Юрис Леон Хаджи

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   48

  - Ты насмотрелся на евреев.

  - Мне от евреев ничего не надо, кроме их австралийских деревьев.

  Кабир выкарабкался из глубокого кресла.

  - Цена непомерная, - сказал он.

  - Обдумайте это, - сказал Ибрагим. - Я не буду заключать союза с евреями, но ведь они тоже, конечно, враги муфтия. Когда они на одной стороне шоссе, а Таба с отличной стражей - на другой... Подумайте... Разве для вас не важно закупорить муфтия в Иерусалиме и не пускать его в Лидду и Рамле?

  Кабир откинулся в кресле и выудил из миски несколько последних виноградин.

  - Невозможно, - сказал он и направился к двери. Он остановился и обернулся. Он подумал: если хочешь чегонибудь от собаки, начни называть ее хозяином.

  - Идет! - вдруг сказал Кабир. - Одно условие. Эта охрана, что ты собираешься создать. Ни они, ни твои деревенские не должны причинять беспокойства евреям. Евреи могут не быть нашими союзниками, но они служат взаимным интересам. Лучше евреи, чем муфтий.

  - Но я не собираюсь заводить дружбу с ними, - настаивал Ибрагим.

  - Кто друг? Кто враг? Кто союзник? - Кабир пожал плечами. - Все стало очень сложным. Но такова уж наша натура. Мы с тобой понимаем друг друга, Ибрагим.

  - Было бы хорошо, - сказал Ибрагим, - когда мы выйдем из дома, чтобы мы прошлись до площади плечом к плечу, как братья. Это произведет впечатление.

  Фавзи Кабир улыбнулся. Его ободрал неграмотный, у которого предки были бедуинами. Но зато он уедет из Табы, имея там сильного союзника - страховую гарантию нескольких миллионов фунтов, которые он вложил в Палестину. Он открыл дверь и ущипнул Ибрагима за щеку.

  - Одно только помни. Никогда больше не вызывай меня.

  

  

  

  

  Глава восьмая

  После визита Кабирэфенди жизнь Ибрагима круто изменилась. Для оставшихся в Аялонской Долине феллахов Ибрагим стал защитником. Он заставил приехать к себе могущественного человека - дерзко подверг унижению такую фигуру. Как ветер в пустыне, распространилась молва о том, как Ибрагим убедил эфенди сохранить Табу.

  Для Ибрагима это было как упавший с дерева плод: ему больше не надо было платить ренту, он стал полным владельцем земли. Да, Ибрагим сделал себе благо, но он заслуживал и большего за все, что сделал. И как венец его удачи, Агарь родила сына, Камаля.

  А самым престижным и очевидным для всех знаком власти, о каком только может мечтать арабский мужчина, стала его личная гвардия из дюжины свирепых воинов.

  Теперь его шейхи и мухтары куда меньше были склонны пререкаться с ним изза пустяков. Под его властью находилось более двухсот семей, насчитывавших пятьсот человек. Он обладал безоговорочным контролем: в полнейшем смысле вождь племени.

  После сбора урожая 1925 года Ибрагим объявил, что совершит паломничество в Мекку и станет первым в долине сельским жителем, когдалибо сделавшим это. По возвращении он в последний раз изменил свое имя, присоединив к нему высший титул - хаджи, ибо он побывал в Мекке.

  Все это не принесло ему полного счастья. Он продолжал проводить долгие часы на холме и злиться на евреев Шемеша и других еврейских поселений региона. Табу и Шемеш все так же разделяла атмосфера холодности, и только Фарук имел дело с теми проблемами, которые неизбежно возникали между ними. Уже который год евреи получали урожай за урожаем, и болото почти совсем исчезло.

