Geum.ru

Оица ментов в составе кинолога Сени Рабиновича, омоновца Вани Жомова и криминалиста Андрюши Попова на переднем крае обороны вселенных от временного катаклизма

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   18
Глава 5

Да-а, похоже, Горыныч свои возможности явно переоценил. Он, конечно, в нашей среде маг и волшебник, но по сути как был двоечником, так и остался. Это же нужно до такого додуматься, чтобы бабкину старую метлу со Святым Копьем спутать?! Какой-нибудь кобель старый, которого этой метлой гоняют с утра до ночи, ещё мог бы так считать. Но чтобы наш «магистр паранормальных искусств» так ошибался?! От этого не просто выть хочется. Возникает жгучее желание кого-нибудь покусать. И пусть этот «кто-то» всеми шестью глазами на меня не косится! Иначе я его одной пары моргалок лишу. Вместе с головой. И не посмотрю, что из пасти сероводородом пахнет и язычки пламени вырываются.

В общем, зол я был вчера страшно. Все-таки мы на Ахтармерза надеялись, а он наших ожиданий не оправдал, и теперь по его милости неизвестно, сколько времени придется нам в Антиохии торчать. Как ни крути, а искать Святое Копье вручную намного труднее, чем с переносным магометром… Нет, артефактометром… Нет, и так не звучит!.. С гадом трехглавым, короче, вот и весь сказ.

Позлился я весь вечер, половину ночи и часть утра, а потом понял, что Ахтармерз не виноват. Он у нас парень прилежный и старательный. К тому же домой не меньше нашего хочет. Поэтому из своей чешуйчатой шкуры выпрыгнет, а Святое Копье найдет. И ничего, что с бабкиной метлой промашка вышла! Это даже к лучшему. В следующий раз внимательней Горыныч будет и нас уже в дурацкое положение не поставит. Об этом я утром всем и сказал. Правда, никто из ментов меня, как обычно, не понял, но это и не важно. Главное, долг свой перед другом выполнил, а то, что мои коллеги на него хмурятся и косятся, как коты на мышиную нору, это не страшно. Мозгами пораскинут (тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог в буквальном смысле!) и поймут, что Ахтармерз со своей задачей справится. Все-таки не новичок он. Не один мир уже вместе прошли и… Ну да ладно. Похвалить он себя и сам похвалит, а я, пожалуй, дальше рассказывать стану.

Утром мой Сеня проснулся в скверном настроении. Конечно, со стороны он выглядел как обычно, но тот, кому выпало несчастье видеть его в плохом настроении по утрам, сразу бы Сенино тревожное состояние узнал и поспешил бы подальше убраться. Рабинович утром первым делом пошел зарядку делать. Причем не куда-нибудь, а прямо под окна Фатимы. Мне эти Сенины симптомы — страсть к физическим упражнениям и невероятная тяга к самкам по утрам — давно были знакомы, поэтому я сразу понял, что быть беде. Я подальше не убрался только потому, что мишеней для своих нападок он и без меня предостаточно найдет. А уж я-то сумею на глаза ему не попадаться и быть в курсе событий одновременно.

К счастью для всех членов нашей команды, утром на первое Сене достался Боэмунд. Рабинович как раз третью попытку делал второй десяток отжиманий осилить, когда этот несчастный перстоносец решил к нам в караван-сарай завалиться. Причем рыцарь, видимо, считал себя крайне вежливым человеком и завел речь издалека. Сначала одобрительно поцокал языком, видя, как мой Сеня, словно гусеница под берцом, на траве корчится, а затем вежливо поклонился.

— Хорошее утро сегодня Господь нам послал, — вдохновенно проговорил рыцарь. — Самое время попросить Фатиму ещё раз вчерашний танец исполнить, а затем и умирать можно.

Сеня, выглядевший до этой фразы красным, как мак в огороде наркомана, тут позеленел. Поперхнулся, прокашлялся, а затем с елейной улыбкой произнес:

— Ну, такого хорошего человека, как ты, грех заставлять ждать. Поэтому я, пожалуй, не буду терять время на разговоры с Фатимой, а убью тебя ещё до того, как эта дура снова танцевать надумает!

Боэмунд в точности повторил метаморфозу Рабиновича. Для этого ему, конечно, сначала пришлось сменить цвет с бледно-поганого на красный, но в целом выглядело похоже. Я даже залюбовался на него невольно. Ну до того он с моим Сеней внешне похож стал, прямо как Ленин и партия. Боэмунд, по своим дурацким рыцарским законам, сначала обидеться собирался. Я даже видел, как у него рука дергаться начала, явно до меча собираясь добраться. Но затем перстоносец вспомнил, что с ментами лучше не связываться. А ещё лучше — извиниться. Потому как целее будешь!

— Бог велел терпимее к ближним быть, — буркнул Боэмунд. — Но раз уж вы ничего не терпите, придется мне этим заняться. Поэтому я никуда не уйду. Да и вообще, мне эти экзотические танцы не нравятся! Давайте лучше о деле поговорим. У нас тут неприятности, и думаю, что без вашей помощи не обойтись.

— Вот как? — оторопел мой Сеня. Эх, видел бы его Станиславский! — Значит, сегодня наша помощь нужна, а вчера из-за какой-то бабули повелись и нас хотели законной доли добычи лишить?

— Что за чушь вы несете, прости меня, Господи?! — Тут уж перстоносец оторопел совершенно искренне. — Все на свете знают, что крестоносцы золотом брезгуют. Сунули бы этой бабульке пару медных монет — дескать, это и есть ваша доля. Извинились бы прилюдно, да и дело с концом!

