Мрак. Только черные скелеты веток. Только жухлая трава под чуткими ступнями. Только странные каменные глыбы, уходящие вертикально вверх
| Вид материала | Документы |
- Творческий путь В. М. Шукшина, 234.35kb.
- Татьяна Толстая. Кысь, 3310.46kb.
- Человек не плетет паутину жизни, он лишь ниточка в ней. Все, что он делает, он делает, 1796.39kb.
- 12. Формальные грамматики и автоматы, 176.6kb.
- План учебно-воспитательной работы 3 класса на 2006-2007 учебный год, 1141.82kb.
- Нп «сибирская ассоциация консультантов», 58.86kb.
- Аборт это намеренное прекращение жизни развивающегося в утробе матери ребенка, 227.57kb.
- Курс №9 эсхатология последнее время. Что будет с этим миром? Ей, гряди Господи!, 1039.37kb.
- Под космизмом понимается целый поток русской культуры, включающий не только философов, 369.69kb.
- Новое поколение роботов исследует глубины океана. Эти механические существа способны, 63.99kb.
Парень всю свою жизнь прожил в этом провинциальном городишке. Ни разу дальше деревни, в которой жила его родня, не уезжал. Все это время он был на глазах сотен людей, а, значит, любое отклонение от нормального поведения, было бы замечено. И здесь что-то придётся придумывать. Но это уже техническая проблема.
Воробей, наконец, отволок неподъемный кусок с тротуара на газон. Здесь ему уже никто не мешал истязать корку в свое удовольствие. Он: то налетал на нее, то, косясь, пританцовывал вокруг несчастного сухаря, то отбегал к лужице - залить водичкой колючие крошки.
“Нужно заглянуть в прокуратуру. Может быть, пришли результаты анализом. А потом в магазин. Жена просила купить пельмени на вечер.” - Сергеев с завистью проводил взглядом сытого, беззаботного воробья и завел двигатель.
9.
Дима лежал и смотрел в потолок. Собственно, изучение потолка, в перерывах между сном и едой, теперь стало его основным занятием. Каждая выпуклость, каждая ямка, каждая трещинка над ним навсегда отпечаталась в его мозгу, как наскальный рисунок первобытного человека на стенах пещеры. Он изучил потолок с той же тщательностью, с какой астроном изучает звездное небо. Выискивая в узорах трещинок и пятен изображения реальных и фантастических животных, Кириллов обдумывал свое положение. Диме повезло: ночь на холодной земле не обернулась воспалением легких. К сотрясению добавилась только банальная простуда. Счастливо отделался. Кашель шел на убыль. Температура приближалась к эталонным 36,6. И, по уму, пора было заканчивать с благородным занятием составления карты потолка и приступать к чему-нибудь более обыденному и полезному. Но он до сих пор не мог собраться с силами и заставить себя двигаться по настоящему. Прогулки по естественной надобности были не в счет.
Вставать действительно не хотелось. Последние три года Дима не знал, что такое отпуск. Прошлогоднюю больничную эпопею признать отпуском - язык не поворачивался. П так: каждый день подъем в шесть утра, потом цех с серыми закопченными окнами, не знавшими тряпки с Великой Октябрьской Революции. “Сверх современный” станочный парк, полученный по репатриации от Германии. Станки постарше были конфискованы советской властью у сибирских заводчиков. Завод, на котором зарабатывал жилье Дима, был ценностью скорее исторической. Его корпуса знали и лучшие времена и лучших хозяев. С этих строений, сегодня более пригодных для съемок фильмов ужасов, начиналась строительная индустрия города. Теперь индустрия ушла, а здесь остались: вор-директор, главбух да два десятка рабочих, достраивающих трехэтажные коттеджи хозяина, его секретарши и главного инженера. В число двух десятков еще не сокращенных “счастливчиков” попал и Дима.