  Ибрагим обещал напасть на евреев, когда они будут собирать урожай, но не сдержал слова. И не только изза запрета, наложенного Кабирэфенди, но и потому, что знал, что даже с его личной "милицией" не покончить ему с евреями. В Шемеше, как и в любом другом киббуце в Аялоне, Хагана под руководством Гидеона Аша была силой, вполне способной защитить себя. Поговаривали даже, что евреи изготавливают оружие на тайных заводах в киббуцах. Весной 1927 года Шемеш пустил большую птицеферму, которая освещалась всю ночь, чтобы увеличить производство яиц. Позднее в том же году они увеличили свое стадо и производство молока, чтобы поставлять продукты самому ТельАвиву и Иерусалиму.

  Несмотря на запрет Ибрагима, между его феллахами и еврейскими фермерами коекакие контакты всетаки поддерживались. Особенно там, где соседствовали их пашни. Евреи устроили ограды из кактусов, шипастой ююбы и опунции, но сквозь них можно было проникнуть, чтобы украсть несколько цыплят или плодов.

  Случалось, евреи и феллахи разговаривали и даже торговали друг с другом. Этот временный мир взорвался под конец сбора урожая 1927 года.

  Во время сбора винограда один деревенский из Табы пробрался на террасы, подождал, пока последний из евреев вернется в киббуц, и начал воровать виноград.

  Одна женщина из киббуца заметила Хани, но прежде чем она позвала на помощь, он ее схватил, швырнул на землю и в панике нанес ей тяжелые удары по голове. Когда он увидел ее на земле избитой и с открытыми ногами, им овладела похоть. Он сорвал с нее одежду и попытался изнасиловать. Крича, кусаясь и лягаясь, ей удалось отбиться, но она была тяжко травмирована, у нее был сломан нос и выбито несколько зубов. Еще большую ярость вызвало известие о том, что она была беременна.

  Через несколько часов Хани сбежал на юг и невредимым спрятался у своих бедуинских родственников, а деревня приготовилась встретить ответное нападение. Его не последовало, но прибыла британская полиция. Деревенские все как один в рот воды набрали, однако имя Хани уже было известно полиции. Англичане уехали с пустыми руками, но напряжение весь день усиливалось, потому что активность в киббуце прекратилась и на шоссе воцарилась зловещая тишина.

  Ибрагим с ужасом понимал, что о Хани сообщил евреям кто-то из Табы. Информа-торы были необходимы, чтобы кланы и племена могли наблюдать друг за другом, но до сего момента Ибрагим не думал, что евреи могут купить его собственных людей.

  Всю ночь Ибрагим расхаживал по холму, развернув свою личную армию. Он был озадачен. Хани спрятался у Ваххаби. Англичане его никогда не найдут. Если евреи хотят отомстить, то почему не нападают? Ответ он получил через несколько часов после восхода солнца. Вопя, к нему прибежали жители деревни во главе с Фаруком и Агарью.

  - Колодец сухой!

  У Ибрагима пересохло во рту.

  - У нас нет воды!

  - Мы умрем!

  - Спаси нас, хаджи Ибрагим!

  - Прекратите орать побабьему и оседлайте мне лошадь! - скомандовал Ибрагим, крикнув двоим телохранителям сопровождать его.

  Через несколько минут он остановился у сторожевого поста возле главных ворот киббуца. Из сторожки появился единственный невооруженный человек.

  - Требую встречи с вашим мухтаром! - закричал Ибрагим.

  Сторож позвал другого человека, и они склонили головы друг к другу.

  - У нас нет мухтара, - произнес второй на хромом арабском. - Привяжите ваших лошадей и подождите.

  Через несколько минут он вернулся с крепкой, полногрудой, не лишенной привлекательности женщиной. Ибрагим и его телохранители с удивлением переглянулись.

  - Я Руфь, секретарь Шемеша, - сказала она на ужасном арабском. - Что вам нужно?

  - Это невозможно! Ты женщина! Я не могу иметь дело с женщиной! Я Ибрагим, мухтар Табы!

  - Может быть, вы пришли проведать ту девушку, что была избита, - сказала Руфь.

  - Я требую разговора с Гидеоном Ашем!

