Geum.ru

Падение,свершенное в отчаянии

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   40


Он медленно повернулся, все еще держа книгу в холодных руках. Он не хотел смотреть, но было похоже, что какая-то невидимая рука взяла его за подбородок и поднимает вверх, вверх, вверх. Клоун исчез. На краю левой лестницы стоял Дракула, но не киношный Дракула; это был не Бела Лугоци, и не Фрэнк Лэнгелла, и не Фрэнсис Ледерер, и не Кристофер Ли, и не Реджи Нолдер. Древний человеко-зверь с лицом искаженным и мертвенно-бледным, с пурпурно-красными глазами, цвета запекшейся крови, с разинутым ртом, открывающим синие оскаленные клыки, торчащие под углом; это было похоже на лабиринт зеркал, где любой неверный шаг приведет к тому, что тебя разорвет на части.


«Ки-и-и-Рач», - прокричало оно и клацнуло челюстями. Кровь потекла изо рта красно-черным потоком. Она капала с плотно сжатых губ на белую шелковую рубаху и текла по ней, оставляя кровавые следы.


«Ты знаешь, что видел Стэн Урис перед тем, как умереть? - прокричал вампир, хохоча через кровавую дыру своего рта. - Был ли это Принц Альберт в банке? Был ли это Дэви Крокет - Король Дикого запада? Что он видел, Бен? Что? Ты хочешь увидеть это тоже? То, что видел он?» И опять этот истерический смех. И Бен знал, что и он тоже скоро забьется в истерике, и не было способа остановить крик; он едва сдерживал его. Кровь лилась потоком с лестницы, как из мерзкого душа. Одна капля упала на скрюченную от артрита руку старика, читающего «Уолл-стрит джорнэл». Она текла и текла между его суставами, невидимая и неосязаемая.


Бен затаил дыхание, уверенный, что сейчас вырвется крик, немыслимый в тишине этого мягкого моросящего весеннего полудня, как неожиданный удар ножом.., или как рот, набитый лезвиями.


Вместо этого нерешительно и нетвердо, не выкрикнутые, а сказанные, сказанные, как молитва, тихо, пришли слова: Мысделаемвместоэтогошарики.Мыперельемсеребряныйдолларвсеребряныешарики.


Джентльмен в шоферской кепке, который просматривал заметки де Варгаса, посмотрел напряженно.


- Чепуха, - сказал он. На этот раз люди действительно посмотрели вверх: кто-то шикнул на старика, на что тот очень обиделся.


- Простите, - сказал Бен низким дрожащим голосом. Он прекрасно знал, что его лицо покрыто потом и что его рубашка прилипла к телу. - Я думал вслух...


- Чепуха, - повторил старик громче. - Кто сможет делать серебряные шарики из серебряных долларов? Чепуха! Фантастика! Проблемы гравитации...


Неожиданно подошла мисс Дэннер:


- Мистер Брокхил, вы должны соблюдать тишину. Люди читают, - сказала она достаточно вежливо.


- Человеку плохо, - сказал Брокхил, возвращаясь к своей книге. - Кэрол, дайте ему аспирин.


Кэрол Дэннер посмотрела на Бена, и лицо ее заострилось.


- Вы больны, мистер Хэнском? Я понимаю, что это невежливо спрашивать, но выгладите вы ужасно. Бен сказал:


- У меня на завтрак сегодня была китайская еда. Думаю, мне ее не переварить.


- Если вы хотите прилечь, то в кабинете мистера Хэнлона есть раскладушка. Вы могли бы...


- Нет, спасибо, не стоит, - Не полежать ему хотелось, а послать всю эту чертову библиотеку подальше. Он посмотрел на лестничную площадку. Клоун исчез. И вампир исчез. Но висел шарик, крепко привязанный к низким железным перилам, которые загораживали площадку. На боку у него была надпись: «Всего хорошего! Сегодня ты умрешь».


- Я заполнила вашу библиотечную карточку. Вам она еще нужна? - спросила библиотекарша.