О зарплате на заводе говорили каждый день, но не видели ее уже больше полугода. Понятно, что выходные приходилось тратить на зарабатывание денег. Дима неплохо разбирался в автомобилях, и семейный бюджет напрямую зависел от его “воскресников”. Субботу и воскресенье Кириллов проводил в большом боксе частной мастерской, где заправлял его друг детства Сергей Ларьков. Ремонт чужих машин не был лучшим способом отключиться от заводских проблем, но зато помогал решать проблемы финансовые. Этот трудовой марафон фактически не прерывался ни на один день.
И вот, теперь, три дня кряду, он спокойно валяться, наслаждаясь вниманием любимой жены, теплом хорошо протопленного дома и прелестями ненормированного сна. Конечно, этот Рай не мог продолжаться вечно, но позволить себе поблаженствовать недельку Дима вполне мог. Во всяком случае, так ему казалось до того, как он услышал от Тани историю убийства. Вся эта жуткая история с откусанной рукой и прочими кровавыми подробностями, оказала на Диму действие, подобное действию порции адреналина на останавливающееся сердце.
Во-первых, стало страшно за жену. Хочешь, не хочешь, а из дома выходить ей приходится постоянно. Ладно, эту неделю она в отгулах, но скоро отгулы закончатся. Если маньяка не поймают в ближайшие день- два, то Таня ежедневно будет подвергаться опасности. Магазин, в котором она работает, закрывается в восемь. Пока сдадут деньги, пока отчитаются, пока соберутся - уже девять. Домой возвращаться приходится в темноте. А если непогода, осенью это сплошь и рядом, то и восемь – хоть глаз выколи. Одну Таню отпускать нельзя.
Во-вторых, Завьялова. Ритка, конечно, была девица навязчива и, если честно, несносная, но смерти, а тем более такой страшной никак не заслуживала. Максимум, что судьба должна была с нее взыскать за бесцеремонность и эгоизм – отдать замуж за какого-нибудь придурка-алкаша. Дима признавал, что, отчасти, кровь Риты на его совести. Более того, он вдруг подумал, что все это произошло не случайно. В том смысле, что существует нечто, связывающее смерть табельщицы и то, что произошло с ним самим. На чем основана эта мысль, Дима пока объяснить не мог. Но был почти уверен в своей правоте.
И, наконец, третье. Странный следователь из прокуратуры. Он чрезвычайно напоминал героя анекдота, искавшего ключи под фонарем. Вряд ли такой тип сможет раскрыть преступление. А вот посадить Диму может легко. Очень уж Кириллов удобный подозреваемый. Дима был последним, кто видел Риту живой. Попрощались они довольно бурно. Вполне вероятно, что крики оскорбленной табельщицы слышали соседи. И это вне сомнения давало следователю дополнительный повод для подозрений. Кроме того, он наверняка побывал на заводе. А значит, располагает полной информацией о планах Маргариты Завьяловой относительно Димы. К Кирилловым за три дня следователь заходил уже дважды. Не мог не заметить: как Дима относится к жене.
Короче, будь Дима следователем, а не токарем, при таком раскладе, который имеется сейчас, он, прежде всего, занялся бы распутыванием любовного треугольника. Треугольника, где два угла составляют супруги Кирилловы, а третий убитая Рита Завьялова.
Дима в сто тридцать пятый раз отыскал на потолке скопление трещинок, напоминающее нахальную, смеющуюся обезьянью рожицу. Оптимально, в данной ситуации, сыграть роль непобедимого героя и поймать маньяка самому. Такой исход разрешил бы все проблемы. Если, благодаря ему, убийца окажется за решеткой, можно будет не бояться за жену, хотя бы частично искупить вину за смерть табельщицы и снять подозрения с себя. Оставалась самая малость: привести себя в порядок и придумать гениальный план поимки этого психопата. Хотя, даже при реализации этой “самой малости”, шансов на успех, не так много.
Вряд ли действия маньяка могут вписаться в какой-то план. Тем более - гениальный. К тому же ловить убийц и таскать стальные болванки не совсем одно и тоже. С большой долей вероятности можно было предположить, что при личной встрече не Дима поймает маньяка, а маньяк Диму. Если учитывать то, как тот псих обращается с пойманными им людьми - надежд на благоприятный исход мероприятия не так много.
