Geum.ru

И. Г. Любовь, дом и семья в русской литературе

Вид материалаДокументы

Содержание


Война и мир”
Подобный материал:
1   2   3   4   5
я даю вам мало цены!

Лужин: — Любовь к будущему спутнику жизни, к мужу, должна превышать любовь к брату, — произнес он сентенциозно». Разведенными на полюса оказываются представления о любви Лужина и Дуни, один все мерит деньгами, другая «узами родства», совсем не обязательно кровного, а как и у Сони — духовного.

Вот почему из всех евангельских притч автор дает для чтения Соней «Воскресение Лазаря»: «Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий верующий в меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит ему (и как бы с болью переводя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала:) Так, господи! Я верую, что ты Христос, сын божий, грядущий в мир». Так соединяет людей Вера как Любовь к Богу.

«Он смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем и было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение! Идя к Соне, он чувствовал, что в ней вся его надежда и весь исход».

«— Есть на тебе крест? — вдруг неожиданно спросила она, точно вдруг вспомнила. Он сначала не понял вопроса.

— Нет, ведь нет? На, возьми вот этот, кипарисный. У меня другой остался, медный,

Лизаветин. Мы с Лизаветой крестами поменялись, она мне свой крест, а я ей свой образок дала. Я теперь Лизаветин стану носить, а этот тебе. Возьми... ведь мой! Ведь мой! — упрашивала она». В православии поменяться крестами означает и породниться (стать братьями, сестрами, братьями и сестрами во Христе и взять себе, на себя чужой грех и нести его как свой). Так «ненасытимое сострадание», «юродство» Сонечки оказывается жизнестроительным, душеспасительным для Раскольникова.

«Раскольников вошел в свою каморку и стал посреди ее. "Для чего он воротился сюда?" Он оглядел эти желтоватые, обшарканные обои, эту пыль, свою кушетку... Со двора доносился какой-то резкий, беспрерывный стук; что-то где-то как будто вколачивали, гвоздь какой-нибудь... Он подошел к окну, поднялся на цыпочки и долго, с видом чрезвычайного внимания, высматривал во дворе. Но двор был пуст, и не было видно стучавших». Комната-гроб уже пуста, возврата в нее нет, герой миновал смерти, он на пути к возрождению, пока что в самом начале этого пути, пока еще ощупью движется туда, где настоящее, где истина, а истина, по Достоевскому, есть деятельное добро, вера, сострадание.

Как много пройдет времени, как много произойдет событий, прежде чем Раскольников предстанет уже с совершенно новыми мыслями и чувствами: «Он думал об ней. Он вспомнил, как он постоянно ее мучил и терзал ее сердце; вспомнил ее бедное, худенькое личико, но его почти и не мучили теперь эти воспоминания: он знал, какою бесконечною любовью искупит он теперь все ее страдания. Да и что такое эти все, все муки прошлого! Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря».

Ф.М. Достоевский, сам прошедший через каторгу, не завершает произведение вынесением приговора или чистосердечным признанием. Понятно, писателя волновала не столько юридическая сторона, даже не столько социально-нравственная, сколько духовно-нравственная природа самой идеи и ее осуществления. Он выносит в эпилог и чтение Евангелия, и “выздоровление” героя. Достоевский заставляет читателя уверовать в то, что главное для человека — это храм души, который он обретает через страдания, болезненно, и это будет самый первый дом, который он построит, ибо человек с храмом в душе обрел уже самые главные узы в мирозданье — узы веры, которые и строятся лишь Любовью, Радостью и Красотой, той самой, по Достоевскому, что “спасет мир”.

О любви и последние строки романа: «Он не раскрыл ее и теперь (Книгу — И.М.), но одна мысль промелькнула в нем: "Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере...» Так от распри с самим собой и с миром автор приводит героя к Миру и Любви, которые не возможны без Веры.


“ Война и мир” — эпопея Л.Н. Толстого ставит вопросы, непосредственно обращенные к смыслу Любви, Дома и Семьи, именно поэтому жизнь России вообще представлена как жизнь русских семей, семей очень разных: Болконских и Ростовых, прежде всего, не столько противопоставленных, сколько сопоставленных, ведь обе семьи — начала созидательные для русской жизни, спасительные для нее в трудную, даже смертельную годину.

Случайно ли начинает писатель свой роман в чопорной петербургской гостиной речью, звучащей на чужом языке, а затем отправляет читателя «путешествовать» по русским семействам, из судеб которых и складывается судьба России?

Глазами Пьера дается и «салон», и дом патриархальных Ростовых. Но не только поэтому приводит писатель своего героя к Ростовым в день именин Наташи. «Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из-за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:

— Мама велела вас просить танцовать.

— Я боюсь спутать фигуры, — сказал Пьер, — но ежели вы хотите быть моим учителем...

И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке» Как много предстоит пережить им, чтобы в конце концов понять, что есть любовь, чтобы по-настоящему полюбить друг друга и создать семью. Вот уж воистину «сказочные испытания» выпадут на долю героев; жизнь прежде чем соединить их судьбы преподаст настоящие уроки любви. Впрочем, эти уроки будут преподаны не только и, может быть, не столько героям, сколько читателям романа. Семьи и начинают «раскрываться» Толстым, начиная с семьи Ростовых. Не случайно связующим звеном этих семейств избран писателем Пьер Безухов. Толстовская идея России, соединяющей в себе европейское, азиатское и совершенно особенное — православно-христианское, — выкристаллизовывается в идею соборной России. Мир семьи Ростовых дает представление об образе любви и по-особому проявится тогда, когда автор возвращает графиню Ростову к письму Николеньки. «Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее -- тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником-графом, тот сын, который выучился говорить прежде: "груша", а потом "баба", что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое-то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно...» Образ материнской любви как образ безмерной нежности и одновременно образ чуда (любовь эта растет вместе с дитятей и нисколько не умаляется чувство удивления матери перед чудом взросления).