  Три еврея поговорили между собой.

  - Гидеон говорил, что наверно вы придете и будете спрашивать его. Оставьте ваше оружие у Шломо. Когда будете уходить, сможете его забрать, - сказала женщина.

  Ибрагим досадливо проворчал, отдал сторожу свое ружье и велел то же самое сделать своим людям.

  - Шломо, - твердо сказала женщина, - посмотрика, нет ли у них ножей или

  пистолетов.

  Ворча, Ибрагим развел руки и позволил обыскать себя и своих людей.

  - Чисто, - сказал Шломо.

  Женщина властно кивнула, и Шломо открыл ворота.

  - Можете войти с лошадьми, - сказала Руфь. - Знаете то место, где на ручье маленький водопад?

  - Знаю.

  - Гидеон там вас ждет.

  Гидеон Аш удобно растянулся в тени эвкалипта на чудесном месте, где поток с десятифутовой высоты падал в маленький бассейн. Он встал, услышав стук копыт, и увидел приближающихся к нему трех всадников. Ибрагим спрыгнул с лошади, тяжело дыша и тряся перед ним кулаками.

  - Я тебя предупреждаю! В этой долине у меня две тысячи вооруженных людей и еще десять тысяч Ваххаби, и они кинутся сюда мне на помощь. Если наш колодец не наполнится до того, как солнце станет высоко, эта долина пропитается еврейской кровью!

  - Привет, Ибрагим, - сказал Гидеон. - Прошло три года с тех пор, как ты оказал мне гостеприимство в твоей деревне. Да, армия у тебя впечатляющая, но воды ты не получишь. Она принадлежит нам.

  - Ты лживый еврей, и пердел я тебе в бороду!

  - Твой большой благодетель, Фавзи Кабирэфенди, продал нам права на воду из Аялонского ручья, когда откинул нам это болото. Но у Табы всегда будет достаточно воды, если она будет вести себя как следует.

  - Лжец! Ты умрешь первым!

  - Влезай на свою чудесную лошадь и скачи в Лидду, хаджи Ибрагим. Все это записано в земельной конторе.

  Ибрагим был поражен до немоты. Обычно, будучи возбужден, он сыпал громкими словами и проклятьями, чтобы успокоиться. Он стал подыскивать подходящие слова, чтобы скрыть свое замешательство, а ум его метался. Он понимал, что если действительно права на воду у евреев, то ему придется отдать едва не ставшего насильником Хани, чтобы наполнить деревенский колодец!

  Внезапно Гидеон издал короткую команду, чтобы телохранители Ибрагима вышли.

  - И ты тоже уходи, - сказал Гидеон, - встреча окончена.

  Еврей поймал его в ловушку. У него не было выбора. Он подавил свою ярость, зная, что следующий миг может стать решающим. И он знал, что Гидеон не из тех, кто станет запугивать: надо менять курс. Жестом и несколькими словами он приказал своим людям удалиться.

  - Пожалуйста, - Гидеон указал на пару больших плоских камней, подходящих для сидения. - Я часто прихожу сюда, как ты поднимаешься на свой холм. Нам много о чем есть поговорить. Позволишь себе чуточку вина?

  Ибрагим оглянулся, как будто за ним шпионили. Ему, как мусульманину, запрещено пить вино.

  - Сначала поговорим, - сказал он.

  Гидеон присел на один из камней.

  - Кто на один день тебя старше, тот на один день хитрее. Кабирэфенди вел с тобой нечестную игру, - сказал еврей.

  Ибрагим подавил желание остановить Гидеона - ведь нельзя позволить еврею плохо говорить о братемусульманине. В глубине души он понимал, что Фавзи Кабир предал его, продав евреям права на воду. Он сделал это, чтобы заставить Табу бороться против Иерусалимского муфтия. Как же это обойти? Неужели евреи не сжалятся? Прежде чем я съем его на обед, он может съесть меня на завтрак.

  - Мне нужен Хани, - сказал Гидеон.