— Ты мне байки тут не рассказывай, умник, — оборвал его Рабинович. — Мента презумпцией невиновности не кормят. Так и скажи, что хотел под шумок на мою часть добычи лапу свою наложить.

— Вот еще. Не нужна мне ваша доля. Можете даже вон… — Боэмунд на секунду задумался. — Да хоть у Готфрида, хоть у графа Сент-Жилля их добычу забрать. Мне золото ни к чему. Говорю же, помощь ваша нужна…

Мой Сеня заверениям перстоносца никак верить не хотел, крайне подозрительно воспринимая каждую фразу Боэмунда. Впрочем, винить моего хозяина за это было нельзя. Все-таки и так века средние вокруг, причем весьма темные, да ещё и собеседник моего Рабиновича норманном был. А откуда нам знать, что у этих норманнов на уме? Может быть, они только и ждут момента, чтобы ближнего своего облапошить? Вот я на всякий случай и порычал слегка на Боэмунда. Дескать, можешь не надеяться, нас обмануть не удастся.

К моему удивлению, Сеня в этот раз за вмешательство в разговор меня не отчитал, напротив, даже похвалил. Я от удивления тут же забыл, что к их с Боэмундом разговору прислушиваться собирался. А когда вспомнил, оказалось, что большой кусок беседы пропустил. Поэтому всех подробностей этого словесного фехтования вам передать не в состоянии. Могу только суть диалога изложить.

Вся проблема заключалась в сарацинском войске, подошедшем ещё вчера под стены Антиохии. Теперь крестоносцы, и мы вместе с ними, из осаждающих превратились в осажденных. Вот только наше положение усугублялось ещё и тем, что предыдущие защитники города сожрали тут абсолютно все продукты питания. Так что сидеть в осаде мы долго не могли. То есть и мы, и крестоносцы. Я с ментами потому, что Палестина звала. А наши временные соратники просто боялись вымереть от голода, как динозавры в Антарктиде. Следовало как можно быстрее выбираться из Антиохии. Причем желательно было для начала разбить сарацинскую армию, чтобы она до самого Иерусалима за нами не тащилась.

Вот это и было главной проблемой, с которой крестоносцы оказались не в состоянии справиться. Дело в том, что сарацин было раз в пятьдесят больше. Да и в продуктах питания они не нуждались. Именно поэтому шансов победить у Боэмунда и прочих христианских лидеров похода не было никаких. А усугублялось положение ещё и тем, что ландскнехты ворчать стали. Ситуация прямо как у одного поэта: «Идем на зимние квартиры, а если наши командиры на рынок не сдадут мундиры, то будут дураки»!.. Или что-то в этом роде.

— Но и это ещё не все, — доведенный недоверием Сени почти до слез, Боэмунд шмыгал носом и вытирал его полой плаща. — Есть ещё сарацины в центре города. Может быть, мы бы и прорвались через войска Кылыч-Арслана, но стоит нам только выйти за крепостные стены, как запертые сарацины нам в спину ударят. Вот тогда точно живым никто не уйдет.

— Ладно, не скули, — буркнул мой хозяин. — Иди домой. Как только я что-нибудь придумаю, так сразу тебе сообщу.

После такого высказывания я сначала решил, что Рабинович растрогался, и жутко этому удивился. Но затем понял, что Сеня согласился помочь Боэмунду исключительно ради нашей выгоды. Он у меня хитрый, поэтому сразу просчитал, что в войске Кылыч-Арслана наверняка находятся сейчас все те, кто вчера из Антиохии сбежал. Они нас просто так через свои ряды не пропустят. Хорошо, если просто за проход транзитную таксу возьмут (деньги, в смысле, а не собаку!), а то ведь могут и наехать. Менты у меня, конечно, парни горячие и бравые, но с огромной армией сарацин им даже при поддержке всего Ваниного взвода ОМОНа вряд ли удастся справиться. Поэтому войско сарацин придется разбить, и без армии крестоносцев нам при этом никак не обойтись. А тут ещё и запертые в городе сельджуки… В общем, Боэмунд прав. Обе задачи надо решать совместно. Тут ни нам без крестоносцев, ни им без нас не обойтись.

Честно говоря, я совершенно не представлял, как мы из этой заварухи выберемся. Хорошо было бы Лориэля в помощь припахать, но этот наглый эльф всегда появляется не в те мгновения, когда в нем есть насущная необходимость… Хотя тут я, наверное, ошибаюсь. Все-таки Лориэль чаще всего показывал нам свое эльфийское мурло перед теми моментами, когда на нас должны были обрушиться какие-нибудь новые неприятности. Правда, из-за скандальности своего характера предупредить нас о грядущих событиях ему так никогда и не удавалось. Вот и его появление в момент взятия Антиохии тоже закончилось ничем. А ведь наверняка Лориэль нам сказать хотел, чтобы мы в городе больше чем на день не задерживались!..

Впрочем, сейчас об этом говорить уже поздно. Сарацины под стенами, сарацины в центральной цитадели, а мы с крестоносцами — между ними. Нужно прямо сказать, что такие хот-доги нам не нужны! Поэтому я и гавкнул пару раз на Сеню, побуждая его заняться умственной деятельностью, а не просто стараться нахватать побольше драгоценностей.

Хотя моего Рабиновича подгонять не требовалось.