Особое место в галерее образов, непосредственно «аккумулирующих» идеи Толстого на этот предмет, принадлежит Наташе Ростовой. Она ведь весь мир видит «через Любовь». В этом смысле она будет сопоставлена с княжной Марьей и противопоставлена Элен. « — Как тебе сказать, — отвечала Наташа, — я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде...» «Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой». Не о превратностях судьбы говорит в конце концов «измена» Наташи жениху, о все о той же жажде любви, ненасытимой жажде любви. Пьер, обратим внимание, в роковые для героев времена будет рядом. Так происходит с Наташей. Так будет и с Андреем.

«Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! — Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить» Разрушительное начало семейства Курагиных проявляет себя в циничном “сватовстве” Анатоля к княжне Марье, в женитьбе Пьера на Элен, с еще большей силой оно обнаруживается в совращении Наташи Анатолем и пошлой роли Элен во всей этой истории. И на сей раз Пьер подводит итог их “деяниям”, которые порочат не только людей, вовлекаемых ими в “приключения”, но и само имя Любви.

Пьер — Элен: « —Где вы — там разврат, зло, — сказал Пьер жене. -- Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, — сказал он по-французски. »

Пьер — Анатолю:« — Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге - с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней... обмануть, украсть... Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!... »

И снова именно Наташе автор дает право прийти к высшему пониманию любви, семьи, соборности, которое так важно для писателя и которое со всей очевидностью отражается в мыслях Пьера и Андрея.

«-- "Миром господу помолимся".

"Миром, -- все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью -- будем молиться", -- думала Наташа.

-- "О свышнем мире и о спасении душ наших!

"О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами", -- молилась Наташа.

Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все-таки любит правительствующий Синод и молится за него.

Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:

-- "Сами себя и живот наш Христу-богу предадим".

"Сами себя богу предадим, -- повторила в своей душе Наташа. — Боже мой, предаю себя твоей воле, — думала она. — Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня!- с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа». Как видим, вместе с Наташей вырастает и ее представление о Любви: из восторга перед радостью и новизной мира через ошибки она приходит к тому пониманию любви, без которого не мыслится Толстым достойная жизнь русского дворянства, русской женщины.

По-разному постигают образ Мира, Дома, Семьи, Любви герои, но все в этом постижении проходят непростой путь.

Князь Андрей приезжает в отцовское имение вместе с женой, чтобы оставить ее на попечении отца. Кажется, в самой ситуации нет ничего интригующего, но она нужна Толстому и для того, чтобы показать, каковы «ценности» семейства Болконских. И ответ на этот вопрос не заставит себя ждать: « — Врешь, врешь, закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. — Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже... высадка единовременная... Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет... это я знаю. Австрия что? — говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. — Швеция что? Как Померанию перейдут?» Для старого князя Болконского семья — малая часть государства, потому переход от дел собсвенно семейных к заботам государственным не кажется странным.

Впрочем, для него домочадцы во всем равны по значимости «чиновным посетителям»: «— Что? Министр? Какой министр? Кто велел? — заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. — Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!» Старый князь Болконский — человек долга и чести, но не почитатель «портфелей». В этой его черте узнается своеобразный демократизм «птенцов гнезда Петрова». В нем счастливо сочетаются внимание к детям, глубоко спрятанная нежная привязанность к ним, и «внимание к будущности предков» (Вл. Соловьев). Свидетельство тому генеалогическое древо, вызывающее улыбку молодого князя Андрея Болконского: «Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно-сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.

— Как я узнаю его всего тут! — сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.

Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению».

Отношение к семье как к государственному организму как части жизни Отечества собственно никак некларативно не выражено. Скорее оно отражено в поведении, в поступках отца.

Любовное в строгом семействе Болконских исследуется писателем со всем тщанием. «Что за комиссия, Создатель,/ Быть взрослой дочери отцом!» — сокрушался герой комедии. У Толстого сватовство Анатоля Курагина (забавное, с точки зрения сватавшихся) к княжне Марье весьма драматические черты, но оно помогает лучше понять Дом Болконских, семейный уклад и одновременно сформулировать представление о Любви и семье. С новой стороны мы узнаем княжну Марью: «И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, — говорила она, — как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: "Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». Сколь велико это желание испытать истинную Любовь, и как легко она расстается с ним, поняв ложность своего положения:

«— Князь от имени своего воспитанника... сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! — закричал он, — а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, — прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. — Да или нет?

— Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, — сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.

— Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! — нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула». Толстой вкладывает в уста княжны Марьи слова, объясняющие суть русской женщины: «Мое призвание другое, — думала про себя княжна Марья, мое призвание — быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!...» Сколь смешна, неуклюжа, некрасива, угловата княжна Марья, увиденная глазами окружающих, столь она красива духовно и душевно, поэтому Толстой и дает ее внутренний мир не глазами других героев, а оставляя читателя один на один с откровениями княжны наедине с самой собой.

Благородное, созидательное в жизни России и ее семейств дается Толстым через раскрытие понимания Любви героями. И князь Андрей делает свои открытия: это будут и семейные отношения, которые тяготят, это будет радостное открытие мира в сватовстве к Наташе, и это, наконец, будет открытие Любви на пороге Смерти:

«Я понимал ее, — думал князь Андрей. — Не только понимал, но эту-то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту-то душу ее, которую как будто связывало тело, эту-то душу я и любил в ней... так сильно, так счастливо любил..." И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. "Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел»

«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, - думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно-раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека,