; 1999 400 с. Isbn 5-85234-100-2 Очерки и рассказ

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 23

Кожевенное производство

В середине 19 века в уезде начинает развиваться салотопенный промысел. Это было связано с двумя факторами: первый — в это время скотоводство в губернии достигает своего наивысшего развития. На огромных просторах пастбищ и лугов паслись тучные стада овец и другого скота. К середине 19 века Самарская губерния уже занимает 4-е место по поголовью овец среди 49-ти губерний Российской империи. Между прочим по количеству крупного рогатого скота Самарская губерния находилась только на 33 месте. Это подтверждает мысль о том, что овцеводство приоритетно развивалось среди других отраслей сельского хозяйства. Огромное количество овец дало толчок развитию и производных от этого отраслей: шерстобитное, кожевенное, салотопенное.

Наибольшее развитие получило сало топленое, ибо спрос на сало, особенно на зарубежном рынке, был огромен. Россия была единственной страной, поставлявшей сало в Европу, другие страны довольствовались местными возможностями. Как основной компонент для изготовления свечей, сало пользовалось спросом.

Учитывая потребности рынка в Ставропольском уезде, возникают салотопенные производства, или, как тогда говорили, заводы. С современной точки зрения слово «завод», наверное, громко сказано, поскольку салотопенные заводы представляли собой мелкое кустарное производство.

Снятое животное сало неочищенное, необработанное называлось сырец, а растопленное и очищенное — топленым салом, остатки топления — шкварою.

Технология производства сала была простейшей. В большой котел с водой, когда он закипит, клали сало сырец. В кипящей воде сало растапливается, а рабочий черпаком собирает его в специальный отстойник. Там его очищают через сита и разливают как готовый продукт в бочки для отправки на рынок. По качеству сало делилось на 11 сортов.

Самым лучшим и естественно самым дорогим на рынке было козье сало, оно чистое белое, отличалось твердостью, то есть качествами, которые особенно ценились на рынке. Но в 1871 году на единственном в Ставрополе салотопенном заводе его не производили, из-за отсутствия сырья — коз.

В основном у нас вырабатывалось баранье сало, оно было качеством похуже, цветом потемнее. Вообще качество, в первую очередь, определялось сырьем. У старых животных сало потемнее, чем у молодых, коровье сало было темнее, чем баранье.

Чтобы повысить выход топленого сала, его предварительно замачивали в 2%-ном растворе серной кислоты, раньше иногда для этого использовали загнившую мочу. Условия работы на салотопке, или, как ее называли салга-не, были очень тяжелые: жарко, влажно и вдобавок очень неприятный запах от переработки. Все это представляло серьезную угрозу для здоровья рабочих.

Своих рабочих хозяин салгана кормил три раза в день наваристыми щами и кашей, отпуская ежедневно по 4 фунта баранины на человека и заставлял работать при этом с 5 часов утра и до 8 часов вечера.

В основном у нас вырабатывалось баранье сало: желтое, мыльное и темное. Желтое сало было двух сортов: первое, снятое из котла, называлось одножарным, а из остатков — двухжарным. Затаренное в бочки сало отправлялось по Волге в Санкт-Петербург на специальную биржу, а оттуда — к иностранным потребителям. Русское сало в среднем продавалось в Петербурге по 4 рубля за пуд.

Полученная выгода заставила расширить производство, поэтому в 1872 году на ставропольской салотопке вместо одного рабочего уже трудилось 4 человека, вдобавок к этому, в уезде стало 5 салотопенных заводов с 24 рабочими.

Однако, дальнейшее развитие салотопенного производства в Ставрополе не получило своего развития из-за изменения конъюнктуры на рынке. В Европу хлынул поток пальмового масла. Оно было похожим на коровье, оранжевого цвета и что немаловажно с запахом фиалки. В производстве мыла оно было лучше животного и намного дешевле. Так, пальмовое и кокосовое масло стало вытеснять с рынков русское сало. Вдобавок к этому, на европейских рынках появилось более дешевое сало из Австралии (если русские продавали по 4 рубля за пуд, то торговцы из Австралии — по 2 рубля 65 копеек).

А с появлением керосинного, газового и электрического освещения спрос на сало, как исходного продукта для свечного производства, совсем упал. В соответствии с этим поголовье овец стало сокращаться, пастбища стали распахиваться, чтобы выращивать на них твердые сорта пшеницы, выгода от которой была выше, чем от торговли салом.