Он и без того, едва Боэмунд вышел за ворота караван-сарая, тут же развил бурную деятельность, которая началась со всеобщей побудки. Ворвавшись в сельджукскую забегаловку, которую мы приспособили под ночлежку, Сеня принялся вопить истошным голосом, требуя от друзей немедленного пробуждения. Жомов проснулся сразу и даже удивился, как это он, истинный омоновец, дольше какого-то кинолога проспал. Хотел я ему сказать кое-что, но не стал. Все равно ведь не поймет, что благодаря мне Сеня и спать позже ложится и встает обычно рано. Выгуливать меня надо. Это у людей заботой о четвероногом друге называется, а для нас, псов, фактически единственная привилегия, благодаря которой мы два раза в день управление человеком вполне официально в свои зубы, лапы и поводки берем.

В общем, с Ваней я разговаривать не стал, зато пришлось поговорить с Поповым. Последний глагол, правда, смело можно взять в кавычки, поскольку разговора никакого не было. Просто после того, как Андрюша от Сениного крика только сильней одеяло на голову натянул, мне пришлось криминалиста из укрытия вытаскивать. Конечно, Рабинович и сам мог бы это сделать, но ни к чему мне позволять хозяину ещё больше злиться.

— Садист ты, Рабинович, — пробурчал наш криминалист, когда я его без одеяла оставил. — Мало того, что сам орешь, так ещё и пса своего на меня натравливаешь.

— Нет, Андрюшенька, я тут ни при чем. Мурзика в отличие от тебя дисциплине учить не надо, — ехидно ответил Сеня. — А то, что он тебя с утра тормошит, так, наверное, не без причины. Видимо, унюхал пес, что ты ночью вставал и его мозговую кость тайком грыз.

— Да пошел ты… в Сектор Газа арабов длинным носом смущать, — буркнул Попов, но со своей постели встал. — Чего все орете? Поспать человеку нормально можете дать?

— В гробу отсыпаться будешь, — огрызнулся Рабинович, обиженный и за «Сектор Газа», и за «арабов», и особенно за «длинный нос». — Вставай. У нас проблемы.

— Они у тебя с рождения, эти проблемы, — буркнул себе под нос криминалист и пошел во двор, умыться из фонтана.

К тому времени, когда Попов умылся, недовольно теребя щетину на подбородке, Фатима под суетилась и подала завтрак. Андрюша, как водится, попытался стащить себе пару лишних кусков, и, похоже, кроме меня, этого никто не заметил. А вот мне такой фокус не удался. Когда живоглот-криминалист утащил кусок у Жомова, я решил восстановить справедливость. Прокравшись потихоньку Попову за спину, я схватил мясо зубами и попытался вернуть его обратно, законному владельцу. Но Андрюша мой бросок к своей тарелке заметил и поднял жуткую бучу…

Впрочем, я на Попова не обижаюсь. Он, наверное, в прошлой жизни тоже псом был, поскольку добро стеречь приучен. А вот мой Сеня наверняка в своей предыдущей формации жил в теле судебного исполнителя. Ему, видите ли, недосуг разбираться, кто прав, кто виноват. Есть постановление о мере пресечения, будьте добры его исполнить. Вот Рабинович и выгнал меня во двор за то, что я якобы куски со стола таскаю… Первопричину сначала выясни, инквизитор несчастный! Значит, кто-то ворует, а мне отвечать? И где твое чувство служебного долга? Тоже мне, мент называется. И мой хозяин в придачу!..

— Мурзик, не ори. Я сказал, будешь жрать на улице. Чтобы в следующий раз по столам неповадно было лазить. — И Сеня твердым жестом указал мне на дверь.

Ну и уйду… К Боэмунду, например. Назло тебе! А ты следы преступников можешь свои длинным носом вынюхивать. И героин в сумках тоже таким же способом искать!..

— Я сказал, заткнись! — рявкнул Сеня. — И пшел вон отсюда.

Я бы, конечно, мог и дальше попробовать спорить, но ни к чему хорошему это все равно бы не привело. Я, конечно, пес с характером, но против грубого альфа-лидерства не попрешь. К тому же кто, кроме меня, Рабиновича пожалеет? Он у меня человек легковозбудимый. От излишних переживаний аппетит теряет, и нос у него мокрый становится. Это у нас, у псов, плохо, когда нос сухой. А вот у людей все наоборот, все не по-нормальному…

Выйти из караван-сарая-то я вышел, но долго оставаться за порогом не собирался. Нет, сначала, конечно, было такое намерение. Обиделся я на Сеню за несправедливость по отношению ко мне и решил вообще на целый день пропасть, но потом передумал. За моими ментами глаз да глаз нужен, как бы они глупостей каких не натворили. К тому же интересно было узнать, что именно эти олухи придумают. Авось и удастся в обсуждение вмешаться и на умную мысль их натолкнуть. Ну а в-третьих, я, конечно, не Попов, но кушать и мне иногда хочется. А скажите на милость, чем я питаться в Антиохии стану? Не голубей же ловить, как те дикари у склада с драгоценностями! Эдак можно до того допрыгаться, что Рабинович мяукать меня заставит. В общем, я остался.