  - Он был на своем собственном поле, а на него напала дюжина ваших людей, - ав-томатически произнес Ибрагим.

  Гидеон ответил обезоруживающей улыбкой, той же самой пренебрежительной улыбкой, как три года назад.

  - Если так, правосудие пойдет своим ходом. Он получит справедливый суд.

  - Нет. Вся эта история - ваша выдумка, чтобы оправдать то, что вы нас оставили без воды.

  - У тебя два выбора, - сказал Гидеон, игнорируя слова Ибрагима. - Я знаю, что Хани прячется у Ваххаби. Я сорок дней и ночей ел в палатке шейха Аззиза. Мы с ним братья. Или Хани вернут и он пойдет под суд, или мои друзья среди Ваххаби проследят за тем, чтобы его выгнали в пустыню.

  Еврей заманил Ибрагима в слабую позицию. Он знал, что Гидеон знает, что он никогда не сможет согласиться вернуть Хани, чтобы отдать его под суд. Так Ибрагим потеряет лицо перед своими людьми. Будет гораздо лучше позволить бедуинским друзьям Гидеона позаботиться о нем. Ему придется разделить с Гидеоном тайну. Он будет обязан еврею. Пока евреи владеют его водой, он у них в двойном долгу. Ты можешь пройти перед врагом, когда ты голоден, но не когда ты гол...

  - Черт с ним, с Хани, - сказал Ибрагим. - Пусть грифы гложут его кости.

  - Ваххаби получат письмо сегодня вечером, - сказал Гидеон.

  - Никто не должен знать, - произнес Ибрагим.

  - Пустыня все скроет, - ответил Гидеон.

  - Вы не можете воспользоваться тем, что Кабир нас обманул, - взмолился Ибрагим. - Ведь мы в Табе больше тысячи лет. - Он преувеличил на несколько столетий.

  - За вашу воду надо платить, - твердо сказал Гидеон.

  - Но мы же очень, очень бедны.

  - Насколько я понимаю, ты лично вполне разбогател.

  - Я на шантаж не поддамся, - сказал Ибрагим, и его доблесть медленно выступила из пор.

  - Если ты не нашел способа выбить воду из скалы, пакуй свои вещи.

  - Назови свою цену! - прошептал Ибрагим, и страх овладел им.

  - Мир.

  - Мир?

  - Мир.

  - И все?

  - Все. Вентиль, который направляет воду в Табу, останется открытым до тех пор, пока вы не делаете набегов на наши поля, не стреляете в нас и никогда больше не прикоснетесь ни к одному из моих людей.

  Доблесть Ибрагима быстро вернулась к нему.

  - Что ты мне дашь, если я приму твои требования?

  - Ту самую воду.

  - Мне нужна бумага, чтобы всем ее показать. Дай мне бумагу, и я согласен.

  - Мы уже легализовали ваши права. Они в папке в земельной конторе. Ваша вода зависит от того, будете ли вы выполнять соглашение. Чтонибудь не так?

  - Я понял, - капитулировал Ибрагим. Он почувствовал такое облегчение, что пожал Гидеону руку, как при заключении сделки. - Как мы узнаем, что там достаточно воды? В жаркие месяцы поток иссякает, а мы видим, что вы сооружаете одну из этих огромных водонапорных башен.

  - Мы два года обмеряли ручей. Для нынешних нужд его достаточно. Однако мы вскрываем новые площади и хотим попробовать дождевание. Под террасами мы построим плотину и резервуар. Вместе с зимними потоками будет достаточно воды - для мирных соседей - на это столетие.

  Плотина! Резервуар! Удивительно. До чего изобретательны евреи!

  - Раз уж ты здесь... Ваши пастухи сломали ограду на вашем южном пастбище, где оно граничит с нашими северными полями. А ваши козы все рушат. Они своими копытами копают землю в поисках воды и уничтожают хрупкие насаждения.

  Ибрагим старался не быть агрессивным...

