышные оборки расширяли его книзу, как колокол... На самом
дне ящика Динка обнаружила старенький, расшитый стеклярусом ридикюльчик.
Это была одна из тех никому не нужных вещей, которые почему-то никогда не
теряются и преданно следуют за хозяевами, куда бы они ни переехали.
- Ого! Ридикюльчик! - обрадовалась Динка и, примерив его на руку, прошлась
по комнате. - Я буду ходить всюду медленно, как самая приличная девочка в
Киеве!
Выйдя в столовую, Динка увидела, что грязная посуда все еще стоит на столе.
- Ой! Я забыла вымыть... Маруся! - крикнула она в кухню. - Маруся! Мама
просила вас убрать со стола и вымыть посуду, - важно сказала Динка и,
повесив на руку немного ниже локтя свой ридикюль, медленно прошла мимо
остолбеневшей Маруси.
- А то що така за мадама? Куды-то ты вырядилась людям на смех, га? А ну я
покличу сюды Леню! Стой, стой! Ось я скажу матери, що ты мени языка
показуешь! Задержись, кажу!
Но Динка, размахивая своим ридикюльчиком и держа за резинку красную
шляпку, поспешно съехала по перилам и, захлопнув за собой входную дверь,
выбежала на улицу.
- Вот так зона! - торжествующе повторила она про себя непонятное, но
понравившееся ей слово. - Пошла зона на все четыре стороны!
Глава девятнадцатая
ДЕРЖИ ВОРА!
Динка гуляла; Она шла но Бибиковскому бульвару медленно и важно. Из-под
красной фетровой шляпки, с черной резинкой под самым подбородком, сползали
на плечи две толстые, неповоротливые коски с вьющимися концами; слишком
длинное платье путалось в коленках, и Динка придерживала его сбоку, как
важная дама свой длинный шлейф...
На правой руке ее, поблескивая потускневшим от времени стеклярусом,
покачивался на ходу черный ридикюльчик.
Над головой Динки, весело перепархивая с ветки на ветку, неустанно
чирикали птицы. Казалось, что провожают ее на прогулку вс„ одни и те же
птицы; а может, они передавали другим: "Пойте, чирикайте, вот идет Динка!"
Весеннее солнце с головы до ног окутывало блаженным теплом. Динка шла и
улыбалась. Ей хотелось с кем-нибудь остановиться, поздороваться, сказать
людям какие-нибудь хорошие слова... Но она ничего не могла придумать,
кроме. обычного:
- Скажите, пожалуйста, который час?
Да еще ее смутила Маруся. Во всем, что касалось украинской мовы, Динка
слепо доверяла Марусе. Один раз на Динкин вопрос, как надо вежливо
обратиться на улице к незнакомой женщине, можно ли назвать ее "мадам",
потому что Динка слышала, что именно так говорят в Киеве, Маруся,
неожиданно возмутилась:
- Шо то за мадама? У нас по-украински нема ниякой мадамы! То одни босяки
дают таки прозвища, а самостоятельна людына может даже и обидеться за
"мадаму".
- А людына - это женщина? - выпытывала Динка.
- И женщина и мужчина - все равно называется людына.
Учтя эти уроки и желая быть очень вежливой, Динка спрашивала: - Скажите,
пожалуйста, людына, который час? "Людына", оглядев Динку быстрым и
внимательным взглядом, проходила мимо; иногда, пожав плечами, вынимала
часы, говорила время и, усмехнувшись, спрашивала:
- Откуда ты приехала?
Сейчас Динка не спрашивала время; ее внимание привлекло какое-то
оживление, царившее в самом низу Бибиковского бульвара. Аллея шла вниз, и
перед глазами внезапно открылась большая площадь, запруженная народом.
"Базар!" - догадалась Динка и, забыв просьбу матери не расширять зону
своих прогулок, взволнованно шагнула в толпу. Теперь, если бы даже Динка и
вспомнила предостережение матери и захотела вернуться, это было бы совсем
не просто - толпа подхватила ее, как подхватывает широкий, бурный ручей
маленькую щепку, и понесла-понесла неизвестно куда по течению... Но Динка
не испугалась; ей на каждом шагу представлялись всякие интересные зрелища
- тут показывали какие-то картинки, там продавали сибирскую кошку с
зелеными глазами, какой-то человек с ящиком закрывал черной материей
желающих посмотреть в окошечко, и там эти "желающие" громко хохотали, а
человек опять приглашал: кто желающий - плати пять копеек.
У Динки не было пяти копеек, и она с сожалением прошла мимо. Дальше
начинались ряды дощатых длинных столов:. торговки в серых фартуках
продавали горячий борщ; тут же, на рушниках, лежали куски розового сала и
хлеб.
Динке не хотелось есть, но она остановилась около стола и с жалостью
смотрела, как бедно одетые люди, заплатив деньги, стоя едят из миски свою
порцию, а вокруг них собираются нищие и, отталкивая друг друга, ждут, что
человек что-то не доест и поделится остатками борща, коркой хлеба...
Динка смотрела на синие, худые лица, на грязную рвань, сквозь которую
видно было тело, на длинные, как плети, руки, жадно хватающие подачку...
Прижавшись к краю стола, Динка с мольбой взглядывала на толстую, румяную
торговку, перед которой на жаровне стоял целый чугун горячего борща с
мясом.
У Динки не было денег... А торговка, заметив ее умоляющий взгляд, холодно
сказала:
- Всех не накормишь! А их тут, как собак нерезаных! Идите себе, барышня.
Не хочете кушать, так отойдите от, стола.
Динка отошла и вдруг увидела мальчика. Присев под столом, он шарил по
земле руками, выбирая картофельную шелуху. Мальчику было лет десять...
Динка нагнулась, тронула его за плечо. Он сердито стряхнул ее руку и
поднял голову... У него были зеленые раскосые глаза, худое скуластое лицо
и сбившиеся клочьями, давно не стриженные волосы. Из-под волос
оттопыривались большие, бледные уши, на одном из них, около самой мочки,
была глубокая ранка, покрытая струпьями и засохшей кровью.
- Мальчик, мальчик... - дрожащим шепотом позвала Динка. - Пойдем к нам, я
дам тебе хлеба с горчицей! Пойдем, пойдем... Мы сядем за стол, там хорошая
еда... Я очень люблю хлеб с горчицей...
- Какая еще горчица?..
Мальчик секунду подумал и, потянув к себе Динкин ридикюльчик, хрипли
спросил;
- Деньги есть?
- Нету... У меня ничего нет. Пойдем к нам домой...
- Дура! - грубо выругался вдруг мальчишка и, скорчив страшную рожу,
показал Динке кулак. - Мотай отсюда! Дура! - Он прошипел какое-то
ругательство и злым шепотом добавил: - Мотай, говорю! Ишь сытая морда!
Горчица!..
Динка в испуге попятилась назад и, не оглядываясь, пошла от стола. Ей было
и жалко, и обидно, и особенно потрясло ее то, что мальчишка назвал ее
"сытой мордой"...
Динка машинально ощупала свои щеки, провела пальцем до губам. Ей
показалось, что красные щеки ее раздались, а губы выпятились вперед, и все
это действительно стало похоже на "сытую морду"... Да, наверно, очень
похоже, если голодный мальчик так сразу возненавидел ее и показал кулак.
Динка шла несчастная, подавленная, с каждым шагом все больше и больше
убеждаясь в том, что у нее не лицо, а какая-то большая "сытая морда",
которая, конечно, противна каждому голодному человеку.
Динка шла не оглядываясь, и вдруг за спиной ее раздался визгливый крик,
потом поднялся невообразимый шум, топот ног, все зашевелилось, забегало...
- Держи, держи!..
- Держи вора!..
- Вон он! Вон! Держи! Сало стащил!..
- Ой, держите его, люди добрые!..
Динка увидела разъяренную торговку с поднятым половником, какого-то
краснорожего мужика с палкой и еще много бегущих людей с зверскими лицами.
- Бей его, бей!..
- Держи, держи!..
Под ноги Динке вдруг метнулось какое-то тряпье, на один короткий миг
мелькнули раскосые глаза, рваное ухо...
Динка широко раскинула руки, бросилась на это дрожащее тряпье, закрыла его
собой.