Естественно, общее собрание, даже не дав Попову доесть экспроприированные куски мяса, начал мой Сеня. Я всегда удивлялся тому, что настоящий Рабинович в милицию работать пошел. Ему бы скупщиком краденого быть или шулером. На худой конец, президент какой-нибудь страны из него неплохой бы получился. Он и сейчас больше был похож на председателя Кривополивного садово-огороднического товарищества, чем на нормального мента. «Ну, граждане садовые товарищи, чего делать будем? Провода со столбов опять враги скоммуниздили. Есть три варианта решения проблемы./Самый дешевый — сидеть без света и соответственно без электричества. Полив, сами понимаете, вручную. Из того озера, что в соседнем районе находится. У кого есть персональные кобылы, прошу сдать во имя блага всех членов. Ну и мне для переработки на колбасу немножко. О самом дорогом говорить не буду. Потому как детей ваших жалко, без хлеба останутся. В общем, не прячьте ваши денежки по банкам и углам, сдавайте их мне. Света все равно не будет, зато по средам, с девяти утра до без сорока пяти минут десять утра опять же тонкую струйку воды я вам гарантирую…» Ну и так далее.

Сеня, правда, с Жомова и Попова денег не просил, но суть его речи была примерно такая же: «Ребята, у нас проблемы, и вам придется постараться их решить». Ваня — парень простой. Потому думать долго не привык. Даже не дослушав Рабиновича, он предложил пойти и дать всем в рыло. Крестоносцам тоже, чтобы хоть на старости лет драться научились. Мой Сеня тут же заявил, что это все само собой разумеется, но нужны более конкретные предложения.

— Я фигею, Клава! — возмутился Иван. — Если дать в рыло — это не конкретно, то тогда с тобой типа и разговаривать нечего!

— Хорошо, извини. Неправильно я выразился. — К моему изумлению, спорить Сеня не стал. — Не конкретнее, а умнее. Так тебя устраивает?

— Вот так бы сразу и сказал. — Омоновец улыбнулся, довольный уступкой Рабиновича, и тут же его перекосило, словно Ваня у себя в миске… то есть в тарелке клок кошачьей шерсти увидел. — Ты чего, урод длинноклювый, меня вроде как дураком назвал?

— Андрюша, поговори с ним сам, — взмолился Рабинович, простирая к криминалисту руки. — Или я сейчас этого быка педального с поздним зажиганием котлом медным по башке огрею. Как он сам говорит, задолбал уже своей простотой!

Попов тут же налепил на пузо эмблему ООН, нацепил на башку голубую каску и влез в демаркационную зону. Я бы на его месте на линии огня вставать не решился, но Андрюше делать это уже не раз приходилось. Тем более, один кот, когда Рабинович с Жомовым спорят, на Попова никто из них все равно внимания не обращает.

В этот раз, обменявшись парой фраз, мой хозяин и Ваня ругаться раздумали. То ли ленились просто, то ли и в самом деле считали, что есть вещи поважнее, точно утверждать не берусь, но Попову роль миротворца играть на сей раз не пришлось. Рабинович с Жомовым быстро успокоились и продолжили обсуждение насущных проблем. БИТЫЙ час все трое выясняли, что именно следует делать, и лишь потом пришли к согласию.

Я от скуки даже зевать стал, пока обсуждение шло. Действительно, и чего тут обсуждать? И так с самого начала было ясно, что драться с сарацинами придется. Вот только непонятно было, как нам удастся их победить. Все-таки они не футбольные фанаты и не митинг секс-меньшинств. Да и нас не полк, а всего лишь четверо. Не считая Горыныча, конечно. Он хоть у себя во вселенной и второгодник, но в нашем мире за грозную боевую единицу вполне считаться может. Именно Ахтармерз и подал первую здравую мысль за весь час бестолковой болтовни.

— Я думаю, что сначала следует понять, каким образом можно нейтрализовать засевшие в центральной цитадели войска противника, — размахивая крыльями, словно корявый вентилятор лопастями, проговорил он. — Нам в школе, на «Основах безопасности жизни», говорили, что при встрече с несколькими противниками следует сначала нейтрализовать слабейшего…

— Идиот у вас учитель, — фыркнул омоновец. — Слабые сами разбегутся, если ты сначала сильного завалишь.

— Ваня, не порть ребенка антипедагогическими высказываниями, — встрял в разговор мой Сеня. — Тем более что в данном случае он прав. Все равно, пока не придумаем, что с сельджуками, запершимися в центре города, сделать можно, из Антиохии выходить глупо. Давайте, действительно, болтать перестанем. Сейчас, Ванюша, сходим к Боэмунду, полюбуемся на запертых сарацин, а дальше видно будет.

— А мне чего делать? — спросил Попов.

— То же самое, что и вчера. Метлу… Тьфу ты, Святое Копье искать, — распорядился Сеня. — Только на этот раз старушек, пожалуйста, не трогайте. Хватит нам вчерашнего геморроя!

— Это не ко мне. Это к Горынычу, — пожал плечами криминалист.

— Вот только не надо во всех бедах меня обвинять, — обиделся Ахтармерз. — В лучшем случае такая линия поведения говорит о скрытых расистских и шовинистских наклонностях. А в худшем — все гуманоиды…

— Опять ты своими дурацкими словечками кидаешься? — ревом перебил его омоновец, отчего-то давно и страстно невзлюбивший термин «гуманоид». — Тебе в пасть булыжник затолкать или просто жевательницы твои поотрывать и выбросить?..

— А ну-ка, заткнулись все! — рявкнул мой Сеня, потеряв терпение.

Блин, может быть, к нему человеческого кинолога приставить надо? А то скоро он и сам хуже необученного питбуля кусать всех, кого ни попадя, начнет.

Впрочем, пусть рявкает. По крайней мере, на Жомова с Поповым это действует, и они меньше цепляются друг к другу и к посторонним Вот и сейчас Ваня замолчал, равнодушно пожав плечами. Дескать, ну и пусть вас оскорбляют всякими иномирскими словечками, я заступаться не буду. А Андрюше затыкаться не пришлось, потому что и так уже давно молчал. Рабинович быстренько повторил задания на день и отправил всех делами заниматься.