Близко к предпринимателям, занимавшим выгонкой сала, примыкали свечносальные заводики. Их в Ставрополе было 3, но они изготовляли продукцию почти в два раза больше, на 1.800 рублей. Два подобных заводика действовали в уезде, но на них работало 5 человек.

Развитие салотопенного производства дало толчок и для развития кожевенного дела. Одно из старинных ремесел человека — обработка шкуры животного имела богатые традиции среди населения. Вообще, чтобы довести шкуру до товарного вида, с ней работало много людей различных специальностей.

Превращение шкуры животного в кожу состоит из ряда процессов, из которых самым главным является дубление, т. е. пропитывание шкуры материалами, которые собственно и делают шкуру кожей.

Поступающие в обработку шкуры прежде всего подвергаются размачиванию в воде, профессионалы называют этот процесс «отмочкой». Этот процесс продолжался несколько суток, в зависимости от сорта и зависел от свежести шкуры. Отмокшие шкуры затем погружали в зольник — деревянный чан с водой, в котором разведены известь и поташ. В чане помещалось от 50 до 100 шкур; в зольнике они лежали несколько суток. Вышедшая из зольника шкура бывает мягкой и как бы несколько вздутой; в этом виде её растягивают на колоду и «тупиком», т. е тупым ножом мездрят — очищают от грязи, крови и остатков мяса.

Затем начинается золение, чтобы удалить волосяной покров, для чего шкуры помещают в известковый раствор. Вынутые из зольника шкуры «вытаптываются» (выжимаются в особом корыте), после чего опять строгают на строгальной колоде стругом. Работа стругом требовала большой ловкости, так как легко порезать шкуру, и производилась очень опытными мастерами. Удалив шерсть, шкуру шакшевали. В начале 19 века «шакшу» приготовляли из смеси теплой воды с куриным, голубиным, собачьим пометом, богатыми солями фосфорной кислоты. Позже, в конце 19 века, вместо шакши шкуры клали на несколько дней в раствор ржаной муки — «кисель».

Обработанные вышеуказанным способом шкуры подвергали дублению, то есть окончательному процессу превращения шкуры в кожу. Для этого шкуры пересыпались слоем толченой коры дуба, березы, ивы, ольхи и погружались в чаны с водой; кора засыпалась в чан 3—4 раза дней через 7—8 («первый дуб», «второй дуб» и т. д.). В общем, операция выделки кожи с начала и до конца требовала около 3 месяцев, в течение которых можно было приготовить при одном зольнике и одном чане до 100 шкур. Выдубленные кожи промывали в чистой воде, расстилали на столе, затем равняли и смазывали каким-нибудь жиром, после чего они становились мягкими и нежными.

Кожи, не имеющие никаких дефектов, без пятен можно было окрашивать в различные цвета; кожи с пятнами окрашивались в черный цвет и поступали к мастерам, работающим с кожей. А таких профессий было много: шорники, сапожники, перчаточники и другие. Специалисты, работающие с мехом, пушным товаром, назывались скорняками. Процесс обработки и выделывания кожи, носил одну отличительную особенность: вокруг него было полно различных запахов, очень неприятных для окружающих. Недаром тогда говорили, что «от козла пахнет псиной, а от скорняка кислятиной».

Кожевенные заводы, а точнее целый ряд громадных чанов местные власти старались расположить на окраинах города, чтобы они «своей вонью не отравляли воздух», но чаще всего им этого не удавалось. Купцы, предприниматели ставили их на собственной земле у своих домов. Такой небольшой кожевенный завод был в начале 1800-х годов у ставропольского купца Мартынова. У него трудился один мастер с подмастерьем и 3—4 рабочих. Выработанные кожи отправлялись на знаменитую Урюпинскую ярмарку в Уральск, другие города, немало реализовывалось на месте в Ставрополе. Как правило, кожевенные заводы ставили вблизи речки, около проточной воды. Необходимой принадлежностью кожевенного завода являлись: печь, зольник и чаны. Число этих чанов и зольников, а также их размеры зависели от размеров производства. На приличных «кожевнях» устраивали несколько больших тяжелых столов и колод для строгания кож. Как правило, устраивался и снаряд для размельчения корья — «толчея». Устройство маленького завода обходилось в 100 рублей и на инструменты и приспособления (кора, известь, поташ, пемза, квасцы, сандал и т. д.) требовалось 200 рублей. В любом месте устройство кожевенного завода не доставляло особых радостей его соседям.