  - Но эти козы жили здесь тысячи лет.

  - Козы - да, но земля - нет, - сказал Гидеон. - Я заметил, что ты осушал болото, и как я понимаю, это твоя личная земля. Если хочешь получить высокую прибыль, то я предлагаю тебе избавиться от коз и попробовать заняться тем скотом, который мы здесь завели.

  Ибрагим решительно встал.

  - Пойми, Гидеон Аш. Я заключил с тобой сделку, потому что у меня нет выбора. Нам ничего не надо, кроме нашей доли воды, которую у нас украли. Нам не надо вашего скота, ваших машин, вашей медицины. Вы обманываете себя, если в самом деле полагаете, что это страна молока и меда, как шпионы Моисея обманывали его.

  Ханаан всегда был пылью. Древние евреи изза засухи бежали из Ханаана в Египет.

  - Коечему мы, может быть, научились за последние три тысячелетия, - сказал Гидеон, - и может быть, настало и для вас время начать учиться.

  - А может быть, вы научитесь тому, что то, чему Пророк повелел быть пылью, так и будет пылью. Подожди, пока не останется воды. Подожди, пока не придут землетрясения. Подожди, когда ваша медицина не сможет излечивать Божью кару. Подожди, пока солнце не взломает скалы. Они сломят и ваш дух тоже.

  - Может быть, и Аллаху нужно немножко помочь, - ответил Гидеон. - Настала вам пора перестать перебирать кости мертвой земли.

  - Дурак ты, Гидеон Аш.

  - Мы собираемся быть соседями надолго, хаджи Ибрагим. Я надеялся, что ты желаешь лучшего для своего народа.

  - Не от вас, - ответил Ибрагим и сел на лошадь.

  - Надо нам встретиться. Нужно потолковать о таких вещах, как ограда и чума. Это касается нас обоих, - сказал Гидеон.

  - Как я могу встречаться, если вы мухтаром выбрали бабу?

  - Мы выбираем своих лидеров. Наши лидеры не выбирают нас, - сказал Гидеон.

  - Совсем плохой порядок. Никогда не будет действовать, - сказал Ибрагим. - Я встречусь, но только с тобой и только на моем холме.

  - Разок на холме. А разок здесь у ручья, - ответил Гидеон.

  Отъехав, Ибрагим удивился, что больше сердился на еврея, чем на Кабирэфенди. От Кабира штучки такого рода были ожидаемы и понятны. Но милости от евреев? Никогда!

  Ибрагим прискакал к перепуганному собранию у кафе. Он спокойно уселся за свой столик, пока Фарук подобострастно ставил перед ним финджан с кофе. Не спеша налил его и отхлебнул, изучая полные страха, обращенные к нему глаза.

  - Эфенди продал нашу воду евреям, - сказал он. Он поднял руку, предупреждая массовую истерику. - Но я велел еврею наполнить наш колодец не позднее, чем поднимется солнце, иначе и пятьдесят английских кораблей не спасут его осла.

  - Вот это да!

  - Еврей дал письмо. Я дал ему выбрать: выдергивать ему волосы из бороды по одному или сразу горстью.

  - Это война?

  - Нет. Он умолял о мире. Я его пожалел!

  - Хаджи Ибрагим! - послышался чей-то голос. - Вода наполняет колодец!

  Раздались радостные крики и свист.

  - Великий хаджи Ибрагим!

  Отец Хани протолкался к столу.

  - Мой сын, Ибрагим. Что насчет Хани?

  - А, да. Я ему сказал, что такой отличный парень, как Хани, не мог такого сделать. Он просто навещает родственников. Еврей согласился, чтобы было тихо с этим, и через некоторое время Хани сможет потихоньку вернуться в Табу.

  - Да благословит Аллах каждый твой вдох и шаг, хаджи Ибрагим.