К цитадели в центре Антиохии мы добрались за полчаса. Первым шел, естественно, я, за мной Жомов с Рабиновичем, на ходу горячо обсуждая возможности расправы с мирными сельджуками, а Ричард плелся последним, таща на себе мешок с нашими дневными пайками. Выглядела эта котомка куда внушительней, чем та, которую получил Попов. Это Фатима не могла оставить «своего красавчика» Жомова без надлежащего его росту и весу количества пищи. Узнай об этом Андрюша, он бы лопнул от ярости, но поскольку танцовщица сначала дождалась, пока Попов уйдет, а лишь затем сунула мешок Жомову, криминалист остался цел и невредим.

Боэмунда в этот раз долго искать не пришлось. То ли его остальные крестоносцы действительно комендантом гарнизона выбрали, то ли он славу заработал себе тем, что с нами часто общался, но место его дислокации знала каждая кошка. То есть к кому из ландскнехтов мы ни подходили, все совершенно точно указывали нам, где именно находится главный перстоносец. При этом, конечно, на наш мешок косились, от которого прямо за версту жареным мясом несло. У некоторых из крестоносцев слюни прямо до земли отвисали, круче, чем у сенбернара, и глаза такими бешеными становились, что приходилось на этих чревоугодников рычать. Иначе они бы точно кидаться на нас стали. При этом сожрали бы не только наши пайки, но и сам мешок, и Ричарда в придачу. Он-то запахом жаркого не меньше своей котомки пропитался!

— Сколько врагов в цитадели? — первым делом спросил Сеня, когда мы наконец добрались до ставки верховного главнокомандующего крестоносным гарнизоном.

— Это только одному богу известно, — развел руками Боэмунд и, поймав на себе испепеляющий взор Рабиновича, поправился: — Сейчас посчитаем… Сарацины, мать вашу в портовую таверну, выходи строиться на утреннюю поверку!

Несколько секунд я оторопело смотрел на перстоносца, не понимая: он с детства был дураком, или рыцарские турниры его таким сделали. С чего Боэмунд решил, что заклятые враги его распоряжениям подчиняться станут?.. Был бы у меня палец, я бы им непременно покрутил у виска. А так пришлось выказывать свое презрение недоумку путем установки персональных меток на его кожаных башмаках. Я уже и ногу задрать собрался, да так и застыл — на стены цитадели стали выбираться сельджуки и аккуратненько строиться в две шеренги… Мать моя сучка! Как же они тут без нас друг с другом воевали?

— По порядку номеров рассчи-тайсь! — сложив ладони рупором, рявкнул Боэмунд, едва увидев, что сарацины построились на стенах.

— Первый; второй, третий… — понеслось по рядам аборигенов, удаляясь от нас по кругу.

Я оторопело смотрел то на турок, то на перстоносца, совершенно не понимая того, что здесь творится. Интересно, что бы сказал товарищ Сталин, если бы немцы во время Второй мировой вот так вот беспрекословно команды наших военачальников выполняли?.. Сам себе на этот вопрос я ответить не мог. Для этого нужно было бы быть либо самим Сталиным, либо, по крайней мере, кавказской овчаркой. Уж они-то характер джигитов знать лучше других псов должны! Ну а пока я над этой проблемой размышлял, перекличка, сделав круг по цитадели, закончилась. Последний сарацин назвал свой номер — две тысячи третий — и один из турок сбросил вниз веревочную лестницу. Затем спустился по ней, подбежал к перстоносцу и вытянулся в струнку.

— Товарищ Боэмунд, расчет личного состава закончен, — доложил он. — Все подчиненные в наличии, за исключением Кирдык-паши, который опять сбежал в город к своему гарему.

— Ладно, найдем, вернем обратно, — хмыкнул перстоносец. — Вольно, разойтись!

Сарацин рванулся к веревочной лестнице, что-то удивленно лопоча на ходу, а Боэмунд хлопнул себя ладонью по лбу». Он явно хотел чем-то возмутиться, но позабыл, что на руке его стальная перчатка. А когда вспомнил, было уже поздно. Бронированная длань совершила стыковку с незащищенным лбом рыцаря, и тот свалился на брусчатку, мгновенно потеряв сознание. Нам пришлось потратить немало времени, чтобы привести перстоносца в чувство.

— На все воля божья, блин, — кротко вздохнул он, потирая ушибленное место. Перчатку, правда, в этот раз предварительно снял. — Вот только не знаю, на хрена Господу понадобилось лишать меня разума в такой момент?! Около меня же сам Ибн ал-Асир был, начальник презренных язычников, запершихся в цитадели.

— И чего же ты его не арестовал? — поинтересовался Ваня.

— Затмение нашло, — вздохнул Боэмунд. — Видите, как один ваш вид на людей действует? И я забыл о том, что передо мной враг, да и сарацины, думаю, с перепуга мне о своей численности доложили. Раньше они даже парламентеров впускать отказывались!

— Сеня, тогда, может быть, поговоришь с сарацинами? — спросил Ваня. — Глядишь, они нам и сдадутся. А нет, так мне недолго и пару стенок развалить.

Мой хозяин совету омоновца внял и попытался убедить неразумных хазар, то бишь турок, прекратить сопротивление и немедленно сдаться властям. Я-то уже знал, что из этой затеи получится, а наивный Сеня все ещё верил в лучшее. Его ожидания не оправдались, и вместо немедленной сдачи сарацины демонстративно повернулись к нему спиной, а кто-то со стены ещё и добавил, что со взяткодавцами они общаться не собираются.