В январе 1858 года вновь назначенный городничий Степанов Христофор Алексеевич решил исправить положение с этим делом. Опытный полицейский, он долго прослужил в Вятке, прежде чем был переведен в Ставрополь. Городничий Степанов подал докладную на имя самарского губернатора Константина Карловича Грота, что внутри города есть кожевенные заводы, принадлежащие купцам III гильдии Петру Семеновичу Кузнецову и Степану Борисову «с давнего времени». Городничий доносил, что они нарушили Устав о промышленных заведениях, в частности, статью 41 имея в виду, что по статье 41 «воспрещено строить в городах и выше городов по течению рек фабрики и заводы, вредные чистоте воздуха и воды при домах своих». Доходы от них за загрязнение в городскую казну не поступали, инцидент закончился тем, ставропольская городская Дума решила брать с них налог в 5 рублей ежегодно, начиная с 1853 года. Но в целом городские власти находили «общий язык» с владельцами кожевенных заведений. Самый крупный кожевенный завод в Ставрополе принадлежал Чурикову Павлу Ивановичу; на этом заводе было 5 дубильных, 3 зольных и 1 хлебный чан. Два небольших завода принадлежало братьям Юловым, каждый из них выделывал в месяц 500 овчин 5—6 рабочими. Кожевенными заводами в Ташелке владели Даниловы, Баландин, Кудины. Семейство Мальцевых владело кожевней в Хрящевке.

Но несмотря на очевидное неудобство с экологической точки зрения, продукция кожевенников была нужна, и кожевенные заводы продолжали расти и развиваться. В 1871 году в Ставрополе было всего два кожевенных завода, которые за год вырабатывали на 15 тысяч рублей продукции. Между прочим, больше прибыли в то время не давали никакие другие предприятия. На этих заводах работали 14 рабочих, да в уезде еще было 8 заводов с 24 рабочими.

К этому еще надо добавить, что были еще и 3 овчинных завода. Они изготовляли овчины для скорняков, которые шили из их тулупы, полушубки, вообще зимнюю одежду. Не все, правда, могли себе «справить» на зиму хороший тулуп, менее состоятельные люди обходились домотканными чапанами, покрашенными кожурой лука.

Тулупы и полушубки шили обыкновенно из своих дубленых шкур, выделанных пришлыми скорняками, таких у нас называли «масленниками». За выделку одной овечьей шкуры скорняк брал от 15 до 20 копеек, а готовые можно было приобрести от 80 копеек до 1 рубля, конечно, в зависимости от качества выделки.

Полушубок, это, пожалуй, самая распространенная крестьянская верхняя одежда из дубленой и окрашенной овчины белого, черного или красно-коричневого цвета, длиной выше колен, мехом внутрь, иногда крытая сукном, с выкройной спинкой, отрезной юбкой, со сборами ниже талии сзади, со стоячим невысоким воротником, с косыми прорезными карманами по бокам. В начале 20 века красно-коричневые полушубки стали зимней форменной одеждой казаков: крытые сукном защитного цвета — военных шоферов, а укороченные, крытые защитным сукном и отделанные мехом на груди, по борту, полам и рукавам, с большим карманом на груди — зимней полевой форменной одеждой офицеров.

Тулупы отличались от полушубков тем, что шились длиннее и были без застежек. В основном шили нагольные, т. е. не покрытые тканью. Покрытые полушубки, как мужские так и женские почти ничем не отличались. Покрытие для полушубка покупали в городе, обычно брали для этих целей сукно, сатин, казинет. Поскольку ткань казинет практически вышла из нашего обихода, да и само слово затерялось, есть необходимость объяснить его. Казинет — это была плотная хлопчатобумажная или полушерстяная одноцветная ткань, употребляемая для верхней одежды среди небогатого люда. У Ивана Бунина в его «Деревне» встречается это слово: «Бараний тулуп, крытый казинетом, служил так давно, что весь пошел лысинами». Но покрывали полушубки и тулупы только состоятельные люди. У бедных же крестьян крытая одежда принадлежала к праздничной одежде.

Сшить себе тулуп или полушубок тоже стоило денег. В ставропольском уезде в конце 19 века пошив крытого тулупа с воротником и без строчки (украшение, вышитое нитками) стоило 1 рубль, со строчкой — 1 руб. 20 копеек, крытый тулуп — 1 руб. 70 копеек. Сшить полушубок нагольный без строчки на груди обходился крестьянину в 70 копеек, со строчкой — 1 руб. 30 копеек, а крытый полушубок — в 1 рубль 20 копеек.

Товар кожевенников пользовался спросом. В уезде трудилось 13 мастеров-шорников. Они занимались изготовлением конской упряжи. Конечно, далеко не все крестьяне могли себе позволить иметь кожаную упряжь для лошади. Много было мочальной и веревочной упряжи, но хороший хозяин для выездной лошади старался приобрести кожаную.

Шорники занимались выработкой сыромятной кожи, кроили ее на ремни, отделывали их и шили из них конскую сбрую и иное конское снаряжение. Нередко, однако, выработка сыромяти доставалась на долю кожевенников, а шорники довольствовались лишь изготовлением самой упряжи и ее украшением.

В своем ремесле, впрочем как и в любом профессиональном деле, они использовали приспособления, придуманные за многолетнюю практику этого ремесла. Для нарезания ремней служил особый нож, снабженный дощечкой, переставляемой параллельно лезвию и скользящий во время работы по прямолинейному краю кожи, чтобы ширина выходила неизменно ровной. Для уравнивания толщины, ремень продергивался через особый инструмент, снабженный лезвием, наподобие столярного рубанка, срезывающего все излишнее против толщины, на которую оно установлено. Концы ремней иногда заостряли, «шер-фовали», или, как говорили шорники, особым инструментом наподобие рубанка, склеивали, но чаще всего сшивали сыромятными ремешками.

Белую кожу натирали белой глиной, а затем выколачивали излишки порошка. Черную кожу натирали смесью сала и ворвани. Иногда, когда сало впитается, покрывали сбрую спиртовым лаком, однако лак способствовал скорой порче кожи. Поэтому лаковую упряжь мог заказать только состоятельный и не очень бережливый заказчик, да и то для «парадного выезда». Более популярной была смазка из нефтяных масел «мазакса», изобретенная генералом В. И. Дьяковым, и с блеском прошедшая испытания в военном ведомстве.

Хорошие шорники могли выполнить и другую работу с кожей: сшить кошелек, изготовить чемодан или обшить кожей коляску. Следует заметить, что хороших шорников, делавших упряжь наборной, нередко отличали от обыкновенных. На ставропольских ярмарках место для торговли хорошим шорникам обходилось в 3 рубля, а обыкновенным — в 2 рубля. Заработки шорников были не ахти какие. Если простая узда обходилась мастеру в 40 копеек, узда с набором в 1 рубль, хомут — в 2 рубля, то продавались они соответственно за 45 копеек, 1 рубль 20 копеек и два с половиной рубля.

Более массовой была профессия другого мастера, работавшего с кожей — сапожника. Мечтой каждого крестьянина были кожаные сапоги. «Сапоги для мужчины были самым соблазнительным предметом. Никакая другая часть мужицкого костюма не пользуется такой симпатией, как именно сапоги, — писал в рассказе «Бойцы» известный знаток деревни Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк. В основном у нас заказывали простые крестьянские сапоги «гвоздевые» или «выворотные».

Сапоги носили несколько лет, поэтому к их заказу подходили особенно тщательно. Как правило, «справляли» сапоги к женитьбе и надевали их по праздникам. Нередко можно было видеть, как празднично одетый крестьянин шел в церковь, а на плече нес сапоги. Подойдя к церкви, на крыльце надевал сапоги и входил в храм. Отстояв службу, опять на крыльце снимал сапоги и шел босиком, а дома обтирал сапоги и клал в сундук. Поэтому и носили сапоги по несколько лет.

Получив заказ, сапожник распаривал «разрыхлял» кожу в теплой воде и «тянул» гвоздиками ее на «вытяжной доске». Так называлась доска сапогообразной формы, ее еще иногда называли крюк. Кожу гвоздями растягивали в разные стороны, разглаживали образующиеся складки, до тех порпока они не исчезали. Пока на обоих крюках кожа растягивалась, принимала нужную форму, готовилась другая работа.