  После вечерней молитвы Ибрагим ушел на холм. Больше он не мог смотреть на этот киббуц Шемеш со всеми его деревьями. Проклятье... но ему понравился Гидеон Аш! Если бы только его сын Камаль оказался таким, как Гидеон... почему... почему... они вдвоем могли бы покорить всю Палестину.

  

  Глава девятая

  Осень 1929 года

  Хаджи Амин альХуссейни, муфтий Иерусалима, принял кафедру. Мечеть стояла на большой площади, Храмовой Горе Соломона и Ирода. При , гдеисламе она стала местом мечети АльАкса и Наскальный Купол Мохаммед совершил свое легендарное вознесение к небесам. Ныне известная как Гарам эшШариф - "Самое благородное Святилище", она считалась третьим из самых священных мест во всем исламе.

  - Преступные евреи хотят захватить Гарам эшШариф по сигналу бараньего рога, который прозвучит в Йом Киппур. Они хотят разрушить Наскальный Купол и эту мечеть и восстановить свой храм! - кричал муфтий.

  - Смерть евреям! - отвечали прихожане.

  - Священна ненависть к евреям! - крикнул муфтий.

  - Смерть евреям! - скандировали они.

  Толпа вылилась наружу, размахивая ножами, дубинками и пистолетами, спрятанными под одеждой. Кипя яростью после проповеди, толпа арабов бросилась в Еврейский квартал иерусалимского Старого Города, населенный беззащитными хасидами. Они ворвались в маленькую, величиной с комнату, синагогу, сожгли еврейские священные книги, разбили лавки, загадили свитки Торы, таскали за бороды, избивали дубинками и душили, и когда все было кончено, тридцать евреев были мертвы.

  - Евреи разрушили мечеть АльАкса!

  Молва катилась по Палестине от мечети к мечети, сопровождаемая грубо подделанными фотоснимками.

  - Смерть евреям!

  В священном городе Цфате в Галилее, где восточные еврейские ученые изучали мистические книги Каббалы, были убиты восемнадцать человек.

  - Смерть евреям!

  В Авраамовом городе Хевроне, где евреи и мусульмане вместе поклонялись могилам патриархов, месту захоронения Авраама и многих библейских персонажей, арабская толпа умертвила и кастрировала шестьдесят семь безоружных и беззащитных мужчин, женщин и детей.

  В Яффо, Хайфе, Беер-товье и Хулде нападения были организованными: арабы выбегали из мечетей, подогретые позорной ложью, что евреи захватили Гарам эшШариф. Используя кафедру, власть и положение муфтия, хаджи Амин альХуссейни двигался через 1920е годы, протягивая свои щупальца по всем уголкам Палестины. Он владел огромной земельной собственностью, которая по феодальной традиции отдавалась в аренду. Муфтий владел бедными и неграмотными поселками с доведенными до отчаяния рабами, ко-торыми он легко манипулировал и в стенах мечети возбуждал до религиозного неистовства.

  Еврейское агентство процветало, а муфтий заблокировал создание Арабского агентства, ведь оно заставило бы его сотрудничать с соперничающими кланами и приглушило бы его личные амбиции. Изза этого в арабской общине сохранилась обнищавшая и неэффективная система здравоохранения и образования без перспектив прогресса в будущем.

  Муфтий маневрировал. Жизнь арабов была полностью сосредоточена на мусульманской религии. Высший мусульманский совет был главным органом, контролирующим религиозные фонды и суды, мечети, деньги для сирот и на образование. Хаджи Амин альХуссейни захватил председательство в Совете; в добавление к его титулу муфтия, это давало ему власть над арабской общиной.

  Как председатель Высшего мусульманского совета, он распоряжался крупными фондами, не будучи обязан публично за них отчитываться. Он также контролировал назначения проповедников, церковных служащих, учителей и судей. Власть муфтия простиралась так широко, что он без лишней скромности добавил к своему титулу слово "Великий": Великий муфтий Иерусалима. Когда он дал волю своим оборванным легионам в откровенной игре за овладение абсолютной властью, мир был нарушен на десятилетия.