Но что-то внутри Димы стронулось с мертвой точки. Пустое созерцание потолка трансформировалось в движение мысли. Возможно не слишком разумное, но заставляющее жить, шевелиться, искать решения.
“Поэтапность. Вот, что главное. Сначала привести в порядок себя, потом взяться за поимку убийцы.”. - Подумал Дима и повторил вслух: - Поэтапность.
-Ты что, Дима? – Таня зашла в дом с ведром угля.
-Ничего, Танечка. Все в порядке. – “ Воробушек с ведром” - про себя улыбнулся Дима. Таня, в наскоро накинутом платке и старой, с чужого плеча, балониевой куртке, действительно напоминала нахохлившегося воробушка. “ Этап первый. Всю хозяйственную работу за порогом дома, нужно снова делать самому. Вставать и делать.”
Приняв решение, Дима сразу начал действовать. Он сполз с кровати и, пошатываясь, направился к жене.
-Давай. – Дима попробовал отобрать ведро.
-С ума сошел. Ты с ведром грохнешься, потом будешь еще неделю в постели валяться. - Таня свободной рукой легонько оттолкнула мужа с дороги.
-Танюха, кто у нас мужик в доме? Ты или я? – Дима двумя руками вцепился в дужку ведра.
-Черт упрямый! – Без злобы ругнулась Таня. – На держи. Только потом не плачь, если в больницу отправлю.
-Когда ты видела, что бы я плакал? – Дима напрягся. Под тяжестью ведра тоскливо заныли застуженные и отбитые мышцы. Он, покачиваясь, усилием воли удерживая равновесие, пошел к печке.
-Шумел камыш, деревья гнулись. – Пропела Таня. Голос у нее был природный: сильный и приятный. Дима не раз говорил жене, после очередной семейной разборки с Надеждой Филипповной: “ Не знаю, получилась бы артистка из твоей драгоценной мамаши, но в тебе погибла великая певица”! Таня только посмеивалась. К голосу она относилась как к чему-то, что просто есть и все. Не ее это заслуга, а значит гордиться нечем.
-Гнулся, да не сломался. – Дима устало грохнул ведро на металлический лист перед печкой. – За углем больше не ходи. Это моя работа.
-Ну да, теперь у нас будет как в том анекдоте про крокодила Гену и Чебурашку: “Гена, а Гена, тебе не тяжело….”
-При чем тут уголь и крокодил? – не понял Дима.
-При том. Ты будешь ходить за углем, а мне придется ходить за тобой и следить, что бы ты, бедолага, где с этим ведром не навернулся. – Таня делала вид, что недовольна, но на самом деле неожиданный Димин прилив энергии ее порадовал.
- “Навернулся”, “бедолага”. – Передразнил жену Дима. – Признайся честно: ревнуешь, боишься меня одного из дома отпустить!
-Вот еще. – Таня оглядела, привалившегося к печке супруга. – Кто на тебя такого позарится? Ты пойди, в зеркало глянь. Полюбуйся на героя-любовника, прыти сразу и поубавится.
-А вот и пойду. – Дима подошел к рукомойнику. Из зеркала на него глядела физиономия, покрытая щетиной и синяками. Принадлежность к человеческой расе чувствовалась, но в чем именно эта принадлежность состояла, просматривалось с трудом. Что-то угадывалось в очертаниях черепа и общих принципах комплектации (количество глаз, ушей, наличие носа и рта), но не более того.
-Да. – Вздохнул Дима. – Пора приобщаться к достижениям мирового разума: пене и бритве.
Через двадцать минут упорной борьбы с растительностью на щеках и подбородке, от щетины удалось избавиться. Но синяки на чисто выбритой коже стали видны особенно ярко. Желто-зеленые переливы напоминали макияж футбольных фанатов, выполненный безжалостной рукой художника - абстракциониста. Еще раз оценив свое отражение Дима пришел к выводу, что краше он не стал, но лучше себя почувствовал.
-Хватит над собой измываться. Иди за стол. – Пока Дима брился Таня нажарила картошки с салом. Запах жареного картофеля и сам по себе был достаточным раздражителем, так, что повторного приглашения не потребовалось. Дима уселся на табуретку, взял кусок свежего, ароматного серого хлеба, и стал с удовольствием наблюдать за тем, как ловкие Танины руки порхают над печкой. Жена большой ложкой отделила кусок аппетитного хаоса со сковородки и вместе с плотным парком и возмущенно пощелкивающим салом, водрузила его на белый фарфор тарелки. Дима потянулся к блюдцу с мелко нарезанным зеленым луком и, только теперь понял насколько он голоден. Организм, начав двигаться, требовал еды. От недавней расслабленности и апатии не осталось и следа.
-Смотри, не подавись. – Таня казалась несколько обескураженной тем, с какой жадностью муж набросился на еду. – А утром стакан чая не могла заставить выпить…
-Все течет, все изменяется.
-К нам, кажется, гости. – Таня через плечо Димы глядела в окно.
-Кто? – Дима автоматически оглянулся.
Шах уже прикрывал калитку и шел через двор. Спустя секунду раздался уверенный стук.
-Я открою. – Таня поднялась и, плотнее запахнув халатик, вышла в сени. Ее не было минут пять. Дима заволновался. Ничего хорошего от этого визита ожидать не приходилось. Прихватив на всякий случай черенок от лопаты, он отправился с инспекцией в сени. В полу сумерках сеней Таня была одна. Он возилась с входным замком. Закрывать дверь ей было неудобно: на левой руке висела Димкина кожаная куртка.
-А этот где? - Дима махнул рукой, будто пытаясь в воздухе изобразить Шаха.
-Ушел. – Таня повернулась к мужу, но смотрела в пол.
-Чего надо было?
-Куртку вернул. Сказал, что размер не подошел.
-И все?
-Нет. Еще сказал, что если на них в милицию заявим, нас здесь зароют и следов никто не найдет.
-Сволочь. –Дима обнял Таню. – Пошли. Картошка остынет. А об этом – Он кивнул на дверь, - забудь.
-Съезжать нужно отсюда. Вернуть им их подачку и съезжать. Не дадут нам в Поселке жить спокойно.
10.
Два дня спустя Дима решил, что созрел для первой вылазки из дома. Нужно было сходить на завод, узнать новости, объяснить свои прогулы. Хотя, по большому счету, в нынешней ситуации невыход на работу назвать прогулом было сложно. Речь даже не о болезни. Последние три-четыре месяца завод попросту стоял. Десяток заводских КАМАЗов томились в гараже, ворота которого были заварены насмерть. Все шофера давно уволились, солярки не было и, дабы не допустить разграбления машин, директор распорядился грузовики замуровать в гараже как фараона в пирамиде.
Остатки былой рабочей гвардии приходили в цеха скорее по привычке. Что такое зарплата все давно забыли. Естественно все, за исключением начальства. Директор, человек ответственный, приезжал на работу ежедневно, на одной из двух личных “Волг”. Приезжал первым, к семи часам. Обходил труп завода, изучая “что где сперли”. В десять на планерке давал нагоняй начальнику механического цеха, как единственному оставшемуся начальнику единственного живого цеха и отбывал на коттеджи.
“Гвардия” весь день без дела слонялась по территории. До десяти трезвыми, после десяти “датыми”. Главная местная достопримечательность: баба Маня, проживающая за забором завода, сердобольно снабжала мужичков фальсифицированной водочкой своего разлива. Поило было омерзительным, но дешевым. Таким же дешевым, как жизнь работяг. Но, несмотря на это, зелье бабы Мани пользовалась постоянным и повышенным спросом. Деньги на выпивку добывались легко. Кусок медного кабеля, латунная болванка, алюминиевый лом мгновенно превращались в наличные в ближайшем пункте приема цветных металлов. А купюры, в свою очередь, не задерживаясь в кармане, оборачивались в меру ядовитой мутноватой жидкостью и текли в пересохшие глотки заводских страдальцев. Иногда перепадали подработки и калымы. Но, и в это случае, технологический цикл оставался прежним: товар – деньги – сивуха – тяжкое похмелье. К классической политэкономии рабочая схема кирпичного завода имела самое отдаленное отношение.
Впрочем, как бы ни была плоха продукция ликеро-водочной компании бабы Мани, нужно признать честно, смертельных исходов за всю историю завода не было. Слепли, да, но не умирали. За что бабу Маню любили всей душой и всем коллективом.
Такой режим труда позволял надеяться, что отсутствия Димы на производстве в течение пяти дней, скорее всего, просто не заметили. Если, конечно, милиция и прокуратура не заставила высокое начальство обратить свой ответственный взор на несчастного прогульщика.
Через ивняк Дима шел с постоянным чувством напряженности. Ему казалось, что из-за плотной стены переплетенных в естественную изгородь веток, за ним кто-то внимательно наблюдает. Стараясь не поддаться своему страху, Дима намеренно замедлил шаг.
Ночью выпал снег. Но время зимы еще не пришло. За утро десятки ног сначала превратили снег в жижу, а потом толстый слой опавшей листвы втянул в себя влагу. Блестящие, как будто лакированные листья выстилали тропинку, а белая пенка еще не просевшего снега, обрамляла ее с двух сторон.
У дерева, цепляясь за которое, пять дней назад Дима поднимался с земли, чужой взгляд стал, почти физически ощутим. Он не выдержал и резко обернулся. Из ивняка выпорхнул воробей. Сердито чирикая, спикировал на дерево, немного потоптался на ветке и улетел куда-то по своим делам. Ивняк стоял недвижной стеной. Было удивительно тихо. Прозрачный воздух, пропитанный сладким запахом влажной преющей листвы и предчувствием мороза, мягко и успокаивающе тек в легкие. Дима сделал два глубоких вдоха и словно растворил в них внутреннюю напряженность.
-Наслушался всяких глупостей и начинает чертовщина мерещится. – Сказал Дима негромко. Звук собственного голоса успокоил его почти совсем. Но, подойдя к мостику, он вдруг снова подумал, что существует какая-то необъяснимая связь между убийством Завьяловой и тем, что произошло с ним здесь в ту страшную ночь.
Завод встретил Диму уже привычной кладбищенской тишиной. В заводоуправление он заходить не стал: и делать там нечего и не ждало начальство Дмитрия Кириллова за, накрытым в его честь, столом. Зато в мехцехе жизнь била ключом, точнее не жизнь, а Вася Савченко. Он стоял у сверлильного станка и пытался на чугунной станине двумя гаечными ключами исполнить “пионерскую зорьку”. Мужики, видно уже успели что-то украсть и превратить краденное в зелье бабы Мани. Начальник цеха, Никитич, от народа не отрывался. Сидел тут же, на ящике из под консервов, и во весь голос устанавливал истину: кто же “с горочки спустился”. По всему выходило, что это наверно его “милый идет”. Никого такие интимные подробности не смущали. Все были заняты своими делами и на начальника цеха внимания не обращали.
-Какие люди, и без охраны! – Вася решил изобразить на губах горн, но подавился слюной и объяснил причину разгула: - Мы тут третий день Ритку поминаем. Директор на ее похороны денег не дал, но зарплату ей посмертно выписал. За три месяца.
-Диман, а за тобой менты приходили. – Никитич бросил на полуслове песню и обнял Диму. – Но мы сказали: “Не дадим! Он наш человек! И даже такую стерву, как Завьялова, загрызть не мог! Только с голоду”.
-Понятно. – Дима с сожалением оглядел коллег. – Всемирный день Белой горячки.
-Из-ви-ни….- Никитич наставительно помахал пальцем перед носом Димы. – Но и в таком черном месте как наш родной завод должно быть что-то белое. Пусть, хотя бы и горячка.
-Ладно. Пусть будет. Что нового? - Вообще Диме хотелось побольше узнать о том, что известно по поводу убийства и убийцы, но он решил не торопить события.