Особое место в работе сапожника занимала дратва, т.е. нитки, которыми шьют сапоги. Их делал для себя каждый сапожник. Сидя на низенькой табуретке, верх которой был из переплетенных ремней, сапожник «сучил» дратву. 4—6 крепких нитей сплетал в одну и натирал варом, изготовленным из воска и смолы. Такой крепкой дратвой и шили сапоги.

Для приготовления голенищ, шили внутренние подкладки, называемые «поднаряд», ставили на колодку и снова тянули плоскозубцами, стягивали дратвой и притачивали подошву. Хорошая подошва делалась из отборной бычьей кожи, которую специально обрабатывали ржаной мукой с солью, чтобы получить «хлебную подошву», отличающуюся тяжеловесностью, жесткостью и большим сопротивлением износу.

Подошву прибивали медными гвоздиками, но это не всем нравилось. В частности, староверы не носили сапоги на гвоздиках «ведь в таких сапогах скоморохи плясали». Не носили они и сапоги с подковками: «Коникованы бывают, а мы — люди».

В конце 19 века стали подбивать сапоги березовыми гвоздиками. Заготовка их лежала на подмастерьях и своих детях. Высушенные на печи березовые кругляши кололи ножом на тонкие пластинки, заостренные с одной стороны и из них делали гвоздики. Такие березовые гвоздики в сырую погоду разбухали, заполняли свое «гнездо» и не пропускали воду. Прежде чем забить деревянный гвоздик в подошву, для него прокалывали специальным шилом «форштиком» дырку. Прокалывать их надо было строго вертикально, ибо косо вколоченные гвоздики, так называемые «адамовые зубы», держались очень слабо.

Редко, кто из мастеров не имел у себя учеников, которых набирали из подростков не моложе 12, но и не старше 14 лет. В большинстве случаев ученик брался на 3 года. Если же ученик жил в одном селе с мастером, то он уже на второй год обучения получал 50—60 копеек в неделю. А если же мальчик бывал из другого села, то мастер обязывался кормить и одевать его и лишь на последнем году обучения (3-м или 4-м) ему платили жалованье 10—15 рублей в год. Вообще следует заметить, что каждый мастер принимал ученика на выгодных для себя условиях, а родители же бывали рады, что сын научится уважаемому ремеслу.

После окончания учебы мастер мог пригласить понра-вивщего ему ученика к себе на работу — наемным рабочим. Как правило, сапожники работали по 13—14 часов в день и за 3 дня могли сшить сапоги. Высшая цена сапог у нас была 5—5,5 рублей. Для женщин сапожники шили свою обувь в форме «котов». Это была теплая, преимущественно женская обувь, обычно на меху, но коты вышли из употребления, примерно, в 1885 году. Коты были заменены полусапожками и ботинками с резинкой, образцы которых привезли солдаты с воинской службы. Примерно, в 1905 году полусапожки в Ставрополе носили преимущественно мордовские женщины, русские же предпочитали ботинки с резинкой. Для шитья ботинок сапожники стали покупать швейные машинки, хотя цена на них была дороговатой для некоторых мастеров — 110 рублей. Но как говорится, «игра стоила свеч»: ботинки на машинке мастер мог сделать за один день, а продавались они по 3 рубля.

Дорогие сапоги «на заказ» должны были быть «с морщинкой», с «набором» складок. Чем больше было складок, тем считалось шикарнее. Складки были, примерно, в палец толщиной и имели совершенно правильную форму. Для этого под кожу вшивалась круглая веревка — получалось кольцо; отступая полсантиметра, вновь вшивали кольцо. Таких колец на сапоге было 5—6. Над бедными заказчиками богатеи да и сами сапожники подсмеивались: «сапоги-то с морщиной, а во дворе нет лошади». Модникам и любителям обычно из холостых парней по заказу делали так называемые сапоги «со скрипом». Для этого между подошвой клали березовые «язычки», кусочки тонкой бересты или насыпали сахарный песок. При ходьбе такие сапоги «скрипели», некоторым это нравилось. Для предотвращения скрипа между стелькой и подошвой клали кусочек сукна. А чтобы исправить скрипучие сапоги, прокалывали дырку в подошве, впускали туда немного масла и заделывали деревянным гвоздиком.