Тогда ведение переговоров взял в свои мощные лапы Ваня Жомов. Однако и его попытки не увенчались успехом. К моему удивлению, омоновец довольно долго был хладнокровным, а когда наконец разозлился и собрался свалить стену цитадели тем же способом, каким мы обрушили в реку скалу, когда помогали Гераклу чистить конюшни, нам с Сеней пришлось Жомова удерживать. Все-таки это у омоновца башни нет, а у цитадели они имеются. И с этих башен на голову Жомова может не только кипящая смола политься, а и что-нибудь похуже. Например, вино. Ваня ведь такой бессмысленной растраты ценного добра не переживет и может получить себе острую сердечную недостаточность. А тогда — прощай ОМОН!..

— Вот видите, какие они? — поинтересовался Боэмунд, когда нам удалось немного успокоить Жомова. — Не только язычники и еретики, но ещё и быдлястые варвары…

— Какие? — оторопел мой Сеня.

— Оба-на, классную я фразу придумал! — перстоносец опять хотел себя хлопнуть ладонью по лбу, но в этот раз сначала внимательно осмотрел свою лапу, проверяя, нет ли на ней железной перчатки, и только затем исполнил задуманное. — Писец, ко мне. Пиши: «Любезная моя Катерина Матвеевна…»

Я понял, что это надолго. Коротко тявкнув, я попытался объяснить Сене свою точку зрения, но хозяин на меня внимания не обратил. Он задумчиво смотрел на цитадель, делая в уме какие-то расчеты. А поскольку Рабинович при этом теребил кончик носа, я понял, что его вновь посетила какая-то гениальная идея. Теперь оставалось только одно — сидеть и ждать, пока умная мысль в голове Рабиновича уложится поудобнее, сформируется поконкретнее и будет готова к подаче окружающим. Жомову симптомы усиленной умственной деятельности моего хозяина тоже были знакомы, и Ваня, приготовившись к долгому ожиданию, собрался чистить пистолет. Правда, единственное, что он успел сделать, так это вытащить оружие из кобуры и вынуть из него затвор.

— Так, все ясно, — заявил Рабинович, осматриваясь по сторонам. — Если эти гады не хотят выходить, мы сделаем так, чтобы они не смогли выбраться из цитадели, даже если очень этого захотят.

— Это как? — удивился омоновец. — Перебьем всех, что ли?

— Проще, Жомов, проще, — усмехнулся Сеня. — Мы их запрем. — Он пнул Боэмунда, продолжавшего диктовать писарю текст послания своей супруге. — Очнись, норманнская морда. Собирай своих бойцов. Дело есть!

Боэмунда растолкать было очень сложно, но моему хозяину сделать это все-таки удалось. Сеня тут же изложил антиохийскому коменданту свою идею, и перстоносец просто запрыгал от радости, хотя, с моей точки зрения, велосипед Рабинович не изобрел. Он просто предложил построить вокруг центральной цитадели, занятой непокорными сельджуками, ещё одну стену. Эта стена и должна была отделить город от центральной его части и запереть турок внутри их убежища.

Боэмунд отдал распоряжение, и работа тут же закипела. Перстоносец привлек к строительству каждого отдельно взятого предводителя крестоносного войска, выделив им различные участки стены. Собственно говоря, строило воинство Христово не стену, а скорее баррикады между домами, но получилось все равно эффективно. Ландскнехты старались изо всех сил, прельщенные тем, что после строительства им наконец дадут хоть что-то пожрать, и через пару часов все проходы от цитадели внутрь города были перекрыты трехметровой высоты завалами. Со стороны окраин на них ещё хоть как-то можно было забраться, а вот сарацинам преодолеть баррикады и не потерять три четверти личного состава ни за что бы не удалось. Даже если бы крестоносцы выставили для охраны заграждений втрое меньше солдат, чем было в распоряжении Ибн ал-Асира. Сельджуки приуныли, а их предводитель заорал Боэмунду и прочим рыцарям, писавшим акт приемки сооружения:

— Ну и хрен с вами! На все воля Аллаха, а я с ним сегодня разговаривал, и он велел нам потерпеть. Все равно скоро город будет в руках Кылыч-Арслана и ваши баррикады окажутся бесполезны.

— Угу, — согласился с ним Сеня. — А ещё я могу тебе сказать, что когда человек разговаривает с богом, это называется молитва. А когда наоборот — шизофрения!

— Ты давай не матерись, а то я таких слов не знаю, — крикнул в ответ со стены сарацин. — Я, между прочим, школу милиции не заканчивал.

— А тебя бы туда и не взяли, — парировал мой хозяин.

Я уже собрался вмешаться в их дискуссию и вразумить Рабиновича, объяснив, на какого именно обитателя детского сада он сейчас похож, но мне помешал Жомов. Он сказал Рабиновичу то же самое, что собирался говорить и я, только в более парламентских выражениях. Сене пришлось согласиться с доводами друга. Тем более что первая проблема была решена. Запершихся в цитадели сарацин можно было больше не опасаться, и теперь нам предстояло решить другой вопрос: что делать с войском Кылыч-Арслана, обложившим Антиохию со всех сторон?