- Да, спасибо, - сказал Бен и глубоко и тяжело вздохнул. - Мне очень жаль, что все так случилось.


- Надеюсь, что это не пищевое отравление, - сказала она.


- Это не сработает, - сказал мистер Брокхил, не поднимая глаз от де Варгаса и не выпуская своей потухшей трубки изо рта. - Фантастика. Пуля будет кувыркаться.


И совершенно неожиданно, не желая что-то сказать, Бен начал:


- Шарики, а не пули. Мы поняли уже тогда, что не сможем делать пули. Знаете, мы были детьми. Это была моя идея...


- Ш-ш-ш-ш, - зашипел кто-то опять.


Брокхил взглянул на Бена, как будто желая что-то сказать, но снова вернулся к своим заметкам.


У конторки Кэрол Дэннер подала ему маленькую оранжевую карточку со штампом Публичной библиотеки Дерри вверху.


Ошеломленный, Бен осознал, что это первая в его жизни взрослая библиотечная карточка. Та, которую он имел в детстве, была желто-канареечного цвета.


- Вы уверены, что не хотите прилечь, мистер Хэнском?


- Я чувствую себя немного лучше. Спасибо.


- Правда?


Он выдавил что-то наподобие улыбки.


- Уверен.


- Вы действительно выглядите немного лучше, - сказала она, но не совсем уверенно, как будто понимая, что нужно говорить так, но в действительности не очень в это веря.


Затем она поднесла книгу под приспособление для микрофильмирования, которое они в то время использовали для записи книг, выдаваемых читателям, и Бен почувствовал почти истерическое изумление. Этотасамаякнига,которуюяснялсполки,когдаклоунначалговоритьголосомнегритенка,- подумал он. - Онарешила,чтояхотелвзятьее.ЯвпервыезадвадцатьпятьлетвзялкнигуизПубличнойбиблиотекиДерри,нодаженезнаю,чтоэтозакнига.Крометого,мнеэтоиненадо.Толькобывыбратьсяотсюда.Ивсе,ивсе!


- Спасибо, - сказал он, забирая книгу.


- Мы будем очень рады видеть вас снова, мистер Хэнском. Вы уверены, что вам не нужен аспирин?


- Совершенно уверен, - сказал он, а затем, поколебавшись, спросил. - Вы случайно не знаете, что случилось с миссис Барбарой Старретт? Она была когда-то заведующей библиотекой для детей.


- Она умерла, - сказала Кэрол Дэннер. - Три года тому назад, у нее был удар, как я понимаю. Очень странно. Она была относительно молодой... 58 или 59 лет, я думаю. Мистер Хэнлон даже закрыл на один день библиотеку.


- О! - сказал Бен, ощущая еще одно пустое место в своем сердце. Вот что случается, когда возвращаешься туда, где ты «жил-да-был когда-то», как поется в песне. Крем на торте сладкий, а внутри - горько. Люди забывают вас или умирают, теряют волосы и зубы. Иногда вы обнаруживаете, что они сошли с ума. О, как хорошо быть живым! Господи, помилуй!


- Извините, - сказала она, - вы, наверное, любили ее.


- Да, все ребятишки любили миссис Старретт, - сказал Бен и почувствовал, что слезы подступают совсем близко.


- Как вы...


Еслионаспроситещераз,какясебячувствую,янасамомделерасплачусь.Илизакричу.Илиещечтонибудь.Он взглянул на часы и сказал:


- Мне действительно надо бежать. Спасибо, что были так добры.


- Желаю приятно провести день, мистер Хэнском Несомневайтесь.Потомучтовечеромяумру.


Он помахал ей на прощанье и пошел обратно через весь зал. Мистер Брокхил взглянул на него еще раз строго и подозрительно.


Он посмотрел вверх на площадку. Воздушный шарик все еще болтался там, привязанный к перилам. Но надпись на боку теперь сообщала следующее: «Я УБИЛ БАРБАРУ СТАРРЕТТ! Пеннивайз Клоун».