Некоторые заказывали сапоги с «гамбургскими передами» (лаковые голенища с матовыми головками). Это была кропотливая операция. Сначала кожу, которую нужно было отполировать, тщательно шлифовали куском пемзы, пока кожа не переставала быть шершавой. Далее брали хороший масляный лак, смешивали с голландской сажей. Современному читателю следует пояснить понятие голландской сажи — это глянцевая сажа, получаемая при сжигании бука. В результате смешивания получалась жидкая краска, которой и окрашивали кожу; потом последнюю выставляли на солнце для высушивания, причем тщательно охраняли ее от пыли. Так красили 3 раза, после чего войлоком и мелко протертой пемзой полировали кожу. Только после этого клали поверх блестящий лак.

267 классных сапожников насчитывалось в Ставропольском уезде. Кроме того, по селам частенько бродили так называемые холодные сапожники. Они не имели постоянного помещения и оказывали услуги населению, в основном, ремонтируя старую обувь. Они ходили с мешком и «собачьей ногой» с ремнем через плечо. На «собачью ногу», так называли сапожную лапу, надевали старый изношенный башмак и колдовали над ним. Подбивали подошву, ставили заплатки из обрезков кожи или из «овра-жины», т. е. выброшенной в мусор обуви.

Как правило, холодные сапожники были гораздо ниже по квалификации, чем стационарные. Стационарные в основном шили на заказ и это заставляло их относиться добросовестно к труду — плохо сделаешь тебе персонально больше не будут заказывать. Добрая или худая слава о сапожнике, как, впрочем, и о любом мастере, быстро разлеталась по округе. И если тебе переставали заказывать персонально, то приходилось шить на рынок, как тогда говорили «на свал». Работа на безымянного и не конкретного покупателя тоже помогала скрывать огрехи низкой квалификации. Не добившись успеха в шитье сапог на рынок, мастер мог перекочевать в низший разряд сапожников — холодных мастеров. Хотя следует оговориться, что иногда среди бродячих холодных сапожников встречались удивительные виртуозы, лишь стойкая любовь к вину забрасывала таких мастеров в разряд бродячих.

Обувью сельского населения занимались и другие мастера — лапотники. Официально в Ставропольском уезде было зарегистрировано 37 лапотников, но это официально, только те, кто профессионально этим занимался. Они могли сделать и расписные из подкрашенного лыка. Делали для «шлепанья» по домашнему хозяйству с завышенными бортиками — их называли бахилки. Почти без сомнения можно говорить, что известная всем Бахилова поляна наверняка была связана с этим промыслом.

Фактически же в каждой крестьянской семье был человек, который умел плести лапти. Поскольку этот промысел не требовал тяжелых физических усилий, поэтому являлся доступным не только старикам, но и детям. Тогда говорили, что лапти делает тот, кто не способен к тяжелому труду. Участие детей обусловило и разделение труда: дети трудились на второстепенных операциях производства, занимались главным образом подковыркой лаптей, заплетенных и надетых на колодку взрослыми. Другое дело, что у одних это получалось лучше, а у других — хуже. Сейчас эти мастера практически исчезли, хотя уже в начале 20 века этот промысел начал угасать. И дело не только в недостатке сырья и росте цен на него, сыграли свою роль и культурно-бытовые причины: с каждым годом молодые все меньше и меньше обували лапти. Несколько лет назад, когда Большой театр ставил «Ивана Сусанина», то для массовых сцен с крестьянами понадобились лапти. Во всей Москве нашли только одного специалиста, умеющего плести лапти, хотя в дореволюционной России лапти были наиболее распространенной обувью сельского населения.

В самом деле у лаптей было немало достоинств. Они были легкие, удобные, недорогие и просты в изготовлении. Их можно было носить и летом, и зимой. Летом на покосе не было лучшей обуви. А зимой, обматывали ногу длинными тряпками, «онучами» и ноге было удобно и тепло. Пожалуй, единственный недостаток лаптей — изнашивались быстро, до 20 пар снашивали за сезон. В народе не зря говорили: «в дорогу идти, пятеро лаптей сплести». Почему-то правый изнашивался быстрее. В деревне все носили лапти, сплетенные из лыка. Лыко брали с нижнего края коры, того что ближе к стволу — оно было помягче. Заготовкой лыка занимались с конца апреля и до середины лета.