Как вы уже заметили, я всегда был очень сообразительным псом, не умирая при этом от излишней скромности. Однако в этот раз и мне было непонятно, что мы можем сделать с многотысячной армией сарацин, многократно превосходящей рыцарские войска. Горыныча, конечно, на них можно напустить, но турки — народ горячий. Может быть, сначала и побоятся немного трехглавого летающего монстра, вперемежку с нравоучениями изрыгающего из своих пастей огонь, но скорее всего очень быстро освоятся и попытаются сбить невиданное доселе чудище. Мы бы, наверное, в общей сутолоке, устроенной Ахтармерзом, и смогли бы удрать, но в таком случае потеряли бы нашу летающую керосинку. А этого и по техническим причинам допускать нельзя было, да и просто жалко Гварнарытуса.

Поэтому придумывать нужно было что-то другое. Более эффективное и безопасное. А как это сделать, я не знал. Похоже, не знал и Сеня. Немного потоптавшись около баррикад, он махнул рукой и позвал нас на городские стены. Боэмунд пошел с нами.

Чтобы увидеть воинство Кылыч-Арслана, мне пришлось передними лапами опереться на парапет между зубцами стены. Зрелище было впечатляющим. Не знаю, как на других участках, но прямо напротив нас стояли такие войска, что, вздумай Боэмунд им устроить поверку, как это сделал с турками в цитадели, ответа пришлось бы ждать до завтрашнего утра. Честное слово, мы были в ловушке, как кот на мусорном бачке посреди стаи разъяренных бультерьеров. И сбежать не получается, и оставаться на месте нельзя — бачок того и гляди уронят. Вот такая вот ситуация!..

— Ваня, как ты думаешь, есть какой-нибудь шанс вырваться отсюда? — с какой-то безнадежностью в голосе спросил у Жомова мой хозяин.

— Дай мне взвод автоматчиков и вертолет для прикрытия, — попросил омоновец, но Сеня его перебил:

— Ага, а ещё тактические ракеты, танковую бригаду, ядерный чемоданчик президента и шутовской колпак, — съязвил Рабинович. — Губозакатывателя тебе, Жомов, не хватает. И мозгов. Я серьезно с тобой разговариваю, а ты меня байками кормишь. Еще раз спрашиваю, что делать-то будем?

— Выпить бы не помешало, — пожал плечами омоновец. — А то башка на сухую варить отказывается.

— Кому чего, а Жомову пол-литра, — Сеня развел руками и посмотрел на Боэмунда. — В общем, так, рыцарь, мы обедать, а ты собери пока всех военачальников в кучу. Будем совет держать. Какой-нибудь выход да найдется.

Что ж, отрадно слышать, что разума Рабинович ещё не лишился. Время перевалило уже за поддень, и у меня, если честно, в животе такой же бунт начинался, как в Эльфабаде — какая-то одна сволочная кишка начала жаловаться на пустоту и все остальные органы взбаламутила. Они мне тут же такую акцию протеста устроили, что, честное слово, будь я немного похуже воспитан, у кого-нибудь из крестоносцев кусок окорочка бы отгрыз. И хрен с тем, что я человечину не люблю. Есть-то что-то надо!

Не прощаясь, мы расстались с Боэмундом и направились в караван-сарай, а там нас ждал сюрприз. Первым, кого мы увидели, когда переступили через порог, был Попов, ходящий хвостом за Фатимой и выклянчивающий хоть один, хоть самый маленький кусочек мяса!.. Ну не оборзел? Ладно, мы припасами, выделенными нам утром, со строителями баррикад поделились, а этот проглот когда успел свою долю сожрать? Опять через каждые десять шагов присаживался и исключительно от скуки припасы через себя пропускал?

— Не понял. Попов, ты что здесь делаешь? — Сеня хоть и не понял мои слова, но суть намерений уловил. — Ты нашел Копье? Или опять вас какая-то старушка метлой напугала?

— Дать бы тебе по ушам или ещё лучше по длинному носу, чтобы не хамил, да руки лень поднимать, — обиженно буркнул Попов.

— Ты не уклоняйся от ответа, — не унимался мой хозяин. — Почему в караван-сарае торчите? Дел больше нет?

— Нет! — неожиданно зло огрызнулся Андрюша. — И дел нет, и Копья этого проклятого в Антиохии нет.

— Как это нет? — оторопел мой хозяин.

— А вот так и нет, — развел руками криминалист. — Никак нет. Не было и не будет. Дезу вам подсунули…

— Ну-ка, расскажи подробней! — распорядился Рабинович, и Попову пришлось отчитываться…

Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Попове и котлете… Это я так, от безысходности срифмовал, а на самом деле нам не о котлете горевать надо было, а о судьбе своей загубленной. То, что рассказал о своих похождениях Андрюша, настроение нам поднять никак не могло — судя по всему, Святого Копья в Антиохии действительно не было. И лично меня это насторожило.

Андрюша с Абдуллой и Горынычем начали прочесывание города с того самого места, где вчера закончили свои поиски. Правда, сегодня Попов проявил удивительную смекалку. Он посадил Ахтармерза в большую корзину, в которых на рынок возили виноград, поставил эту корзину на тележку и заставил Абдуллу это сооружение таскать по городу. Поиски сразу пошли быстрее, потому что Ахтармерз мог постоянно держать себя в нужном состоянии, не показываясь при этом никому на глаза. Правда, каждый встречный-поперечный провожал тележку голодным взглядом, видимо, считая, что внутри корзины находится что-то съестное, но связываться с толстым головорезом в погонах, к тому же с другом самого сэра Дурная Башка, ни один крестоносец не решился.