- Это не тот! Не тот! - отчаянно кричала она подбежавшим людям. - Это не
тот! Я видела, видела! Это не тот!
Шляпка ее съехала на затылок, ридикюльчик упал, платье с оборками
волочилось по пыли.
- Не троньте! Не смейте! Это не тот! Не тот! - обезумев от страха, кричала
Динка.
- Я не тот! Но тот! - прячась под ее защиту и поднимая худые руки, ревел
мальчишка.
- А ну, отойдите, барышня! Если не он, так его никто и не тронет. А ну
говори, где мое сало? Где сало, гадина ты эдакая?
Торговка с силой дернула мальчишку за больное ухо. Он взвыл от боли и,
ткнувшись лицом в Динкины ноги, что-то быстро сунул ей под оборки платья.
Динка в смятенье крепко зажала свой подол с куском краденого сала...
- Бьють... А сами не знают, за что бьють... - поднимаясь на ноги и
сбрасывая с себя рваный пиджак, захныкал мальчишка. - Нате, смотрите, что
у меня есть. Я ничего не брал... Не бойтеся, тетя...
Краснорожий мужик быстро ощупал пиджак, поглядел на рваны штаны и
сползающую с плеч рубашку мальчика и, сплюнув, отошел в сторону.
- Одни воши, и тыи голодни... - махнув рукой, сказал он толпе.
- Ну вот... Барышня ж казалы...
- И було чого такой гвалт поднимать! - нехотя расходясь, ворчала толпа.
- Споймали якого-то босяка, тай издеваются над ним!
- Эге! Издеваются! А кто ж мое сало увзял? - заложив руки в бока, зычно
кричала торговка.
Динка, онемев от страха, молча сидела на земле, пряча под оборками
торговкино сало.
- Вставайте, барышня! Все платьице свое спачкали из-за этого босяка! -
сердобольно заметила какая-то женщина, подходя к Динке и помогая ей
подняться.
- Нет-нет! Спасибо! Я сама! Я, кажется, ногу ушибла, - держась за свой
подол, бормотала Динка.
- Ишь ты! Зашиб барышне ножку, а сам убег! - Заохали женщины.
- Убег? - оживилась Динка и, прихрамывая, пошла к столам.
Дойдя до торговки, она быстро нагнулась и, вдруг выпрямившись, положила на
ее стол вывалянный в пыли кусок сала.
- Вот ваше сало. Вы сами уронили его... И не в силах сдерживаться от
закипевшей в ней злобы, Динка грубо добавила:
- Эх, ты! Сытая морда!
* * *
Динка явилась домой в таком плачевном виде, что Леня, встретив ее на
лестнице, с удивлением сказал:
- Ты что же это какую мегеру из себя строишь?
- Какую еще Мегеру! Ты сам хороший... мегер! - огрызнулась Динка.
Матери она сказала:
- Я, мама, нечаянно так расширилась, что попала на базар... Но зато наш
ридикюльчик наконец потерялся!
Больше Динка ничего не сказала, но всю ночь ее преследовали во сне два
видения: вывалянный в пыли кусок сала и мальчик с рваным, кровоточащим
ухом...
Глава двадцатая
КАРАЮЩАЯ РУКА
На другой день Динка встала вялая, убитая. Когда мать и сестры ушли, Леня
усадил ее за стол и, отодвинув подальше ее любимую горчицу, густо намазал
хлеб маслом, положил сверху ломтик колбасы.
- На, съешь... А то ходишь по городу не евши. Гляди, уж серая, как земля,
стала.
Динка молча откусила хлеб, положила в рот ломтик колбасы, но жевать не
стала.
- Ты что это? - спросил Леня.
Динка покачала головой и, держа во рту колбасу, пошла в кухню. Оттуда
послышался крик Маруси:
- Дывысь, яка фуфыра! Колбасу с рота выкидае... Ось, я матери скажу.
Заелась, чи що?
Динке сразу вспомнились раскосые глаза и злой голос: "Сытая морда..."
Она глубоко вздохнула и, не допив чай, поплелась в свою комнату, но Леня
взял ее за руку.
- Макака, - ласково сказал он. - Ты уже совсем забыла меня... Вроде чужой
я тебе стал...