И хотя лапоть, вещь вроде бы не хитрая, а без инструмента тоже не сплетешь. Главный инструмент лапотника — кочедык. Что-то вроде кривого шила с плоским концом. Также был необходим острый нож и липовая колодка; липовая потому что из этого дерева легче вырезать ее и колодка получалась легкой. Иногда плели лапти, переплетая липовые полоски с тканевыми покромками. Плели лапти и из грубой кожи, но они обходились дороже и поэтому были не всем по карману.

В городе особенно женщины стеснялись носить лапти. Горожанки имели кожаную обувь, как правило, кожаные ботинки, реже — сапожки; пожилые женщины носили коты. Это были женские полусапожки с алой суконной оторочкой, но их шили из плотной, типа бархата, ткани. У А. К. Толстого можно встретить:

Коты из аксамита

С камением цветным,

А бердца выкрест обвиты Обором золотным.

Некоторые женщины из зажиточных слоев могли себе позволить обувь из нежной и мягкой козьей кожи.

В 1890 году президент Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете профессор Всеволод Федорович Миллер обратился с просьбой к сельским учителям рассказать об одежде крестьян в их местности. Из Ставропольского уезда ответили трое: учитель Тимонов из села Крестовые Городищи, учительница села Озерки Прасковья Игнатьева и учительница из села Ташла, не назвавшая себя.

Они писали, что крестьяне Ставропольского уезда носили из верхней одежды: тулупы, полушубки, чапаны, кофты-поддевки, холодники, крутые корсетки «и редко кто носил пиджаки и пальто». 342 портных было в ставропольских селах, которые шили кафтаны, чапаны-армя-ки по тому же покрою, что и полушубки, но только из сукна, приготовленного домашним способом. Суть этого домашнего способа состояла в том, что нитки из шерсти пряли сами крестьяне. Пряли нитки веретенами на пряслицах. С веретена нитки сматывались на мотовило (палка с рожками длиной в 6 локтей. Локоть равнялся 38 см. Прим. автора). Четыре нитки на мотовиле назывались чи-сменка. 30 чисменок называлось пасмо, а 6—7 пасмов — назывались пятина. Пасмо на местном рынке стоило 5—6 копеек. Домашний ткач мог выткать в день 8 аршинов (аршин равнялся 71 см) холста. Аршин домашнего сукна на ставропольском рынке продавался за 2 копейки.

Верхняя одежда шилась приходящими в село бродячими портными, но иногда и местными — самоучками. Швейные машинки типа «Зингер» были далеко не в каждом селе (имеется в виду конец 19 века). Плату за пошив брали по следующей таксе: за куртку платили 30 копеек, за корсетку (типа жилетки, но без рукавов) — от 15 до 20 копеек. Шитье кафтана, чапана обходилось заказчику по 2 копейки с аршина сукна.

Материал для одежды покупали на рынке по следующим ценам за аршин: камлот — от 50 до 80 копеек; сукно — от 80 копеек до 2 рублей; казинет — от 20 до 25 копеек; шельтон — от 35 до 50 копеек и плис можно было приобрести по цене от 15 до 25 копеек.

Самой распространенной и, пожалуй, единственной зимней обувью были валенки. Их носили и мужчины и женщины. В каждой крестьянской семье держали несколько овечек, в основном их держали ради шерсти, из которой женщины вязали к зиме платки, чулки и варежки. Из шерсти валяли и основную зимнюю обувь наших мест — валенки. Профессионалов этого ремесла называли валяльщиками. Таких специалистов в Ставропольском уезде насчитывалось 52 человека.

Шерсть, как материал, имеет свойство чрезвычайно плотно перепутываться, сцепляться, т. е. образовывать мягкую эластичную массу. Слой предварительно подготовленной и правильно разобранной шерсти обдавали кипятком и, прикрыв его холстом, мяли руками или навертывали на скалки и катали по полу, пока из него не образуется сплошная масса. Операция эта называлась «валянием».