Он оглянулся, снова чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Он смог выйти на улицу и остановился, пораженный солнечным светом - над головой мчались облака, смятенные и прекрасные в солнечном свете, а теплые майские лучи делали траву невыносимо зеленой и буйной. Бен почувствовал, что в сердце его что-то поднимается, ему казалось, что он оставил в библиотеке какую-то невыносимую ношу... Он посмотрел на книгу, которую взял в библиотеке, и зубы его сжались с неожиданной причиняющей боль силой. Это был «Бульдозер» Стивена Мидера, одна из книг, что он брал в библиотеке в тот день, когда ему пришлось бежать в Барренс, чтобы избавиться от Генри Бауэрса и его друзей.


И, вспоминая Генри, он заметил на обложке книги едва заметный отпечаток своего старого ботинка.


Разминая страницы и перелистывая их, он посмотрел в конец книги. Он знал, что в библиотеке перешли на контрольную систему микрофильмирования, но в этой книге все еще был бумажный пакет в конце с засунутыми туда карточками. На каждой линии после фамилии стояла дата возврата, проштампованная библиотекарем. Бен увидел:


Имячитателя Датавозврата


ЧарльзБраун Май


ДэвидХартвелл Июнь


ДжозефБреннан Июнь


И на последней строке в карточке была его собственная детская подпись, написанная жирным карандашом:


БенджаминХэнскомИюль


И везде, по всей книге - на карточке и на страницах, на последнем листе, - везде стоял красный, как кровь, штамп - «СДАНО».


- О, Господи Боже мой, - промычал Бен. Он не знал, что еще сказать, кроме: «Боже мой. Боже мой!»


Он стоял в этом обновленном солнечном свете и неожиданно вспомнил: а что же происходит с остальными?


2


Эдди Каспбрак попадает в ловушку


Эдди вышел из автобуса на углу Канзас-стрит и Коссут-лейн. Улица Коссут-лейн плавно спускалась четверть мили до крутого обрыва, сходящего прямо в Барренс. Он совершенно не мог понять, зачем он сошел с автобуса именно здесь. Он не знал никого, кто жил в этой части улицы. Но казалось, что только здесь и надо было сойти. Это все, что он знал, но и этого было достаточно. Беверли выбралась из автобуса, помахав им на прощанье, на одной из остановок в конце Мейн-стрит. Майк отогнал свою машину назад к библиотеке. И сейчас, наблюдая, как маленький и какой-то неуклюжий автобус «Мерседес» удаляется в конец улицы, Эдди не мог понять, что он здесь делает, на этом уединенном и мрачном углу, в этом мрачном городе, в пятистах милях от Миры, которая, несомненно, проливает слезы из-за него. Он прокашлялся и пошел вдоль по Канзас-стрит, размышляя, идти ли ему к Публичной библиотеке или, может быть, свернуть на Костелло-авеню. Начинало проясняться, и он подумал, не пойти ли ему по Западному Бродвею, чтобы полюбоваться старыми викторианскими домами, которые тянулись вдоль улицы, - этими двумя по-настоящему красивыми кварталами Дерри. Он хаживал сюда, когда был маленьким, - просто гулял по Западному Бродвею, или случайно заходил сюда, если шел куда-нибудь по своим делам. Там стоял дом Мюллеров - на углу Витчем и Западного Бродвея, - красный дом с башенками по обеим сторонам и забором спереди. У Мюллеров был садовник, который всегда смотрел на Эдди с подозрением, когда он проходил мимо.


Дальше стоял дом Бови, через четыре дома от Мюллеров, на той же стороне - по этой причине, как он думал. Грета Бови и Салли Мюллер были такими большими подругами в грамматической школе. Дом утопал в зелени и тоже был с башенками, но башенки на доме Мюллеров были квадратными, в то время как у Бови они завершались смешными конусообразными штуками, которые казались Эдди бумажными колпаками. Летом у них всегда стояла садовая мебель на лужайке - стол с желтым зонтиком над ним, плетеные стулья и гамак, повешенный между двумя деревьями. Там всегда организовывались игры в крокет. Эдди знал об этом, хотя Грета никогда не приглашала его поиграть. Иногда, проходя мимо, Эдди слышал стук мячей, смех, визг, если чей-то мяч улетал. Однажды он увидел Грету - с лимонадом в одной руке и с крокетной клюшкой в другой, выглядела она, нет слов, такой приятной и стройной. Грета бежала за своим мячом, который улетел, и поэтому Эдди смог увидеть ее.


Он немного влюбился в нее в тот день - ее сияющие светлые волосы спадали на ярко-синее платье. Она глядела по сторонам, и в один момент он даже подумал, что она увидела его, но вскоре он понял, что ошибся, потому что, когда он поднял руку, чтобы поприветствовать ее, она не подняла свою в ответ, она просто бросила найденный мяч на площадку и побежала вслед за ним. Эдди ушел, не обижаясь за то, что она не ответила на приветствие (он искренне верил, что она, должно быть, не заметила его) или за то, что она никогда не приглашала его поиграть в крокет: почему такая красивая девочка, как Грета Бови, будет приглашать такого мальчишку, как он? Он был плоскогрудым астматиком с лицом водяной крысы.


Эх,- подумал он, бесцельно двигаясь вниз по Канзас-стрит, - хорошобыпойтинаЗападныйБродвейипосмотретьнавсеэти,домаопять- надомМюллеров,Бови,доктораХэйла,Трэкеров.Мысли его резко оборвались на последнем имени, потому что, черт подери! - вот он стоит перед гаражом братьев Трэкеров.


- Все еще здесь, - громко сказал Эдди и засмеялся.


Дом на Западном Бродвее принадлежал Филу и Тони Трэкерам - двум старым холостякам, - и был, наверное, самым красивым домом на этой улице - белоснежный викторианский дом, с зелеными лужайками и огромными клумбами, которые буйно цвели, начиная с ранней весны и до поздней осени. На подъездной дороге все щели и выбоины всегда были замазаны, поэтому она всегда оставалась свежей и черной, как темное зеркало. Черепичные скаты крыши своим безупречным зеленым цветом всегда соперничали с лужайками. И люди часто останавливались, чтобы сфотографировать старинные и необыкновенно причудливые окна.


«Любые люди, содержащие дом в таком порядке, должны быть с причудами», - как-то раз безапелляционно отметила мать Эдди, а Эдди побоялся спросить, что это значит.


Гараж для грузовиков был прямой противоположностью дому Трэкеров на Западном


Бродвее. Это было низкое кирпичное сооружение. Кладка была старая и местами обвалилась. Фасад был грязно-оранжевым и отбрасывал тень на перепачканный сажей низ здания. Все окна были одинаково грязными, за исключением маленького круглого кусочка на нижней раме в конторе диспетчера. Этот маленький кружочек очищался мальчишками и до Эдди и после него, потому что над столом диспетчера висел календарь «Плейбой». Не было такого мальчишки, который бы не остановился перед игрой в бейсбол и не взглянул на ежемесячную новенькую очаровашку через протертое отверстие на стекле.


Братья ставили свои грузовики отдельно от всех на заднем дворе; они могли стоять там очень долго, потому что оба обожали бейсбол и любили, когда дети приходили к ним поиграть. Фил Трэкер водил грузовик сам, поэтому мальчишки редко видели его, но Тони Трэкер, человек с огромными кулачищами и сильной волей, вел книги и счета, и Эдди (который никогда не играл: его мать убила бы его, если бы узнала, что он играет в бейсбол, бегая и вдыхая пыльный воздух своими нежными легкими, рискуя сломать ногу или еще Бог знает что) иногда видел его. Он всецело принадлежал лету и этой игре, для Эдди он был частью бейсбола, как позже Мэл Аллен. Тони Трэкер, огромный, а иногда похожий на привидение в своей белой рубашке, мерцающей в наступивших летних сумерках, когда светлячки начинали летать в воздухе, вопил: «Ты должен подлезть под этот мяч, прежде чем схватишь его, ты. Рыжий! Следи за мячом, Полпинты! Ты не сможешь бить по чертовой штуке, если не смотришь на нее!.. Пас, Копыто! Рви подметки от второго судьи, он никогда тебя не догонит!!!» Он никогда никого не звал по имени, как помнит Эдди. А всегда только - «эй. Рыжий, эй. Белобрысый, эй. Четырехглазый, эй. Полпинты». Он никогда не говорил «мяч», а всегда «мач». Бита никогда не была битой, а всегда что-то типа «ясеневая ручка». Еще он имел обыкновение кричать: «Ты никогда не ударишь по мачу, если как следует не замахнешься. Копыто!»


Улыбаясь своим воспоминаниям, Эдди подошел поближе.., и улыбка исчезла. Длинное кирпичное здание, где слышались команды, чинились грузовики, хранились товары короткое время, было погружено в тишину и темноту. Сорная трава росла прямо из гравия, и не было ни одного грузовика по обеим сторонам двора.., только одинокая коробка с ветхими стенами уныло торчала среди этого развала.


Подойдя еще ближе, он увидел вывеску продавца недвижимости в окне: «Продается».


Трэкерыразорились,- подумал он и удивился той грусти, которую вызвала эта мысль, как если бы кто-то умер. Он был рад сейчас, что не пошел дальше по Западному Бродвею. Если «Братья Трэкеры» могли исчезнуть - «Братья Трэкеры», которые казались вечными, - что же могло произойти с улицей, той самой улицей, по которой он так любил гулять мальчишкой? Он не хотел видеть Грету Бови с сединой в волосах, с растолстевшими бедрами и ногами - от чрезмерного сидения, переедания и перепивания. Лучше было держаться подальше.


Вотчтомывседолжныделать- держатьсяподальше.Намнечегоздесьделать.Возвращениевдетствопохоженанемыслимуюйоговскуюштуку- типазасовываниясвоейногивротилисамопоедания.Этоневозможносделать.Анекоторыездравомыслящиелюдибылибычертовскирады,еслибыэтослучилось..,чтожемоглослучитьсясТонииФиломТрэкерами?


С Тони мог случиться сердечный приступ. У него было килограммов 75 лишнего веса. Ему следовало следить за сердцем. Это только поэты могут петь романсы о разбитых сердцах. А сердце Тони, наверняка, отказало. А Фил? Может быть, что-то случилось на дороге. Эдди, который тоже жил когда-то на колесах (правда, сейчас он ездил только на церковные службы, а работал за столом) знал, что случается на дорогах. Старый Фил мог поехать по делу куда-нибудь в Нью-Гемпшир или в Хэйсвильские леса на севере Мэна, когда дорогу занесло снегом или была гололедица, или, может быть, он не справился с управлением на длинной дороге к югу от Дерри, направляясь в Хэвен в весеннюю распутицу. Всякое могло случиться, как поется в этих душещипательных песнях о шоферах грузовиков, которые носят стетсоновские шляпы и принимают жизнь как она есть. Сидеть за столом, конечно, иногда скучно, но Эдди сам побывал на водительском сиденье и знал, что настоящее одиночество всегда окрашено в грязно-красный цвет: свет задних огней впереди едущего автомобиля отражается в капельках дождя на переднем стекле.


- О, как быстро летит это дерьмовое время, - сказал Эдди Каспбрак, вздыхая и даже не обращая внимания на то, что он говорит громко.


Чувствуя себя одновременно просветленным, но и несчастным, - состояние, наиболее характерное для него, чему он никогда не мог поверить, - Эдди прошел через здание, хрустя гравием под ногами, чтобы посмотреть на место, где проходили игры в бейсбол, когда он был ребенком, тоща ему казалось, что мир на 90% состоит из детей.


Площадка изменилась не так сильно, но одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть, что игры там больше не проводятся.


В 1958 году ромбовидная форма площадки определялась не только и не столько бейсбольными дорожками, сколько следами бегущих ног. У них практически ничего не было для игры, у этих мальчишек, которые играли здесь в бейсбол; все мальчишки были старше Неудачников, хотя Эдди вспомнил, что Стэн Урис иногда играл, у него были красивые подачи, на поле он мог бегать быстро и имел отличную реакцию.


Сейчас, стоя здесь, Эдди не видел никаких следов этих старых игр. Трава обильно прорастала сквозь гравий. Разбитые бутылки из-под содовой и пива валялись тут и там: в прежние времена такого никогда бы не допустили. Единственная вещь, которая не изменилась, - это забор из цепей позади площадки., двенадцати футов в высоту, удивительно ржавый и грязный.


Этобылауженашатерритория,- подумал Эдди, стоя в раздумье там, где 27 лет назад шла их игра. - ЧереззаборикБарренсу...Он громко рассмеялся, а затем посмотрел вокруг себя нервно, как если бы увидел привидение, которое смеялось вместо него, вместо солидного мужчины в шестидолларовых брюках, солидного, как...


«Оставь это», - казалось, он услышал голос Ричи. - «Какой же ты солидный? Ты совсем не солидный, и цыпочек у тебя было мало за последние несколько лет и с большими промежутками. Правда?»


- Правда, - сказал Эдди тихо и пнул несколько камней, которые с шумом покатились. По правде говоря, он видел только два мяча, которые перелетели через забор на площадке позади «Братьев Трэкер», и оба эти мяча были забиты одним и тем же мальчиком, Белчем Хаггинсом. Белч был почти комически огромен - шесть футов в высоту, и уже в 12 лет вес его был около 170. Он получил свое прозвище Отрыжка потому, что спокойно мог производить рыгание удивительной громкости и продолжительности - в лучшие моменты это звучало как помесь лягушки с цикадой.


Белч был не таким уж жирным, вспомнил Эдди сейчас, но это выглядело так, как будто Господь Бог никогда не производил двенадцатилетнего мальчишку таких необъятных размеров; если бы он не умер в то лето, то достиг бы размеров б на 6 или даже больше. В свои двенадцать лет он был неуклюж, вял и казался почти придурковатым, - все его движения были медлительны и лишены координации. У него не было никакой грации, как, например, у Стэна; казалось, что тело Белча отдельно от головы витает в каком-то медленном сонном мире. Так же медлителен Белч был и на площадке. Если он вел мяч, то только ленивый не смог бы догнать его и перехватить игру. Но если уж он бил, друзья могли быть довольны. Те два мяча, которые Элди видел, Белч так и не нашел. Первый вообще никогда не нашли, хотя более дюжины мальчишек блуждали взад и вперед над спящим обрывом Барренса, разыскивая его. Второй все же был найден. Мяч принадлежал одному шестикласснику по кличке Гнус и использовался с самой ранней весны и до поздней осени 1958 года. В результате это был уже не идеальный круглый белый шар с красными стежками, он стал грязным, в зелени от травы и лопнул в нескольких местах от постоянных прыжков по гравию. Стежок в одном месте уже начал расходиться. И Эдди, который подбирал улетевшие мячи, когда астма не так беспокоила его, знал, что скоро кто-нибудь выбросит этот мяч и они станут играть другим.


Но пока этот день не пришел, семиклассник, которого, возможно, звали Стрингер Дэдхем, сказал, что он придумал «изменение скорости», подачу, направленную против Белча Хагпшса. Белч принял подачу идеально (она была медленной) и ударил старый мяч Снаффи так сильно, что с него слетела оболочка и пролетела над площадкой, как большая белая моль. А сам мяч продолжал лететь вверх в темное небо, все больше и больше разваливаясь. И Эдди вспомнил, как Стрингер Дэдхем грязно выругался тихим голосом, когда он летел, оставляя след в небе. А шестеро мальчишек по-обезьяньи карабкались на забор, стараясь не выпустить его из виду. Эдди запомнил каркающий смех Тони Трэкера и его крик: «За такие штуки надо гнать со стадиона! Слышите? Надо бы убрать его со стадиона «Янкиз»!»