Таким образом филиал нашего каравана кочевал с улицы на улицу, методично прочесывая один район за другим. Пару раз Горыныч просил сарацинского рикшу остановить транспорт, чтобы четче уловить какой-либо импульс, но все это было ложной тревогой. В первый раз сигнал исходил от местного дурачка, который упорно утверждал, что он Будда, и распевал на улицах мантры. Второй раз Горыныч уловил сигнал от чудотворной плачущей иконы в единственном антиохийском христианском храме, у которой монах менял подводные трубки и при этом яростно чертыхался. Ну, а в третьем случае поисковая экспедиция наткнулась на заблудившегося муллу, без особого успеха призывавшего крестоносцев к намазу. Больше с Поповым и компанией ничего примечательного не произошло, и к тому времени, когда они замкнули круг, необследованной оставалась только цитадель, занятая сарацинами.

— А говоришь, Копья нет, — прервал рассказ Попова омоновец. — Значит, там, в цитадели, оно и лежит. Сеня, брать эту малину нужно. Вломимся, положим всех на пол, заберем, что нужно, и умотаем. А сарацины пусть и дальше там сидят. Они нам не мешают. И вообще, мы тут не обязаны закон представлять. Все-таки ещё с Египта мы сами себя в отпуск отправили.

— Не надо ничего штурмовать, — теперь уже Андрюша оборвал Жомова. — Обследовали мы уже цитадель. Ничего и там нет.

— Это как же вы внутрь попали? — оторопел омоновец.

— А никак и не попадали, — усмехнулся криминалист. — Другие способы есть… — Он продолжил свой рассказ, а нам пришлось внимательно слушать.

После того как выяснилось, что единственным местом хранения Копья в Антиохии может быть только центральная цитадель, Попов одновременно и облегченно вздохнул, и уныло перекосился. Первое с ним случилось от того, что Андрюша понял — больше по раскаленным улицам бегать не придется. Ну а огорчился Попов потому, что знал: цитадель занята недоброжелателями, и для того, чтобы попасть туда, придется либо снова лазить по стенам, либо штурмовать их. Что ещё более неприятно. Однако Горыныч криминалиста успокоил.

— Есть один выход, — сообщил он расстроенному Попову и выжидательно застывшему Абдулле. — Если вы меня поднимете на какую-нибудь возвышенность, с которой будет хорошо видна цитадель, я смогу не только понять, есть ли там Копье, но и точно определить его местоположение.

— А почему же ты с самой Антиохией так не сделал? — оторопел криминалист.

— Во-первых, мне нужно видеть объект целиком, чтобы снимать с него паранормальные показания, а на такую высоту, с которой Антиохия будет видна целиком, мне просто не подняться, — с достоинством ответил Горыныч. — А во-вторых, вы же мне сами показываться перед местными жителями запретили.

В общем, Попову можно было радоваться тому, что по городу он бегал не зря, да и рыскать по цитадели в поисках Святого Копья в окружении разъяренных сарацин ему тоже не придется. Ну а нужную возвышенность для обследования внутренней крепости нашли очень быстро. Абдулла отвел Андрюшу с Горынычем к самой высокой городской мечети, которая к тому же находилась поблизости от укрепления в центре города. Оттуда Попов и наблюдал за построением баррикад вокруг цитадели, пока Ахтармерз сканировал её.

— Ничего нет, — почти плача, доложил криминалисту Горыныч, едва закончив обследование. — Абсолютно никаких признаков паранормальности ни в самой Антиохии, ни в цитадели.

— Ты не ошибся? — снова оторопел Попов.

— Обижаете, гражданин начальник, — оскорбился трехглавый уловитель ненормальностей. — Я хоть и второгодник, но искать мать по паранормальным излучениям любой слепой младенец умеет. Этому не учат. Это у нас в крови!..

Попов закончил рассказ и замолчал. Ахтармерз подтвердил его слова и тоже заткнулся. Остальные с самого начала и слова не проронили, поэтому окончание повести было встречено минутой молчания. Разве что флаги в знак траура никто не догадался приспустить! Тишина длилась довольно долго. Она настолько затянулась, что заставила Фатиму выглянуть из кухни и проверить, не умерли ли её спутники. А удостоверившись, что все, живы, танцовщица послала Жомову воздушный поцелуй и исчезла за занавеской. Мы сидели в тишине ещё пару минут, а потом Сеня нарушил молчание.

— Что-то здесь одно с другим не вяжется, — проговорил мой хозяин, и все подняли на него глаза. — Не может такого попросту быть. Лориэль ясно сказал, что Святое Копье находится в Антиохии, а он ещё никогда не ошибался.

— Так, может быть, этот маленький хмырь и появлялся у стен Антиохии, чтобы поставить нас в известность об изменившихся планах? — предположил Попов. — Может, они сами эту штуковину на место вернули?

— Вряд ли, — возразил Рабинович. — Эльф же сказал, что Копье связано с нашими похождениями и вернуть назад его никто, кроме нас, не сможет. Вот только куда оно делось? Не с мусором же его из города коммунальщики вывезли?..

Умница ты, Сеня! Именно с мусором. Ну и дураки же вы, гомо сапиенсы. Это же очевидно. Да и я не лучше был, раз с самого начала такой простой вещи не понял!.. Впрочем, орать я мог сколько угодно, но положение дел от этого не менялось. Нужно было действовать. И я, истошно завопив, бросился прочь из караван-сарая. Остановившись в дверях и убедившись, что менты двинулись за мной, я помчался вдоль по улице. Теперь-то они от меня не отстанут, а я одну нашу проблему решу. И пусть потом кто-нибудь посмеет сказать, что я больной или у меня голова плохо работает!..