Но прежде чем приступить к этой операции, шерсть сначала мыли в простой воде, затем в мыльной, потом сортировали и трепали и расчесывали. Подготовкой шерсти к «валянию» занимались особые специалисты — шерстобиты. Они сначала вручную разбирали шерсть, выбирали из нее репьи, различный сор. Затем разбивали свалявшуюся шерсть с помощью специального приспособления, называемого лучек, слегка похожего на детский лук для стрельбы стрелами. Вместо тетивы употреблялись воловьи жилы, кожаные ремешки и очень часто бараньи кишки. Впрочем иногда тетиву натягивали не в лучке, а на стене, ударяли пальцами или деревянным битком, называемым «катерининкой». За один час работы проворный шерстобит разбивал 3,5 фута (фунт равнялся 400 граммам) шерсти, менее искусный — 3 фунта. После очищения шерсть была похожа на мягкий пух.

В конце августа, на праздник Ивана Постного (29 августа) по крестьянской традиции начинали стричь овец, мастера-шерстобиты небольшой артелью в 2—3 человека отправлялись по селам на заработки. Со своим инструментом: смычком (лучком), жильными струнами и дубовым битнем они снимали в селе небольшую баньку и принимались за свою тяжелую работу. Их работа даже попала в народную поговорку. Про не в меру судачливую деревенскую кумушку говорили: «бьет баба языком, что шерстобит струной жильной».

Исполнив все заказы в одном селе, шерстобиты переезжали в другое. И так странствовали до Рождества. А в мясоед опять разъезжались в поисках заказов до Масленицы. В Ставропольском уезде им платили по 40—50 копеек за перебивку пуда шерсти. Нередко разбив шерсть, они и валяли валенки. Для этого хорошо разбитая шерсть раскладывалась в форме сапога двойных размеров на стол и приглаживалась руками до образования слабого войлока; затем его накрывали холстом, обрызгивали кипятком, сворачивали вдвое, к подошве приставляли два небольших куска войлока. Края их загибали и продолжали валять, соединять вместе, образуя правильной формы сапог. Далее сапог обдавали кипятком и мяли руками, натирали мылом и крепко гладили для лучшего уплотнения массы. Затем его опускали в котел с кипятком, при этом шерсть распаривалась и прочнее сваливалась. Вынимали из котла и снова выправляли руками, проделывая эту операцию несколько раз.

Этот процесс назывался «стиркой». Для того, чтобы шерсть лучше садилась, «сваливалась» заготовки валенок иногда опускали в особый раствор купоросного масла (на 7 ведер воды одна чайная чашка серной кислоты). Но такая обработка кислотой практиковалась не всеми кустарями, так как обувь хотя и становилась плотнее, но была менее прочной. После того, как заготовку вынимали из раствора, ее несколько раз погружали в горячую воду и колотили валками. Это была работа, требующая больших физических усилий, слабосильные и болезненные выполняли вспомогательные работы, естественно, получая пониженную плату. Такая стирка валенка продолжалась 6—7 часов, потом надо было сушить двое суток.

Качество готовых валенок во многом зависело от сырья, шерсти. Лучшая шерсть для валки была осенней стрижки, а из весенней — от молодых ягнят — такая шерсть называлась «поярок». Очень часто валяльщики выполняли свою работу в ближних и дальних селах, в которых не было своих валяльщиков. Уход валяльщиков на заработки проходил в двух формах — либо они уходили самостоятельными рабочими, либо в качестве наемных от подрядчика рабочих.

Первый способ практиковался довольно часто. Отправляясь на заработки в качестве самостоятельных, валяльщики объединялись в артели по 3—4 человека. Часто подобные артели были из близких родственников. Добравшись до намеченного места работы, валяльщики начинали выполнять заказы местного крестьянского населения. Работали из материала заказчика, в их же помещении, как правило, в бане, на харчах заказчика, переходя от одного к другому. Иногда же валяльщики снимали в селе какое-либо помещение и в нем выполняли заказы населения. Плату за свой труд они и в том и в другом случае получали сдельно — с пары свалянных валенок или с фунта употребленной на валку шерсти.

Часто встречалась и вторая форма отхода валяльщиков — в качестве наемных работников. Подрядчик собирал партию в 5—10 человек наемных валяльщиков и с ними отправлялся по селам. Там подрядчик снимал квартиру и принимал заказы. С наемными рабочими подрядчик расплачивался или помесячно или за весь сезон, обычно продолжавшийся с сентября до Рождества. За 4 месяца работы рабочий-валяльщик получал от хозяина 50—60 рублей, дорогу оплачивал подрядчик и кроме того, рабочий получал натурой пару теплых валенок или 5 фунтов шерсти.

Blog

Содержание