-А ничего. У господина директора очередной прожект: превращает третий цех в автостоянку. - Начал загибать пальцы Вася. - Дворцы начальству достраивать будут китайцы. Они за рис работают, как мы за водку. И последняя новость: я завербовался на Север. Ну, его на х.. ваш завод со всеми его железяками. На Севере руки нужны, в п…., золото мыть или эти, как их, бриллианты.
-С твоими руками только бутылки мыть. – Никитич, похоже, уже наслушался баек про Север, и относился к Васиной поездке с изрядной долей скептицизма.
-А твоим языком, только задницу директору вылизывать. – Вася обиделся за свои руки. На самом деле руками-то он мог баллистическую ракету сделать. Главное пару ящиков водки за работу поставить.
-Бросьте, чего вам делить? – Дима терпеть не мог пьяных разборок. – Лучше расскажите: что про жилье слышно?
-Про жилье? – Переспросил Никитич. – Директор Land Cruiser покупать собрался.
-А причем здесь машина? – Не понял Кириллов.
-Директор тебе что Онасис, что бы вездеход за сорок тысяч долларов купить и квартиру тебе дать?
-Понял. – Такой исход Кириллов предполагал уже давно, но все равно расстроился. - Что в народе про убийство говорят? – Сменил тему Дима.
-Про убийство? – Вася оживился. – Так много чего говорят. – Он подбросил ключ и попытался его поймать. От встречи с рукой ключ уклонился, зато ногу Васину не пропустил. – Е. твою мать! - С досады запнув ключ в дальний угол цеха, Савченко продолжил:
-Говорят: американский профессор приехал. Привез, до хрена всякой нечисти в банках. Уродцы с тремя головами, вампиры, оборотни. Все спиртом залиты. Чистым, медицинским! Сволочь, сколько спирту зря извел! Лучше бы нам отдал, в порядке губодранной помощи.
-Гуманитарной, деревня. – Поправил Васю Никитич.
-Один хрен. – Отмахнулся Савченко. - Ну, один, самый здоровый оборотень спирт выпил и сбежал. Теперь по городу бродит и ночами у баб руки отгрызает. Да и зачем бабам руки? Только деньги из карманов у мужиков выгребать.
-Из твоего кармана немного выгребешь. – Улыбнулся Кириллов.
-Дима, ты его не слушай. У Васи оборотень мозги отгрыз. Он всякую чушь мелет. – Не упустил случая поддеть собутыльника Никитич.
- А вот и не чушь. Люди видели. Оборотень здоровый, как слон. Но без хобота. – Савченко вдруг помрачнел, поглядел на замасленные штаны и сказал:
-Кстати о хоботе: стой здесь. Жди. Я пойду отолью. Вернусь: все расскажу.
-Никитич, где все мужики? – Дима оглядел пустой цех, едва освещенный парой пыльных неоновых светильников.
-Кабель вырубают, на х… За забором нашли. Говорят: неглубоко зарыт. – Никитич достал из ящика початую бутылку с надписью “Столичная”. – Будешь?
-Нет. – Отказался Дима.
-Зря, на х... Забористая. - Начальник мехцеха сделал большой глоток прямо из горлышка.
Лампы под потолком моргнули и, потрещав, погасли.
-Дим, я ни х.. не вижу. – Голос Никитича был жалобен.
-Свет погас. – Коротко ответил Дима.
-А-а-а . – Успокоено протянул начальник. – Я думал с водки ослеп, на х… Значит уже вырубили.
-Чего вырубили? – не понял Дима.
-Кабель, на х…, вырубили. В пункт сдадут, к бабе Мане сбегают и продолжим. За тебя пить будем.
-За меня чего пить. Я еще жив. – Диме идея начальника цеха не понравилась.
-Это, на х.., правильно. Жив еще. А мы за увольнение. На х… На тебя приказ второй день висит.
-За что? – ответ Дима знал.
-За прогулы. Ну, и что бы менты на завод не ходили.
Дима развернулся и молча вышел. У больших металлических ворот цеха, уткнувшись носом в одинокий, еще не растаявший островок первого снега, мирно дремал Вася Савченко. Хобот он достать не успел и лежал с мокрыми штанами.