- Ты все с Васей... И с мамой теперь дружишь, все ей говоришь...
- Ну, а как же мне, Макака... Ведь она для меня, как родная мать... Что
тебе, то и мне... А Вася учит меня... Вот как уж попаду я в гимназию,
тогда опять целые дни вместе будем, - торопливо уверял Леня.
Динка безнадежно махнула рукой.
- Ну, пошли в мою комнату, поговорим... Помнишь, как на утесе, бывало... И
поговорим и посмеемся, - заглядывая ей в глаза и пытаясь понять, что с
ней, говорил Леня.
Динка молча вошла в комнату, тяжело вскарабкалась на подоконник и, стиснув
на коленях руки, сказала:
- Я скоро умру, Лень...
- Тьфу ты! - побледнел Ленька. - Какие страшные слова говоришь... Да я от
одних этих слов не то что умру, а прямо на твоих глазах скончаюсь! С чего
это тебе в голову такая чушь лезет?
- Это не чушь... У меня уже сердце разорвалось. Вот как у некоторых бывает
ухо разорванное и кровь на нем запеклась, так и у меня... Я все равно,
Лень, уже не могу жить, - тоскливо протянула Динка, глядя перед собой
сухими тусклыми глазами.
- Макака! Да ты хоть мне-то правду скажи... Ты ведь вчера все утро где-то
бегала, может, в какую западню попала... Ведь если ты не велишь, я даже
матери не скажу! - отчаянно взмолился испуганный мальчик.
- Я, Лень, знаешь что тебя попрошу... Когда ты уж совсем вырастешь, тогда
отомсти всем торговкам, у которых сало, и потом...
Динка припомнила, как лавочник из соседней лавки вытолкал в спину старика,
который просил у него в долг осьмушку чая... Она загнула пальцы.
- Торговок... Потом лавочников... Ты, Лень, записывай себе, кто кого
обижает.
Динка вдруг оживилась и, незаметно для себя, рассказала всю сцену с
нищими, которую она видела на базаре, потом рассказала про мальчика с
разорванным ухом и про кусок сала, который она прятала в своем подоле.
- Этот мальчик сказал еще, что у меня сытая морда, - неожиданно всхлипнула
Динка. - А по-настоящему это у той торговки... сытая... морда...
- У ней! У ней! Это он про нее и сказал! А у тебя какая же морда?
Обыкновенное лицо! Ты об этом брось и думать. А этих торговок мы как
вырастем, то сразу... каюк! С салом - без сала... - яростно жестикулируя,
заверил Ленька.
- И лавочника... И вообще всех подлых людей.. - подсказывала Динка.
- Всех, всех! Об этом и говорить нечего! Мы с ними разберемся! А сейчас ты
вот что... Как заметишь за кем какую подлость, так и запиши себе, ладно? И
не плачь, не надрывай себе сердце, а - р-раз! И запиши! Вот, к примеру,
как.
Ленька вырвал из тетрадки лист и, подумав, написал на нем большими буквами:
КАРАЮЩАЯ РУКА
- Вот, - сказал он, передавай этот лист Динке. - Тут ниже ты и записывай!
Вот садись к столу и запиши: "Торговка... Лавочник..." Только список свой
ты до времени держи втайне. Поняла? - подняв вверх палец, торжественно
внушал Леня.
Динка быстро-быстро закивала головой.
- А с нищими как, Лень? Вот если будет революция, то как они?
- А какие же нищие? Откуда они возьмутся после? Каждый будет работать. А
если которые дети-сироты, так этих рабочие накормят, соберут куда-нибудь в
одно место. А как же иначе?
- Конечно. Как же иначе? А помнишь, Лень, как ты мне обещал, что, когда
вырастешь, построишь такой большой-большой дом для сирот, помнишь?
- Я все помню. Мне бы только вот выучиться. - Леня кивнул на стол,
заваленный книгами. - Человеком стать!
Взяв со стола листок, Динка, уже совершенно успокоенная, сказала:
- У меня даже зажило сердце. Ты не бойся, Лень! Я еще поживу!
- Конечно, поживи, - согласился Ленька. - А кто тебе досадит, того я либо
сразу вздую, либо уж после... "карающая рука" сама с ним расправится.